Дорога к Пушкину

 ДОРОГА К ПУШКИНУ


 Долог путь  к поэту. И не потому, что на колёса машины намотано сотни километров, а потому, что к нему нельзя ехать только с грузом хрестоматийных и вызубренных ещё в младые годы нашего школярства его ямбов и хореев... Поэзия Александра Сергеевича по-настоящему приходит к нам несколько позже. А потому – к нему нужно ехать с подготовленным для встречи сердцем.
 Вспоминаю, как некогда я читала лекции по литературе для подготовки к вступительным экзаменам на подготовительных курсах технического института. Когда я стала читать молодым ребятам, уже пришедшим из армии или уже работающим молодым барышням, тоже уже окунувшимся во взрослую жизнь, курс Пушкина, они были приятно удивлены. Им было интересно слушать «Евгения Онегина», говорить о Татьяне и герое романа, как о живых людях. Они с удовольствием сами перечитывали лирические отступления поэта, и наконец-то поняли, что это произведение действительно – «энциклопедия русской жизни».
 Я помню, как одна барышня с горечью сказала: «Ну зачем ЭТО учат в восьмом классе? В том возрасте нужно изучать, например, «Повести Белкина», там ведь такие чудные «Метель», «Барышня-крестьянка»... А «Евгения Онегина» нужно читать в нашем возрасте, или в том, по крайней мере, в каком были герои романа. Ведь лирические отступления поэта ближе нам, а не пятнадцатилетним школьникам. А без этих лирических отступлений роман в стихах – только сюжетная линия: он, она и ещё двое…».
 Эта барышня с успехом поступила в технический институт. Закончила его. Она полюбила русскую классику. И будут любить Пушкина и Лермонтова её дети.

 ДОРОЖНЫЙ ДНЕВНИК:

