Круги по воде

КРУГ ПЕРВЫЙ

I

— У тебя других кассет нету? — с некоторой надеждой в голосе спросила Ирка. — У Ободзинского, конечно, классный голос, но сколько же можно? По четвертому кругу слушаем...
— Это вы-то слушаете? — я выключил магнитофон и ехидно улыбнулся ей в зеркало заднего обзора. — Ну-ну, слушатели... А какая песня сейчас звучала, можешь вспомнить?
— Про орган, — нахально заявила новоявленная ценительница прекрасного.
— Про орган было пару песен назад, между нами, девочками. Впрочем, в одном ты права: с новинками у нас напряженка, — я стал перебирать кассеты, пытаясь что-то выбрать, — очень подозреваю, что новенькое мы послушаем только дома.
— А у тебя и дома ничего нового нет, одно старье, — Ритка с тревогой следила за моими манипуляциями с кассетами. — Ты лучше на дорогу внимательнее смотри. И рули двумя руками, пижон, нечего мастериться.
— Это я-то пижон? — моему возмущению не было границ. — Последние четыре часа я только на дорогу и смотрю, даже начал уже забывать, как моя любимая жена выглядит. Да я, если хочешь знать, самый внимательный и аккуратный водитель, чемпион мира и его окрестностей по соблюдению обожаемых мною правил дорожного движения. Не далее как третьего дня...
— Не далее как час назад ты заплатил штраф за превышение скорости, — Ритка притворно вздохнула. — Целых сорок рублей! Да я бы на них знаешь сколько себе колготок купила...
— Знаю, — покивал я головой, — полпары. Даже чуть поменьше.
— С каких это пор ты стал разбираться в ценах на колготки? Быстро рассказывай, кого на стороне завел, кому колготки покупаешь, а то начну применять пытки третьей степени.
— Был грех, бес попутал, — я глянул в зеркало на Ирку, готовящую очередную ехидную реплику, и показал ей язык, — но Ирочка так обворожительна, что я просто не смог устоять. Разве может нормальный мужик при виде такой... э-э... фигуры, если можно так выразиться...
— Это вряд ли, — Ритка скептически оглядела меня. — Костик сначала засветил бы тебе в глаз, а потом стал бы разбираться с тем, что от тебя осталось, на предмет выяснения твоих намерений.
— Фи, мадам, как не эстетично: засветил в глаз, — дорога меня порядком умотала и я развлекался как мог. — К тому же я в совершенстве владею приемами школы маваши-гири и методикой ведения ближнего боя, так что какие-то третьесортные перворазрядники по боксу не могут составить мне конкуренции. Костик, ты уже трепещешь?
— Пытаюсь, — зевая, лениво откликнулся с заднего сиденья Костик, — но как-то не очень получается.
— Юрочка, изменщик коварный, — вмешалась в нашу перепалку Ирка, — пока у тебя оба глаза целые, включи хоть радио, а то скучно без музыки.
— Зачем тебе радио, когда такой мужик под боком? Ты готова променять симпатичного перворазрядника на какое-то паршивое радио? О, как глубоко я ошибался в вас, синьорита! Карету мне, карету, полцарства за коня...
— Нас на ба-а-абу променял! — немузыкально взревел окончательно проснувшийся Костик.
Ритка демонстративно заткнула уши и открыла их только после того, как Костик окончательно запутался в словах песни о Стеньке Разине и замолчал. Потом она попыталась прокомментировать вокальные данные «некоторых типов, которые совершенно напрасно считают, что петь громко и петь красиво — это одно и то же, в то время как... и т.д.»,  но на заднем сиденье завязалась оживленная дискуссия о том, кто кого на что променял, прерываемая возней, взвизгиваниями и взревываниями, и гневный сарказм должного эффекта не произвел. Оставалось переключиться на меня, что Ритка и сделала без малейшего промедления.
— Ты не только гнусный и развратный, — высокомерно объявила она, нацелив на меня палец, — ты еще и ленивый. Дама — дама! — попросила тебя включить радио, а ты и ухом не ведешь. Может, конец света наступил, а мы и не в курсе.
— Даме сейчас не до радио, — парировал я, покосившись в зеркало, — даму того и гляди лишат девственности прямо на сидении нашей машины при стечении многочисленных зевак.
Но радио я все же включил: кассеты действительно поднадоели за эту неделю, а без музыки ехать как-то непривычно. Хотя до города было еще далековато и моя ненавороченная магнитола могла более-менее сносно принимать лишь «Маяк», но на безрыбье и «Маяк» рыба, то есть радиостанция.
«Маяка» на положенном месте не оказалось. Я недоуменно пощелкал кнопками фиксированной настройки, выключил и опять включил питание магнитолы, выкрутил громкость почти до максимума и включил автонастройку. На всех диапазонах царила тишина, никакого намека на радиостанции. Такого еще не случалось, всегда было слышно хоть что-то. Радио, по всей вероятности, приказало долго жить, о чем я и заявил народу в небольшой пламенной речи, где были упомянуты как производители забастовавшего аппарата, так и (на всякий случай!) пресловутый городок Тольятти, в котором клепают пресловутые автомобили «Нива», в которых так некстати выходят из строя вышеупомянутые аппараты. Народ дружно осудил тех и других и пригорюнился.
— Без радио плохо, — непонятно кому пожаловалась Ирка, — а магнитофон надоел. До города еще часа три пилить...
— Да нет, часа за два доберемся, если не случится ничего, — перебил я ее, суеверно поплевав через левое плечо.
— Все равно долго! Давай хоть на заправку заедем, что ли, размяться немного...
Впереди показалась автозаправочная станция. Шикарная такая, из недавно построенных, с магазином и еще какими-то пристройками непонятного назначения. Бензина у нас хватало, но после небольшого совещания мы решили все же заехать, прогуляться до удобств, ноги размять и вообще...
Машин на заправке не было, если не считать припаркованную в углу «шестерку», принадлежащую, по всей видимости, кому-то из дежурных. Пока женская половина народа прогуливалась в сторону известного заведения, я зашел в магазин запчастей. Стоящая за прилавком женщина глянула вопросительно. На вид ей было лет тридцать или чуть меньше. Довольно миловидное личико, косметика в пределах нормы, одета не броско, но и не абы как.
— Да я, собственно говоря, не покупать, — успокоил я (или огорчил) продавщицу, — просто зашел полюбопытствовать.
— А у нас все равно света нет, — добродушно откликнулась она, — опять отключили, второй раз за день.
— И что, часто отключают? — вежливо поинтересовался я.
— Да нет, месяца два нормально все было, а тут на тебе — два раза за день.
— Так позвоните, узнайте. Или телефона нет?
— Да почему, есть телефон. Утром звонили на подстанцию, там сказали, что через полчаса наладят. И правда наладили. А сейчас и телефон не работает, видимо, серьезная авария.
— Так вон же сотовый лежит!
— Сотовый тоже не работает, — засмеялась общительная продавщица, — просто напасть какая-то.
— Все когда-нибудь ломается, — вздохнул я.
— Да нет, телефон не сломался, у мужа вон тоже не работает, просто нет сигнала. Совсем нет, представляете? — женщина, по-видимому, соскучилась по общению и теперь радовалась хоть какой-то возможности поболтать. — У нас вышка недалеко стоит, всегда сигнал отличный был, а сегодня пропал.
Женщины к таким вещам относятся проще, а у меня неприятно засосало под ложечкой. Могут закоротить провода на линии, может упасть столб, телефонный кабель может порвать какой-нибудь пьяный экскаваторщик или бульдозерист, но чтобы сотовый не работал!.. Неладно что-то в Датском королевстве. Впрочем, это их проблемы, я-то чего волнуюсь, заправляться мне, слава богу, не нужно, а сотового у меня нет и не было, не люблю я их.
Погуляв немного у прилавков и оценив ассортимент (как ни странно, весьма приличный), я вышел на улицу. Дамы уже возвратились из похода и теперь оживленно рассуждали, пригласят их кавалеры в кафе или снова засунут в тесную скучную «Ниву», в которой даже радио не работает, а кондиционера и вообще отродясь не было. Сообщение о том, что электричества нет и кафе, скорее всего, тоже не работает, дамы восприняли с недоверием и решили отправиться в разведку.
Я подошел к машине. Костик щелкал кнопками настройки, пытаясь поймать какую-нибудь станцию. Из колонок доносилось легкое шипение — и больше ничего. Никаких тебе подвываний, тресков, шорохов.
— Да брось ты ее, — посоветовал я, потягиваясь и разминая спину. — Приедем в город, отдам в мастерскую.
— Не нравится мне все это! — неожиданно хмуро и серьезно сказал Костик. — Похоже на то, что магнитола в порядке, просто ничего не ловит, кроме грозы. Где-то недалеко дождь с грозой идет, слышно потрескивание.
— Да черт с ней, что ты к ней прицепился! Что-нибудь с антенной случилось. Или еще с чем-то. Доедем и без радио.
— Доехать-то доедем...
— И что?
— Да как-то все... Машин на дороге совсем нет.
— Выходной, все по дачам разбрелись, — я оглянулся на пустынную дорогу и поежился. В самом деле, неуютно как-то: сначала сотовые, потом это...
— Да, наверное, выходной, дачи... — Костик наконец оставил магнитолу в покое, убедившись в бесплодности своих попыток.
Вот черт, как же я сам не сообразил? Минут сорок назад я обгонял колонну МАЗов, штук пять. Потом мы останавливались зачем-то, и по времени они уже должны бы нас догнать. Ну ладно МАЗы, они могли тормознуть колонной, чтобы перекусить. Или колесо спустило. Но я ведь еще кого-то обгонял. Куда они все подевались? Впрочем, мы ведь, кажется, мимо какого-то кемпинга проезжали. Может, на всех попутных жор напал и они ринулись в столовку. А встречных сегодня вообще мало было. Что-то Костик запсиховал, а я, глядя на него, уши развесил.
Вяло поругиваясь, появились наши дамы. Оказалось, что сегодня по случаю отсутствия электричества главный босс отпустил всех работников по домам на окучивание картофельных плантаций, поскольку работники эти в большинстве своем были местными, аборигенами.
Опять женщины что-то понапутали. Какой босс, какие работники? На эту заправку три человека обслуги — уже за глаза! Ну что ж, как бы то ни было, а придется убираться восвояси несолоно хлебавши, без бензина и обеда.
— Заседание продолжается, господа присяжные заседатели, — бодро процитировал я незабвенного товарища Бендера. — Прошу зрителей, то есть пассажиров, занять места согласно штатному расписанию, отправление в ноль-нуль, опоздавшие игнорируются.
Когда в конце концов процесс погрузки завершился и я уже собирался заводить двигатель, из-за поворота дороги показалась машина, оказавшаяся при ближайшем рассмотрении джипом «Сherokee». Джип лихо «срезал» поворот и остановился, загородив нам дорогу. Оттуда вальяжно вынырнули два добрых молодца, затянутые в кожу с ног до головы, и неспеша направились в нашу сторону. Как они не спарятся в этой коже, жара ведь на улице? Цари природы, новые русские... Похоже, назревал скандал, уж больно нагло и целеустремленно перли они, как танки, к нашей «Ниве», которая на фоне их мастодонта смотрелась не очень убедительно. Вот же невезуха: только-только фингал рассосался после прошлой разборки — и опять на каких-то жлобов нарвались.
— Костик, ты рвался машину какую-нибудь увидеть, — пробормотал я, нашаривая под сиденьем монтировку. — Можешь полюбоваться. Очень симпатичная тачка. Махнем не глядя? Если, конечно, хозяева согласятся. Во что слабо верится.
Костик глянул вперед, открыл было рот, но в последний момент сдержался. Действительно, зачем выражаться нелитературно в присутствии представителей прекрасной половины человечества, они ведь могут и занервничать, а это совсем ни к чему. Пускай себе щебечут, может, и пронесет на сей раз. Мы ведь люди мирные, никого не трогаем. Интересно, что им надо?
Подошли они профессионально, один со стороны водителя, другой с пассажирской стороны. Теперь Костику из машины никак не выкарабкаться. В таких случаях приходится лишь сожалеть, что у «Нивы» три дверцы, причем через заднюю из салона не выбраться. Невезуха — она и есть невезуха!..
— Слышь, братан, — развязно начал тот, что подошел с моей стороны, — ты чо, в натуре крутой или понты гонишь?
— А в чем, собственно, дело, товарищ? — предельно вежливо ответил я вопросом на вопрос, просчитывая возможные варианты развития событий. По всему выходило, что вариантов набиралось не много.
— Издеваешься, козел? — «братан» смачно сплюнул под ноги. — Да я тебя в момент по твоей жестянке размажу. А телку твою осеменим во все дыры.
Количество вариантов стремительно сократилось до одного. Выходить из машины не хотелось, да и как выйдешь, если этот бугай кожаный подпер дверцу всеми своими килограммами. Пришлось, по выражению братана, «гнать понты».
— Слушай, ты, зоотехник хренов, мое терпение тоже имеет границы. Тебя мордой по асфальту давно возили? А то она у тебя широкая, мимо асфальта не промажешь. Смотри, дядя обидится и сделает тебе больно.
Прием не новый, но до сих пор действовал безотказно. Эта шушера не привыкла к сопротивлению, у них ведь все схвачено — и это издалека видно. Рядовой обыватель при виде крутых тачек, бритых затылков, кожаных прикидов и безграничной наглости теряется и пикнуть не смеет. А если обыватель, на которого «наехали», не начал заикаться и сам попер танком, эта шантрапа начинает сомневаться: а может, у этого козла крыша крутая или сам он авторитет замаскированный, в жизни ведь всякое бывает. Если, конечно, они еще в состоянии хоть что-то соображать.
Этот был в состоянии. Он посмотрел на второго «братка», который, засунув руки в карманы, разглядывал заправку и никакого интереса к конфликту не проявлял, оглянулся на свой джип, из которого доносился рев мощных динамиков, причем слов не было слышно, все забивала бас-гитара, и продолжил уже не так вызывающе:
— Ты на хрена мне фонарь раскокал, а потом слинял? Этот фонарь стоит круче, чем твоя тарантаска. Гони бабки.
— Да в гробу я видел твой фонарь вместе с тобой! — поспешил я развить свой успех. — Я вообще твое корыто впервые вижу. От самого Кемерово ни одного джипа не встречал.
— Из Кемерово, говоришь, едете? Не брешешь? — «братан» не поленился сходить посмотреть на номер. — А номера наши.
— А чьи, по-твоему, должны быть номера? Штата Висконтин?
Я тоже сбавил тон. Похоже, удастся договориться мирным путем. Ну очень уж не хотелось вылезать из машины! Я и с одним-то не справлюсь, пожалуй, а вдвоем они меня вмиг измочалят. Пока Ритка сообразит, что надо выйти из машины, пока Костик выберется с заднего сиденья, эти амбалы измолотят меня как боксерскую грушу. Да и Костик не Рэмбо, всего лишь перворазрядник по боксу.
Неизвестно, как бы развивались события дальше, но из джипа выбралась девица лет двадцати семи, размалеванная как индеец племени ирокезов и одетая соответственно, и направилась в нашу сторону.
— Жо-о-оржик, поехали, — капризно протянула она. — Я же говорю тебе, что это не та машина. Та зеленая была.
— А это какая? — Жоржик посмотрел сначала на «Ниву», потом на девицу. — Красная, что ли?
— Какая же она зеленая? — девица, хитроумно потягиваясь, умудрилась продемонстрировать все свои прелести одновременно. — Зеленые бывают листики на деревьях. Травка тоже зеленая. И «баксы» зеленые. А это вообще непонятно, что за цвет, какой-то грязный и серый.
— Сама ты серая! — парировал Жоржик, ухватил девицу за талию и повел к джипу, что-то вполголоса ей рассказывая. Девица засмеялась, потом обернулась и помахала нам рукой. Сам Жоржик даже не соизволил посмотреть в нашу сторону. Какие там извинения, что вы! Радуйтесь, что в живых оставили.
Его молчаливый спутник, до сих пор не проронивший ни слова, наклонился к дверце, неожиданно поцеловал Ритке руку и галантно произнес, слегка растягивая гласные: «Мадам, вы обворожительны!», а затем неторопливо удалился.
Джип взревел, лихо развернулся и укатил. Задний фонарь у него действительно был разбит. И крыло слегка помято. Одним словом, повезло нам крупно, девица вмешалась вовремя. Зеленым цвет нашей машины можно назвать с очень большой натяжкой, но в техпаспорте написано черным по белому — «зеленый».
Ритка яростно терла руку платком. Все молчали, переваривая произошедшее. Я рискнул первым нарушить молчание.
— В кои веки тебе руку поцеловали, — сказал я, не глядя на Ритку и засовывая монтировку поглубже под сиденье, — а ты реагируешь так, будто тебя змея укусила. Такой бравый хлопец. И такой вежливый, спасу нет.
Не дождавшись ответа, я завел машину и выехал на трассу. Ирка шепотом успокаивала Костика, и помаленьку его яростное сопение утихло. Я глянул в зеркало. Костик показал глазами на обочину. Я послушно свернул к краю дороги, остановился и заглушил мотор.
— Они бы нас урыли по очереди, — хмуро заявил Костик, сжимая и разжимая кулаки. Я молча кивнул.
— А что им надо было? — недоуменно спросила Ирка. — Что они к нам прицепились?
— Скучно им стало, вот они и развлекались, — Ритка упорно смотрела в сторону и продолжала тереть руку, правда, уже не с таким рвением.
— Да нет, — вздохнул я, достал сигарету и закурил. Пальцы слегка дрожали. — У них действительно разбит задний фонарь. И крыло помято. Кто-то в них на самом деле въехал.
— А зачем ты про Кемерово соврал? — вдруг заинтересовалась Ирка.
— А черт его знает, само получилось! — абсолютно искренне ответил я.
Все опять замолчали. Ритка глядела в сторону, Костик сосредоточенно разглядывал свои кулаки, я курил, а Ирка вопросительно на нас посматривала. Наконец я докурил, выбросил сигарету и нерешительно предложил:
— Рит, может, поменяешься местами с Костиком.
— Да не стоит, — вместо нее ответил Костик, — вряд ли они вернутся. А если вдруг вернутся, просто не останавливайся, жми на железку.
— Да они меня в пять секунд достанут.
— Это ты боевиков насмотрелся. Не станут они гонки устраивать. Сказано же было, что машина у нас серая.
— Твои бы слова... Ладно, поехали, что стоять-то?
Я завел мотор и вывернул на трассу. Ехали молча. Настроение было поганое, будто всех нас поваляли в грязи. Хотя, если разобраться, ничего экстраординарного не произошло. Ну, нахамили ребята. Так ведь от обиды за разбитый фонарь и помятое крыло. Если бы в меня кто въехал, я тоже начал бы хамить. Хотя нет, зря я так на себя... Злился бы, ругался, мог бы даже в драку полезть, если бы въехавший стал нарываться на неприятности, но вот так хамить — вряд ли. Не то воспитание, не тот менталитет (знать бы еще, что это слово обозначает!). А ЭТИ хамят не потому, что хотят обидеть, просто у них такая манера общения с теми, кого они считают ниже себя.
Но постепенно напряжение спало. На заднем сиденье опять послышалась возня, смех — пассажиры определялись, кто у кого на коленях будет спать и в какой очередности. Вряд ли они действительно собирались спать, но надо же чем-то заняться. Радио по-прежнему молчало, и я включил первую попавшуюся кассету, не обращая внимания на протестующие возгласы с заднего сиденья.
— Юра, ты сильно испугался?
От неожиданности я вильнул по дороге и повернул голову. Ритка смотрела на меня, и во взгляде у нее было... черт его знает, что там было, но я почувствовал наворачивающиеся слезы и поспешил отвернуться. Вот же елки-палки! Я-то думал, что она дуется на меня из-за той глупой шутки про руку, а она за меня переживает. Странный народ эти женщины!
— Испугался немного, чего уж там. Только не за себя, конечно, а за вас с Иркой. Мы с Костиком привычные, не в первый раз.
— Я понимаю, что не за себя, — Ритка улыбнулась и погладила меня по руке. — Спасибо тебе.
— Да ладно, чего уж... Завсегда рады.
— А я ведь этот джип видела, — задумчиво сказала Ритка, — они около кемпинга стояли. И знаешь, чем они занимались? Разглядывали крыло и фонарь.