 13 июня 1998 год.  Выехали из Белгорода в 16 часов. Мы – это Владимир Молчанов, Людмила Брагина, я, Татьяна Олейникова и наш славный командир-рулевой Иван Исаенко. На улице жара, в машине ещё жарче, благо, ветерок в окно поступает по мере ускорения. Конечно, чувствуются все прелести дороги к первому пункту назначения, на Брянск, и вспоминаются бессмертные слова Николая Васильевича Гоголя о дураках и дорогах на Руси. Но от этого не легче.
 Ночной Брянск встретил нас тёмными улицами. Опять же, к слову сказать, сразу же вспомнились не менее «бессмертные» слова не классика литературы об экономике, «которая должна быть экономной», потому что в этом городе эта цитата была оправдана редкими зажжёнными фонарями.
 В гостинице нас «обрадовали» тем, что воды горячей нет, но холодная всё же текла, что было нелишним. Обрадованные и этим, мы заснули крепким сном.
 14 июня.  Ранним утром, сварили яйца при помощи кипятильника, как всегда это делается у нас, так же «сочинили» быструю лапшу, а заодно и чаёк, и отправились дальше. Где-то часов в десять нас остановил дорожный страж порядка и оштрафовал водителя за то, что он «подаёт световые сигналы встречному», то есть нам мигнули, что впереди на дороге стражи ГАИ, а Иван, естественно,  ответил тем же для встречного...
 Добрая традиция стоила нам тридцати рублей. Конечно же, на тему «обдираловки» на дорогах мы не преминули поговорить. Часа-полтора мы ехали с анекдотами на эту насущную тему, и опять же – о «дураках и дорогах».
 В полдень мы сделали привал. Достали припасённые нами продукты и сели под развесистой елью подзакусить. Зажгли примус, который у запасливого нашего капитана был в багажнике. В ожидании картошечки с салом и огурцами мы озирали окрестность. Было красиво. Но пришлось обойтись только салом и огурцами с хлебом, потому что фокус с примусом не удался. Не было «вечной иглы», и мы несколько поуменьшили свой пыл, вспомнив булгаковского Бегемота, который всё время «починял примус», и пофилософствовали, кто как мог, на тему о вечности и бренности бытия.
 По пути к Пушкину грех было не поклониться Фёдору Ивановичу Тютчеву, благо, ехали мимо Овструга – музея-имения поэта, которому сам Александр Сергеевич «протянул руку», благословив на путь к поэтическому Олимпу. Усадьба была ярко освещена солнцем. Экскурсий многочисленных, как это принято, не было. Может, потому что – будний день?
 И не все, как мы, едут к Пушкину?..
 Нас встретил дворник, дядя Вова, как он нам представился.
 Как и все уважающие себя дворники, в это время, как мы надеемся, и в последующее, он был не то что подшофе, но под мухой, – это точно. Он был светел и радостен, как будто мы были, по крайней мере, члены Правительства, но мы были только членами Союза писателей... Но и это не умерило его пыл, он радостно предложил себя в сторожа нашей машины и с гордостью показал нам  своим орудием производства на могилу отца Фёдора Ивановича Тютчева и сообщил, что там он «уже подмёл!..». Мы под вороний грай побродили по красивейшему парку, постояли у заросшего пруда, куда ни дядя Вова и ни какой другой дядя-чиновник не имел счастья заглядывать, насобирали чёрных вороньих перьев, набрали родниковой «тютчевской» воды, полюбовались буйно цветущей сиренью, которая у нас давно уже отцвела, постояли у могилы отца поэта...
 Дядя Вова стоял на страже и сообщил, что «…бутылка у нас стоит пятнадцать рублей, а стакан – семь…».  Но «выдано» ему было только на полстакана не от жадности, а от того, что время было около полудня, а таких, как мы, всё же можно было ожидать. Тютчев ведь у нас тоже в единственном числе, а дорога к Пушкину всё равно идёт мимо. А подметать надо…
 Путь наш был ещё долог. Решили не ехать в пункт назначения – в Псков. Решили сократить дорогу, чтобы переночевать именно в Пушкинских Горах, а там, как Бог пошлёт.
 От Пушкинских Гор до Пскова ехать где-то около трёх часов. И мы, довольные нашей идеей, ринулись дальше в путь. Сокращали мы его, как только могли. Ехали даже просёлочными дорогами. И поплатились. Проехали в пыли по железяке, которая сломала что-то в тормозе. То есть не что-то, а порвался тормозной шланг. И с этим мы всё-таки приехали, вернее, докатились на малой скорости ночью, но что немаловажно – белой ночью, что нас удивило и обрадовало одновременно.
 Нас на турбазе встретили приветливо. Устроились мы хорошо. Но... Опять уже не было горячей воды. Ведь было где-то около часа ночи. Это перестройка гуляет по России с размахом… А сервис ещё наш бывший, доперестроечный… ненавязчивый.
 Было светло, как у нас часов в десять вечера сейчас. Обещали горячую воду дать в семь утра... Но так как нам ещё нужно было что-то делать со шлангом, мы обрадовались и холодной... 