II

Каждый человек создает свой маленький мирок, в котором только он является хозяином. Иногда это происходит осознанно, иногда не очень, но происходит практически всегда. Каждому необходим уголок, где не предадут, не обманут, не станут насмехаться или издеваться. А кому можно верить до конца? Только себе, родному, только себе — и никому больше! Вы скажете, что у вас не так, что у вас есть близкие, друзья, которым вы доверяете ничуть не меньше, чем самому себе. Что ж, это означает лишь одно: вас еще не предавали. Не берусь утверждать, что это рано или поздно произойдет. Вполне может быть, что вам повезет в жизни. Ведь у каждого правила есть исключения, которые это самое правило подтверждают. Флаг вам в руки и барабан на шею! Но у меня такой мирок есть, и я никого не подпускаю к нему на пушечный выстрел.
Иногда это дается непросто. Вдруг начинает казаться, что вот этот человек (он или она, это не столь важно) — то, что надо, что ему можно доверить сокровенное. Но с годами приходит горький опыт: люди не ангелы, каждый живет в первую очередь для себя, и только во вторую или третью — для всех остальных. Я их не осуждаю, поскольку и сам не ангел. Да и с какой стати я могу осуждать кого-то, по какому такому праву.
Ритка тоже не была исключением, ее в свой мирок я тоже не пускал. Любовь — штука хорошая, но и она проходит. Или трансформируется в нечто совсем другое, иное. Можете называть это привычкой, привязанностью, термины ничего не значат. Чувства приходят и уходят, а люди остаются. Такая вот философия...
Согласно именно этой философии я и ответил Ритке: дескать, испугался, но не очень, совсем чуть-чуть (я ведь мужчина, герой как-никак), причем испугался не за себя, а за нее (поскольку должен ее любить, холить, лелеять и защищать), а также за Ирку (ее мог бы защищать, холить и лелеять Костик, но решения в тот момент принимал я, так уж карта выпала). Я ответил так, как должен был ответить любящий заботливый мужчина. И почти не покривил душой, между прочим.
А то, что испугался я прилично, до дрожи в коленках — это уже детали, которые Ритке совсем ни к чему знать. Как и то, что о ней я думал в те минуты лишь как о досадной помехе, не позволяющей Костику оперативно выбраться из машины и подстраховать тылы.
Может быть, я зря наговариваю на себя и желание холить, лелеять и защищать все же присутствовало где-нибудь на дне моего подсознания. Иначе как объяснить то, что я настолько углубился в размышления о достойности или недостойности своего поведения, что едва не въехал в бампер стоящей посреди дороги машины. Того самого джипа. Завизжала резина по асфальту, всех бросило вперед, Ритка впечаталась носом в стекло, но возмущаться не стала, поскольку тоже увидела и узнала стоящий впереди автомобиль.
Стоял он как-то странно, почти поперек дороги. Все четыре дверцы были распахнуты, но людей не было видно, ни живых, ни истекающих кровью. И вообще на аварию не было похоже.
Не долго думая, я включил заднюю скорость и отъехал назад метров на десять, чтобы сориентироваться в обстановке. И только тогда заметил еще одну странность: дороги дальше не было. То есть не было вообще! А была гора, сосны на склонах этой горы, кое-где выступающие камни — и все.
В первый момент я просто не поверил своим глазам. Дорогу эту я знал хоть и не как свои пять пальцев, но весьма неплохо. И никакой горы тут не должно было быть. И вообще, как может трасса стратегического значения и республиканского масштаба вот так закончиться, уткнувшись в гору. Бред какой-то! Абсурд!
Я заглушил мотор, вышел из машины, закурил и стал ждать, пока выберутся остальные. Последним, чертыхаясь сквозь зубы, вылез Костик. Все смотрели на джип и на гору пока не обращали внимания.
— Вот черт, придется все же помахаться, — без особого энтузиазма проворчал Костик. — Девочки, вы бы лучше сели в машину и заблокировали дверцы, так и вам безопаснее, и нам спокойнее.
— Да подожди ты махаться, — перебил я его, — тут дела посерьезнее.
Из-за джипа вышел один из «братков», Жоржик.
— Мужики, тут облом полный! — совершенно растерянно сказал он. — Дорога кончилась на хрен.
— Как это кончилась? — удивился Костик, обошел застывшего столбом водителя джипа, посмотрел вперед, по сторонам и присвистнул. — Мать твою за ногу! Что это за ерунда такая?
Тут уже и наши женщины сообразили, что свидание с родным городом откладывается на неопределенное время, и дружно, как по команде, повернулись ко мне. В другой обстановке мне бы польстило такое внимание к моей персоне, но сейчас я почувствовал легкое раздражение: вот, нашли крайнего, а свои головы для чего? Впрочем, и в моей голове не было ни единой мысли, заслуживающей какого-либо внимания, никакого намека на идеи или гипотезы. Всю жизнь была дорога, а теперь стоит гора... Такого не бывает. Такого не может быть, потому что не может быть никогда, и можете сколько угодно издеваться над этим аргументом.
Я молча швырнул окурок на асфальт, тщательно затоптал его и направился к тому месту, где трасса М-53 непостижимым образом переходила в гору: глазами посмотрели, пора пощупать руками. Справа пристроился Костик, сзади шли Ирка с Риткой, а замыкал шествие обалделый Жоржик, подрастерявший и былую наглость, и былую уверенность.
В месте непосредственного контакта дороги и горы на асфальте блестели осколки стекла. Я обернулся и наконец увидел остальных пассажиров джипа. Молчаливый кавалер, присев на корточки, рассматривал разбитые фары и покореженный бампер. Девицы (а их было две) сидели на здоровенном валуне, невесть откуда взявшемся на обочине дороги, и курили, глядя в нашу сторону. На гору они, надо полагать, уже насмотрелись, все, что хотели сказать — уже высказали, и теперь просто ожидали продолжения событий. Я бы тоже был не против сесть и подождать, только что-то мне подсказывало, что не стоит ждать милостей от природы, она, природа то есть, этих милостей пожаловала нам с барского плеча три мешка и два чемодана и на этом лимит исчерпала. Пришла пора разгребать завалы, причем самостоятельно.
По крайней мере один факт не вызывал сомнения: гора была вполне натуральной, ни о каком оптическом обмане не могло быть и речи. Хотя бы потому, что об оптический обман нельзя разбить фары и покорежить бампер. Кроме того, гору эту можно было потрогать, что я и сделал. Камень был каменным, кустарник — колючим, а трава — зеленой. «Зеленые бывают листики на деревьях...» — вспомнил я и посмотрел на джип. Девицы по-прежнему сидели на валуне, но теперь к ним присоединился и их молчаливый попутчик. Откуда все-таки взялся такой здоровый камень на дороге? Если бы он был здесь раньше, его давно бы столкнули в кювет. Или дорожные службы, или кто-нибудь из шоферов. А если, допустим, скатился с горы, то почему так далеко откатился? Склон не такой уж и крутой...
Тут я сообразил, что не о том думаю. Камень, конечно, здоровый, и лежит не на месте, и непонятно, откуда он взялся. Но куда интереснее другой вопрос: откуда здесь взялась гора? Уж она-то точно ниоткуда не могла скатиться. И ответ на этот вопрос должны были знать «джиповцы». Или, во всяком случае, могли знать...
Водитель «Cherokee» выглядел настолько растерянным, что я решил пока не трогать его и направился к валуну, на ходу доставая сигарету. Молчаливый пассажир, не вставая с камня, щелкнул зажигалкой. Я прикурил. Несколько секунд мы рассматривали друг друга. Никакой враждебности во взгляде незнакомца я не уловил.
— Анатолий, — молчун наконец встал и, не подавая руки, слегка поклонился. Я в свою очередь тоже представился. — И что ты обо всем этом думаешь, товарищ Юра?
— Да ничего не думаю, — честно ответил я, не реагируя на «товарища», — информации не хватает.
— Информация — это жизнь, — согласился Анатолий, — без информации никуда. Только где ее взять, информацию-то?
— Я собирался у вас пошукать.
— Пошукать-то можно... Только я, если честно, ничего не видел, потому как разгадывал кроссворд и на дорогу не смотрел. Кто же знал, что так получится?..
— А девушки ваши?
— Девушки? — Анатолий оглянулся на девиц, которые дружно замотали головами. — Девушки ничего не видели, они в это время выясняли отношения. Да они вообще на дорогу никогда не смотрят, для этого водила есть, он пусть и смотрит.
— Ну так давай водилу и спросим.
— Давай, — легко согласился Анатолий, вставая с камня и отыскивая взглядом Жоржика, — может, он уже и пришел в себя.
Жоржика мы обнаружили примерно на полпути между злополучной горой и джипом. Он сидел на корточках и переживал, а Ирка с Риткой его успокаивали. Как же все-таки быстро забываются обиды! А может, так и должно быть...
При ближайшем рассмотрении оказалось, что Жоржик не просто переживал — он ревел, скуля и подвывая, размазывая слезы по щекам. Это знакомо, с этим мне уже приходилось встречаться: первый шок прошел, адреналину некуда деваться, организм требует разрядки. Ничего, это быстро проходит.
— Слышь, Евгений Всеволодович, — Анатолий начал трясти Жоржика, оказавшегося Евгением, за плечо, — кончай нюни распускать. Ревешь как баба... милые дамы, прошу прощения... смотреть противно!
— Оставь его, — налетели на Анатолия Ирка с Риткой, — не видишь разве, что плохо человеку. Пускай поплачет, легче станет.
— Пойдем лучше на горку полюбуемся, — предложил я то ли Анатолию, то ли всем желающим и направился к месту таинственного исчезновения трассы стратегического значения и республиканского масштаба.
Там я обнаружил Костика, который ползал на коленках, рассматривая место соединения горы и дороги.
— Господа офицеры, прошу доложить обстановку, — попытался схохмить я, но Костик шутку не поддержал и вообще смотрел весьма хмуро.
— Такого не бывает! — заявил он уверенно, но смотрел при этом вопросительно.
— Кто бы спорил, а я полностью согласен, — поддержал Анатолий, и теперь они оба смотрели на меня.
— Так ведь и я согласен! — я развел руками. — Нет, в самом деле, если рассказать кому-нибудь, то ведь не поверят, засмеют. Это сколько, мол, выпить надо, чтобы горы начали дорогу перебегать. «А на происки и бредни...» Так что грузимся в машину — и вперед с песнями.
— Так некуда ж ехать... — растерялся Костик.
— Ну, так нечего тогда ерунду молотить: бывает, не бывает... — буркнул я. — Кончай трясти, думать будем. Вообще, какие-нибудь мысли по этому поводу у кого-нибудь из присутствующих есть?
— Это ведь ты у нас мыслитель, — обиделся Костик, — а мы так, пописать вышли.
— Ну что ты, как дите малое, ей-богу! Ты еще на дуэль меня вызови. Лучше что-нибудь конструктивное скажи для разнообразия.
— Нет ничего конструктивного. Тут дорога, а там горка. И все! Дорога обыкновенная, горка обыкновенная... Я залез на нее немного. Ничего особенного. Вот только... как бы это сказать... трава на ней зеленее, чем возле дороги.
— Ну, это ты хватанул! — подал голос Анатолий.
— Можешь сам посмотреть. Между прочим, даже отсюда видно, залезать не нужно. Да, и пыли меньше на траве и на листьях.
Мы посмотрели на склон горы, потом на обочину дороги, снова на склон... Действительно, невооруженным взглядом было видно отличие: на склоне горы трава и кустарники были... не такие чахлые, что ли.
— То есть выходит так, что у нас уже лето, а у них еще весна, — задумчиво сказал Анатолий.
— У кого «у них»? — хором спросили мы с Костиком.
— У тех, которые на горе живут...
— А мы где живем?
— А мы живем около горы. Так сказать, у ее ног... у подножия, стало быть.
— Ну, это ты хватанул! — мстительно хихикнул Костик и покрутил пальцем у виска.
— Мне кажется, дело в другом, — я поспешил вмешаться. — Такое впечатление, что раньше рядом с этой горой не было дороги, поэтому склоны не так запылились.
— А где же была дорога? И гора?
— А черт их знает! Это просто теория, которая не лучше и не хуже прочих. Слушай, Костик, а там никакого зазора или задира нет?
— Какого еще задира?
— Ну, если бы гору выперло из-под земли, край асфальта был бы потресканный, сломанный. Канавки там какие-нибудь, трещинки...
— Ты что, обалдел? — взъярился Костик. — Какие трещинки?! Какие канавки?! Тут бы такое творилось!.. Да и вообще, как может гора из-под земли вылезти с травой и лесом? Тоже мне, вулканолог... Тут бы такой грохот стоял! И землетрясение было бы... Хоть с неба, хоть из-под земли — один черт!.. Мы бы услышали.
— Мы же в машине были. Машину качает, мотор ревет, коробка с мостами и раздаткой воют, ветер свистит... Могли и не услышать.
— Борис, ты не прав! — поддержал Анатолий Костика. — Горы сами по себе из-под земли не вылазят. И с неба не падают. И грохоту было бы в самом деле много. А мы находились поближе к этому месту, надо полагать, мотор с раздатками у нас не ревет, машину не качает, но тем не менее мы тоже ничего не слышали.
— Зашибись! — невесело засмеялся я. — Никто ничего не видел, никто ничего не слышал, так вообще не бывает, а ехать некуда. Черная и белая магии, безумство чакр, сказка про белого бычка и Красную Шапочку: ехала, стало быть, Красная Шапочка на джипе, а тут гора как выскочит, как выпрыгнет, и говорит человеческим голосом...
— Кончай трепаться! — очень недипломатично огрызнулся Костик.
— А что ты предлагаешь делать? Сплясать канкан? Или сесть, как Жоржик, и сопли распустить?
— Считаю своим долгом предупредить, — вмешался в нашу перепалку Анатолий, — что Евгений Всеволодович очень не любит, когда его называют Жоржиком.
— Но ведь эта девица...
— Эта девица, которую, кстати, зовут Вероника — случай особый, она... как бы это поточнее... имеет основания для некоторой фамильярности, но пусть вас это не смущает и не вводит в заблуждение.
— Но Евгений Всеволодович — это чересчур! Язык можно запросто сломать.
— Язык без костей, — хладнокровно парировал Анатолий, — ничего ему не сделается. Просто надо будет немножко потренироваться...
— Да кто он такой, этот ваш Евгений Всеволово... лодович? — с пол-оборота завелся Костик. — Да в гробу я...
— Тихо, тихо! — мне опять пришлось вмешаться. — Давайте отложим выяснения отношений на потом.
Анатолий, небрежно засунув руки в карманы, безмятежно смотрел на нас с Костиком, и от этой его безмятежности становилось не по себе. Никакого намека на враждебность, никакой угрозы во взгляде, в позе, но почему-то хотелось поежиться и отодвинуться. Странный тип!
Повисла тягостная пауза. Костик сопел и что-то бубнил себе под нос, но в драку, слава богу, не лез. Анатолий, похоже, ничего предпринимать не собирался и просто ждал дальнейшего развития событий. А я опять оказался крайним. Впереди, так сказать, на белом коне! На черта бы он мне сдался, конь этот?..
— Надо приводить в чувство вашего Евгения... Всеволодовича. Уж он-то точно должен был что-то видеть и слышать, — сказал я в пространство и, не дожидаясь ответа, решительно направился к джипу, поскольку все остальные действующие лица уже поменяли дислокацию и собрались у валуна. Бывший Жоржик, а ныне Евгений Всеволодович, восседал на камне как на троне, а вся женская половина нашей компании хлопотала вокруг него, охая и ахая. Неплохо устроился! Мне, что ли, пореветь?..
Впрочем, Жоржик (так все-таки короче!) уже не ревел, а вяло отбивался от настойчивых попыток напоить его какими-то таблетками. В конце концов Ритка все же победила, таблетки были проглочены и запиты водой. После этого все выжидательно уставились на меня. Я достал сигареты, но наткнулся на осуждающий Риткин взгляд и спрятал пачку: что-то я действительно многовато курить стал, а ведь собирался бросать, даже как бы слово давал. Я, конечно, хозяин своего слова, хочу — даю, хочу — забираю, но все же как-то неудобно...
— Ну что там? — Ирка махнула рукой в сторону горы. — Можно ехать?
— Ехать можно. Но не долго. И лучше не надо.
— Что значит «не долго»?
— Ирочка, ты не меня спрашивай, а вот Евгения Всеволодовича, он уже попробовал ехать, он все и объяснит.
Все, включая подошедших Костика и Анатолия, повернулись к Жоржику. Тот достал сигареты и предложил всем по очереди. Женщины вежливо отказались, Костик молча покачал головой, а мы с Анатолием угостились. Халява, сэр...
Рассказ Жоржика был коротким и практически ничего не пояснял, скорее запутывал окончательно. Выходило, что была-была дорога — и вдруг стала гора.
— Я собирался сделать КамАЗа. А тут туман какой-то. Не туман даже, а так... дымка какая-то, будто костер жгут. И встречная, «жучка» шестая... Но далеко еще, а у меня скорость приличная, за сто двадцать, ну я и пошел на обгон... Нет, на обгон не успел, вышел только на встречную. А тут ветер как рванет навстречу, сильнющий порыв, аж машину качнуло — и гора!.. И я в эту гору бампером, со всего хода, по самые помидоры, только глаза успел закрыть. Ба-бах, гром, звон... Открываю глаза — кусты перед носом, а со склона камень катится. Я вдарил по коробке — и назад. А потом вы подъехали. Вот и все...
— Интересное кино, — протянул Костик и попинал камень, как будто желая убедиться, что тот действительно каменный, а не из папье-маше, — почти как у Хичкока. Только монстров нет. А что, камень прямо сюда докатился?
— Нет, — у Жоржика неожиданно прорезалось чувство юмора, — это я его сюда прикатил. Чисто чтобы сидеть удобно было...
— Минуточку! — меня вдруг осенило. — Ты ведь не успел затормозить? Или я что-то не понимаю?
— Какой там затормозить! — Жоржик с ожесточением зашвырнул окурок в кювет. — За секунду все промелькнуло! Ну, может, за полторы-две...
— А ехал ты за сотню? — продолжал допытываться я.
— Километров сто тридцать... — Жоржик потихоньку прозревал. — Но подожди... это что же выходит?.. Да на такой скорости нас бы в лепешку... вот тебе и по самые помидоры...
Тут и остальные осознали, что концы с концами не сходятся. На скорости сто тридцать километров в час джип должен был или разбиться вдребезги, или въехать на склон. И второе более вероятно, потому что склон там не особо крутой. Даже более того: в том месте просто не обо что разбить фары и покорежить бампер, на любой скорости. Откуда, как любил говаривать один мой знакомый, тривиально следует, что джип натолкнулся не на гору, а на что-то другое. И на скорости максимум километров пятнадцать-двадцать в час.
Я поделился своими соображениями с присутствующими, а затем осмотрел фары и бампер джипа, спиной чувствуя вопросительные взгляды. На ободках фар, на бампере и кое-где на решетке отчетливо были видны вмятины со следами синей краски.
— КамАЗ какого цвета был? — спросил я у Жоржика.
— Какой КамАЗ? — обалдело переспросил тот.
— Который ты собирался обгонять перед тем, как врезался в эту гору.
— Да обыкновенного цвета!.. Какого они цвета бывают-то?.. красный, кажется... А при чем здесь?..
— Это кабина красная. А прицеп какого цвета?
— Прицеп? Так это... прицеп как прицеп, ничего особого, а цвет... черт его разберет, какого... Так не было у него прицепа!
— А что было?
— Рефрижератор был.
— А он какого цвета... был? — мое терпение потихоньку истощалось.
— Разрисованный весь, какая-то реклама... звезды, ленты, буквы какие-то, еще слово такое интересное... как же это... а, синего цвета!
— Вот в него ты и въехал, а не в гору. У тебя на морде краска осталась. — Жоржик вытер ладонью лицо. — Да не у тебя, господи, а на джипе. Там вмятины и следы синей краски.
— Ты не больно-то!.. — запоздало обиделся Жоржик и замолчал, глядя в пространство.
— Я все равно ничего не поняла, — Ирка была в своем репертуаре. — Если об гору на такой скорости джип разбился бы, то почему об машину не разбился?
— Потому что КамАЗ тоже ехал, — терпеливо стал объяснять Костик, — причем в ту же сторону. Скорость у него была около сотни километров в час. А у джипа, допустим, сто двадцать. Сто двадцать минус сто получается двадцать. То есть джип въехал в КамАЗ как бы на скорости двадцать километров в час.
— А куда он подевался?
— Кто?
— КамАЗ ваш... Джип врезался в грузовик, остановился и до сих пор стоит на дороге, а грузовик куда подевался?
— А действительно: куда? — Костик посмотрел на меня и развел руками. — Не мог же он испариться...
— А я знаю, куда делся ваш грузовик, — неожиданно вмешалась в разговор одна из девиц, которая не Вероника. За все это время я впервые услышал ее голос. Голос был вполне ничего, а вот взгляд ее мне не понравился: глаза блестят, зрачки расширены, и смотрит прямо в глаза. — Он превратился в гору. Как в сказке. Пришел злой волшебник и превратил его в гору, а шофера заколдовал в этот булыжник. А чтобы расколдовать, красна девица должна поцеловать камень трижды.
— Почему трижды? — заинтересовалась вдруг Ритка.
— Не знаю. Так в сказках бывает. Три раза через плечо сплюнуть, трижды поцеловать... А волшебник злой потому что в детстве его мама с папой не угощали конфетами и заставляли мыть посуду. А он от этого очень страдал. Очень! А злые мама с папой его били, били...
— Лена, не надо, успокойся, — Анатолий шагнул к девушке, продолжая держать руки за спиной. Что он, боится руки замарать, что ли? Сплошной дурдом!..
— Не подходи! — с ненавистью выдохнула Лена, продолжая смотреть мне в лицо. — Не подходи, слышишь!..
Опа! А это вовсе и не ненависть, скорее наоборот. Тоска и боль пополам с любовью и разочарованием. Во всяком случае очень похоже. Да ну их всех с ихними взаимоотношениями к чертям собачьим! Пусть сами разбираются...
Волшебников не бывает, горы из-под земли не растут, грузовики не исчезают, а мы все спим. «Уснуть — и видеть сны...» Надо просто себя ущипнуть посильнее, чтобы проснуться. Но, с другой-то стороны, если бы я заснул за рулем, мы бы давно улетели в канаву. А может, я и не садился за руль?.. То есть мы еще отдыхаем на озерах, спим в своей палатке, и мне снится такой странный сон. Ну, очень странный сон!.. А чтобы проснуться, нужно крепко-крепко зажмуриться, глубоко вздохнуть и задержать дыхание. И когда станешь совсем задыхаться, тогда и проснешься.
Я зажмурился и задержал дыхание. Хватило меня минуты на две, после чего я шумно вздохнул и открыл глаза. И сразу же натолкнулся на полубезумный взгляд. Наткнулся и понял, что смотрит эта Лена не на меня, а сквозь меня. Что, конечно, тоже не больно приятно, но уже попроще, их проблемы — это их проблемы...
Одно из двух: или сон очень крепкий, или все это наяву. Будем считать, что наяву. Тогда надо что-то делать, сколько можно около этого камня толкаться.
— Уважаемые дамы и господа, а также все остальные присутствующие! — я похлопал в ладоши, привлекая внимание. — Дело, похоже, дрянь, в ближайшее время вперед ехать невозможно, здесь мы практически все осмотрели...
— ...и ничего не увидели! — буркнул Костик.
— ...и ничего не увидели, — охотно согласился я и развел руками. — Может быть, мы не туда смотрим, или не так, или вообще спим — не знаю... Но одно я точно знаю: происходит что-то странное, это что-то касается нас всех и выход надо искать всем вместе, а не цапаться и не выяснять отношения, это может подождать. Или я неправ? — Все промолчали, и я продолжил: — Для начала предлагаю познакомиться, так сказать, официальным образом. Итак, меня зовут Юрий, можно без отчества, это моя жена Рита (но ни в коем случае не Маргарита!), это мой друг Константин, он же Костик, а это его... э-э-э... невеста Ирина. Мы все в отпуске, отдыхали на озерах в Хакасии, по пути заехали на Большое, а сейчас возвращаемся в город. В настоящее время я как бы за старшего, потому что, во-первых, я водитель, а во-вторых, пусть и не на много, но старше остальных. Но это все, так сказать, условно. А вы?
«Джиповцы» переглянулись, Анатолий зачем-то глянул на часы, скрестил руки на груди, но заговорила неожиданно Вероника.
— Я тоже как бы старшая, по долгу службы, — несколько туманно начала она, — но это тоже весьма условно. Меня зовут Вероника, можно Ника или Вера, но лучше все же полным именем, нашего водителя зовут Евгений Всеволодович...
— А нельзя как-нибудь покороче, — вмешался Костик, — а то язык запросто можно сломать?
Анатолий хотел что-то сказать, но Вероника остановила его едва заметным движением руки. Сам Евгений Всеволодович никак не отреагировал на реплику Костика.
— Можно просто Евгений, без отчества. Наших друзей зовут Анатолий и Елена. Мы возвращаемся из Новосибир­ска, куда ездили по делам. Да, никто ни с кем в браке не состоит, к сожалению.
При этих словах Лена вздрогнула как от удара и покраснела. Анатолий зло прищурился, глядя на Веронику, и снова попытался что-то сказать, и снова был остановлен почти незаметным движением руки. Здорово она их прижала, ничего не скажешь! Хотя кто знает... Как-то все странно у них, непонятно, семь верст до небес, и все лесом... И Анатолий этот вовсе не так прост и покладист, и Евгений свет Всеволодович на подкаблучника не похож абсолютно, и вообще...
— А у вас кровь на щеке, — Ритка достала платок и шагнула к Анатолию.
Тот вдруг шарахнулся в сторону.
— Не надо меня... трогать, — тихо, но отчетливо сказал он.
— Я же просто хотела... у вас кровь... — растерянно бормотала Ритка, беспомощно оглядываясь на меня.
— Не надо меня трогать, — уже спокойнее повторил Анатолий, подошел к джипу, достал из бардачка бумажную салфетку и, глядя в боковое зеркало, вытер щеку. Потом достал зажигалку, зажег салфетку, бросил ее на землю, подождал, пока она догорит, и тщательно затоптал.
Лена закрыла лицо руками и убежала за машину. Вероника, покусывая губы, смотрела себе под ноги. Никто ничего не собирался объяснять. Дурдом на прогулке!..
— Будем считать, что знакомство состоялось, — я изо всех сил делал вид, что ничего особенного не случилось. — Поскольку здесь ловить нечего, у меня есть предложение: давайте вернемся на заправку. Время обеденное, надо бы перекусить.
— Там же света нет, — напомнила Ритка, нервно теребя в руке платочек.
— Что-нибудь придумаем, — по возможности беспечно сказал я, доставая сигареты. Пальцы дрожали. — Может, кто-нибудь подъехал. Или по радио что-нибудь сообщили.
— Радио можно в машине послушать, — встрепенулся Евгений. — У нас хороший приемник.
Он встал, подошел к джипу и стал возиться с приемником. И чем больше он возился, тем неуютнее становилось у меня на душе. И, надо полагать, не только у меня: Ритка, выронив платок, напряженно вслушивалась, у Ирки округлились глаза, а Костик шумно засопел. Вероника и Анатолий смотрели на нас с недоумением.
— Вот блин, радио не работает, — растерянно сказал Евгений, осознавший наконец бесперспективность своих попыток поймать хоть какую-нибудь радиостанцию. — Утром еще работало. Сроду ведь не барахлило. А у вас в «Ниве» радио есть?
— У нас радио тоже не работает, — ответил я, наблюдая, как постепенно вытягивается лицо у Анатолия. Он первым из «джиповцев» понял, что дело дрянь.
Действительно, если оба приемника не ловят ни одной станции, это может означать только одно: этих радиостанций нет! Они испарились, как тот КамАЗ. А это, в свою очередь, означает, что... Черт его знает, что это означает, но ничего хорошего! Пора бы уже проснуться, странный сон слишком затянулся, и теперь он уже не столько странный, сколько страшный.
— Давно не работает? — в голосе Вероники затаилась надежда. Она тоже поняла, но еще не хотела верить.
— Недавно, — жестко ответил я. — Около автозаправки. И света у них нет. И сотовый не работает.
Обошлись без истерик. Евгений, который позже всех врубился в ситуацию, вздохнул и поглядел в ту сторону, откуда доносились всхлипывания Лены. Да, она единственная находилась сейчас в состоянии счастливого неведения, если можно так выразиться, и кому-то надо было идти и это неведение ломать. Только на этот раз без меня, хватит! Тем более, что я знаю не больше остальных и все мы, в конечном итоге, не знаем ничего. А все эти предчувствия и подозрения не есть факты.
— Надо возвращаться на заправку, — прервала наконец затянувшееся молчание Вероника и, ни на кого не глядя, пошла за машину.
— Ехали мы, ехали, и наконец приехали, — безрадо­стно констатировал Костик и обнял Ирку за плечи.
Мы в последний раз поглядели на злополучную гору, невесть откуда взявшуюся на нашем пути, на валун, нахально разлегшийся чуть ли не на середине шоссе, и пошли к «Ниве». Никто не оглядывался.

III

Все-таки женщины в техническом отношении подкованы гораздо меньше нас, мужчин. Даже если они запросто управляются с пылесосами, кухонными комбайнами и стиральными машинами, водят автомобиль или даже летают в космос. Сколько женщину не обучай техническим дисциплинам, кандидат в доктора или доктор наук из нее может получиться, а вот механик — никогда! И дело вовсе не в физических данных...
Иногда создается впечатление, что все женщины мира сговорились, создали себе некий имидж и теперь неукоснительно соблюдают его. Женский футбол, женская тяжелая атлетика и даже женский бокс без труда вписываются в этот имидж, а вот способность разбираться в технике — никаким боком! Женщина может досконально разобраться в принципах работы прямоточного реактивного двигателя, знать наизусть все допустимые и рекомендуемые зазоры в сопрягаемых деталях автомобиля, но при этом не иметь представления, в какую сторону откручиваются гайки или что такое гайка с левой резьбой. Нонсенс!
В этот раз техническая неосведомленность наших милых дам позволила мне создать некую иллюзию правдоподобности ситуации. Выражаясь проще, навешал я им лапши на уши. Правда, Костик пытался вмешаться в мои красивые рассуждения о вмятинах и синей краске, но я ему мигнул, и он, слава богу, сообразил, что пока лучше помалкивать. И даже ухитрился из ста двадцати вычесть сто, получить двадцать, скомпенсировать эти двадцать о борт КамАЗа и в итоге получить ноль.
Но ведь на самом-то деле никакого ноля там не было. Даже если допустить, что джип действительно врезался в КамАЗ, что очень походило на правду, и при этом потерял в скорости двадцать километров, он все равно должен был двигаться со скоростью как минимум сто километров в час. И этих ста километров ему с лихвой хватило бы для того, чтобы подняться по склону метров на пятнадцать, до ближайшей сосны, разбить об нее вдребезги морду и только потом заглохнуть. Или скатиться назад на дорогу. Но ничего подобного не произошло, «Cherokee» преспокойно остановился у самого подножия горы. И по всему выходило, что остановился он мгновенно.
Я совершенно не разбираюсь в геологии, вулканологии и прочих логиях, и поэтому мой жизненный опыт никак не реагирует на появление горы в том месте, где совсем недавно была автомагистраль. То есть я конечно начинаю выстраивать какие-то версии, делать предположения, выдвигать гипотезы, но это все от неуверенности в собственных знаниях или с перепуга.
А вот относительно автомобилей опыта у меня предостаточно, я сразу начинаю умножать скорость на массу, потому что ЗНАЮ: автомобиль не может остановиться мгновенно! Это так же незыблемо, как то, что солнце всходит на востоке, земля круглая, а у «Нивы» раздатка гудит.
Поэтому мгновенно остановившийся джип пугал меня гораздо больше, чем злополучная гора или неработающее радио. В конце концов можно предположить какое-нибудь непрохождение радиоволн и неких вредителей, умышленно или случайно перепутавших дорожные указатели. Но джип!.. Именно он убеждал меня в том, что мы влипли, причем влипли основательно, по самую макушку.
Однажды пришлось мне ночью ехать по недавно проложенной трассе между Новосибирском и Омском. Едешь час, два, три — и ни одной деревни, ни одного огонька. Пятачок дороги, освещаемый фарами, становится все меньше и меньше, а темнота по краям дороги — все гуще и непроглядней. И вдруг начинает казаться, что ты один на всем белом свете. Машина, дорога, а вокруг миллионы километров пустоты. Как ни жми на газ, а миллион километров — это слишком много! Становится жутко, мурашки по спине бегают, хочется оглянуться или перекреститься.
Сейчас тоже страшно хотелось оглянуться или перекреститься, хоть солнце светило вовсю, на переднем си­денье нахохлившись сидела Ритка, а в лобовом стекле маячил разбитый фонарь джипа.
Всю дорогу до заправки в машине царила гробовая тишина, никто не проронил ни слова. Впрочем, дороги той оказалось не так уж и много, чуть больше пятнадцати километров. Я уже поворачивал с трассы, когда Ритка слабо вскрикнула и указала пальцем куда-то в сторону. Я резко затормозил и поглядел в указанном направлении.
Из-за поворота, неимоверно чадя, выезжал МАЗ. Ехал он нам навстречу и явно не собирался заезжать на заправку. Я начал лихорадочно разворачиваться на узкой дороге, мысленно, а потом и вслух проклиная скупердяев-дорожников, сделавших такую узкую дорогу, и лопухов-инженеров, не оснастивших «Ниву» гидроусилителем рулевого управления. Когда я все же развернулся, МАЗ уже миновал заправку, а из-за поворота выруливал второй. «Cherokee» остановился на заправке и его пассажиры вчетвером отправились к магазину, не оглядываясь на проезжающие по трассе грузовики. Да и с чего им было оглядываться? Что они, в самом деле, МАЗов не видели, что ли? Эка невидаль!
Еще пару часов назад я бы тоже не оглянулся, а сейчас жал на всю железку, догоняя проехавший МАЗ, нещадно сигналя и мигая фарами. Но тот пер как танк, не сбавляя хода, и остановился лишь почти уперевшись бампером в «Ниву», которую я развернул поперек дороги, обогнав упрямый грузовик метров на четыреста. Мы все из машины на всякий случай вышли заблаговременно и стояли по обеим сторонам дороги на обочинах.
Из МАЗа выпрыгнул мужчина средних лет. В руке у него была монтировка, но выглядел он совсем не грозно, скорее растерянно. Напарника в кабине не было видно, скорее всего его не было вообще.
Мужчина выжидательно замер у колеса своей машины, готовый в случае осложнений заскочить в кабину и дать деру. «Нива» хоть и стояла поперек дороги, но загородить ее всю не могла, габаритами не вышла.
Подъехал второй МАЗ, из него выскочили двое, подошли к первому, оценивающе оглядели нашу компанию и стоящую поперек дороги легковушку. Но в бой никто не рвался, выжидали.
Я направился в их сторону, на ходу доставая сигареты. Костик было двинулся за мной, но я сделал ему знак оставаться на месте: кто знает, чем закончатся дипломатические переговоры, могут ведь и озвереть, сейчас разный народ по дорогам мотается.
— Здорово, мужики! — компанейским голосом поздоровался я, закурил и предложил остальным. Те от сигарет не отказались, но смотрели настороженно.
— Сколь езжу здесь, а рэкет впервые вижу, — медленно пробасил по виду старший из них.
— Да еще такой обходительный, — хохотнул водитель первого МАЗа, держа монтировку на виду.
— Мы что, сильно похожи на рэкетиров? — решил немножко обидеться я.
— Вы-то, может, и не очень похожи, — опять пробасил первый, — а вот те на джипе сильно смахивают.
— А ты глазастый, дядя, — не удержался я.
— Не первый год езжу, всяких понасмотрелся. Ты давай ближе к делу, а то нам до города засветло надо успеть.
— До города вы, похоже, не скоро теперь доберетесь.
— Это почему еще?
— А там дальше дороги нет.
— А куды ж она девалась? Утром еще была... Ремонтируют, что ли?
— Вообще нет! Гора вместо дороги.
Мужики нервно заозирались, монтировки вдруг оказались у всех троих. И где они их прятали? Чувствуется опыт, могут ведь под горячую руку и накостылять.
— Мужики, только спокойно. Мы не бандиты, ей-богу! Просто тут странные вещи творятся. Скажите, вам кто-нибудь за последние два часа навстречу попадался?
— А тебе-то какое дело? — весьма недружелюбно отозвался молчавший до сих пор напарник старшего. — Попадались, не попадались... Ты вот навстречу попался.
— Я не навстречу, а в город еду. Я вас уже обгонял у кемпинга. Вы ведь впятером, кажется, идете. А остальные где?
— Слушай, катись-ка ты, пока... — начал было напарник из второго МАЗа, но старший прервал его нетерпеливым жестом руки, призывая к молчанию и сам прислушиваясь. Секунд тридцать он напряженно вслушивался в тишину, потом сокрушенно сплюнул и проворчал:
— Не слыхать наших. Придется возвращаться. Говорил ведь, подождать еще надо было, так нет, заладили: догонят, догонят... Теперь крутись вот с фурами. Эх, молодежь!..
— Слушайте, мужики, — начал я импровизировать, — что вы будете вертеться на своих таратайках. Давайте мотанем с кем-нибудь на моей «Ниве», все равно нам в ту сторону надо. Встретите своих — пересядете, не встретите — назад со мной вернетесь.
— Ты же говорил, что в город едешь... Или ты какой город имел в виду?
— Красноярск я имел в виду, и ехали мы туда. Только нет там дальше дороги, я же говорил. Пятнадцать километров трасса, а потом гора поперек дороги. Трасса упирается в гору — и привет!
— Ты сколько выпил сегодня?
— Не верите мне, спросите остальных, они подтвердят. И потом: вам же все равно возвращаться к своим надо.
Я махнул рукой, и Костик с Риткой подошли к нам. Ирины не было видно, но Костик выглядел спокойно, и я решил пока не выяснять подробности. Втроем мы попытались убедить водителей МАЗов, что дороги дальше действительно нет, и доубеждались до того, что сами засомневались в своих словах.
Подъехавший на джипе Евгений показывал вмятины на бампере, обзывал водителей тупицами и порывался уехать. Наконец общими усилиями выработали что-то, отдаленно напоминающее план.
Мы с Риткой и с одним из водителей едем в сторону кемпинга, до которого около тридцати километров. Если встречаем остальные МАЗы, водитель пересаживается к ним, а мы все равно едем до кемпинга. Но не дальше. Узнаем обстановку и едем назад, на заправку. Еды в «Ниве» достаточно, до вечера хватит.
Евгений с другим водителем МАЗа едет в сторону горы на джипе. Если гора на месте — возвращаются назад на заправку. Если горы нет, проезжают по трассе еще километров пять, возвращаются на заправку и ждут нас. В любом случае встречаемся здесь. МАЗы тоже пока стоят здесь.
Костик остался ждать Ирину, которая отошла по своим надобностям за кустики. Евгений тоже остался ждать Ирину, чтобы потом отвезти их с Костиком на заправку и решить там, кто еще поедет к горе и поедет ли вообще, а мы с Риткой, пропустив на заднее сиденье басящего «мазиста», представившегося Степанычем, поехали навстречу неизвестности.
С каждым километром Степаныч мрачнел все больше, нам с Риткой было тоже не больно весело, так что ехали молча. Я еще раз попытался включить радио, но безуспешно, в мире царила Великая Тишина.
Ехали мы так минут пятнадцать. На четырнадцатом километре от заправки шоссе кончилось. На этот раз никакой горы не было. Было ровное место, что-то вроде поляны, и почти посредине поляны асфальт обрывался. Я был готов к чему-то похожему, Ритка тоже, первый шок мы уже пережили, а для Степаныча это был удар. Он ползал на коленках вокруг края асфальта, щупал его руками, нюхал, даже, кажется, лизал — и не мог, не хотел поверить тому, что видел.
Мы тоже подошли к краю дороги. Любопытства почти не было, была лишь усталость. Да еще чувство... долга, что ли: надо ведь будет что-то рассказывать тем, кто остался на заправке и ждет нас.
Невооруженным взглядом видна была граница между тем, что содержало трассу М-53, и тем, что таковой трассы не имело. Даже более того: «наша» половина была сантиметров на сорок выше «ихней». Срез был странно ровным, ­нигде не осыпалась земля, не потрескался асфальт. Как будто кто-то большим ножом разрезал пополам буханку хлеба, потом от одной половины отрезал изрядный ломоть и опять соединил половинки.
Срез тянулся в обе стороны, постепенно сливаясь с травой, и было непонятно, то ли его дальше действительно нет, то ли просто не видно. Я прошел метров тридцать в одну сторону, ничего не понял и вернулся.
Сразу за поляной на «ненашей» стороне начинался лес. Самый обычный лес без какого-либо намека на дорогу или хотя бы на просеку. Мы туда не пошли, а Степаныч сходил, долго трещал кустами и вернулся постаревшим лет на пять.
— Как же так, доченька? — спрашивал он почему-то у Ритки. — Что же это такое делается? У меня ведь там сын на четвертой машине, старшенький, Василий... Где ж теперь искать-то их, дороги ж нет совсем... Дорога-то куды делась, доченька? Ить не бывает так, чтобы дорога пропадала, не должно так быть, это же дорога, это же не безделушка какая, чтобы ее можно потерять...
По щекам у него текли слезы, но он их не вытирал, видимо, просто не замечал. В конце концов Ритка тоже разревелась, я принялся ее утешать. Правда, без особого энтузиазма. А что я мог сказать? Ничего, дескать, страшного не произошло, все будет хорошо, все наладится... А что произошло-то? Тридцать километров трассы и одна заправка... С двух сторон границы... А что за ними? Радиостанций там, во всяком случае, нет. И откуда они вообще взялись, границы эти? Ответов нет, нет даже намеков на ответы. А надежда должна на чем-то базироваться, иначе это не надежда, а самообман. А я всю жизнь считал, что самообман — это удел глупцов и трусов, и пока никто не доказал мне обратного.
Ритку я кое-как успокоил, а потом вдвоем мы полчаса убеждали Степаныча, что нет никакого смысла отправляться пешком на поиски исчезнувших машин, что надо вернуться на заправку и все обсудить. Он кивал головой и даже поддакивал, но сам при этом проверял спички, сигареты, нож, сверял часы, что-то прикидывал по карте, которую достал из кармана. Карта была обычная, из атласа автомобильных дорог, и разглядеть на ней какие-то детали было практически невозможно, но Степаныч аккуратно свернул ее, упаковал в полиэтиленовый пакет и бережно спрятал во внутренний карман куртки. Закончив приготовления, он взмахом руки прервал наши увещевания, обнял по очереди, отошел на пару шагов и сказал почти спокойно:
— Извиняйте, молодежь, за слезы и причитания, сами понимаете, каково мне. Спасибо за заботы. Надо идти. Ежели я сейчас не попробую отыскать сынка своего, всю жизнь потом жалеть буду и вовек себе не прощу. До кемпинга километров пятнадцать будет, не более, засветло обернуться не успею, но к завтрему буду. Коли не в тягость будет встретить меня здесь завтра, подъезжайте до полудня. Или передайте напарнику, его Виталием зовут, он на МАЗе сюды возвернется. А если б еще перекусить что нашлось, то и вовсе ладно было б...
Поняв, что отговорить его не удастся, я пошел устраивать ревизию багажника. Перво-наперво распотрошил свою походную сумку и на самом дне нашел компас, которым не пользовался ни разу со дня приобретения, и рыболовные снасти. Вытащил топорик и спальный мешок. Топору Степаныч обрадовался как дитя, долго примерял его по руке и проверял, остер ли. А вот спальный мешок взять отказался: ночи, дескать, теплые, спички есть, а до зимы он шлендать не собирается.
Провизию я намеревался отдать ему всю, но он отвел меня в сторону, чтобы Ритка не слышала, и вполголоса сказал:
— Время, сам видишь, смутное, всякое может случиться, может, и заправки-то уже нет в помине (не приведи, господи!), так что еды оставь немного, оно надежнее будет. И подругу свою подбодри как-нито, ты же мужик, а она расклеилась совсем, подмога ей нужна.
Уложив нехитрые пожитки в Иркин вещмешок (он оказался самым маленьким и самым удобным), Степаныч выкурил со мной на дорожку одну сигарету на двоих, решительно перешагнул границу и пошел, не оглядываясь, к лесу. Мы дождались, пока стихнет треск сучьев под его сапогами, и забрались в «Ниву».
— Вот нас и стало на одного меньше, — печально улыбнулась Ритка. — Вернется ли?..
— Вернется, — заверил я ее, — непременно вернется. Степаныч мужик бывалый, цепкий, по всему видно, такого и бревном-то не вдруг свалишь.
Ритка промолчала, думая о чем-то своем. Я завел мотор, развернулся и поехал назад, к заправке, повторяя про себя «не приведи, господи... не приведи, господи...» Попробовал представить себе, что будет, если заправки не окажется на прежнем месте, но тут же отказался от этой затеи. Хватит на сегодня сюрпризов, хватит! Не хочу ни о чем думать! Хочу, чтобы все было нормально.
Потом мои мысли перекинулись на Степаныча. Один, со спичками и топориком, через лес, в неизвестность... Довелось мне побродить по тайге, и зимой, и летом, и не боялся я ее, тайгу, ни грамма, но сегодня не пошел бы. Один бы, во всяком случае, точно не пошел. Если бы только Ритка там осталась. Да и то... не знаю...
Так, за размышлениями, дорога показалась гораздо короче и заправка вынырнула из-за поворота совершенно неожиданно. Сразу же бросились в глаза МАЗы, стоящие на обочине. Затем показался «Cherokee», приткнувшийся к «шестерке». А рядом с колонками дизтоплива красовался замызганный «Беларусь». Вот и сюрпризы.
Нас встречали. Цветов и музыки, разумеется, не было,  но вышли все, даже оператор с супругой. Я машинально пересчитал встречающих — двенадцать человек. Значит, двое добавились. Еще мы с Риткой и Степаныч, всего пятнадцать. Коллектив, стало быть...
Первым к машине подошел напарник Степаныча, Виталий. Он заглянул на заднее сиденье, оглядел нас с Риткой и угрожающе спросил:
— Где Степаныч?
— Степаныч пошел сына искать, — устало ответил я, вываливаясь из кабины. — Дороги там тоже нет, поле и лес. Мы его пытались отговорить, но он и слушать не стал.
— Да, Степаныч такой: что решил — трактором не сдвинешь! — Виталий согласно покивал головой. — А нам что, ждать его? Или дальше ехать? Хотя куда ехать, дороги же нет...
Подошли остальные. Выглядели они удрученно, если не сказать подавленно. Мужик лет пятидесяти, от которого за версту разило соляркой и перегаром, видимо, тракторист, протянул руку и представился: «Герман Парфеныч, лучше просто по отчеству». Да, по отчеству было лучше, на Германа он не тянул, несмотря на крепкое рукопожатие. Был он какой-то сухонький, непредставительный, глаза виноватые, улыбка неуверенная, подкаблучник, одним словом. При знакомствах с новыми людьми я привык полагаться на первое впечатление, и сейчас плюгавый мужичонка вызывал во мне... как ни странно, вызывал чувство уважения, даже с такими внешними данными. Встречают, как известно, по одежке... Но то ли народная мудрость не такая уж и мудрая, то ли мой внутренний голос дал осечку. Разберемся со временем, если, конечно, доживем... Тьфу ты, господи, что это я?..
Всем не терпелось узнать, с какими новостями мы прибыли, но задавать вопросы никто не осмеливался, поскольку хороших новостей не ждали, а плохих и без этого хватало. Инициативой завладел Парфеныч.
— Негоже разговаривать, стоя посередь двора, да и пожевать с дороги не мешает. Есть тут комната побольше, чтобы все поместились?
— Разве что в столовой, — неуверенно ответил оператор, — там и стулья есть, и столы, и пожевать... вот пожевать, конечно... Николай Николаевич, найдется там какая-нибудь еда?
Молодой мужчина лет тридцати, стоящий как бы в сторонке, встрепенулся и подошел поближе. В руке он держал платочек со следами крови, изредка осторожно касаясь им распухшего носа. Кто это его так, интересно? Костик, встретив мой вопросительный взгляд, виновато отвел глаза. Приложился-таки наш боксер, и не по делу, скорее всего. Вон и Ирка тоже потупилась, знать, из-за нее сыр-бор.
Николай Николаевич, неловко выговаривая слова (губа у него тоже заметно распухла), заверил, что еда какая-нибудь найдется. Горячего не обещает, света по-прежнему нет,  но холодные закуски на скорую руку можно сообразить. Спиртное тоже имеется в ассортименте.
Последнее замечание меня насторожило — только пьяных дебошей нам не хватало! — но народ отреагировал вяло. Все потянулись в столовую. Костик, пристроившись сбоку, виновато забормотал, что, мол, он не виноват, все как-то случайно получилось, стечение обстоятельств, и если бы Ирка так не завизжала, а Николай этот не стоял бы так близко от нее, да не стал бы оправдываться...
— Если бы на сосне росли яблоки, это был бы кедр, — перебил я его. — Свои проблемы решай по возможности сам. Скажи лучше, как там гора? Ездили?
— Ездили... Гора стоит, никуда не делась. Анатолий там что-то такое заметил, но не говорит, замкнулся, весь вздрюченный.
— Он и раньше не больно приветливый был.
— Нет, сейчас по-другому. Мне кажется, он перепугался. Или сильно обозлился. Сам увидишь.
В столовой сдвинули несколько столов и все расселись вокруг. Круглый стол короля Артура... Вообще Артур не дурак был, круглый стол — это очень удобно: всем всех видно, за спины соседей не спрячешься. Женщины ушли на кухню помогать Николаю Николаевичу, оказавшемуся местным поваром, и первым опять заговорил Парфеныч:
— Покуда женщин нет, можно сказать прямо: ситуёвина у нас никудышная, просто хуже некуда. Самое паршивое, что никто ничего толком не знает. Куды дорога подевалась, откуда горы взялись, куды все остальные пропали?.. Ералаш сплошной, ёк-макарёк! Я человек необразованный, деревня лапотная, одно слово, у меня мозги набекрень и ум нараскоряку, но вы-то, молодежь, грамотные, университеты, поди, заканчивали, разъясните нам, лапотным, что тут за чертовщина с хреновиной творятся.
Из кухни выглянул Николай и поманил меня пальцем, поскольку я сидел ближе остальных. Вид у него был такой обалделый, что я без раздумий отправился на кухню, краем глаза заметив, что Анатолий тоже выбирается из-за стола. Николай повел меня и подошедшего Анатолия не на кухню, а в какую-то каморку, подвел к стоящим на столе весам и молча ткнул в них пальцем. Весы как весы, механические, надежные, как паровоз, ничем не примечательные. Примерно в этом духе я и высказал повару недоумение.
— Да не в весах дело, — трагическим шепотом объяснил Николай, — а в том, что они показывают.
Мы посмотрели внимательнее. На весах лежал какой-то пакет, весящий, как показывала стрелка, 960 граммов.
— А вы не могли бы конкретнее, а то мы как-то... не очень...
— Весы показывают 960 граммов!!
— Ну и что?
— А этот пакет весит ровно килограмм. Ровно! И утром еще весы показывали именно килограмм.
— Что вы к нам с глупостями пристаете? — вспылил Анатолий. — Задел кто-нибудь ваши весы, сбил настройку, или пакет усох от жары, или мыши какие-нибудь...
— Сюда с утра никто не заходил, это абсолютно точно, я сам закрывал дверь на ключ. И весы никто не трогал, и пакет на них лежит с утра, и усохнуть он никак не мог, там гречка.
— Не пойму, в чем трагедия, — все еще сердился Анатолий. — Ну, будет у вас недостача на сорок граммов, так сейчас есть проблемы поважнее, а ревизии у вас еще долго может не быть.
— Да при чем здесь ревизия? — Николай повернулся ко мне. — Вы тоже считаете, что ничего необычного не произошло и все это мелочи?
— Признаться, я как-то...
— Да это же очевидно! — повар возбужденно размахивал руками и брызгал слюной. — В высоких материях я не разбираюсь, не научен, но про весы знаю все, не первый день на кухне. В весах все просто, практически никаких механизмов, сплошная физика...
Я по-прежнему ничего не понимал, а Анатолий вдруг нахмурился и полез в карман за сигаретами.
— А остальные пакеты? — спросил он, закуривая.
— Не знаю, не проверял.
— Ну, так проверьте... пожалуйста.
Николай стал торопливо взвешивать другие пакеты. Анатолий нервно курил, наблюдая за его манипуляциями, а я чувствовал себя распоследним идиотом. Наконец пакеты кончились.
— Можно еще принести, — предложил Николай.
— Не надо, хватит и этих. Что получилось?
— В среднем погрешность 35-40 граммов.
— Во всех случаях?
— Во всех... — упавшим голосом подтвердил Николай.
— Погрешность чего? — вмешался я. Неуютно чувствовать себя глупее остальных.
— Изменился вес пакетов.
— Ну, изменился, и что?
— А что такое вес?
— Ну, вес — это произведение массы на... ускорение свободного падения, что ли... хотя нет, ускорение... Ёлки-палки!
— Дошло наконец?
До меня действительно дошло. И стало совсем тошно, хотя еще пять минут назад я готов был биться об заклад, что меня уже ничем не удивишь и хуже уже не будет. Но нашелся, блин, оптимист... о чем это я? какой оптимист?.. а, это из анекдота.
Анатолий докурил сигарету, поискал глазами, куда бросить, не нашел и бросил на пол. Николай машинально поднял окурок и бросил в раковину. Помолчали. В каморку заглянула Ирка, пригласила нас к столу. Николай пошел первым, а Анатолий задержался в дверях, потом решительно обернулся ко мне.
— Вот еще что, — вполголоса сказал он, — думаю, тебе надо знать. Когда мы ездили второй раз к горе, там появился «кирпич», на солидном таком столбике, а у столбика бетонное основание.
— Что?!!
— А вот то! И валуна нет, испарился. А гора та же самая, я никаких изменений не заметил.
— Может, в первый раз знак не заметили? А то ведь совсем бред собачий получается...
— А камень? Да и знак новенький, яркий, и в таком месте стоит, что не заметить невозможно. Кто-нибудь да увидел бы, или ты, или Евгений Всеволодович, или боксер ваш, скорый на расправу. Не было там знака в первый раз, это точно, его ведь даже от горы видно, а мы ведь там все облазили, все осмотрели, и никакого знака не видели. Было у меня несколько теорий, но «кирпич» ни в одну из них не вписывается...
Анатолий шагнул было через порог, но потом снова обернулся.
— И вот еще что: ты скажи своему боксеру, чтобы он со мной не связывался, добром прошу.
— А что, убить можешь?
— Если бы просто убить... — загадочно ответил Анатолий и побрел в столовую.
Сюрпризы продолжались.