 15 июня.  В восемь утра мы цивилизованно, как и все жители турбазы, поели в уютной столовой, которая по вечерам превращается в нечто похожее на ресторанчик. Иван подчинил подручными средствами с помощью проволочек и почему-то крышки от пивной бутылки шланг, и мы двинулись в путь.
 В Псков мы добрались благополучно. Цель нашего путешествия была определена не нами, а хозяевами. Мы были приглашены  на семинар руководителей литературных клубов, семинаров, студий. Познакомились и встретились с давними знакомыми.
 Я с радостью узнала в бородатом и плотном мужчине когда-то худого и безбородого Толю Кобенкова, своего однокашника по Литинституту, приехавшего из далёкого Иркутска. Людмила Брагина – Андрея Росторгуева, петербуржца, участника московского семинара 1994 года, на котором их приняли в Союз по первым книгам. Володя Молчанов – Сан Саныча Бологова, председателя псковской писательской организации. А все вместе мы познакомились с человеком, которым восхищались заочно давно – с Валентином  Курбатовым, чудесным эссеистом, прозаиком и литературоведом. Всех нас приехавших было человек восемнадцать. С остальными нам ещё предстояло перезнакомиться. Впереди было три дня.
 Нас повезли к памятнику Александру Невскому. Повели к  Псковскому Кремлю. Рассказали об истории Пскова. Повели в женский действующий монастырь. Милые монашки у ворот встречали нас платочками и юбками, это для тех представительниц прекрасного пола, кто был в брюках или в мини-юбчонках.
 И – снова в дорогу. Оказалось, к нашему великому счастью, что будем мы жить не в Пскове, а именно в Пушкиногорье, на той же базе, где мы были утром. Там же будет проходить и наш семинар, все три дня.  Возвращались мы снова на нашей «Волге» хотя и медленно, но с радостью. Вернулись, переселились в тот же корпус и успокоились.
 Основательно поели. То есть примус при помощи тонкой штопальной иглы  и затишья за перилами балкона заработал, как миленький. Мы доварили картошку, сварили суп из концентратов, и пришли на вечернее заседание, или вернее, симпозиум, сытые, довольные и умиротворённые. 
 Знакомство было основательным. В доказательство, кто мы такие – читали свои стихи, рассказывали, как мы дошли до жизни такой, что пишем в столбик и в рифму, да ещё и других приучаем к этому. И, конечно же, говорили о хозяине этих мест – об Александре Сергеевиче Пушкине. Успокоились далеко за полночь. Как мы потом установили, ни разу раньше двух часов спать никто не ложился, даже далёкие иркутяне, разница во времени у которых пять часов.

 16 июня. Цивилизованно есть не стали, потому что окончательно поверили в примус, да и продукты надо было доедать активнее, чтобы не пропали. Но это только быт…
 Дальше – праздник встречи с Пушкиным. Нас повезли на автобусе в Тригорское, имение лучших друзей поэта, Осиповой-Вульф.
 У нас был чудесный экскурсовод-лектор Александр Владимирович Богучаров, истинно любящий своё дело, знаток жизни и творчества Пушкина, автор многих литературоведческих работ.
 И даже дело не в этом. Что-то о поэте знали и мы. Нам не нужно было разжёвывать хрестоматийную кашку, чего и не делал для нашей группы наш любезный гид. Он читал с упоением стихи Пушкина, его друзей, цитировал громадные куски из писем и размышлений поэта и круга его близких и знакомых.
 Мы заходили в милые сердцу поэта комнаты имения, видели портреты и предметы, на которых останавливались когда-то и его взоры. Не всё, конечно,  было подлинниками. Время и войны сделали своё подлое дело. Но то, что было подлинным, радовало нас, как детей.
 Рояль, звуки которого услаждали слух Александра Сергеевича, был тот самый, посуда, некоторая, на которой он едал, шаль хозяйки, к которой конечно же, не раз дотрагивалась его рука, – умиляли нас прямо-таки по-детски. Маска посмертная. Вернее, копия, сделанная специально для хозяйки.
 Потом мы долго бродили по прекрасной аллее Анны Керн, любовались  деревьями, которыми любовался и он. Читали стихи, и души наши наполнялись тихой щемящей радостью, что мы дышим воздухом Пушкина, ходим по земле, по которой ступала и его нога.
 На обратном пути нас привезли в Петровское, имение деда поэта, Осипа Ганнибалла. К нашему сожалению, но, может быть, и к радости будущих посетителей, музей-усадьба полностью реставрируется, вплоть до малейших деталей, благо выделены деньги. Но это не помешало гиду подробнейшим образом рассказывать об арапе Петра Великого, его детях, успехах и поражениях в житейских и государственных делах, показывать местоположение каждого дома, флигелей и хозяйственных пристроек. И – самое интересное – нам было так хорошо с этим милым человеком, который повёл нас и к речке Сороти, и на старинное кладбище, где упокоились навечно хозяйка Тригорского, её дети, муж. Он говорил нам о них, как будто только вчера расстался с ними. И даже, если нет – он был профессионал, в лучшем смысле этого слова.
 А вечером – снова стихи, музыка, впечатления об увиденном и услышанном.