IV

Проснулся я от звона будильника. Привычно поднял руку, чтобы посмотреть время, но часов не обнаружил. Странно, раньше я никогда не снимал часы на ночь. Рядом посапывала Ритка. Вот засоня, и будильник на нее не действует. Минутку, а откуда у нас будильник?
Я поднял голову и огляделся. Что за ерунда, где это мы? Комната совершенно незнакомая. Кровать, шкаф с антресолью, стол, два стула — вот и вся мебель.
В висках стучал паровой молот, во рту было сухо и пакостно. Здорово я вчера набрался! Где же мы, все-таки? Обычно домой я добирался в любом состоянии, если только не был на машине: пьяным за руль я старался не садиться, себе дороже.
Осторожно, чтобы не разбудить Ритку, выбрался из-под одеяла и оделся. Одежда в полном беспорядке валялась на стульях и даже на столе. Под одеждой обнаружились часы, показывающие половину десятого, мятая пачка сигарет и зажигалка. Память упорно не возвращалась. Как там у Жванецкого: «Будем ждать вспышек памяти или сведений со стороны». Что ж, пойдем искать сведения со стороны.
Будильник уже замолчал, тишина была густой как кисель, можно было резать ее ножом или рубить топором. Стоп! Топором... рубить топором... Что-то такое, связанное с топором... Черт, зарубил я кого-то, что ли? Ничего не помню, голова совершенно пустая. Давненько со мной такого не случалось, года три точно, если не больше.
Ладно, квартира это не наша, пойдем искать хозяев или кран с водой. Лучше сначала кран, а потом хозяева. А еще лучше холодильник, в котором стоит банка с огуречным рассолом, чтобы хватануть через край стаканчика два. Или даже три. А потом выкурить сигаретку. Сигареты есть, осталось найти рассол.
Я осторожно отворил дверь и чуть не споткнулся о раскладушку, стоящую прямо у порога комнаты. На раскладушке спал смутно знакомый мужчина лет пятидесяти. Память по-прежнему бастовала, я аккуратно перешагнул через раскладушку и огляделся.
Эта комната была просторнее. Из мебели мое внимание сразу привлекла кровать, на которой спали Костик с Ириной. Одеяло сползло на пол и все Иркины прелести были открыты для всеобщего обозрения. Я не преминул воспользоваться предоставленной возможностью и полюбовался картинкой. Классная все же у нее фигура, повезло Костику. Не зря он за нее готов любому морду набить...
Вспомнил! Наконец я все вспомнил, но лучше мне от этого не стало, скорее наоборот. Ехали мы, ехали... А как хорошо все было пять минут назад: просто болела голова и хотелось хлебнуть рассола. И никаких тебе гор поперек дороги, исчезающих валунов и появляющихся невесть откуда дорожных знаков. А может, все же приснилось?..
Теперь я узнал и мужчину на раскладушке. Герман Парфеныч, тракторист. Он единственный вчера почти не пил. Он да Анатолий. Тот вообще к спиртному не прикасался, прихлебывал сок. Хотя, если разобраться, никакой попойки не было, выпили на всех бутылки четыре. Евгений Всеволодович вырубился после второй или третьей рюмки, Вероника его куда-то увела и сама к столу тоже не вернулась. Я продержался не на много дольше, умотался за день, да и нервы ни к черту после этой катавасии. Но уходил я сам, правда, как раздевался — не помню.
А до этого мы пытались обсуждать сложившуюся ситуацию. Нехотя пытались, вяло. Гипотез было несколько, от массового гипноза до вмешательства инопланетян. Самое смешное, что любая из этих гипотез могла оказаться правдой. Но ни одна из них не объясняла появление «кирпича». Кстати, мы с Анатолием почему-то промолчали и про знак, и про валун. Николай заикнулся было про изменение веса, но никто не оценил серьезности информации, мы самоустранились, и Николай решил не настаивать. И правильно решил, утро вечера мудренее, авось на свежую голову что-нибудь путнее придумаем. Или информации добавится.
Ничего не объяснил и рассказ Парфеныча. Он на своем «Беларусе» возвращался с картошки, вез народ в телеге. В очередной раз обернувшись, он увидел, что телега пропала. Не было ни ветра, ни грома, вообще ничего не было. При ближайшем рассмотрении оказалось, что сцепная серьга словно перерезана пополам. Парфеныч обматерил неведомых машиностроителей за брак, развернулся и поехал искать телегу. Минут через двадцать он понял, что заблудился, места были совершенно незнакомые. Пришлось возвращаться по своему следу, а потом ехать в деревню за подмогой. Но деревни на прежнем месте не оказалось, от всей деревни осталось три дома и половина сарая. Обалдевший тракторист исколесил всю округу, но никаких следов исчезнувшей деревни не обнаружил. Кончалось горючее, совхозные цистерны с соляркой исчезли вместе с деревней, пришлось ехать на заправку. Вот, собственно, и все. Если не считать того, что Парфеныч жил в этой деревне с рождения, все окрестные леса объездил и обходил на десять рядов и заблудиться в трех верстах от собственного забора никак не мог. Но заблудился. И это наводило на определенные размышления.
По всему выходило, что местность за невидимой границей была другая, не та, что раньше. Похожая, но не та. А вот внутри периметра (слово-то какое выскочило из памяти, не то боевик, не то фантастика) все оставалось по-прежнему. От деревни до заправки было километров десять, от того места, где пропала телега с людьми, — около пятнадцати. По карте получалось, что граница была неровной, иначе бы она пересекла дорогу в нескольких километрах от автозаправки. И это был единственный более-менее достоверный факт, а все остальное не поддавалось никакому логическому осмыслению. Придя к такому выводу, мы и решили пропустить по сто пятьдесят, дабы расслабиться. Уколоться, так сказать, и забыться...
Ладно, память вернулась — и то хлеб. Я прикрыл Костика с Иркой одеялом и отправился на поиски источника воды, каковой и обнаружился в соседней комнате в виде эмалированного ведра, прикрытого крышкой, на которой стояла кружка. Утолив жажду, я методом проб и ошибок выбрался на крыльцо, сел на ступеньку и с наслаждением закурил. Докурив сигарету, оглянулся в поисках урны и увидел красочную надпись «НЕ КУРИТЬ!», намалеванную полуметровыми буквами. Елки-моталки, это же заправка! Не хватало еще на воздух взлететь.
Поспешно затушив сигарету, я пошел к «Ниве». Дверцы были не заперты, а у «Cherokee» водительская дверца вообще была распахнута. Подходите, люди добрые, берите, что пожелаете... Но подходить и брать было некому. Разве что водитель МАЗа позарится на джиповскую магнитолу, но это маловероятно.
Радио по-прежнему не работало. Глупо было надеяться, но я все-таки немного надеялся. Оставь надежду всяк, сюда входящий... Тишину нарушало пенье птиц да непонятные звуки, доносящиеся со стороны МАЗов. Мне стало любопытно, что это за звуки такие. Оказалось, что это звук насоса, которым Виталий подкачивал шины.
— Доброе утро, — вежливо поздоровался я. — Помочь?
— Какое оно к черту доброе! — отозвался Виталий. — Вон два колеса полетели, и запаска травит. Движок не стал заводить, народ будить.
— А ты что, ехать куда-то собрался?
— Здорово ночевали! Степаныча выручать надо, а вы все дрыхнете.
— Так рано же еще.
— Это тебе рано! А если он с утра или вообще ночью вышел к дороге и сидит теперь, ждет у моря погоды: приедете, не приедете, остался кто живой или он один на всем белом свете? Свихнуться же можно!
— Да брось ты свой катафалк, на «Ниве» съездим.
— Для кого катафалк, а для кого кормилец, — пробурчал Виталий, но насос все же бросил. — Только давай поживее, там лучше подождем.
— Один момент, Ритку только разбужу.
— Это жену свою, что ли?
— Ну?..
— Не надо, пускай спит. Она вчера поздно легла.
— А ты откуда знаешь?
— Видел... Да не дергайся ты, все нормально. Поехали живее, время поджимает.
Интересное кино! Я, выходит, в отключке, а моя жена тем временем чем-то занимается допоздна. И потом, что значит «все нормально»? Для кого нормально, а для кого, может, совсем даже наоборот. Одно дело, если она, допустим, трепалась с Иркой или Костиком, и совсем другое, если имели место некие амуры с особями противоположного полу, благо таковых в настоящее время некоторый перебор, хотя расширенный ассортимент вовсе не означает повышенное качество. Тем не менее, при большом желании... Впрочем, фигня это все! Что я дергаюсь, действительно? Криминала быть не должно, а детали узнаю по дороге.
Бросив на всякий случай в багажник топор и лопату с пожарного щита, я на скорую руку набросал записку Ритке, втайне надеясь, что она ее не прочтет, просто не успеет до нашего приезда. Оставив записку на столе, я бросил продолжительный взгляд на Ирку, которая опять сбросила одеяло на пол, и поспешил к машине, пока Виталий не начал давить на клаксон и не разбудил обитателей.
Виталия, однако, около «Нивы» не оказалось. Появился он лишь минут через десять, в одной руке у него была какая-то сумка, а в другой ружье.
— Саньке записку оставил да продуктов на дорогу прихватил, — пояснил он, бросая свою сумку и ружье на заднее сиденье, — всякое может случиться.
— А вооружился зачем?
— Я же говорю: всякое может случиться...
— Джеймс Бонд доморощенный... — пробурчал я, выруливая на трассу. — Санька — это кто?
— Со второго МАЗа. Он в кабине спит.
— Почему в кабине?
— Спокойнее так.
— Ну-ну...
Ехали молча. Виталий курил и без особого интереса посматривал по сторонам. Радио молчало, убаюкивающе гудел мотор, клонило в сон...
После десятого километра Виталий, пробормотав нечто неопределенное, достал с заднего сиденья ружье и стал его заряжать. Я хмыкнул, но промолчал: пусть себе забавляется, чем бы дитя не тешилось...
За очередным поворотом показалась поляна, на которой так загадочно исчезало шоссе. Степаныча не было видно, но на обочине дымились остатки костра и лежал Иркин рюкзачок.
— Приехали! — объявил я, посигналил, заглушил мотор и вышел из машины.
Около костра лежало несколько печеных картофелин, еще теплых. Я взял одну и стал вяло жевать, марая руки в золе. Есть не хотелось вовсе, как всегда после возлияний, но если не поесть, вялость и апатия длились до вечера, а ситуация не позволяла расслабиться и поваляться на диване. Да и дивана поблизости как-то не наблюдалось...
Виталий осмотрел край дороги, постоянно озираясь и не выпуская ружья из рук, потом подошел к костру.
— Садись, Чингачгук Большой Змей, — приглашающе похлопал я по траве рядом с собой, — рубай картошку. Война войной, а обед (в том числе и завтрак) по расписанию. Да пушку свою от костра убери, а то бабахнет ненароком и вышибет левый глаз с окосицею. Очень, знаешь ли, не хотелось бы пострадать от неосторожного обращения с огнестрельным оружием: глупо и не эстетично.
— Может, стрельнуть? — нерешительно спросил Виталий, по-прежнему озираясь по сторонам.
— Зачем?
— Ну, знак подать...
— Я же посигналил, услышит. Не должен был далеко уйти, картошка еще теплая. А патроны лучше побереги, а то вдруг какой динозавр выскочит, чем будем отстреливаться?
— А что, думаешь, действительно может выскочить?
— Динозавр-то? — я с улыбкой посмотрел на Виталия, но ответной улыбки не дождался, вопрос был задан серьезно. — Динозавр вряд ли... Разве что медведь, да и то сомнительно: машина, костер, люди... Сейчас лето, зверь сытый, на рожон не полезет.
— Да про нашего-то зверя я поди побольше тебя знаю, не первый год охочусь. И на марала ходил, и на медведя, и на косулю, и зайчишками баловался. Так что наш зверь мне не страшен.
— А чей страшен?
— А хрен его знает, что там, на той стороне! — Виталий махнул рукой в сторону леса на противоположной стороне поляны. — Раньше там дорога была, а сейчас нету. А что есть — никто не знает. Может, там и динозавры водятся, или еще какие чудища. Да и вообще...
— Да не дрейфь ты, нет там никаких чудищ!
— А ты с чего такой уверенный?
А действительно? Лес, конечно, похож на наш как две капли воды, но ведь не было там леса, а был асфальт. Машины ездили, в кюветах всякий хлам валялся: пустые банки, старые покрышки, бутылки... Как раз на одной из таких старых покрышек расположился Виталий. Озирался он уже меньше, но ружье положил под рукой.
Нет, в самом деле, почему я так уверен, что никаких динозавров в том лесу нет? Ну, не водились они раньше в наших лесах, так ведь и дороги раньше не пропадали! Чертовщина — она и есть чертовщина, все возможно, никаким здравым смыслом тут не прикроешься. Но ведь почему-то же я уверен?
— Так ведь Степаныч ходил туда, — аргумент, неожиданно пришедший в голову, казался железобетонным, — и вернулся живой и невредимый. А тогда ведь ночь была, не хухры мухры!
— А с чего ты решил, что это Степаныч костер запалил? А если не Степаныч?
— Динозавры не умели разводить костров. Да и рюкзачок мне знаком, сам его из машины доставал.
— А если кто-то ухайдокал Степаныча, костер запалил для приманки, а сам сейчас кустами подкрадывается?
— Да брось ты панику разводить! — я поймал себя на том, что озираюсь по сторонам. — Городишь что попало!
— Безалаберный вы народ, молодежь! — проворчал Виталий, явно подражая Степанычу, взял картофелину и стал ее аккуратно чистить. — Тоже ведь, поди, перепугались до смерти, и не понимаете ни черта, а все равно волну гоните, сверхчеловеков изображаете. Человек по жизни слаб, и если бы не страх, то вымер бы давно, как твои динозавры. Страха стесняться не надо, нужно стесняться глупости и тупости.
Чудеса в решете! Вся эта философия никак не вязалась с образом простого водилы, который всю жизнь крутит баранку и кроме своих карбюраторов, радиаторов и прочих клапанов ничего не знает и знать не хочет. Теория о необходимости и полезности страха не оригинальна, конечно, где-то я уже нечто подобное слышал или читал, но тем не менее... Интересно, сам он до этого дошел или вычитал где? Хотя, если разобраться, особой-то разницы нет, его это мысли или заимствованные, суть дела от этого не меняется: водила не такой лапотный, каким кажется. Или хочет казаться. Как и тракторист, кстати. Тот тоже про лапти поминал и кулаком себя в грудь стучал: деревня, дескать, темнота беспросветная... Хитрованы, блин!
Довольно странная компания у нас подобралась: в кого не ткни, у каждого второе дно виднеется. Или наоборот — ничего не виднеется, как ни присматривайся. Загадочная русская душа, которая потемки и которую аршином общим не измеришь. Взять того же Анатолия... На урку не похож, говорит грамотно, держится спокойно, никого не боится, включая и Жоржика, которого почему-то уважает, хотя тот-то как раз на урку похож.
— Ты вон поскакал галопом, с женой даже не попрощался, — продолжал между тем Виталий. — А ну как не вернемся, что тогда? Выедем вон из-за поворота, а там дороги нет. Или еще какая катавасия...
— Типун тебе на язык! Что ты мелешь?!
— Мелешь, не мелешь, а всяко может случиться. Сам же видишь, неладное что-то происходит. Где это видано, чтобы горы сами по себе из-под земли вылазили, а дорога исчезала незнамо куда? Я по этой дороге лет пятнадцать уже езжу, все повороты, подъемы и спуски наизусть выучил, все знаки наперечет знаю, и никакого «кирпича» там отродясь не было, неоткуда ему взяться...
— Тоже, значит, заметил?
— Я шофер или как? Ты же вон тоже заметил.
— Я-то как раз тот «кирпич» не видел.
— Да ну?! — Виталий смотрел недоверчиво. — Как же не видел, если он на самом видном месте торчит?
— А вот так и не видел! Не было его там в первый раз, понимаешь, не было. Гора была, лес был, валун был, а знака не было!
— Какой еще валун?
— А-а, ты же после уже ездил... Там на дороге камень здоровенный валялся, по пояс почти высотой, чуть не на середине дороги, а теперь нету. Пропал!
— Здорово ночевали! Как это пропал? Куда?
— А я знаю?! Был, а потом не стало... Куда у нас все пропадает: дороги, машины, кемпинги? Вот туда и булыжник пропал.
— А ты, случаем, не того...
— Того, того! — взбеленился я. — Все мы тут того! А если нет, то скоро будем.
— Да не обижайся ты, — Виталий задумчиво уставился на недоеденную картофелину, — я же не... Слушай, — встрепенулся он, — посигналь еще, что-то не видно Степаныча.
Я подошел к машине и нажал на сигнал. По горам метнулось эхо. Куда он умотал, Степаныч этот? Давно бы пора появиться, не мог он далеко уйти. Как бы не пришлось на поиски отправляться. А где его искать? Лес здоровый, земля сухая, следов никаких... Может, Виталий какие следы отыщет, охотник все-таки.
А Виталий тем временем доел картофелину, взял ружье наизготовку и пошел к тому месту, где кончалась дорога, внимательно смотря под ноги. Побродив кругами по поляне, он вернулся к костру и безнадежно махнул рукой. Ну что же, остается только ждать, следопыты из нас никудышные. Солнышко светит, денек обещает быть приличным, можно пока на травке вздремнуть. Хотя спать как-то не очень хотелось после всех этих разговоров, динозавры динозаврами, но кто его знает...
Я вернулся к костру, достал сигареты, повертел пачку в руках, а потом с сожалением засунул ее в карман: сигареты беречь надо, ближайший магазин неизвестно где. Да и есть ли он вообще?! На заправке есть какой-то буфет, но вряд ли у них большой запас, нет смысла держать на складе большие партии товаров, в конце концов это же заправочная станция, а не супермаркет. И вообще... Пришла пора подбивать бабки, вряд ли что-то в ближайшее время добавится, а вот убавится непременно, все-таки пятнадцать человек — приличная толпа, приличная в смысле немаленькая, и заправочная станция такую ораву не прокормит, вернее, прокормит недолго. А потом придется какие-то выходы искать. И лучше поискать их теперь, пока еще время не поджимает и паники на горизонте не наблюдается.
Примерно в таком духе я и изложил Виталию свое понимание ситуации. Тот очистил еще одну картофелину, неторопливо сжевал ее и только после этого соизволил отреагировать на мой монолог.
— С голоду не помрем, — без особого оптимизма протянул он, — зверь в тайге какой-никакой остался, огороды в деревне, погреба...
— Так нету же деревни, три с половиной дома осталось, — напомнил я. — Может, и найдутся остальные дома, но верится, честно говоря, слабо, почти совсем не верится. Погреба сейчас пустые стоят, лето ведь на дворе. Их еще наполнить надо, а для этого пахать придется. В смысле вкалывать. А кто будет вкалывать? Народ в основном город­ской, один Парфеныч всех не прокормит. Да и на фига это ему надо?!
— Да не о том думать надо! — Валентин с досадой пристукнул кулаком по колену. — И картошку выкопаем, и огороды обиходим, и зверя добудем!.. Что уж, совсем безрукие?! С голоду-то не помрем, а вот как дальше жить станем? Хорошо, если все образуется, а ну как ничего не изменится и окажется, что кроме нас и нет никого!..
— Земля большая, кто-нибудь да остался! — я мобилизовал весь свой оптимизм. — Не могли же все исчезнуть, мы-то остались. А что мы, особенные какие-то? Может, вообще это локальный феномен какой-нибудь и все остальное на месте и в полном порядке. Что раньше времени панику разводить?
— Ты супруженицу свою успокаивай, меня успокаивать не надо, не баба! — Виталий оглядел окрестности, потом закурил и надолго замолчал, попыхивая сигаретой. А когда наконец заговорил, голос у него был тусклый, почти без интонаций. — Пока ты дрых без задних ног, я тут погулял по окрестностям, тишину послушал...
— И что услышал?
— А ничего! Совсем ничего! Ни один самолет не пролетел, ни один поезд не прогудел, ни одна машина мимо нас не проехала.
— Ну, с машинами-то все понятно...
— Ишь, шустрый какой! Понятно ему... — Виталий поворошил остатки костра, подбросил сучьев. — Мне вот ничего не понятно. Аэропорт же не так далеко, самолеты раньше часто летали, а тут ни одного за всю ночь.
— Ты что, всю ночь не спал?
— Уснешь тут, как же! Так, дремал немного... — он вдруг резко повернулся ко мне и заговорил возбужденно, проглатывая окончания слов: — Ну ладно, машин нет, дороги нет, самолеты не летают... хрен с ними, с самолетами, мне от них ни жарко, ни холодно, не летал ни разу и не собирался... ну ладно, это понятно... нет, не понятно, конечно, ну хрен с ним, феномен... как ты его обозвал?.. локальный. Это, как я понимаю, маленький, значит, нас только касается... волны там не проходят, катаклизмы всякие... Но вот скажи: куда могла запропаститься медведица?
— Ка-ка-кая медведица?
— Большая! И Малая тоже! Они-то куда подевались?
— Это звезды, что ли?
— Звезды, звезды, что ж еще... — Виталий ссутулился и уставился в огонь. — Сказал вот тебе, и даже как-то полегчало вроде. Я на небо-то уж под утро глянул, случайно, не думал ничего такого. И сообразил не сразу, я же не астроном какой, на небо редко смотрю, чаще на дорогу да под ноги. Потом решил, что ошибся, мало ли... Решил спросить у хлыща этого городского... как его?..
— Анатолия, что ли?
— Во-во, Анатолия! А они посмотрели на меня как... я не знаю... как на комара, который пищит и надоедает.
— Кто они-то?
— Да Анатолий этот и супруженица твоя.
— А каким она боком?..
— Да сидели они на крылечке, беседовали. На пионерском расстоянии, между прочим, так что с этой стороны все нормально, не бери в голову.
— А о чем беседовали?
— Это ты у нее сам спросишь, мне чужие разговоры без надобности, своих проблем хватает. Да и не слышно было, МАЗ вон где стоит. И дело-то не в этом, господи!
— А в чем?
— Похоже, шизанулись мы тут все! — Виталий зло сплюнул под ноги, помолчал, искоса на меня поглядывая, потом как-то нерешительно продолжил: — Кумекал я, кумекал, как такое может быть, то да се, потом глянул, а они на месте!
— Кто на месте? — у меня в голове все перепуталось, виски заломило, захотелось лечь и поспать. — Жена моя, что ли?
— Да какая жена?! Звезды на месте!!
Так, значит!.. С вокзала крыша отъезжала, тихонько шифером шурша... Хотя почему, собственно? Конечно, если не спать всю ночь, всякое может привидеться. Ну, а если не померещилось? Укладываются ли новые факты в базовую теорию? Если учесть, что никакой базовой теории нет в помине, любые факты можно укладывать как угодно, хоть вдоль, хоть поперек, хоть штабелями...
— Слушай, а ты ничего не перепутал? — осторожно спросил я. — Может, померещилось тебе?
— А черт его знает! — Виталий тоскливо вздохнул. — Вроде не померещилось, но с другой стороны... Сначала эти медведицы какие-то неправильные были, кривые как бы, а потом вроде выправились.
Мы помолчали. Строить гипотезы не хотелось, все казалось бредом абсолютным и концы с концами никак не свя­зывались. И вообще, гипотезы нужно строить на трезвую голову, хорошо выспавшись. И желательно в собственной квартире, на собственном диване. В противном случае получатся не гипотезы, а бред сивой кобылы. В чем мы вчера вечером и убедились...
Нет, интересно все же, о чем это моя ненаглядная беседовала с этим таинственным Анатолием, который боксера-перворазрядника запросто убить может. И даже не убить, а еще хуже! Что-то не похоже на Ритку, чтобы она так резко меняла отношение к человеку, раньше, во всяком случае, такого за ней не водилось. Чем это он ее прельстил, пусть даже и на пионерском расстоянии? Приеду домой — устрою грандиозные разборки. Ревность, конечно, пережиток, но это когда речь идет о чужих дядях и тетях.
Приеду домой... М-да... А я ведь, грешным делом, подумал не о своей городской квартире, а о заправочной станции. Для кого тюрьма — дом родной, а для меня вот автозаправка. Не рано ли?! Ничего ведь пока не ясно, остается еще шанс, пусть небольшой, что все как-то наладится. Больно уж не хочется связывать свое будущее с этим проклятым местом. А может, это не место проклятое, а мы сами? Кто-нибудь нагрешил по-крупному, а бог, об отсутствии которого так долго твердили большевики, взял и обиделся. И до того серьезно обиделся, что решил покарать грешника... или грешников... Причем не просто покарать, — с обрыва сбросить, машиной переехать, самолет на него уронить — а устроить ему, гаду этакому, подлянку непонятную, чтобы он, разэтакий-всякий, не мог ничего понять и страдал от этого неимоверно. Одно непонятно: в чем остальные-то виноваты? Карал бы одного, зачем всех подставлять?
Да, кстати, а ведь такую гипотезу никто не предлагал! Вспоминали о барабашках, о ведьмах, о марсианах и параллельных мирах, а вот о Создателе нашем как-то не подумали. А он ведь нас создавал целых семь дней, притомился, поди, а мы его за это отменили, Дарвина какого-то с его обезьянами почитаем, атеизм развели...
— Юрий Батькович, — прервал мои сумбурные рассуждения Виталий, — надо идти выручать Степаныча. Полтора часа уже сидим. Не иначе случилось что, не мог он бросить костер, рюкзак и умотать куда-то за здорово живешь. Надо искать!
— А если мы уйдем, а он с другой стороны выйдет?
— Посигналит, услышим.
— Как он посигналит, машина-то закрыта будет?
— А за каким хреном ее закрывать, кому она нужна?
— Да как-то... привычка, знаешь ли... Угонят машину, а другую нам уже не купить, доходы не те.
— Кто угонит? — Виталий начал сердиться. — Куда угонит? Динозавров здесь, сам сказал, нету, людей тоже не видно, а ко всему еще и дороги нет...
— Машина все же, не велосипед!
Виталий плюнул с досады, вскочил со своего импровизированного стула, но вдруг насторожился, прислушался и потянулся за ружьем. Я тоже встал, озираясь и прислушиваясь. Треск валежника и шум раздвигаемых кустов доносился все явственнее. На всякий случай я подошел поближе к машине и открыл дверцу.
Из-за деревьев показался человек, в котором мы без труда узнали Степаныча. Был он один, шел неторопливо, увидев нас, шагу не прибавил. То ли устал, то ли радости особой от встречи не испытывал, даже рукой не помахал.
Виталий немного расслабился, но ружье из рук так и не выпустил. Я захлопнул дверцу и подошел к костру. Вот и дождались мы вестей «с той стороны»! Во всяком случае, никто Степаныча не съел, а это уже неплохая новость, все ведь в жизни относительно. Послушаем...
— Плохо дело, молодежь, — Степаныч бросил у костра топор и устало опустился на покрышку, — совсем плохо. Чем дальше, тем непонятнее. Творится что-то несусветное...
Мы видели, что он умотан до предела и совсем пал духом, поэтому не приставали с расспросами, просто ждали продолжения. Степаныч повертел в руках картофелину, но есть не стал, бросил на землю и замолчал минут на пять, уставившись в огонь. Потом тяжело вздохнул, сильно потер руками лицо и стал рассказывать:
— Вчера я засветло еще перевал одолел и уткнулся в озеро. Странное такое озеро, лес по берегам затопленный, верхушки елей и сосен из воды торчат, хвоя зеленая, шишки... Потом смотрю, а вода прибывает, некоторые верхушки водой на глазах накрыло. Прошел я немного по хребту, но в обе стороны вода, идти некуда, а дороги никакой и в помине нет. И реки там никакой не должно быть, я карту и так, и эдак вертел — никак не стыкуется!
— Почему река? — спросил недоуменно Виталий. — Ты же говорил, что озеро там.
— Да не прибывает вода в озерах-то! Разве что за год на пару сантиметров... А тут прямо на глазах берег топит. Вот и решил я, что это река... то есть была река, а потом что-то стремнину перегородило, воде деться некуда стало, вот и получилось озеро.
Вернулся я к дороге, костерок развел, на ночлег определился. Только было задремал, слышу — вода шумит. Соскочил, ничего понять не могу: то ли через перевал вода пошла, то ли еще что. Кинулся бежать назад по дороге, кувыркнулся в канаву, чуть шею не сломал: не видно же ни черта! Будь что будет, думаю, вернулся к костру. Всяко на дороге бывало, а вот тонуть на шоссейке не приходилось... Потом вода вроде как меньше шуметь стала, я малость  подус­покоился и меня сон сморил.
Проснулся я, когда только-только рассветать стало. Подправил костерок, картошку в уголья сунул, а сам все прислушиваюсь. Но тихо в той стороне, воды не слышно. Посидел я, посидел и решил сходить, разведать, что же там такое шумело. Километра два отошел, когда сигнал ваш услышал, но решил не возвращаться, там немного уж пройти оставалось. Дошел я до озера, а никакого озера нет! Ни озера, ни реки — ничего нет! Стал в распадок спускаться, а там мокро, грязь... Кое-как сполз, сапоги в луже помыл, облазил весь распадок, но даже ручейка малюсенького не нашел. Нет там реки и не было никогда, а по берегу видно, что воды было метров десять глубиной. Пока обратно чапал, все голову ломал, как такое может быть, но ничего путнего не придумал. Вот такие вот пироги с котятами!
Степаныч поднял картофелину и стал нехотя жевать. Мы с пятого на десятое пересказали ему, что на заправке происходило: про Парфеныча, про вечеринку, про соображения свои, про все нелепости и непонятности. Он флегматично жевал, не поднимая головы, и было непонятно, слушал он нас или думал о чем-то своем.
Вдруг он поднял руку и буркнул: «Ну-ка тихо!» Мы замолчали на полуслове и прислушались. Откуда-то из-за леса доносилось стрекотание. Вертолет! Мы вскочили, обшаривая глазами горизонт.
— Костер! — истошно зашептал Виталий. — Веток надо... дым чтобы... подбросить надо...
Мы суматошно заметались по поляне, хватая все, что попадется под руки, и бросая в костер. Костер постепенно разгорелся, но к тому времени, когда струйка дыма окрепла, стрекотание отдалилось и вовсе затихло.
— А, черт, не успели! — Виталий с досадой сплюнул. — Чуть бы пораньше...
— Ладно, не суетись, — Степаныч тоже был разочарован, но не очень, — прилетел один раз, прилетит еще. Главное, что вообще вертолеты летают, значит, не одни мы. Не сегодня, так завтра прилетит. Надо будет на заправке костер развести.
— Ага, чтобы взлететь на воздух, — Виталий все не мог успокоиться, — прямо на небо, к богу поближе.
— Не сипети, перебьемся! — Степаныч успокаивающе похлопал Виталия по плечу и стал неторопливо собираться. — Поехали к своим, нечего здесь высиживать. Если увидит дым и вернется, то пролетит вдоль дороги, сообразит поди.
Мы побросали вещи в «Ниву», поминутно оглядывая горизонт. Но стрекотания не было слышно, вертолет ушел куда-то в сторону. Гадать о том, что это был за вертолет и зачем он летал над лесом, не было смысла. Мы загрузились в машину и тронулись в обратный путь. В череде последних событий, не очень приятных и очень неприятных, забрезжил некий просвет: вертолет — это уже цивилизация! На вертолете можно в короткий срок обследовать довольно большие территории. Хотя, конечно, не известно, даст ли это нам что-нибудь. Во всяком случае — и тут Степаныч совершенно прав! — мы не одни, и это в любом случае хорошая новость, пожалуй, первая за последние два дня. Дай бог не последняя!...