 17 июня.  Доедаем недоеденное. Бережём денежный резерв, который уже почти кончается. А мы ведь ещё назад должны ехать!.. Благо на бензин не тратимся – нас автобус возил. Наша «Волга» отдыхала.
 Сегодня – поход в Михайловское. Это пять километров от базы. Сюда ходят только пешком. Сюда «не зарастает народная тропа». Машинам там делать нечего.
 И вот мы, все восемнадцать человек, с любезным нашему сердцу Александром Владимировичем, идём в имение Пушкина. По дороге он ведёт рассказ об истории края, о двух Отечественных войнах, которые  и тогда, в начале девятнадцатого века, тревожили псковскую землю, и о варварстве немецких вояк двадцатого столетия, желавших уничтожить святые для каждого русского пушкинские места.
 И вот Михайловское! С какой любовью и рачительностью относятся к этим местам работники заповедника!
 Но в каких же нецивилизованных условиях живут экскурсоводы, приехавшие из больших городов жить рядом с Пушкиным. Фанатики, вы скажете!? А скажите вы это им, и они посмотрят в ваши глаза и улыбнутся, с сожалением глядя на вас. Деньги же им государство платит с такой же щедростью, как и работникам библиотек, учителям, врачам.
 Мы все были удивлены тем, как отличаются жители этих мест от нашего населения!..
 Нет, не тем, что они здороваются с каждым, кто идёт по пушкинским тропкам. У нас это не принято. А так приятно услышать певучее: «здравствуйте!»
 Нет, не богатством житейским удивляли они нас, – его как-то не наблюдалось. В наших краях народонаселение живёт намного «крепче». Но «здравствуйте» каждому прохожему мы не слышим никогда, увы…
 Один лишь богатенький, как у нас говорят, коттедж стоит одинокой белой вороной в ряду маленьких домиков. Да и этот «новый русский» всё же поселился ради этих мест, ура ему!.. Значит, потянуло его к святой земле…
 Домики здесь небольшие и небогатые. Но, когда идёшь мимо окон, то сквозь стёкла и сквозь распахнутые створки окон видны книги. Не полочки с книгами, а стеллажи с книгами – почти в каждом доме. И обязательно портреты Александра Сергеевича рядом с иконами.
 (Здесь я немного отвлекусь. Я вспомнила сразу же своё детство. Икон в доме не было. Разве что бабушкина маленькая иконка Богородицы с младенцем, которую она прятала под подушку от строгого зятя, моего отца.
 Были обязательными в домах коммунистов, каковыми являлись мои родители, портреты вождей. У нас же наряду с одним и другим, и даже в лучшей рамке, – был портрет Александра Сергеевича Пушкина. И мы, дети, ещё и говорить не говорили, а Пускина знали. И книги с самого раннего детства сопровождали нас всегда. Шкафы с книгами занимали самое почётное место в наших разных домах, где бы мы ни жили.
 Спасибо за это моим дорогим маме и папе за духовную щедрость, которой мы, их дети, были одарены!).

 Михайловское. Вот прихожая. Вот комната няни. Её спицы и пряжа. Её креслице у печки с изразцами.
 И вот – святое. Кабинет Александра Сергеевича. Его (ЕГО!) кресло. Я дотронулась к нему рукой. И потянулись руки моих друзей, старых и новых.
 Александр Владимирович крякнул, но сдержался и сделал вид, что вроде не заметил. Но потом всё же сказал, что редким посетителям он позволяет это. И показал нам, молча, в верхний угол. Там мы заметили огоньки маленьких телекамер, которые тихо посверкивали на нас своим недремлющим оком.
 Комната родителей поэта. Там семейные портреты. И портрет младшего брата Льва, о котором наш гид сказал словами одного из лёвиных военных сослуживцев: «Умён был. Память феноменальная. Знал все стихи своего знаменитого братца. За что был у того в опале. Как только сочинит что-нибудь да прочтёт или скажет Лёвушке, – так и на слуху или в списках расходятся. Пил же Лев всё, кроме воды».
 Домик няни. Флигель управляющего. Мыльня (то есть банька, но не с паром и вениками). Девичья.
 И опять аллеи, двухвековые ели, которые провожают нас до каменного поклонного креста старо-древних времён. Его привезли в имение-музей и поставили после смерти Александра Сергеевича Пушкина его горячие поклонники и ценители его поэзии ещё в середине девятнадцатого века с родной псковской земли, чтобы он был поближе к дому поэта, чтобы кланялись ему у входа в святое для каждого русского место.
 Вернулись просветлённые и такие все хорошие и добрые, как будто окунулись во что-то святое. Да и действительно, окунулись – в мир солнца нашей поэзии. 