V

А все же насколько быстро человек приспосабливается к новым условиям! Вот и Степаныч сказал «к своим», причем не оговорился, он именно так и подумал. Не знаю, хорошо это или плохо вообще, в глобальном масштабе, но в наших обстоятельствах такая приспособляемость необходима как воздух. Благодаря ей мы, дай бог, не просто выживем, не просто сумеем не свихнуться при любом развитии событий, но сможем двигаться вперед. «Вперед и вверх, а там...» Короче, все было так прекрасно, и вдруг подали чай. К чему это я? Ладно, разберемся постепенно...
Доехали мы, как ни странно, без особых приключений. Дорога никуда не испарилась, никаких «левых» рек и озер нам не встретилось, и заправка тоже была на месте. Я в глубине души немножко все же надеялся, что там нас будет ждать вертолет, но транспортных единиц на заправке не добавилось, а даже наоборот — исчез «Беларусь».
На сей раз встречать нас вышли только Костик и Ритка. Смотрели они на нас без особой надежды, с распросами не приставали, видимо, наш удрученный вид говорил сам за себя. Я вяло поинтересовался судьбой трактора, Костик не менее вяло ответил, что Парфеныч с Анатолием уехали на разведку в другую от трассы сторону. Ритка сообщила, что после вчерашнего все поднялись поздно и собрались в столовой на завтрак лишь минут двадцать назад, так что мы можем присоединиться. Есть по-прежнему не очень хотелось, но надо было себя пересиливать.
Завтрак был в самом разгаре, если, конечно, можно было назвать завтраком тот кавардак, который мы застали в столовой. Все пытались говорить одновременно, не слушая друг друга и ни к кому конкретно не обращаясь. Увидев нас, все как-то неожиданно замолчали.
Первым тишину нарушил Николай.
— Это из-за меня весь этот... — он неопределенно помахал рукой в воздухе, подыскивая слово, но подходящего определения не придумал, — как бы непорядок, что ли... Я сообщил о той погрешности в весе, которая была вчера, и о том, что сегодня ее нет. Поэтому-то все и заволновались. А что волноваться, если ее уже нет? То есть, конечно, с другой стороны...
— А ее что, действительно нет, этой погрешности? — перебил я его не очень вежливо.
— В пределах 2—5 граммов, но это вполне допустимо. Видите ли, при взвешивании расфасованных продуктов допускается расхождение...
— А куда она делась? — опять перебил я.
— Ну, знаете ли! — обиженно воскликнул Николай. — Откуда же мне знать? Я что, Цицерон, что ли?
— Причем здесь Цицерон?
— Ну, не Цицерон, а как его?.. И вообще, что вы ко мне пристали все? — Николай возмущенно оглядел присутствующих. — Я, что ли, это все придумал? Была, а теперь нет... И хорошо, что нет! Просто прекрасно! Все как раньше! И чем больше...
— Хорошо, хорошо! — остановил я раздухарившегося Николая. — Кто бы возражал! Все как раньше — это просто прекрасно! Вот только непонятно, кому это все надо, все эти знаки дорожные, разгуливающие горы, исчезающие реки и прочая мистика?
— Какие дорожные знаки? — недоуменно переспросил Костик.
Я мысленно чертыхнулся, но на вопрос Костика никто не обратил внимания, а сам он, не получив ответа, настаивать не стал, а лишь подозрительно посматривал то на меня, то на Николая, который без особого энтузиазма продолжал что-то бубнить в пространство, ни к кому конкретно не обращаясь.
— Голодное брюхо к ученью глухо, — рассудительно сказал Степаныч, устраиваясь за столом. — Налетай, молодежь, на закуски, мараковать потом будем.
— Парфеныч-то с Анатолием позавтракали или голодом уехали? — спросил я Костика.
Костик пару секунд соображал, о ком идет речь, потом собрался что-то ответить, но его перебил встрепенувшийся Николай, который скороговоркой завозмущался:
— Как это голодом? Почему голодом? Что вы такое говорите-то, как можно? Люди же для дела поехали, я же понимаю, я же не Минотавр какой... Все как полагается: позавтракали плотненько, и в дорогу я им провианту приготовил. Как же можно голодом-то? Вы сами посудите: если бы вас...
— Хорошо, хорошо... — я поднял руки вверх. — Был неправ. Каюсь. Впредь не повторится.
Ритка недоверчиво хмыкнула, но промолчала.
Все уткнулись в тарелки. Ели без аппетита, лишь Николай получал от трапезы явное удовольствие. Хотя особо радоваться было нечему, стол не ломился от обилия яств, меню в основном состояло из различных консервов и соков. Надолго ли их хватит на такую ораву? Пятнадцать человек — это уже не абы как, это уже коллектив, а коллектив требуется накормить и напоить. Напоить не в смысле пьянства, конечно, а в смысле воды, аш-два-о то есть. Одна речка поблизости была, но куда-то исчезла. Если повезет, найдется другая. А если не повезет? Без пищи человек может протянуть несколько недель, а вот без воды — кранты! Можно было бы выкопать колодец, но под ногами сплошь скалы, а чем прикажете долбать скалу?
Ладно, надо, пожалуй, налетать на закуски, пока коллектив не подмел все со стола, а мараковать будем после. Интересно, откуда у Степаныча такие словечки в лексиконе, на деревенщину он как бы не похож вовсе? Это вам не Парфеныч какой-нибудь, это...
Додумать я не успел: с улицы донесся рокот тракторного двигателя. Обрадовавшись возможности улизнуть от консервов, которые никак не желали пролезать в горло и заряжать мой измученный организм энергией и бодростью, я встал из-за стола. Жоржик, который Евгений Всеволодович, тоже было отодвинул стул, но я помахал ему рукой — один, мол, справлюсь — и вышел во двор... хотя какой двор, если это АЗС?.. в общем, вышел на улицу.
Трактор стоял рядом с джипом, но мне такое соседство почему-то не показалось странным или комичным. Помаленьку начинаем привыкать...
Парфеныча не было видно, а Анатолий что-то делал в салоне джипа. Я подошел поближе и, облокотившись на капот джипа, стал наблюдать, как неожиданно галантный кавалер и возможный ухажер моей жены роется сначала в бардачке машины, а затем в каких-то коробках на заднем сидении. Наконец он вылез из джипа, держа в руках карту, которая, если судить по размерам, была гораздо детальнее атласа автомобильных дорог.
— Совсем забыл про нее, — Анатолий смотрел не дружелюбно, но и не враждебно, — неплохая карта, но проку от нее, похоже, никакого.
— А где наш бравый тракторист?
— Отошел по своим надобностям, сейчас подойдет. А вот иронизировать, между прочим, не стоит, он действительно прекрасный тракторист, «Беларусь» свой знает как пять пальцев и водит изумительно. Первое впечатление далеко не всегда бывает верным.
— А я и не иронизирую... между прочим.
— Вот и прекрасно! — Анатолий оглядел заправку. — А где все?
— В столовой. Пытаются завтракать.
— Что значит «пытаются»?
— Ну... меню особой изысканностью не отличается, да и после вчерашнего...
— Да, омаров с антрекотами здесь не подают, — Анатолий слегка усмехнулся и попытался боком протиснуться между мной и «Нивой». Я шагнул влево, преграждая ему путь. — Что-нибудь не так?
— Хороший вопрос! У меня сложилось впечатление, что все не так. А у тебя?
— Тоже хороший вопрос. У меня пока никакого впечатления не сложилось. Как ты сам говорил, информации маловато. Ничего, что я на «ты»?
— Да ради бога! Что мы, на светском рауте, что ли? Я ведь сам начал. Не люблю «выкать», признаться. Ну что, пожмем руки в знак примирения?
— А вот этого делать не стоит, — лицо Анатолия исказила гримаса боли, но он быстро взял себя в руки, даже улыбнулся. — Кроме того, мы ведь не ссорились, не так ли?
— Ну, если считать нашу первую встречу дружеской беседой, то не ссорились.
— Ну что ж, я готов извиниться за Евгения Всеволодовича, если ты настаиваешь.
— А сам он что, извиниться не может? У него такой обет: никогда не извиняться?
— Отнюдь нет! Я думаю, он и сам извинится, более того, я в этом уверен. Надеюсь, после этого мы забудем имевшее место недоразумение?
— Ты так всегда разговариваешь или просто сейчас прикалываешься?
— Я филолог по образованию, — терпеливо ответил Анатолий, — так что мы с твоей женой коллеги. И не надо делать такое свирепое лицо, ревность никогда никого не украшала. Что, уже настучали?
— Ну почему сразу настучали? Скажем так: информировали, причем исходя из самых добрых побуждений. И о чем же вы беседовали, о филологии?
— Для такой небольшой компании два Отелло — это уже перебор.
— Да нет, я ревнив в разумных пределах. Просто Ритка меня не часто удивляет, и это как раз тот случай. Я не Костик и драться не собираюсь. И вовсе не потому, что испугался твоих таинственных угроз.
— Это не угрозы...
— А что?
— Предостережение.
— Ага. Главное, сразу все стало понятно. — Анатолий пожал плечами и промолчал. — И как мне растолковать это предостережение Костику? Не трогай, дескать, дядю, а то он обидится и превратит тебя в жабу.
— Юра, давай не будем обострять отношения, есть дела более неотложные.
— Например?
— А это сейчас Герман Парфеныч растолкует, — ответил Анатолий и перевел взгляд мне за спину. Я резко обернулся.
Сзади стоял неслышно подошедший Парфеныч. Лицо его ничего не выражало, и было непонятно, давно ли он подошел, слышал он наш разговор или нет. Впрочем, даже если и слышал, то что из того?
— Насчет растолковать ты загнул, ёк-макарёк, — Парфеныч протестующе поднял руки, — как раз растолковать-то я ничего не могу, куды уж мне. Но соображения кой-какие имею.
— Может, пойдем в столовую, пока там все собрались, — предложил я, — вместе и обсудим.
— Вместе обсудить мы еще успеем, — не согласился Анатолий, — тем более что вчера такая попытка уже предпринималась и никаких существенных результатов она не принесла. Так что целесообразнее, я считаю, обсудить пока втроем и попытаться выработать хоть какое-то общее мнение. Если получится, конечно...
— Можно и втроем, — нехотя согласился я, — хотя вряд ли это получится: в столовой слашали трактор и все равно сейчас все сюда соберутся. Но попытаться можно, попытка не пытка, как говаривал незабвенный Лаврентий Павлович.
— Вот и чудненько! — Парфеныч забрал у Анатолия карту и расстелил ее на капоте джипа, потом достал из кармана карандаш и задумчиво постучал им себе по подбородку. — Такая катавась получается, что деревня пропала, зато станция появилась.
— Какая станция? — обалдело переспросил я.
— Железнодорожная, мил друг, железнодорожная. Это где поезда ходют. — Парфеныч с сожалением поцокал языком. — Правда, не вся станция, ёк-макарёк, а только тупичок один да рельсов маленько, но я ее, родимую, признал, приходилось там бывать. Я ведь в деревне за все про все в ответе как бы, — принялся он объяснять то ли мне, то ли Анатолию, то ли обоим сразу, — и тракторист, и механик, и снабженец, и швец, и жнец... И на тую станцию я частенько ездил: то запчасти какие получить, то для магазина что...
— Я все же не понимаю, — настойчиво переспросил я, — там вокзал железнодорожный, что ли? И где это самое «там» находится?
— «Там», мил человек, находится по тую сторону от шоссейки, под горкой, — охотно начал объяснять Парфеныч. — Сначала по распадку вниз, место знакомое. Он, распадочек-то, не очень сподручный... — Анатолий хмыкнул и повертел головой. Парфеныч  глянул на него, чему-то посмеялся и продолжал: — С непривычки-то оно неуютно, конечно, но места знакомые. На ваших машинах не пробраться, а «Беларусь» ничего, проползает.
Ну, так вот, после распадка того должон быть голец, он и есть, голец, куды ж ему подеваться... хотя, ёк-макарёк, шоссейка вон тоже... да и речка... да, про речку: за гольцом, сколько себя помню, всегда речка была, мы туда еще мальцами бегали рыбалить, сетешками там несподручно, а на кораблик хариус хорошо брался. Ну и на удочки, конечно... Так нонче речки нету. Совсем!
Парфеныч озадаченно-вопрошающе посмотрел на нас, как бы ожидая ответа, но никакого ответа, разумеется, не последовало. Он помолчал, почесал карандашом за ухом и продолжал:
— Речки, стал быть, нету, а есть такая странная поляна, здоровущая. Да и не должно там быть никакой поляны, а она есть! И вот на той поляне рельсы из никуда идут и кончаются. А вдоль рельсов склады стоят, и дорога к ним, тоже из никуда, ведет. Склады эти мне знакомые, отоваривался я там разов несколько, железки кой-какие брал, из продуктов, помню, что-то, ну и по мелочи...
— И где эта станция находилась раньше? — спросил я, разглядывая карту.
— А в Ачинске, мил человек, — ответил Парфеныч удрученно. — Вот такая вот ситуёвина...
На карте были и Красноярск, и Ачинск, и даже заправка наша нашлась. Кемпинг, правда, не был отмечен, но кемпинг меня сейчас интересовал не очень. Речка тоже была и, судя по масштабу карты, находилась она километрах в восьми-десяти от дороги.
Пока мы с Парфенычем разглядывали карту, Анатолий стоял чуть в стороне, пассивно наблюдая за нами. Затем подошел поближе, взглянул на карту и спросил:
— А деревня ваша на карте есть?
— А как же, — охотно откликнулся Парфеныч, — есть она, родимая, нарисована. Вот тут и нарисована.
Деревня действительно была и, опять-таки судя по карте, до нее было километров десять. На языке у меня вертелся вопрос, абсолютно неуместный, пожалуй, даже глупый, но я не сдержался и все же задал его:
— Так вы что же, за двадцать километров на рыбалку пешком ходили?
Но Парфеныч вопросу не удивился, а стал объяснять, уверенно показывая по карте:
— Так мы же, ёк-макарёк, не через заправку туды бегали. Да и не было раньше здесь заправки-то, ее же вон недавно совсем построили. Мы напрямки бегали, чуть-чуть больше десяти километров, хотя кто их, километры эти, мерял, может, и поболе будет. Ну, мы ж молодые были, здоровые, что же не сбегать. Опять же пропитание, как-никак...
— Не получается, — задумчиво сказал Анатолий.
— Что не получается? — хором переспросили мы.
— Правильной геометрической фигуры не получается. Мелькнула у меня одна мыслишка, но... Телегу вы где примерно потеряли?
— Здесь вот... примерно, — Парфеныч почти не раздумывая ткнул карандашом в карту.
В картах он разбирался, похоже, лучше всех нас вместе взятых. Вот тебе и лапотная деревня! И вообще этот мужичонка мне нравился все больше. Чем-то он походил на Степаныча: такой же самобытный, цепкий, несуетливый... И не разило от него перегаром, это мне вчера, пожалуй, показалось.
— В таком случае получается, что линия отчуждения проходит примерно вот так, — продолжал Анатолий, проводя ногтем линию на карте, — и должна пересекать трассу где-то в этом районе. Но не пересекает, вернее, пересекает, но ближе. А голец, как вы его назвали, тянется километров на пять-семь и расположен почти перпендикулярно к трассе. Линия отчуждения проходит, судя по всему, вдоль него и должна была бы пересечь трассу практически в районе АЗС.
Парфеныч посмотрел на карту и, соглашаясь, покивал головой. Потом почесал карандашом за другим ухом и стал что-то прикидывать, шевеля губами.
— Почему именно «линия отчуждения»? — спросил я. — Отчуждения от чего?
— Это просто термин, который пришел мне в голову, — Анатолий сделал неопределенный жест рукой, — даже не знаю, почему именно этот. Но надо же как-то называть эту линию. В конце концов, такой термин не лучше и не хуже остальных возможных, нам ведь ничего не известно о природе феномена.
— Да уж, хвеномен, — хмыкнул Парфеныч, не отрываясь от карты.
— А людей не было на складах этих? — на всякий случай спросил я.
— Людей не было, — по-прежнему глядя в карту, ответил Парфеныч. — Выходные ж, все по домам сидят. А будка, где обычно сторожа караулят, запропастилась вместе с речкой. Так что не было людей, мил человек, никого не было.
— До самих складов мы не доехали, — пояснил Анатолий, — завал мешает, без пил и топоров не пробиться. Или можно попытаться тросом убрать валежины с дороги, но необходимо время. И уверенность в том, что это действительно необходимо.
— То есть?
— Лично меня вполне бы устроил вариант, когда все возвращается на свои места и мы спокойно едем туда, куда направлялись до этого. В таком случае никакие завалы разбирать не пришлось бы. Именно это я и имел в виду, когда говорил о необходимости.
— Твои бы слова... — пробормотал со вздохом Парфеныч и оторвался наконец от карты. — А вы как съездили, шофера-то привезли или как?
Я, не особо вдаваясь в подробности, рассказал о поездке, не забыв упомянуть про вертолет.
— Вертолет — это хорошо, — без особого, правда, энтузиазма согласился Анатолий, — это уже цивилизация. Район поисков можно расширить, и горы ему не помеха. Где вот только... Ого, а это кто?
Мы посмотрели в ту сторону, куда он показывал. От дороги бежал человек, причем бежал так, будто спасался от разъяренного тигра. Или динозавра. Бежал, бросая на ходу ружье, рюкзак и прочую амуницию. Добежав до нас, он бросился на шею к Парфенычу и зарыдал, захлебываясь и причитая. Растерявшийся Парфеныч гладил его по голове и бормотал что-то успокаивающее, беспомощно глядя на нас.
— Истерика у мужика, надо воды принести и что-нибудь успокаивающее, — сказал Анатолий и быстро пошел, а потом и побежал, к столовой.
Вскоре прибежали Лена с Вероникой, кое-как оторвали рыдающего мужика от Парфеныча, усадили его на какой-то чурбак, стали успокаивать, совать ему таблетки и поить водой. Мужик таблетки выронил, воду расплескал, так и не сумев выпить ни глотка, и продолжал реветь, захлебываясь слезами и задыхаясь.
Я огляделся, ища поддержки. Оказалось, что вокруг собрались уже все оставшиеся. Вперед протолкался Жоржик, отодвинул Лену с Вероникой и с размаху влепил мужику увесистую оплеуху. Тот кувыркнулся с чурбака, девушки ахнули и набросились было на Жоржика с упреками, но тут мужик с трудом поднялся на четвереньки, помотал головой и перестал выть. Все выжидающе затихли. Мужик постоял немного на четвереньках, потом кое-как поднялся, утер лицо рукавом энцэфалитки, протянул руку Жоржику и просипел, заикаясь:
— С-с-пасибо, д-д-руг, хо-хо-роший удар у тебя, с-с-пасибо, у-у-важаю.
Потом взял стакан, протянутый Костиком, залпом осушил его и зашелся в кашле.
— Ты что ему подсунул? — яростно прошептала Ритка.
— Водку, — растерянно выдохнул Костик.
— Ты что, совсем офанарел?! Он же задохнуться мог. Ты башкой-то своей пользуешься хоть иногда?
— Пользуюсь, — совсем растерялся Костик.
— Не заметно! — Ритка посмотрела на Жоржика, который гулко хлопал мужика по спине. — Это надо же было додуматься....
— Ну зачем ты так? — Ирина погладила Костика по руке. — Он же не специально.
— Я не специально, — глупо повторил Костик, потупившись.
— Ой, господи... — Ритка ткнула Костика в плечо. — Радуйся, что не угробил мужика окончательно. Тебе бы так...
Мужик действительно отдышался и теперь сидел на чурбаке, уткнув лицо в ладони. Жоржик отошел с видом мавра, сделавшего свое дело.
— Ты силу-то соизмеряй, — проворчала Вероника. — Так ведь и убить недолго. Или челюсть свернуть.
Я вдруг подумал, что несладко бы нам пришлось с Костиком, дойди дело до потасовки тогда, при первой встрече. Против лома нет приема, если нет другого лома, а мы с Костиком на лом, пожалуй, не тянули. Хотя кто его знает....
Парфеныч уже успел сходить к дороге и принес ружье, рюкзак и патронташ, брошенные мужиком. Ружье было приличное, не ружье даже, а навороченный карабин с оптическим прицелом. А вот патронташ обычный, с патронами калибра примерно двенадцатого. Парфеныч заметил мой интерес и пожал плечами. Выходит, тоже обратил внимание на несоответствие оружия и боеприпасов.
Никто не задавал вопросов, ждали, пока человек придет в себя. Водители МАЗов стояли чуть в сторонке и тихо переговаривались. Я вдруг обратил внимание, что все разбились по группам: «мазисты» отдельно, «джиповцы» отдельно, Парфеныч как бы примкнул к нашей компании, а оператор АЗС с супругой и Николай Николаевич вообще отошли шагов на десять. Меня почему-то  неприятно кольнуло это наблюдение, я похлопал Костика по плечу, успокаивающе улыбнулся Ритке, подошел к мужику, который один-одинешенек сидел на чурбаке, спрятав лицо в ладони, и присел на корточки.
— Ну, как вы, оклемались? — спросил я по-возможности доброжелательно, коснувшись его руки.
Мужик вздрогнул, посмотрел на меня, потом исподлобья оглядел остальных, встал и принялся дрожащими руками застегивать патронташ. Так и не справившись с застежкой, положил патронташ на чурбак, вздохнул и сильно провел ладонями по лицу.
— Спасибо вам всем, — сказал он, почти уже не заикаясь, — спасибо огромное! Я уже думал... всякое думал... чуть умом не повредился... А тут люди, машины... вот я и... вы не обращайте внимания. Там такое творится, а я один, и вообще... — Губы у него задрожали, он снова сильно потер лицо руками.
— А как вы?.. — начал было Костик, но Ирина дернула его за руку, а Ритка предложила, обращаясь ко всем: — Что мы тут стоим, пойдемте в столовую, человек же есть хочет. Там и поговорим.
Все молча согласились и направились к столовой. Степаныч, проходя мимо мужика, ободряюще похлопал его по плечу: не журись, дескать, всякое бывает. Тот слабо улыбнулся и стал суетливо собирать свои вещи.
— Ты, мил человек, оставь это все здесь, никуда твой арсенал не денется, — посоветовал ему Парфеныч, — некому твое ружьишко умыкнуть, нету тут никого больше, одни мы.
— Как же это? — мужик уронил ружье на землю и растерянно посмотрел на Парфеныча. — Как никого? Тут же вон... дорога, машины... заправка... я же думал...
— Вот я балда! — с досадой крякнул Парфеныч. — Ты не переживай так, ёк-макарёк, не переживай. Пойдем, пожуешь, успокоишься, потом и погутарим.
Он взял слабо упирающегося мужика за рукав и повел его к столовой. Карабин остался лежать на земле. Я поднял его и осмотрел. Вроде бы все было в порядке, прицел не разбился, обойма тускло блеснула патронами. Я отнес карабин в «Ниву» и положил его на заднее сиденье, а дверцу запер на ключ.
— Зачем это? — Ритка с беспокойством следила за моими действиями.
— Всякое может случиться, — ответил я ей словами Виталия, и мы вслед за остальными пошли в столовую.
Дурдом по-прежнему не желал возвращаться с прогулки, и это было скверно.