 Ясный светлый вечер. Святогорский монастырь.

 Это уже почти рядом с базой. Опять же – пешком. Монастырь не очень богатый, вернее – очень небогатый. Монахи живут только на вырученные деньги от продажи свечей, иконок, молитвенных книг, сувениров да на подаяние туристов, прихожан и милосердные деньги на реставрацию храма.
 Торгуют в том самом приходе, где стоял гроб с телом погибшего поэта в ту самую страшную ночь перед погребением.
 Монахи, как это им положено по чину, несуетны, внимательны к посетителям и почтительны. Единственно, как-то не укладывается эта самая торговля, – хотя это иконки, крестики, книги с молитвами, но ведь и сувениры… И это показалось мне неприемлемым.

 Могила Александра Сергеевича всегда с цветами. Здесь и шикарные розы, и простые садовые пеоны, и ромашки, и васильки, и простенькие полевые кашки, и люпины, сорванные такими же, как и мы, путешественниками по дороге к поэту. Постояли молча. И пошли медленно к бронзовому памятнику Пушкина – тоже положить цветы.
 Итак: наш гид рассказывает нам о годах минувших, когда основался монастырь, кем.  (Специально не повторяю его лекций, дабы вы сами, дорогие читатели, поинтересовались бы этим. И, если не побываете в Пушкиногорье, то литературы об этом – уйма. Достаточно что-то прочитать об этом).
 Памятник был разрушен гитлеровскими войсками. Восстановлен сразу же, как только наши войска освободили эти места и разминировали все подходы к нему.
 Здесь, рядом ещё могилы. Похоронены в них мать, младший двухлетний брат Платон, дед – Осип. Ганнибал.
 Давайте не забудем, что Александр Сергеевич завещал похоронить себя рядом с могилой матери.
 Его духовное и душевное сближение  с ней произошло, к сожалению, слишком поздно, в последние буквально месяцы её жизни, когда сын сидел возле неё, умирающей. И тогда он понял, жалея о пройденной жизни, что такое материнская и сыновья любовь.
 …Дни совершенно будние. А люди идут и идут к нему. 
 Да, конечно, у памятника поэту в Москве, собираются толпы людей на праздники поэзии, а иногда и совершенно непонятно для нас, провинциалов, – чтобы поскандалить, покричать и помитинговать. Ох, не любил этого Александр Сергеевич! В его время, если и собирались перед «ратными подвигами» его друзья-декабристы, так они это делали не у памятников и не в людных местах, а мягко говоря, «за рюмкой чая» у Рылеева, скажем. Это уж потом, собрались в последний раз они на Сенатскую площадь, так не руками махали, а что-то, пусть неумело, а сделали...
 Так вот. О чём я? У могилы поэта молча стоят люди. Многие крестятся, подходя к ней и уходя потом от неё. В общем, всё, как у людей, всё, как надо...
 Мы посидели на скамеечке, поговорили о том, что хорошо ему на этой земле лежать, что у каждого из нас «свой Пушкин», – это, правда, с лёгкой руки Цветаевой, стало чуть ли не банальным. Но это действительно так. Приходим мы все к нему в разное время и с разными мыслями. И воспринимаем его поэзию совершенно в зависимости от «своей колокольни». Как говорится, «воздастся тебе по вере твоей». Что нужно тебе от Пушкина в данное время, то и получай. На всё он найдёт ответ.
 Сегодня последний день пребывания в гостях у поэта. И вечером будет завершающее посещение Савкиной Горки и тех мест, куда захочет ещё раз потянуться душа каждого, кто приехал или пришёл сюда. И снова мой новый рассказ о путешествии нашей дружной четвёрки из Белгорода по святым местам России.
 Вечером – поход на Савкину горку, к речке Сороти.  Решили пойти часов в десять вечера, благо – белые ночи, светло, как днём. Но похолодало...  И очень даже. А у меня заболела нога, в своё время нечаянно подвёрнутая. А так как мы все эти дни ходили много и подолгу, мне посоветовали этот поход отложить.
 …И вот большая компания из совершенно взрослых людей, укрытых казёнными турбазовскими, жёлто-золотистыми с чёрными разводами, похожими на кресты, покрывалами, представьте себе, идут по тропочке вперёд, а впереди бежит лохматый чёрный пёс, проводник.
 Вероятно, глядя на них окрестные деревеньки удивлялись, а, может быть, и нет... Всякое бывало в этих краях. Как же интересно мне было их встречать!.. Они шли тем же строем, но уже в третьем часу ночи, когда было почти темно. 
 Рассказали мне, что их собрали работники музея и экскурсоводы, что посадили их за стол в одной их избушек. Они сидели тесным кругом из двенадцати человек, и выпили всего одну бутылочку зелена вина за кормильца, так называют Александра Сергеевича здесь, а закусывали укропом.
 А когда одна из бабушек принесла им банку трёхлитровую банку молока, то и от него не отказались. Но посетовали, что нет фотоаппарата. Такое надо было зафиксировать: двенадцать поэтов пьют молоко в честь хозяев. Такого не может быть, но получилось...
 Опять же вспомнили Лёву Пушкина, «который пил всё, кроме воды». Молоко, видимо, всё же пил...

 Ещё одно почти лирическое отступление. Всё, что я смогла поведать Вам, дорогой мой читатель, я поведала. Но я всё это видела извне. А вот изнутри, – рекомендую, книгу Сергея Довлатова «Заповедник». Это обо всём том же, но с другой стороны. Обязательно прочтите её. Что-то Вы увидите совершенно по-другому, через другую призму.

 18 июня.  Утро было холодным и прощальным. Все зашли в столовую и хорошо подкрепились на дорожку. Мы сели в свою же «подреставрированную» «Волгу», остальные – в «Икарус», приехавший за ними, и отправились в Пушкинский Центр, специально построенный к 200-летию поэта здесь же в Пушкинских Горах. Опять с нами наш прекрасный и добрый гид Александр Владимирович и последний его рассказ, заключающий наше знакомство с этой землёй.

 Небольшое отступление.
 Вы никогда не видели театр восковых фигур? Я – так в первый раз... И про кого же? Да, конечно же, про Александра Сергеевича. А про кого же ещё?!
 Там был и Василий Пушкин, и одиннадцатилетний Сашенька Пушкин, и Александр Первый, и Энгельгард (первый директор лицея), и любимый профессор лицеистов Куницын за роялем, и юные Антон Дельвиг, Иван Пущин, Вильгельм Кюхельбекер и Александр Голицын, о которых Александр Сергеевич в бессмертном стихотворении «25 октября 1825 года» так трепетно написал в свою болдинскую осень. И все они расставлены как бы на сценические подмостки. Скульптура? Да, наверное... Из воска. Все одеты в платья по той моде, с живыми (настоящими) волосами, в сценических позах. Как бы живые...
 Зрелище, конечно же, интересное... Может быть, для кого-то и  незабываемое. Я же впервые увидела восковое искусство. Оно меня не потрясло, но удивило. Сделано мастерски. Как говорили нам, работали с этими фигурами самые известные художники этого дела.  Но я думаю, что любопытство моё удовлетворено. И всё-таки я, видимо, никогда больше не захочу смотреть в восковое лицо лицеиста Сашеньки, я предпочитаю портреты его. А, может быть, я ретроград? Или консерватор? Но это – мои проблемы!