VI

В детстве я, как и все пацаны, любил играть в войну. Играли двор на двор, команда на команду, бегали до упаду по окрестным пустырям, скакали по крышам сараев и немногочисленных в ту пору гаражей то с деревянными мечами или саблями, то с деревянными же автоматами или пистолетами. Вид вооружения непосредственно зависел от того, какой фильм крутили в ближайшем кинотеатре, а также от собственного мастерства: что сумел смастерить, тем и воюешь.
Но деревяшка — она и есть деревяшка, как ее ни обтачивай и ни раскрашивай. Настоящее оружие я впервые взял в руки в армии, куда угодил после некоторых заминок с получением высшего образования. Нет, двоечником я не был и с соображалкой все было в порядке, но имели место некие причины как семейного плана, так и личного характера. Впрочем, не о них сейчас речь...
Взяв в руки АКМ, я впервые ощутил то волнующее чувство собственной силы и собственной неуязвимости, которое кого-то толкает в криминал, кого-то в профессиональные военные, а кого-то в заядлые охотники. Встречал я мужиков, которые упорно доказывали, что к оружию абсолютно равнодушны. Может быть оно и так, конечно, но... Меня, во всяком случае, оружие волновало. До дрожи в руках.
Через месяц-другой дрожь прошла, еще через пару месяцев было уже лень чистить свой АКМ после стрельбища, но чувство некоторого волнения, я бы даже сказал возвышенности, при обращении с оружием не прошло окончательно до конца срока службы. Правда, остаться на сверхсрочную меня не тянуло, в криминал тем более, даже охотником я не стал, предпочитал рыбалку.
И вот, подняв с земли карабин, вынув обойму с пятью патронами и щелкнув затвором, я ожидал возвращения этого чувства силы, уверенности и защищенности, но ни фига подобного! В голову лезли всякие мысли, одна бредовее другой, хотелось курить и спать, а карабин в руках казался чем-то ненужным, даже лишним, не верилось совершенно, что придется защищаться, отстреливаясь из него от врагов, или хотя бы охотиться. При этом ружье в руках Виталия я воспринял если и не с радостью, то по крайней мере с удовлетворением.
Сложившуюся ситуацию я воспринимал как экстремальную, чрезвычайную, пугающую, но все же мирную, в смысле не военную. Охотничье ружье было в этой ситуации уместным, а полувоенный (или вообще военный, в оружии я не силен) карабин — чужеродным.
Так какого же черта я сунул его в машину, да еще запер дверцу на ключ?
Вопрос этот не давал мне покоя всю дорогу до столовой, и только взявшись за ручку двери, я решил, что нашел подходящий ответ: карабин заперт в «Ниве» для того, чтобы он не попал в руки кому-то, у кого сдали нервы. И разыгравшееся воображение тут же подсунуло мне образ этого «кого-то» — Анатолий. Я хмыкнул и помотал головой, открывая дверь: у Анатолия сдали нервы — это из области небылиц и анекдотов. Хотя почему, собственно?..
Обстановка в столовой была близка к обыденной: кто-то сидел за столом и вяло жевал консервы, запивая их соком, кто-то разглядывал резные деревянные панно на стенах, которые и впрямь были весьма любопытными: русские витязи вперемешку с половцами, и все это в обрамлении цитат из «Слова о полку Игореве».
Хозяина карабина усердно опекали Вероника с Еленой, а Ирина им помогала, по мере необходимости подливая и пододвигая. Мужчина ел неохотно, не поднимая взгляда от стола, видимо, все еще переживая за свой конфуз.
Парфеныч с Анатолием что-то втолковывали Костику, тот слушал хмуро и недоверчиво. Увидев нас с Риткой, он призывно помахал рукой.
— Ты есть не хочешь? — спросила меня Ритка, заметив машущего Костика.
— Хочу, но не есть, — попытался пошутить я. — Вот если бы тебя или хотя бы стаканчик рассола...
— Тоже мне, гигант секса, — фыркнула Ритка, и мы направились в сторону Костика. По дороге к нам присоединились Степаныч со своими орлами.
— Это правда или трепотня? — сразу взял быка за рога Костик. — Я про рельсы и прочее... А то ведь совсем фигня получается.
— А раньше получалась не фигня? — смиренно спросил Анатолий. Костик зыркнул на него и пробурчал нечто нелицеприятное.
— Кончайте собачиться, молодежь, — пробасил Степаныч и вопросительно посмотрел на Анатолия. — Что там еще на нашу голову свалилось? Какие рельсы?
— Да мы, в общем, не собачимся, — безо всякого раздражения ответил Анатолий, глядя на Костика. Тот пожал плечами и промолчал.
— Пациент скорее жив, чем мертв, — туманно изрек Парфеныч, в очередной раз изрядно нас удивив. — Тут вишь какое дело, ёк-макарёк: была речка, а теперь нету, зато есть рельсы и склады, которым быть полагается аж в Ачинске. Как они сюда попали — ума не приложу, но хвакт есть факт! Опять же не доехали мы, можа, и померещилось...
Степаныч крякнул и почесал в затылке. Виталий с Санькой молча смотрели на Парфеныча, ожидая разъяснений, но он лишь сокрушенно разводил руками.
— А что в складах-то? — спросил наконец Санька.
— Да какая разница?! — раздраженно буркнул Костик.
— Не скажи, мил человек, — рассудительно заметил Парфеныч, — разница большая. Ежели там железки какие — это одно, а ежели мука или, скажем, крупа — то совсем другое. Только не доехали мы, откуда ж знать, что в складах ентих. Дорогу там валежинами завалило, — стал он растолковывать Степанычу, решив, видимо, что тот из всей компании самый рассудительный, не балаболка какая, — растаскивать надо или пилить...
— А дорога там откуда? — заинтересовался Степаныч.
— Ну как дорога, — Парфеныч глянул на хмыкнувшего Анатолия, — она и не дорога вовсе, но проехать можно на «Беларусе». Ежели б не валежины... Опять же, ёк-макарёк, склады закрытые, замки висят. Я не видел, врать не стану, далёко больно, но людей не видно, а выходные, стал быть, и склады закрытые.
— Долго ли их открыть? — буркнул Костик. — Вон на пожарном щите наверняка лом имеется здоровущий.
— Открыть-то оно недолго, — согласился Парфеныч, — замки сломать — дело нехитрое. Так ить нехорошо как-то... опчественное же добро, а мы его ломом. Ежели бы разрешение... а так оно не по-людски получается...
Тут он сообразил, что сказал глупость, виновато развел руками и замолчал. Действительно, о каком разрешении можно говорить, если никого нет. Причем, не только на складах никаких сторожей или начальников нет, а вообще никого нет. Никого и ничего: ни дороги, ни кемпинга, ни города... Сработал инстинкт, запрещающий брать чужое, то, что тебе не принадлежит, без разрешения хозяина. А хозяина-то и нет, испарился!
Степаныч оглядел столовую, решительно направился к столу и похлопал в ладоши, привлекая внимание.
— Раз уж все поели, пора обмозговать, как нам дальше быть. Предлагаю пока со стола прибрать да рассаживаться.
— Да пытались уже мозговать, — вздохнул Николай, но послушно стал убирать со стола остатки еды, консервные банки и посуду.
Общими усилиями стол привели в порядок за десять минут. Затем, как и в прошлый раз, все расселись вокруг нашего «круглого» стола, опять сгруппировавшись по компаниям: наши отдельно, «джиповцы» отдельно, «МАЗисты» объединились с Парфенычем и хозяином карабина...
— Я тебе все потом объясню, — негромко сказала мне Ритка.
— О чем ты? — фальшиво удивился я.
— Потом, попозже...
Степаныч, уверенно завладев инициативой, оглядел всех собравшихся и начал речь:
— Раз уж получилось так, что все мы сели в одну калошу, надо как-то определяться и не тыкаться по разным углам, как котята слепые. Перво-наперво, как уж мы есть одна компания, вольно там или невольно, надобно нам хотя бы именовать друг друга как-нито. Не кричать же «Эй, девушка в красной кофточке»...
— Это не кофточка, а блузка, — засмеялась Ирина.
— Ну, так тем более, — не смутился Степаныч. — Чтобы избежать недоразуменеев, да и вообще... Фамилии нам покуда ни к чему, все одно не запомним, а хотя бы имена, профессии...
— А профессии-то зачем? — возмутился Жоржик.
— Ну, ежели у кого профессия какая-нито шибко секретная, можете не говорить, — невозмутимо отпарировал Степаныч. — А только может так выйти, что придется нам вместе бедовать, так чтобы знать, кто что умеет руками делать... Я вот шофер, а еще плотник какой-никакой, и столярничать могу, коли инструмент какой сыщется, по мелочам еще наберется... А звать меня как Черномырдина — Виктор Степанович. Запомнить легко, но можно просто по отечеству, так оно привычнее...
Церемония знакомства затянулась на добрых сорок минут. Хозяин карабина оказался генеральным директором крупного предприятия, правда, без уточнения, какого именно, и звать его Николай Николаевич, как и нашего повара. Завязалась непродолжительная дискуссия, как их различать, в результате которой решили старшего, то есть гендиректора, звать по имени-отчеству, а младшего просто по имени.
Кроме имен и профессий решили называть возраст, и тут нас ждал сюрприз: Веронике недавно стукнуло 42 года. Пока я обалдело переваривал информацию, Ритка украдкой показала мне язык. Костик что-то невразумительно промычал, чем несколько смутил Веронику, вызвал общий смех и заработал легкий подзатыльник от Ирины.
С профессиями все было более-менее предсказуемо, лишь Евгений Всеволодович неожиданно оказался инженером проводной и беспроводной связи, да еще и кандидатом наук.
Итак, в активе у нас оказалось изрядное количество водителей различных категорий с различным стажем, пара филологов, повар, тракторист, экономист, бывший преподаватель физики, будущий кандидат в мастера спорта по боксу, дизайнер, поэт-литератор (так смущенно отрекомендовалась Лена), микробиолог, радиоинженер, директор и... пожалуй, все. Врачей не оказалось ни одного, и оставалось лишь надеяться, что таковые не понадобятся в ближайшее время.
Степаныч назначил Ирину секретарем импровизированного собрания, потому как она дизайнер, оператор АЗС, оказавшийся Сергеем, принес бумагу и ручку и Ирина, попытавшаяся объяснить, что у дизайнера совсем не обязательно должен быть красивый почерк и наткнувшаяся на общее дружное непонимание сей специфики, вынуждена была составлять список: кого как зовут и кто на что горазд. Когда со списком было покончено, Степаныч вновь взял бразды правления в свои руки:
— Про наши истории мы меленько уже наслышаны друг от друга, а для новичков, — он кивнул в сторону генерального директора, который постепенно приходил в себя и уже не выглядел таким одиноким и беспомощным, — я вкратце разъясню, а ежели что пропущу, то вы поправите.
На заправке вырубили электричество, остались Сергей с Жанной и Николай, остальные ушли в деревню, вернее, уехали на чьей-то машине.
Компания молодых людей на «Ниве» возвращалась в город после отдыха и заехала на заправку. Здесь они встретили другую компанию на джипе, которая тоже возвращалась в город. Пока «Нива» стояла на заправке, джип поехал дальше и уперся в гору, которой раньше не было. Дороги не стало, и куды она девалась — не знает никто.
Мы на пяти машинах возвращались из рейса, три машины тормознули у кемпинга, а мы на двух машинах решили потихоньку ехать. Приехали сюда, и нам сказали, что дороги нет и ехать некуда. Я вернулся на «Ниве» назад, но там дороги тоже нет.
Парфеныч вез народ с поля в телеге, а потом и телега пропала, и деревня. Осталось два дома, но народу никого. Вот и все истории.
Да, пока мы ездили назад, слышали там вертолет. Но не видели, он стороной прошел. А Парфеныч с... Анатолием, так?.. на тракторе ездили по другую сторону от трассы и видели там часть железнодорожной станции, с рельсами и складами. Вот теперь, пожалуй, все. Или я напутал что?
Николай начал было объяснять про весы, но Степаныч его прервал:
— Про все эти чудеса будем потом мараковать, а пока давайте послушаем Николая Николаевича, какая у него история была.
А история у Николая Николаевича была самая что ни на есть сказочная, еще похлеще наших исчезающих дорог и гор, которые выскакивают из-под земли.
На охоту они отправились вчетвером, на двух машинах. Целью была даже не сама охота как таковая, а просто отдых на природе. Как правило, такая охота начинается с рюмки-другой, а потом уже не до ружей и дичи. Так оно было и в этот раз. Переночевали у костра, а утром Николай Николаевич, как самый трезвый — гастрит, знаете ли — отправился побродить с ружьишком.
Дичи он никакой не нашел, да и не особо искал, так, воздухом дышал. Присел отдохнуть, ружье рядом прислонил к дереву. А тут все как-то стало колыхаться, ветер поднялся. Хотел директор вскочить на ноги, да не успел, земля исчезла.
В этом месте рассказа губы у Николая Николаевича задрожали, но он взял себя в руки.
— Вы не представляете, каково это, — трагическим голосом говорил он, — как я там... Только что сидел на земле, тут смотрю, а земли нет. Сижу я на воздухе, далеко внизу лес, ружье мое туда падает, и рюкзак тоже. Рюкзак я успел схватить, а ружье улетело. И вот сижу я, боюсь шевельнуться, вздохнуть боюсь, и не падаю.
Сколько так сидел — не знаю. Потом попытался отползти, а куда отползешь, если кругом воздух и ухватиться не за что? Кричал я, кричал, охрип совсем. До склона сопки метров двести, и вниз метров двести, а я посредине. Так до ночи и провисел.
Ночью, как уж стемнело совсем, ветерок подул. И вроде бы как меня ветром относит, а куда — не пойму. Опять кричать начал, да куда там кричать, хрипел только. А потом чувствую, что земля под ногами. Ухватился я за какой-то куст, прижался к нему и, стыдно сказать, проревел до утра.
Утром смотрю: место какое-то незнакомое, лес кругом, никакого склона. Кинулся я бежать куда глаза глядят. Долго бежал, выдохся совсем. Упал возле большой сосны, на мох. Глаза закрыл, отдышался немного. Открываю глаза, а рядом карабин этот лежит. Не было никакого карабина, а тут лежит.
Замкнуло у меня что-то, взял я этот карабин и побрел. Как до дороги дошел — не помню совсем. Очнулся, смотрю: дорога, машины, люди... Ну я и побежал к вам. Бегу, а сам думаю: никогда в жизни, ни одной рюмки... Думал, померещилось мне. Оказывается, не померещилось совсем. Но тогда я ничего не понимаю! Совсем ничего!! Так не бывает, это против всех законов физики.
Все помолчали, обдумывая (или пытаясь обдумать) услышанное. Но ничего вразумительного никому в голову не лезло, лица у всех были растерянные и унылые. Степаныч — и тот пригорюнился, видимо, о сыне вспомнил. Пауза затянулась, и никто не решался прервать ее. Да и что можно было сказать на такие чудеса?
Первым молчание прервал, как ни странно, Жоржик, вернее, Евгений (все же кандидат в доктора!). И начал он с того, о чем думали, видимо, все:
— Какие тут, блин, законы физики! Не осталось никаких законов, сплошная мистика. Думаю, надо попытаться свести в систему имеющуюся информацию.
Все, кто с надеждой, а кто с удивлением, посмотрели на Евгения. А тот подошел к Ирине, взял у нее пару листков бумаги, вернулся на свое место, достал из кармана ручку и продолжал:
— Изначально вариантов два: либо все это правда, либо всего этого на самом деле не существует.
Все вразнобой зашумели, и оратор поднял руку, призывая к молчанию. Гул постепенно затих.
— В пользу реальности происходящего говорят следующие факты: гору видели восемь человек, даже девять, трогали ее, походили по склону. Никто в реальности горы не усомнился. Далее. У нашей машины помят бампер, решетка, разбиты фары. Это видели все, и опять-таки никто не усомнился в реальности вмятин. На противоположном конце трассы дорога обрывается, это видели три... нет, четыре человека. Ходили там, смотрели, видимо, трогали руками, обменивались мнениями. Какое у вас впечатление?
— Да я эту дорогу на коленях облазил, — скрипнул зубами Степаныч, — до сантиметрика исследовал. Если бы там продолжение трассы было, я бы его не пропустил. Вон и молодежь подтвердит.
Мы с Риткой согласно покивали головами.
— Насчет всего остального свидетелей меньше... — попытался продолжить Евгений, но тут его перебил директор:
— Если бы вы провисели там до ночи, вы бы...
— Да верю я вам, верю, — досадливо поморщился Евгений, — дело ведь не в этом. Просто я рассматриваю степень вероятности того, что происходящее нереально. В пользу чего, между прочим, говорит то, что имеющиеся факты не укладываются ни в какую логическую схему. Все говорят, что так не бывает, и все правы!
И все же рискну предположить, что происходящее реально. То есть мы не сошли с ума и все это не галлюцинация. В таком случае попробуем разделить факты на логически объяснимые и необъяснимые.
Слушая Евгения, я мысленно пожимал плечами: куда подевался наглый «братан», который двух слов без мата связать не умеет? Абсолютно здравые рассуждения, грамотная речь... Чудеса! Хотя как раз такие-то чудеса я приветствую обеими руками.
— Когда я говорю «логически объяснимые», — продолжал между тем Евгений, — я вовсе не имею в виду, что все понимаю и могу объяснить. Речь идет о чисто теоретических предположениях: так может быть — теоретически, в принципе — потому-то и потому-то. И прошу вас всех подключиться. Кто-то что-то читал, слышал, видел по телевизору... Нечто вроде мозгового штурма.
— Смотри ты, какие слова умные знает!.. — язвительно пробурчал Костик.
— Костик, ну зачем ты? — дернула его за руку Ирка. — Какая тебя муха укусила?
Остальные тоже недовольно заворчали. Степаныч похлопал ладонью по столу, сердито посмотрел на Костика, но промолчал. Костик исподлобья огляделся, посопел, потом нехотя извинился.
Евгений сделал вид, что ничего такого не произошло, повертел в руках ручку, почеркал на листке бумаги и продолжал:
— Виктор Степанович обрисовал картину в общем, не трогая деталей. А они, то есть детали, могут быть чрезвычайно важны...
— А может, и нет! — резонно заметил Парфеныч.
— Может быть, — легко согласился Евгений. — Все может быть! Но надо же что-то делать. Вторые сутки пошли, а мы тычемся вслепую. Если...
— Почему вторые сутки? — перебил Виталий. — Мы сюда приехали в седьмом часу, а сейчас еще трех нету.
— Это вы приехали в седьмом, — Вероника посмотрела на часы, — а мы гораздо раньше. И время сейчас половина пятого, между прочим.
— Это у вас половина пятого, а у нас без четверти три, — Виталий постучал пальцем по циферблату часов.
Все дружно посмотрели на часы, разом заговорили. Степаныч опять постучал ладонью по столу, поглядел на свои часы.
— У меня тоже без пятнадцати три. Чьи-то часы врут.
— Да нет, дело не в этом, — Ритка посмотрела на часы Костика, потом на мои, — у нас без десяти два.
— У нас с Жанной тоже без десяти два, — подал голос молчавший до сих пор Сергей.
— Здравствуй, жопа, Новый Год! — развел руками Парфеныч. — Я извиняюсь, конечно, сорвалось... Но ведь это... м-да... Мои часы в тракторе, схожу, гляну.
Он встал из-за стола и вышел на улицу, провожаемый многочисленными взглядами. Потом все, не сговариваясь, посмотрели на Евгения. И правильно: взялся за гуж — не говори, что не дюж. Лично я не хотел бы оказаться на его месте. Впрочем, мне и на своем месте было не больно-то уютно. Но, по крайней мере, я не брался разделять факты на объяснимые и не очень объяснимые. По мне, так они все до одного необъяснимые, и чем дальше, тем необъяснимей.
— Ну что ж, — пожал плечами Евгений, — одной загадкой больше, одной меньше... А ведь мелькнула у меня мыслишка, что больно долго МАЗы добирались от линии отчуждения до АЗС, да потом как-то из головы вылетела. — Он пододвинул листок, на котором до этого черкал, и начал писать и говорить одновременно: — Вырисовывается следующая картина: существует как бы три времени, так сказать, независимо друг от друга. У нас четверых, — он снова глянул на часы, — половина пятого плюс-минус минуты. Ну, минуты можно не принимать во внимание, мы ведь часы не сверяли до этого. У вас четверых, — он глянул на меня, потом на Ритку, — час пятьдесят. Разница получается два часа сорок минут. У Виктора Степановича без четверти три, то есть плюс пятьдесят пять минут к одному времени и минус... э-э... час сорок пять к другому. Ни то, ни сё...
Хлопнула дверь, вошел Парфеныч. Все опять посмотрели на него, теперь уже вопросительно.
— Вот же, ёк-макарёк, конфузия какая, — Парфеныч в одной руке держал часы, а другой яростно скреб затылок, — на моих начало двенадцатого, а солнце заметно уж за полдень перевалило. Правда, часы у меня бесхозные, я их и заводить-то не всегда спохватываюсь, но сейчас идут. — Он недоуменно помотал головой. — Идут, ити иху мать, а куда идут — и сами не ведают...
— А какие у вас часы, электронные или механические? — заинтересовался вдруг бывший генеральный директор. Хотя почему, собственно, бывший?..
— Да ить обычные, со стрелками. А что?
— У меня очень приличные импортные часы, никогда не подводили, а сейчас стоят.
— Да вы хряпнули их об дерево какое-нибудь, пока по лесу бегали, — хмыкнул Костик, — вот они и встали.
— Вы, молодой человек, видимо, плохо представляете, — сердито засопел Николай Николаевич, — что такое приличные часы. Если бы вы знали, сколько раз я их... хряпал, и не только об дерево. И шли как миленькие!
— Так сколько же сейчас на самом деле времени? — выразила общее замешательство Ирина.
— Примерно после обеда, — хохотнул Костик.
— Смешно тебе...
— А сколько ваши показывают? — спросил у Парфеныча Евгений.
— Двадцать две... нет, двадцать три минуты.
— Ага, значит, разница опять два часа сорок минут.
— И что это значит?
— Может, ничего не значит. А может... м-да...
— Ну, эдак-то я и сам умею...
— Так сколько время-то? — жалобно переспросила Ирина, глядя то на Евгения, то на Костика.
— Тайна сия велика есть, — Костик обнял Ирку за плечи и чмокнул в щеку. — Что мы с этим временем, как дурень с торбой? Других проблем нету, что ли? Кто-то обещал факты объяснять...
— Я обещал не... — начал было Евгений, но потом махнул рукой. — Время, кстати, я бы отнес к фактам, логически необъяснимым. Я, во всяком случае, никакого объяснения не нахожу. А вы?
— Это, значит, выходит, что мы от кемпинга ехали почти три часа? — Степаныч посмотрел на меня, потом на своего напарника. — Да я бы пёхом быстрее добрался!
— Почему три часа? — удивился я. — Мы приехали в... а во сколько мы приехали, кто помнит?
Костик задумчиво нахмурился, Ирка с Риткой пожали плечами. Я посмотрел на Жанну и Сергея.
— Около двух, — неуверенно сказала Жанна. Сергей согласно кивнул головой, но потом пожал плечами.
— Ну, допустим, около двух, — продолжил я. — Пока ходили по магазинам и прочим местам, пока...
— Мы подъехали в три десять, я точно помню, — перебила меня Вероника.
— Быть такого не может! Что же мы, больше часа здесь стояли?
— Я помню точно! — упрямо повторила Вероника. — Я посмотрела на часы и еще сказала Толику, что мы нормально успеваем.
— Точно, говорила, — подтвердил Анатолий. — И было три десять, я тоже на часы смотрел.
— Ну ладно, хотя... чертовщина какая-то! Три десять, потом мы разбирались, кто кому что помял, потом... До горы ехать минут двадцать, там мы проторчали минут сорок, если не больше. Это получается уже два с лишним часа. Да пока назад ехали... Надо же, почти три часа и получается.
— Все равно ерунда, — вмешался Виталий. — По вашему выходит, что мы приехали около пяти. А у нас график, и мы эту заправку проезжаем минут десять-пятнадцать седьмого, если все нормально. А тогда ребята встали, мы их поджидали минут двадцать. Так что приехали мы не раньше половины седьмого, это точно!
— Погодь, Виталя, не тарахти, — Степаныч нахмурился. — График-то он график, и на кемпинге мы были точно, а вот здесь... Мне тогда еще странным показалось: время семь доходит, а тени от МАЗа почти никакой. Да вы меня горой этой загрузили, я и... Только сдается мне, по солнцу коли судить, часа три было, не боле.
— Вот ёк-макарёк! — крякнул Парфеныч, и в столовой повисла тишина, нарушаемая лишь едва слышными звуками музыки. Где-то в соседней комнате играло радио или магнитофон.
— Интересное кино получается, — сказал водитель второго МАЗа, Санька. — Часы идут правильно, а время  наоборот. Ехали вечером, считай, а приехали днем...
— Ну, не совсем вечером, допустим... — не согласился Степаныч. — В семь часов солнце еще...
— Тихо!!! — взревел я дурным голосом и вскочил, опрокинув стул.
Радио! Где-то играло радио, я же только что слышал. Раньше не играло, а вот только что, буквально минуту назад...
— Что ты так орешь? — заворчала Ритка. — У меня сердце чуть не выпрыгнуло...
— Да тихо же! — немного сбавил я тон.
Все замолчали, прислушиваясь. Ничего! Только назойливо звенела муха, пытаясь пробиться сквозь стекло. Да чирикала какая-то пичуга за окном. Неужели показалось? Ясно же слышал музыку. Или нет, пожалуй, не музыку, а что-то такое... связанное с радио. Причем именно с радио, а не магнитофоном. Черт, что же это было?
— Что? — шепотом спросила Ирка.
— Только что я слышал радио, голову даю на отсечение. Минуту назад. А сейчас нету.
— Ну вот, уже глюки начались, — опасливо поежился Костик.
— Нет-нет, вы правы, — громко зашептал Николай-младший, — я тоже слышал. Только не понял, что это было. Вот, опять!
Все затаили дыхание. Тот же звук, еле слышный, но тот же. И слышался он из двери, за которой находилась кладовая и стояли весы.
Я рванулся к этой двери так, как никогда не бегал в жизни. Уже в дверях со всего маху треснулся лбом во что-то твердое, оказавшееся лбом Костика. Оба мы оказались на полу, но тут же вскочили и протиснулись в дверь. Звук стал громче, и я наконец-то сообразил, что это такое. Морзянка!
Я остановился у запертой двери. Рядом тяжело дышал Костик, потирая лоб. Между нами протиснулся Николай-младший.
— Сейчас, сейчас, — бормотал он, судорожно роясь в карманах. — Ключи... сейчас... Да где же они, черт!
Наконец он нашел ключи, но никак не мог попасть в замочную скважину. Я отобрал у него связку, с третьей попытки нашел ключ, отпер и распахнул дверь. За дверью стоял стол, а на нем — транзисторный приемник. Он тихонько шипел, потом снова послышалась морзянка, попищала секунд двадцать, затихла.
Я осторожно, не дыша, взял приемник, вынес его в столовую и поставил на стол. Никто уже не сидел, все сгрудились вокруг.
— Кто-нибудь знает морзянку? — огляделся я с надеждой.
— Дак это, — неуверенно сказал Парфеныч, — в молодости я баловался маленько, да вишь... давно больно, да и хреновый из меня вышел радист. Так, чуть-чуть понимал, если медленно. А ентот шпарит...
Да, «ентот» действительно работал на ключе профессионально, точки и тире сливались в непрерывную трель и понять что-либо казалось невозможным. Без специалиста не обойтись! Где только брать его, этого специалиста? Хотя есть же у нас специалист, и как раз примерно в этой области...
— Евгений Всеволодович, — сказал я, почти не споткнувшись на отчестве, — ты же у нас инженер беспроводной связи, кому, как не тебе, знать морзянку, это же хлеб твой.
— Увы! — развел руками «специалист». — «Спидолу» вашу разберу и соберу с закрытыми глазами, и даже работать будет, а вот морзянку... Когда-то в институте проходили, кажется, но мало ли что в жизни приходилось изучать, всего не упомнишь...
— Спасибо, утешил!.. Парфеныч, придется тебе напрягаться, вспоминать молодость. Круче тебя радиста не нашлось, так что выручай, родимый, расшифровывай...
— А он ведь помедленнее передает, — заметил Степаныч, — или мне померещилось? Звук что-то слабый стал, не слышно почти...
— Батарейки садятся, — подтвердил Николай-младший, выкрутив до отказа громкость. — Она, видать, давно включилась, вот батарейки и сели.
— Кто «она»?
— Да «Спидола» моя, кто же еще.
— Она что у тебя, сама включается?
— Бывает... Там переключатель барахлит, все собирался в ремонт отдать, да как-то не случилось.
— Да что же это такое, господи?! — простонала Ирка. — Ну почему у нас все так вот, наперекосяк?
Она упала на ближайший стул и разревелась. Костик бросился ее утешать, Ритка побежала за водой. Да, у женщин начинают сдавать нервы. Только этого нам для полного счастья и не хватало!..
— Найдутся у вас где-нибудь батарейки? — спросил я у Сергея.
— Да, в магазине были. Сейчас схожу, принесу. Николай Николаевич, какие там батарейки?
— Круглые, большие. Шесть штук.
Пока Сергей ходил за батарейками, все уныло расселись за столом. Ирку общими усилиями успокоили и она теперь лишь всхлипывала, утирая слезы.
Евгений негромко говорил о чем-то с Николаем-младшим, отведя его в сторонку. Николай пожимал плечами, разводил руками и выглядел то ли огорченным, то ли растерянным. Как надоели уже все эти сюрпризы, мочи нет! Сутки всего прошли, а кажется, что месяц, не меньше. Что они там обсуждают, какая подлянка опять на нас свалилась?
Я прислушался, но уловил лишь несколько смутно знакомых слов: частота, УКВ, гармоники... Что за гармоники такие? При чем здесь музыка?..
Евгений оставил Николая в одиночестве разводить руками и пожимать плечами и подошел ко мне.
— Приемник включен на средних волнах, — ответил он на мой молчаливый вопрос, — на этой частоте должен быть «Маяк». А вот морзянки никакой там быть не должно! Но «Маяка» нет, а морзянка есть. Вот так вот.
— Это плохо или хорошо? — спросил я.
— Это непонятно, — ответил Евгений, пошел на свое место и стал перебирать листочки.
Вернулся Сергей с батарейками. Николай суетливо вставил их в приемник и крутнул громкость. Опять зазвучала морзянка, на этот раз громко и отчетливо. Неведомый радист действительно передавал медленно, делая большие паузы между знаками.
Парфеныч взял у Ирины бумагу, ручку, подсел к приемнику и стал записывать, шевеля губами. Все опять сгрудились вокруг «Спидолы», лишь Анатолий пошел к дверям, на ходу доставая сигареты. Я вышел следом за ним, взял предложенную сигарету и кивнул на угрожающую надпись.
— Как бы на воздух не взлететь.
— Ничего, бог не выдаст — свинья не съест. Не бегать же каждый раз к трассе.
— Ну, не к трассе, конечно... хотя...
Я махнул рукой и закурил. Емкости с горючим довольно далеко, да и ветра нет совсем.
— Всеволодович-то с твоей подачи эту границу линией отчуждения называет? — спросил я между затяжками.
— С моей, — кивнул головой Анатолий, — был у нас разговор, обсуждали... А термин понравился. Да и какая, собственно, разница, как что называть, дело ведь не в терминах.
— Да не в терминах, конечно, — согласился я. — Просто звучит зловеще. Сразу вспоминается зона, сталкеры и прочая мутотень.
— Читал Стругацких?
— Фильм смотрел. Не понравился, между прочим: все затянуто, смутно, ни черта не понять.
— Тарковский — это на любителя. Книга интереснее, советую прочитать.
— Ага, сейчас, в библиотеку вот только сбегаю. А где тут ближайшая, не подскажешь?
Анатолий невесело усмехнулся, мы загасили сигареты и вернулись в столовую. Там вовсю кипела работа. Парфеныч расшифровывал, Евгений помогал, остальные перешептывались.
— Это, кажись, буква «з», — бормотал Парфеныч, — а можа, и не «з» вовсе. Не, это, ёк-макарёк, цифра опять, а цифры я... это... не очень.
— Да не цифра это, — возражал Евгений, — а буква «ч».
— Дык не получается, нет такого слова.
— Это не слово, а сокращение.
— Чего сокращение-то?
— Воинская часть, в.ч.
— Ага, вояки все же!
— Ну что, разобрались? — спросил я.
Евгений забрал у Парфеныча листок, подождал, пока все расселись.
— Все разобрать не удалось, Парфеныч не все напевы помнит, а я — тем более. Но общий смысл уловить можно. Получается примерно следующее: воинская часть номер какой-то — цифры мы вообще не помним — сигнал, код, опять цифры, координаты, снова цифры, необходима помощь, дислокация неизвестна. Потом еще что-то, но очень быстро, не разобрать ничего. Две минуты пауза — и повторяется тот же текст. Виктор Степанович предположил, что это вертолетчики, войска ПВО или что-то подобное. Передатчик маломощный, работает недалеко от нас, поэтому и слышно.
— Почему ты решил, что передатчик маломощный?
— Долго объяснять. Я покрутил настройку, морзянку больше нигде не слышно.
— Когда вы все это успели? — недоуменно спросил Анатолий. — Мы курили-то всего минуты три-четыре.
— Вас не было минут двадцать...
— Что?!! — я чуть не подпрыгнул на стуле. — Двадцать минут?!
Начали сверять часы. У нас четверых время совпадало, у «джиповцев» тоже. Решили провести эксперимент: засекли время, подошли к дверям, закурили, не выходя на улицу, повторили диалог, загасили сигареты. Получилось четыре с половиной минуты. Вышли на улицу, постояли молча четыре с половиной минуты, вернулись в столовую.
— Семнадцать минут тридцать четыре секунды, — хором сказали Евгений и Ритка.
Сверили часы. Время у всех совпадало.
— Вот уж действительно чертовщина! — крякнул Степаныч и пошел к дверям. — Вы, молодежь, вслух считайте погромче, а я на часы погляжу.
Я включил на часах секундомер и стал громко отсчитывать секунды. Через две минуты Степаныч вернулся.
— Все совпадает, через дверь хорошо слыхать. Секунда в секунду.
На улицу отправился я, считал Евгений. Ничего не произошло. Вышел Анатолий, считал я. Опять ничего не произошло. Вышли мы с Анатолием вдвоем. И сразу стало понятно, что ничего не понятно. Евгений отсчитал полторы минуты, на наших часах прошло сорок секунд. Мы, не спуская глаз с циферблатов, вернулись в столовую. Время у всех совпадало, а минута исчезла бесследно, как корова языком слизнула.
— На все воля твоя, Господи! — сказала Жанна и широко перекрестилась.
— Ты что, в бога веришь? — у Сергея отвисла челюсть.
— Да нет, — смутилась Жанна, — не верю. То есть раньше не верила. А сейчас не знаю... Но так ведь чокнуться можно!
— Вот и разделили... — хмыкнул Костик, — на объяснимые и необъяснимые...
— Ну что же, — прихлопнул ладонью по столу Евгений, — ничего страшного не произошло. Предлагаю признать случившееся логически необъяснимым и двигаться дальше. По крайней мере теперь мы знаем, что не одни в такой ситуации, воинская часть тоже нуждается в помощи и не может определить место дислокации. Кстати, это косвенно подтверждает реальность происходящего с нами.
Попробуем подойти с другого края и оттолкнуться от фактов, логически объяснимых. Например...
Тут Евгений Всеволодович наморщил лоб и надолго замолчал, постукивая себя по подбородку шариковой ручкой.
В столовой в который раз повисла тишина. Кто-то, и я в том числе, пытались найти пресловутые логически объяснимые факты. Кто-то с надеждой вглядывался в лица остальных. И чем дольше тянулась пауза, тем меньше оставалось надежды. Хоть она, надежда то есть, и умирает последней, но, судя по всему, пришел таки ее черед. Пациент скорее мертв, чем жив, как сказал бы Парфеныч. И я с ним солидарен. Увы и ах!