 И – снова в путь! В Псков.
 В Пскове нас встретили в областном Союзе писателей. Мы поделились своими впечатлениями о семинаре, обменялись адресами, книгами, хорошими словами и напутствиями и отправились восвояси.
 А «свояси» наши были таковыми: сначала нужно было подкрепиться в дорогу и съездить в Главпочтамт Пскова, где мы с нетерпением ожидали какую-то дотацию из своих пенат.
 Но, как говорится в одном известном фильме: «она ждала его, ждала, пока не дождалась…». Позвонили домой, нам сказали, что деньги высылают в Новгород, который, благо, по маршруту… И поехали мы, несолоно хлебавши в Новгород Великий, потому что не хотели упустить возможности поклониться этому городу.
 По приезду, через каких-то три-четыре часа, на Главпочтамте Новгорода нам сказали, что деньги будут только утром. И пришлось звонить, уже в Новгороде, поэту Игорю Таяновскому, чтобы он нас приютил бесприютных и накормил некормленых, – что он и сделал с радостью и поистине с русской щедростью: поделился с нами последним и не отпустил нас горевать и голодать без денег до утра.
 И вот мы: нас четверо, Игорь с женой Ириной и с кудлатым псом какой-то иностранной породы в однокомнатной квартирке разместились на ночлег. А перед тем, как спать, солнечным вечером мы с Игорем полюбовались красотами монастырей и памятников.
 Утро нас ожидало щедрое: и деньги пришли, и пообщались вдоволь, ещё мы познакомились с очень хорошим прозаиком, корни которого из Курска,  Виталием Ковалёвым. Конечно же, не обошлось без чтения стихов, – поэты не были бы поэтами… Их не корми, не пои, но стихи дай почитать!
 И вот, отдохнув и насытившись и наконец-то отремонтировав по-настоящему, в автосервисе, нашу машину, мы отправились в путь в одиннадцать часов вечера. Потому что единогласно мы решили ехать ночью. Иван сказал, что трасса будет более свободная, что он отдохнул, и что мы уже утром будем в Москве.
 Я эту ночь была штурманом. Мы с Иваном всю ночь слушали песни из автомагнитофона. И мы с ним разговаривали. Вернее, я в перерывах между надоевшей музыкой говорила с ним по его же просьбе, чтобы он ненароком не заснул за рулём.

 19 июня. Москва нас встречала резким ветром и всякими дорожными пакостями, как то: дорогие харчевни и невкусные харчи в них.
 Въехали мы в Москву вместе с ливнем, подхваченным по дороге. Заехали в центральный Союз писателей России, решили там свои некоторые насущные дела, откушали чаю и отправились к вечеру домой.
 Иван сказал, что утром мы будем в Старом Осколе. Снова я была штурманом и громкоговорителем.
 Опять же, нельзя не сказать напоследок о нашей последней придорожной еде, если все мои записи начинались с гастрономических экскурсов... Ведь одними песнями сыт не будешь.
 Подмосковье на трассе Москва-Белгород нас удивило так же, как и северная трасса.  В неприглядном трактирчике у дороги нас удивил суп стоимостью в 240 рублей за тарелку. И мы ретировались, решив, что дорога ещё впереди, и там что-то нам попадётся дешевле. И, действительно, уже довольно-таки в поздний и уже тёмный час уходящего дня, вдалеке от столицы, мы неплохо подкрепились на эти же 240 рублей все четверо и сытые и довольные продолжили свой путь домой.
 Приехали мы в полдевятого утра в Старый Оскол, и так рады были и встрече, и горячей воде в ванне, и жареной картошечке на сковородке, и чистой постели, которая была предоставлена всем четверым путешественникам...
 Я – дома. Ребята, отдохнув и набравшись сил, отправились домой.