VII

В школе, классе в девятом, было у нас поветрие. Начало ему положили слова преподавателя физики о том, что все предметы (или объекты, не помню уже) делятся на твердые, жидкие и газообразные. С тех пор в нашей школе на любой вопрос типа «Какие бывают?..» следовал неизменный ответ: «... бывают разные: твердые, жидкие и газообразные».
Эта дурацкая присказка настолько прижилась, что и сами преподаватели (как, впрочем, и родители) заразились зловредным вирусом. Появилось громадное количество производных, зачастую совсем дурацких. Например, на вопрос: «Решил задачу по математике?» принято было отвечать: «Да газообразно!», то есть легко, без проблем. «Жидко» следовало понимать как «сложно, тяжело», а «твердый» — как «очень тяжелый, практически невозможный».
Дошло до того, что не только преподаватели и родители, но и мы сами с большим трудом улавливали смысл сказанного.
Первыми спохватились взрослые. Началась необъявленная война против словесного мусора. Если бы не эта война, глупое поветрие само бы сошло на нет: детям не свойственно постоянство, любая забава, даже самая забойная, быстро приедается.
Совсем другое дело — поступать наперекор взрослым. Это святое! Любые средства хороши, любые приемы позволены. Взаимовыручка, корпоративность, хитрость, изобретательность — все при деле!
Какое-то время война продолжалась с переменным успехом, в дневниках появились двойки по поведению, в школу вызывались родители, которые затем хватались за ремни и прочие средства воспитания... Школа стояла на ушах, как тогда модно было говорить.
Неизвестно, чем бы все закончилось, но тут в наш класс перевели из другой школы новенького. Ничего особенного, новенький как новенький: торчащие уши, средние умственные способности и такая же успеваемость. Он-то и прекратил войну, практически ничего для этого не делая. Не имея никакого понятия о перипетиях бушующей битвы, на вопрос: «Какие бывают времена года?», мимоходом заданный кем-то из преподавателей, он бесхитростно ответил: «Зима, лето, весна и эта... осень» — и великое противостояние закончилось, сначала в нашем классе, а затем и во всей школе.
Что произошло, почему все прекратилось?..  На эту тему можно было бы защитить не одну докторскую диссертацию, написать массу сочинений на тему «Роль личности в истории».
Недавно я случайно встретил этого новенького, с которым мы благополучно закончили школу и даже одно время дружили, на улице. Он встрече обрадовался, затащил меня в ближайший кафюшник, мы приняли по сто, поболтали о том, о сем. И вдруг выяснилось, что он и понятия не имел о своей роли в той истории, более того — вообще о ней (об истории то есть) не слышал. Хотя другие однокашники при слове «газообразный» хмыкали и мечтательно закатывали глаза: да, славные были времена, есть о чем вспомнить.
Именно эту историю я вспомнил, глядя на задумавшегося Евгения Всеволодовича.
— Факты бывают разные, — заметил я с самым глубокомысленным видом, на какой был способен, — твердые, жидкие и газообразные.
И зловещая пауза закончилась. Кто-то недоумевал, кто-то смеялся, Ритка постучала пальцем сначала мне по лбу, потом по столу, недвусмысленно давая понять, что она думает о моих умственных способностях. Не было истерик, не было отчаяния, куда-то сгинула глухая безнадега, которая минуту назад была готова обрушиться и похоронить нас под обломками. Гора родила мышь!
Степаныч переглянулся с Парфенычем и оба посмотрели на меня весьма одобрительно, я в ответ скромно потупил взгляд.
— Газообразные — это хорошо, это вдохновляет, — ехидно откликнулся Костик. — Маэстры играют туш, женщины бросают в воздух чепчики. Общее ликование. Апофеоз, одним словом. Ответь же, о бледнолицый брат мой, что мне делать с моими часами? Может, выбросить за ненужностью? Или подарить кому-нибудь, например...
— Не будь занудой, — одернула его Ирка.
Занудой Костик быть не желал, поэтому быстренько заткнулся, чмокнул Ирку в щечку, сложил, как примерный ученик, руки на столе и выжидательно огляделся, давая понять, что он завсегда готов послушать людей умных и знающих. Но никто не спешил признавать себя таковым, поэтому отдуваться опять пришлось Евгению.
— Бог с ним, со временем, — махнул он рукой, — со временем выясним и про время... во сказанул!.. есть же факты отрадные, пусть и не совсем понятные. Вес вон не сходился, а сейчас сходится...
— Медведицы опять появились, — согласно кивнул головой Степаныч.
— ...и Медведицы опять по... погоди, какие Медведицы?
— Созвездия такие, — терпеливо пояснил Степаныч, — Малая Медведица и Большая Медведица.
— А их что, не было, что ли?
— Сначала не было, а теперь есть.
— Зашибись! — Евгений почесал затылок и подозрительно оглядел всех по очереди. — А еще чего не было?
Я посмотрел на Анатолия. Он слегка пожал плечами: тебе, мол, и карты в руки.
— Много чего не было, — вздохнул я. — «Кирпича» на дороге не было, а потом появился. Я сам не видел, но Анатолий утверждает, что «кирпич» основательный, на бетонном основании...
— Основательное такое основание, — хихикнула Ритка.
— А шибко умных филологов прошу заткнуть уши. Ну вот, сбился с мысли...
Я свирепо глянул на Ирку, которая уже готова была высказаться в том смысле, что сбиться можно с того, что имеешь, а если... и так далее, подождал, пока она перестанет ехидно улыбаться, и продолжил:
— Так вот, «кирпича» (это такой дорожный знак, если кто не знает) не было, а потом он появился. А вот здоровенный валун, на котором запросто разместилось четыре человека, совсем наоборот — испарился. Раньше была река, а теперь не стало. Зато появилась железнодорожная станция, вернее, часть станции. С подъездными путями, которые никуда не ведут. А в другом месте река была, а потом исчезла. Большая такая река, полноводная. Я уж не говорю о том, что исчезло все, что раньше находилось за линией отчуждения, как вы ее называете: деревня, дорога, кемпинг и прочее.
Я посмотрел на Евгения, который быстро писал, конспектируя мое выступление, на Ирку, внимающую мне с открытым ртом, на нахохлившегося Степаныча и развел руками.
— Да много чего появилось и исчезло! Мне кажется, не это сейчас важно. Можно вывихнуть мозги и ничего внятного не придумать. Важно другое: никто не пострадал. Джип врезался в гору (или в КамАЗ) на скорости больше ста километров — и все целехоньки. Николай Николаевич висел в воздухе и не падал, хотя должен был упасть.  У Парфеныча ни трактор пополам не разрезало, ни телегу. Тракторист жив, люди в телеге, надо полагать, тоже.
Кто бы там не забавлялся со временем, горами и дорогами, будь то инопланетяне, барабашки или сам господь бог, они (или он, или оно) стараются не причинить вреда людям. Да и не только людям, я думаю: мы же походили вдоль линии с одной стороны и с другой, и нигде не видели ни зайцев, перерезанных пополам, ни птиц, ни вообще какого-нибудь покалеченного зверья. Что скажешь, Степаныч?
— Зверь в лесу есть, и зайца видел, и пичуги разные, но все целые. Только это... ну, не доказывает ничего. Можа, оно и так, а можа... побожиться не могу, сам не видел.
— Зато я могу побожиться, — горячо возразил Николай Николаевич, — чем угодно могу поклясться: если бы свалился вниз, разбился бы вдребезги. Там же высота была, как... и скалы внизу...
— Если я правильно поняла, — Вероника смотрела с сомнением, — ты предлагаешь не ломать голову над тем, что и почему происходит.
— Вот именно!
— А что же тогда?
— А ничего! Жить. Исследовать территорию. Искать вертолетчиков, или кто они там. Готовиться к зиме.
— К зиме?! До зимы еще... Мы что же, всю жизнь здесь жить будем?
— Если сейчас не будем готовиться, то зимой от голода и холода мы вымрем. Как мамонты. Конечно, если через пять минут или через день все встанет на свои места, мы просто сядем в машины и поедем дальше. А если нет? Не сидеть же, сложа руки.
— Вы, молодежь, как хотите, — угрюмо сказал Степаныч, — а я пойду искать сына. До зимы я в любом случае управлюсь, здесь же недалече. Возьму провианту, сколько найдется, и потихонечку потопаю. Все одно места надо исследовать, можа, там дорога продолжается или еще что, вот я и подамся. Ежели убежусь... убедюсь... в общем, ежели пойму, что толку нет, то тогда сюда возвернусь, и тогда я весь ваш. Уж не серчайте...
— Да что уж серчать-то, все правильно, — поддержал Виталий. — Только одного я тебя не отпущу, мало ли что, ногу там подвернешь, а помочь некому будет. Так что я с тобой пойду. И не отнекивайся!
— А МАЗ как же?
— Да что ему сделается, МАЗу? На запчасти растащить — и то некому.
— А ежели все наладится? Мы уйдем, а тут дорога появится. И что, назад топать? Санька один две машины не укатит. А так ты фуру отцепишь, развернешься да на кемпинг подашься.
— Так-то оно так, — Виталий нерешительно почесал в затылке, — только одному-то никак не сподручно, всякое может случиться.
— И все, разговор закончен, — подвел черту Степаныч. — Пойду один. А ты здесь побудешь, подсобишь.
— Ну хорошо, — не сдавался Виталий, — не меня, так, может, кого другого возьмешь в напарники?
— А кого? Все вроде при деле. Опять же при машинах. Сергей безлошадный, так он здесь нужен, и места знает, и заправку свою, и вообще... Все, закончили!
И пришлось Виталию согласиться, против логики не попрешь. Мужики действительно все при деле да при машинах. И потом: кто же сам согласится оставить жену (ну, или подругу) на произвол судьбы и подастся неведомо куда неведомо зачем? Степанычу надо, спору нет, а нам зачем? Он про этот нюанс умолчал, но все и так всё понимали.
Разговор перешел на темы более насущные: что сейчас надо сделать, что можно на потом оставить. Все усиленно пытались привыкнуть к мысли, что жить в ближайшее время предстоит здесь, на этой заправке. Надежды надеждами, но жить надо сейчас, сегодня: есть, пить, спать и так далее. А небольшое здание на такое количество людей явно не было рассчитано.
В конце концов был составлен некий план действий на ближайшее время: начать строительство жилой пристройки, способной выдержать зиму, расчистить завал и добраться до складов, посетить остатки деревни на предмет поиска огородов и прочих возможных источников пропитания, отыскать вертолетчиков.
По последнему пункту разгорелся спор. С одной стороны, вертолет нужен позарез, на машинах по горам не полазишь, трактор тоже не панацея, а пешком далеко ли уйдешь? С другой стороны, как справедливо заметила Ритка, мы не Иваны-царевичи, чтобы пойти туда, не знаю куда, и найти то, не знаю что.
Решили поиски не организовывать, а разжечь невдалеке от заправки костер побольше да подымнее. Парфеныч уверенно пообещал такой столб дыма, что из Красноярска видно будет, если, конечно, Красноярск остался на том месте, где он был раньше.
Сергей, Жанна, Николай и женская половина нашей компании отправились уточнять всякие хозяйственные нюансы типа наличия душа, на чем и в чем готовить еду и так далее. Костик увязался с ними, Николай Николаевич вышел подышать воздухом, Санька пошел проверить машины. В столовой остались Степаныч с Виталием да я с «джиповцами» и притулившимся в сторонке Парфенычем.
— Ты когда собираешься идти-то? — спросил Виталий у Степаныча.
— Сегодня уже дело к вечеру, да и приготовиться надо, — вяло ответил тот. — Завтра с утра подамся.
— До конца дороги я вас подброшу, — Евгений оторвался от листков бумаги, — а дальше уж сами. Одному неуютно, слов нет, но... сами понимаете...
— Да что вы меня хороните? — рассердился Степаныч. — Что я, девка красная? И не в таких передрягах бывать приходилось... Меня другое волнует, — Степаныч огляделся и продолжил, — пока женщин нету, обмозговать хотелось бы. Вы все люди молодые, не чета нам с Парфенычем. Это мы уже и обойтись можем, не тот возраст, чтобы кобелиться...
— Ну почему же, — хмыкнул Парфеныч, — я еще очень даже ничего, как говорят некоторые дамы супротивного полу.
— Я тоже не монах, — отмахнулся Степаныч, — да не об том речь. Ладно, ежели эта катавасия недолго продлится. А ежели нет? Как бы вам из-за баб не передраться. Мне уже приходилось такое видеть, в молодости. Страшная это штука!
— Мы же люди интеллигентные, не зэки в зоне, — усмехнулся Анатолий, — как-нибудь разберемся без поножовщины.
— Ну-ну, интеллигенты... Приходилось мне и интеллигентов повидать... бывших... Так они хуже зэков, опаснее. Не в обиду сказано, никого не имел в виду. Не хочу тока, чтобы эта проблема потом вылезла, а вы к ней готовы не были.
— А вы что предлагаете? Да и вообще, что можно предложить в такой ситуации? График составить? Так вон Юрий мне первый глотку перегрызет за жену свою.
— Перегрызу! — охотно пообещал я.
— Да ничего я не предлагаю! — махнул рукой Степаныч. — Просто... Ежели бы вы знали, как быстро и незаметно для себя человек превращается в скотину. Кто из вас может за себя поручиться?
— Если ничего не изменится, — вмешался Евгений, — у нас будет предостаточно возможностей оскотиниться и кроме этой. В конце концов, женщины — это не вода. И даже не еда. Можно и обойтись.
— Э-э, не скажи! — не согласился Степаныч. — Впрочем, вам виднее... Дай бог, конечно! Если от безделья не будете маяться, можа, и обойдется.
— Какое уж тут безделье? — хмыкнул Анатолий. — Дел невпроворот! Юра, можно тебя на пару слов?
Ну вот, началось! Ничего хорошего от такого начала ждать не приходилось, но я без слов встал и подался к выходу, краем глаза заметив, что Евгений даже не сделал попытки подняться из-за стола. Один на один шансы у меня неплохие. Вряд ли придется драться, вроде не из-за чего, но тем не менее...
Мы вышли на улицу. Анатолий огляделся, никого, кроме маячившего невдалеке Саньки, не заметил и предложил:
— Пойдем, прогуляемся. Разговор есть небольшой. Только отойдем подальше, не хочу, чтобы нам мешали.
Я согласно кивнул. Проходя мимо «Нивы», открыл дверцу, достал карабин и повесил на плечо. Анатолий усмехнулся, но ничего не сказал. Мы перешли трассу и стали спускаться вниз по склону.
Некоторое время шли молча. Вышли на поляну, Анатолий кивнул на ствол поваленного дерева и достал сигареты. Присели, закурили.
— Ты, надеюсь, не против меня вооружился? — Анатолий кивнул на прислоненный к дереву карабин. — Отношения выяснять я не собираюсь. Да и нет у нас никаких отношений, которые нужно было бы выяснять: с твоей женой у меня ничего не было, просто поговорили.
— Я же сказал, что ревнив в меру, — ответил я. — А карабин... Тайга, мало ли что... Ты хотел поговорить. Я слушаю.
Анатолий отбросил сигарету, посмотрел на вьющийся дымок, встал и затоптал окурок.
— Пожар нам совсем уж ни к чему, — сказал он, глядя на меня сверху вниз. Я промолчал. — Понимаю, мое поведение кажется тебе весьма странным. На то есть причина. Очень веская причина! — Я опять промолчал: хотел поговорить, так говори, а не тяни кота за хвост. — Получилось так, что я представляю для вас опасность. Для всех вас. Короче: у меня СПИД. Такие вот дела.
Да, это был удар! Такое мне в голову как-то не приходило. СПИД — это плохо, это даже хуже, чем плохо. Любая неосторожная рана, любой случайный контакт... То-то он шарахнулся от Ритки. И руку не подает.
— А Лена? — вырвалось у меня непроизвольно.
— Нет, там все нормально, мы проверяли.
— Как же ты залетел-то?
— Это долгая история. И неинтересная.
— А что, мы куда-нибудь торопимся?
— Я не хочу об этом говорить, пойми ты! Скажу только, что меня заразили. Намеренно. И хватит об этом!
— Извини... — я снова закурил. — Больно все неожиданно. А остальные как, в курсе?
— Да, остальные в курсе. Я имею в виду нашу компанию.
Мы помолчали. Ситуация была безвыходной, это понимал я, это понимал и Анатолий, иначе бы он не начинал этого разговора.
— Я не могу подвергать вас всех смертельному риску, — сказал наконец Анатолий. — Раз уж так все сложилось... и карабин кстати...
Я не сразу сообразил, что он имеет в виду, а когда сообразил, то совсем растерялся.
— Ты что, сдурел?! Не дам я тебе карабин! Кончай пороть горячку, придумаем что-нибудь.
— Я сам не смогу, пробовал уже. И наши не смогут. Поэтому я прошу тебя...
— Ты совсем охренел! Ваши не смогут, а я что, зверюга какая? Ты башкой-то своей подумай! Тоже мне, нашел монстра!.. И вообще, кончай паниковать. Безвыходных ситуаций не бывает!
— Бывают, еще как бывают! — Анатолий вздохнул и, ссутулившись, сел на ствол. Вроде бы и рядом, а рукой не достать. Бережется, вернее, меня бережет. — Я уже все обдумал на сто рядов. Здесь оставаться мне никак нельзя. За всем ведь не уследишь. И за всеми. Дружок твой приревнует меня к своей красавице и съездит по зубам. И все! Это ведь такая зараза...
— Но стреляться тоже... Стой! — я вдруг отчетливо вспомнил нашу первую встречу и у меня перехватило дыхание. — Ты же... ты же Ритке руку поцеловал. Ты же знал, знал, и все равно... да я тебя!..
Карабин сам оказался у меня в руках, я озверело дергал затвор, но он не поддавался.
— С предохранителя сними, — услышал я и опомнился.
Анатолий сидел, не делая попыток подняться, не глядя на меня. Просто сидел и ждал.
— Ты что, специально? Все рассчитал и специально так сделал, чтобы мне потом... чтобы я... Ну ты и сволочь! Ну ты и скотина!
— Не говори глупости. Я же не знал, что все так обернется. Да и не целовал я ей руку.
— Как же не целовал? — я повертел в руках карабин, прислонил его к дереву и сел. — Как же не целовал, если она потом десять минут руку платком оттирала?
— Да, она говорила, — Анатолий невесело усмехнулся. — Сильно я ей не понравился, очень сильно. Только не целовал я ей руку, сделал вид... Это ее больше всего и задело. Она потом извинилась.
— С какой это стати ей извиняться перед тобой?
— У тебя прекрасная жена, — Анатолий вздохнул и встал. — Ты ее, может, и не достоин вовсе.
— Не надо меня дразнить, все равно ничего не получится.
— Значит, не поможешь?
— Нет! И тебе не советую. Не хочешь оставаться здесь — иди со Степанычем, одному ему действительно неуютно будет в тайге.
— Степаныч мне тоже не враг. Чем он хуже вас?
— Ну, я не знаю... один иди. Набери тоже продуктов да иди в другую сторону, через гору эту чертову. Или тайги боишься?
— Да нет, тайги я не боюсь. А потом что?
— Ну, знаешь!.. Потом будет потом, до него еще дожить надо. Выйдешь к людям, посмотришь... А не выйдешь, возвращайся сюда, что-нибудь придумаем. Построим тебе келью, будешь святым Анатолием-великомучеником. Тьфу ты, блин, извини, конечно, это я не со зла, вырвалось просто.
— На заправку мне возвращаться нельзя, Лена поймет все, истерику устроит. Она уже наверное заметила, что меня нет, бегает, ищет...
— У вас с ней серьезно?
— Было серьезно, собирались пожениться, а сейчас... Худо ей! И бросить меня не хочет, любит, и остаться боится. Извелась вся. Виду старается не подавать, а сама вся на нервах. Ладно хоть Евгений Всеволодович ее поддерживает, и морально, и материально.
— Слушай, что ты его на вы называешь всю дорогу?
— Я его уважаю! — твердо сказал Анатолий и посмотрел на меня укоризненно. — Ты же его не знаешь совсем, зачем судишь поспешно?
— Да первого раза хватило. Между прочим, он ведь так и не извинился.
— Да не мелочись ты! Всеволодович меня вытащил. Денег не пожалел, риска не побоялся. Деньги, между прочим, очень большие. У него, кроме этого джипа, практически ничего и не осталось. А то, что хамил при встрече... Вздрюченные мы все, да и водитель на «Ниве», которая нас помяла, наглый сильно был. Вот он и завелся. Да и... с волками жить... сам знаешь.
— Что делать-то будем?
— Пожалуй, пойду я, как ты и посоветовал. А там видно будет.
— Что, вот так и пойдешь, без ничего?
— Почему «без ничего»? Кое-что у меня есть, а больше и не надо, — Анатолий снял с плеча сумку, на которую я как-то не обратил внимания. — Спички, нож, немного консервов...
— Так ты, выходит, заранее готовился? А зачем же весь этот спектакль?
— Это не спектакль. Просто я был готов и к такому развитию событий. Не верилось, что у тебя рука поднимется застрелить человека.
— А если бы поднялась?
— У вас одной проблемой стало бы меньше, а мои проблемы кончились бы все. Все и сразу! Да что об этом...
— Так что, решил идти?
— Решил. Сейчас и пойду. Одна просьба... Сигарет у тебя много?
— С собой полторы пачки.
— Не поделишься?
— Что ты как ребенок, в самом деле? Забирай все. Могу сходить на заправку, принести еще.
— Не надо, этих хватит. Я вообще-то мало курю, собирался бросать.
— А кто не собирался... Карабин возьмешь?
— Нет, не люблю.
— Помрешь ведь с голоду, надолго ли консервов хватит. Возьми, пригодится.
— На кого мне с карабином охотиться? Зайду к складам этим, может, там что найду. Лене передай... передай, что она свободна.
— Дурак ты, Толя! Нужна ей такая свобода...
— Я дурак, но ты все же передай. Все, прощай.
— Лучше «до свидания». Руку подашь?
— А не боишься?
— Нет! — ответил я твердо, пожал протянутую руку, постоял, глядя вслед ушедшему Анатолию, пока не затих хруст валежника под его ногами, закинул карабин за плечо и пошел вверх по склону. Назад. К своим.
На душе было муторно. Оттого, что чуть не застрелил человека. Оттого, что оказался невольно причастен к этой драме, и ничего не мог сделать, и чувствовал себя скотиной. Оттого, что боялся, очень боялся пожать руку человеку, который ничего плохого мне не сделал. И оттого, что все же пожал. Хотелось курить. Я сунул руку в карман, но обнаружил там лишь зажигалку.
Вот и первые потери. Почему-то я был уверен, что Анатолий не вернется. Может быть, я ошибался. А если все же вернется? Буду ли я ему рад? Вопрос!..
На заправке царила суматоха. Первой меня увидела Лена, подбежала, остановилась в двух шагах. Губы у нее дрожали, глаза были в слезах, по лицу грязными пятнами растеклась тушь.
— Где он? Что ты с ним сделал? — спросила она тихо, так тихо, что я еле расслышал.
— Лена, успокойся. Ничего я с ним не сделал, он жив и... — я хотел сказать «здоров», но осекся.
— Где он? — Лена заметила мою запинку и все поняла. — Он ушел? Что он сказал?
— Да, он ушел. А сказал... сказал, что ты свободна.
— Дурак, какой же он дурак! Зачем мне его свобода, зачем? — слезы текли по ее щекам, оставляя дорожки в разводах туши, она их не вытирала, а лишь повторяла: «Зачем, зачем?»
Что я ей мог сказать? Что он сам так решил, что другого выхода не было, что так будет лучше, и ей, и ему? А будет ли лучше? Я стоял и молчал, глядя на плачущую девушку, которой я ничем, совсем ничем не мог помочь. Что за проклятая жизнь, почему в ней все так погано устроено?
Вероника с Жанной увели рыдаюшую Лену в столовую. Ритка смотрела на меня так, будто я в чем-то сильно-сильно провинился. Костик ничего не понимал, но вопросы задавать не решался. Евгений Всеволодович выглядел сильно постаревшим, ссутулился, в глаза упорно не смотрел.
— Покажи карабин, — сказал он нерешительно.
— Да вы офанарели оба! — я снял карабин с плеча, кинул его в «Ниву» и запер дверцу. — Вы что, белены объелись?
— Покажи, — вдруг поддержала Евгения Ритка.
— Ты... — я задохнулся, закашлялся, вытер выступившие слезы. — Ты мне не веришь... мне... За что, Рита, за что?
— Покажи, — повторила она и протянула руку.
Я достал ключи от «Нивы», швырнул их на капот джипа, обошел Ритку с Костиком и пошел в столовую. В ушах звенело, в голове вертелась дурацкая фраза: «И ты, Брут?», повторяясь снова и снова.
Столько лет вместе, столько пережито, и хорошего, и плохого. И никогда, ни разу за все эти годы, я не усомнился в чувствах. Ни в ее, ни в своих.
И ты, Брут?
Что произошло, что случилось? Откуда это свалилось на нас? Как же она теперь будет смотреть мне в глаза? А я? Разве я смогу забыть этот взгляд, эту требовательно протянутую руку, руку, которая так часто ласкала меня, разгоняя грусть или хандру? За что, Ритка, за что меня так, больно, несправедливо?
И ты, Брут?
Что-то спрашивал Степаныч, о чем-то тараторил Николай-младший, что-то бубнил догнавший меня Костик — я не слышал, не понимал, не воспринимал. Что-то оборвалось внутри, оборвалось и падало, падало..
И ты, Брут? И ты, Брут? И ты...


КРУГ ВТОРОЙ

I

— У тебя других кассет нету? — с некоторой надеждой в голосе спросила Ирка. — У Ободзинского, конечно, классный голос, но...
Я резко затормозил, свернул на обочину и оглянулся. Ирка и Костик сидели с одинаково открытыми ртами и обалделыми взглядами. Негромко работал мотор, из динамиков лился классный голос Ободзинского, светило солнце. Я выключил магнитофон и включил радио. «Маяк» на привычном месте отсутствовал, радио молчало на всех волнах.
Ритка посмотрела на меня, на Костика с Иркой, оглянулась вокруг.
— Что это было? — спросила она хрипло.
— Почему в прошедшем времени? — я упорно глядел на Ритку, а она так же упорно смотрела вперед, на дорогу. — Радио не работает. А на часах... на часах сейчас два часа семь минут.
— Жми! — истошно зашептал очнувшийся Костик. — Жми на всю катушку, может проскочим. Да гони же, черт, время идет!
И я погнал. На всю катушку и на всю железку. Визжала резина на поворотах, машина кренилась, готовая вот-вот перевернуться, но я гнал и гнал, ни о чем не думая, слившись с рулем и педалями. Промелькнула за­правка с одиноким «жигуленком». Дальше, дальше!.. На трассе пусто, ни встречных, ни попутных.
Когда трасса уперлась в гору и ехать стало некуда, я остановил машину, заглушил двигатель и выбрался из кабины. Руки дрожали, сигарета горчила, перед глазами струилась и струилась осевая линия. Прокатились, блин!
Из «Нивы» постепенно выбрались остальные. Костик шипел ругательства, зло пнул ни в чем не повинное колесо, плюнул, огляделся и побрел к горе. Я молча присоединился, Ирка с Риткой остались около машины.
«Кирпича» на дороге я не заметил, валуна тоже не было. А вот гора была, и гора, похоже, та же самая. Костик поднялся по склону, побродил там, спустился.
— То ли снова появилась та же самая, — хмуро сказал он, — то ли не исчезала совсем. Как думаешь?
— А какая разница?
— Да никакой, в общем. Интересно просто.
— Нету тут ни хрена интересного! Поехали на за­правку, встречать джип.
— А почему ты так уверен?..
— Да ни в чем я не уверен! Радио вон не работает. На часах вчерашнее число. На душе погано, будто кошки нагадили. Вот и все, в чем я уверен. Да и то не очень...
Помолчали. Костик смотрел под ноги, пинал камешки. Потом оглянулся на две сиротливые фигурки около «Нивы», покашлял, прочищая горло.
— Слушай, не в обиду... — он искоса глянул на меня и тут же отвел глаза, — что у вас там с Риткой произошло, я так и не понял?
— Да я, если честно, и сам не понял. Что-то накатило. И на нее, и на меня. А может, и не накатило... Черт его знает! Бред какой-то...
— Ты это... плюнь, — Костик запинался, заикался и вообще чувствовал себя неуютно, — не бери в голову. Мало ли что бывает... фигня это все... Мы вон с Иркой тоже, бывает... и ничего! Плюнь, ей-богу!
— На все плевать — слюны не хватит! Ладно, хорош сюсюкать, поехали на заправку. Тут ловить все равно нечего, дороги нет и не предвидится. Поехали!
Я пошел к машине, Костик нехотя побрел за мной.
Ритка с Иркой о чем-то спорили, но при нашем приближении замолчали. Смотрели настороженно, без надежды.
— Об чем речь, дамы? — я попытался отключиться от непонятного, смутного прошлого. — Опять, небось, мужикам своим косточки перемываете?
— Вам перемоешь, как же! — Ирка слабо улыбнулась. — Что делать-то будем?
— А что тут можно сделать? Моя лошадка по таким горкам скакать не обучена, так что поехали назад, на заправку. Там моя деревня, там мой дом родной...
Я подождал, пока все заберутся в машину, выбросил в канаву потухший окурок, в последний раз окинул взглядом злополучную гору, завел мотор, развернулся и не торопясь поехал назад, в сторону АЗС. А куда, собственно, торопиться?
Из-за поворота выскочил знакомый джип. Евгений Всеволодович тоже жал на всю катушку. Я помигал ему фарами, но останавливаться не стал: и так догонят, место встречи изменить нельзя. Джип мигнул стоп-сигналами, но тоже не остановился. Понятное дело: лучше один раз увидеть...
Доехали без приключений. На заправке нас встречали, не как дорогих гостей, конечно, но тем не менее... Николай-младший пожимал плечами, разводил руками и бормотал нечто невразумительное. Цицероны в его речи соседствовали с Эзопами, Минотаврами и Эсхилами, и все были не в струю. Сергей молча пожал нам с Костиком руки, вздохнул и от комментариев воздержался. Жанна слегка всплакнула на плече у Ирки и потащила всех в столовую. Опять в столовую?! Ну ее в баню, не хочу в столовую, хочу подышать воздухом...
Женщины в сопровождении бормочущего Николая удалились, а мы втроем остались около «Нивы», оглядываясь и прислушиваясь. Первым молчание нарушил Сергей.
— Сначала вы промчались как угорелые, потом джип промелькнул, — сообщил он без энтузиазма, — а вот МАЗов пока не слышно. Может, и не приедут?
— МАЗы, может, и не приедут, — так же вяло ответил я, — а джип скоро вернется. Дороги нет. Гора, мать ее так!
— Опять, значит? — вздлохнул Сергей. — Да мы, в общем, так и поняли: света нет, радио не работает... Николай сбегал весы проверить...
— Ну и как?
— Нормально все. Если бы еще горы не было...
— Хорошо бы! — согласился я. — Костик, ты помоложе, слух у тебя получше. В каком ухе гудит?
— В правом, — буркнул Костик, прислушиваясь. — МАЗы едут.
Из-за поворота вывернул тягач, дымя и взревывая, преодолел подъем, дотащился до заправки и остановился, зашипев тормозами. Замолчал мотор, открылась дверца и на дорогу выпрыгнул Санька. Он обошел вокруг машины, попинал колеса и только после этого направился к нам, вытирая руки ветошью. Сдержанно поздоровались.
— А где Степаныч с Виталием? — спросил я.
— А нету Степаныча, — ответил Санька и покрутил головой. — Пока я соображал, что к чему, вертел головой и слюни пускал, он такой вираж заложил, что... мне так до пенсии не научиться. Развернулся, короче, и рванул назад.
— И что, успел? — не поверил Костик.
— А как ты думал?! — гордо ответил Санька. — Успел! Степаныч — он такой! На моих глазах все и случилось. И Степаныч пропал, и дорога. Я и разворачиваться не стал. Постучал головой об руль, хряпнул кулаком по панели, поматерился да и поехал сюда. А что вас мало так, — Санька огляделся, — где джип?
— Джип скоро подъедет. Поехали полюбоваться горами. Мы уже налюбовались, теперь их черед. А «Беларусь» только завтра должен прибыть. Хотя кто его знает, может, сегодня приедет, не станет телегу искать.
— А что вы такие уверенные? — хмыкнул Санька. — Степаныч вон успел вернуться. Может, и Парфеныч со своей телегой до деревни доберется нормально. А может, деревня как стояла, так и стоит себе преспокойненько. И вообще: у всех все нормально, одни мы такие богом обиженные. Может такое быть?
— Вряд ли, — не согласился Костик, — радио же не работает. И гора на месте, вернее, не на месте. Ты же приехал, почему бы и Парфенычу не приехать? И джип приехал, никуда не делся. А если ты такой умный, то возьми да растолкуй...
— Хорош фигней заниматься, — перебил я их. — Что толку гадать, кто приедет, кто не приедет, что случится, чем сердце успокоится... Поживем — увидим! Пойдем лучше посмотрим, куда там наши женщины запропастились.
— Вы идите, если хотите, — Санька сунул руки в карманы и отвернулся, — а я здесь постою, подожду...
Я взял упирающегося Костика за рукав и потянул в сторону столовой.
— Что ты прицепился к нему? — сказал я, когда мы отошли на несколько шагов. — Оставь парня в покое. Муторно человеку, не видишь, что ли? Один ведь совсем остался, пусть оклемается немного.
— Эка невидаль, — буркнул Костик, но упираться перестал, — мы вон тоже...
Тут он сообразил, что мы-то как раз не «тоже», и дальше шел молча.
Столы в столовой были еще не сдвинуты, за одним из них сидела вся компания, Николай крутил настройку своего приемника, остальные прислушивались.
— Что слышно с большой земли? — спросил я.
Никто даже не улыбнулся. Судя по лицам, ничего слышно не было, и народ потихоньку стал сомневаться в существовании этой самой большой земли.
— Николай Николаевич, — не унимался я, — как насчет пожевать чего-нибудь? Остались еще консервы с прошлого раза?
— Консервы-то остались, — встрепенулся Николай, — кое-что закончилось, правда, компоты не все остались, но пока хватает. Горячего вот только, — он развел руками, — сами понимаете... Можно, конечно, костерок развести где-нибудь в сторонке...
— Да не надо никакого костра, — отмахнулся я. — Так чего-нибудь, на скорую руку. Или подождем остальных? Джип, наверное, вот-вот подъедет...
— Давайте столы сдвинем, — предложила Ритка, — да накроем. Хлеб надо порезать, консервы открыть, по мелочам кое-что...
Возражать никто не стал. Сдвинули столы, расставили стулья в расчете на двенадцать человек. Николай обнаружил свои запасы целыми и нетронутыми, в полном ассортименте. Что же тогда мы ели и пили вчера и позавчера? Или не было никакого вчера и позавчера? Ехали мы, значит, ехали себе, никого не трогали, а тут вдруг совершенно неожиданно — бабах! — приснился всем одинаковый сон. Всем четверым. Хотя почему четверым? Как минимум восьмерым! Бред, конечно...
Сны снятся быстро, то есть время во сне идет гораздо быстрее, чем в жизни, за пять минут можно фильм посмотреть, проверено и доказано. Ну, пусть не пять минут, пусть две. Даже полторы. За полторы минуты можно столько раз кувыркнуться с обрыва...
Допустим, мы остановились — и тут нас сморил сон. Всех сразу. Невероятно, но предположим. И снился всем одинаковый сон. Впрочем, может, и не одинаковый, надо будет остальных пораспросить, что кто помнит об этих двух днях. Нет, все равно ерунда! А как же Санька, Сергей с Жанной, все остальные? Да и гора эта чертова, она же опять дорогу перекрыла. Что же, нам опять тот же сон снится? Или старый продолжается?
Тем временем стол накрыли как смогли. Джип решили не ждать, обедать без них. Крикнули Саньке, но он лишь вяло отмахнулся.
Импровизированный обед прошел вяло, говорить не хотелось. Я все же попытался провести блицопрос на тему «кто что помнит». Некоторые расхождения были. Например, Сергей с Жанной никакого Николая Николаевича с карабином в упор не помнили, в то время как Николай-младший, повар то есть, помнил его прекрасно. Санька был абсолютно уверен, что парадом командовал я, а Евгений Всеволодович помалкивал в тряпочку и вообще производил впечатление человека недалекого и грубого. Но в основном все совпадало. Никаких новых мыслей не родилось, все разводили руками, пожимали плечами и вообще демонстрировали полнейшее недоумение. Николая больше всего удивляло наличие продуктов, ранее съеденных.
Обед закончился, со стола прибрали, посуду помыли (в смысле выкинули пустые консервные банки), а джип все не появлялся. Возникло предположение, что горы больше нет и они беспрепятственно поехали дальше. Ирка с Костиком выскочили из-за стола и побежали собирать вещи, только у дверей сообразив, что никакие вещи собирать не нужно, все вещи лежат в машине. Ритка отнеслась к этому предположению без особого энтузиазма, мы с Санькой вообще попытались отмахнуться, но народ в лице Костика и Ирки бил копытом и рвался в бой. Пришлось, на всякий случай попрощавшись с остальными, грузиться в «Ниву» и ехать на разведку.
Гора была на месте, «кирпича» по-прежнему не было, как и валуна на дороге. Джип стоял почти уткнувшись бампером в гору, Евгений с Анатолием бродили по склону, а Вероника с Леной сидели на заднем сиденье и даже не попытались выйти при  нашем появлении. Пока мы выбирались из «Нивы», подошел Анатолий и протянул мне руку. Я замешкался, лихорадочно пытаясь сообразить, как поступить: уклониться от рукопожатия или все же рискнуть. Анатолий нервно засмеялся.
— Не дрейфь, командир, я не заразный, — сказал он, напряженно всматриваясь в мое лицо.
— Да я вообще-то не из пужливых, — ответил я, пожимая протянутую руку, — если ты помнишь, конечно. А как же?..
— А никак! — перебил меня Анатолий, пожимая руку Костику, который следил за нашим разговором с явным недоумением. Ну да, он же не в курсе. — И сейчас никак, и раньше тоже.
— Что, на публику играл? — усмехнулся я. — А на хрена, собственно?
— Ты поосторожнее со словами, — набычился Анатолий, — а то ведь можно запросто в глаз заработать.
— Ну, в глаз — это дело нехитрое, — примиряюще сказал я, заметив, что Костик повернулся чуть боком к Анатолию и напружинился, — это мы и сами можем. Только дела так не делаются, согласись. Сначала одно говорил, теперь другое. Значит, или тогда врал, или сейчас. Или я что-то не понимаю?
Анатолий заметил маневры Костика, оглянулся на Евгения, который шел в нашу сторону, но был еще на приличном расстоянии, и поднял руки.
— Пощади, доблестный идальго дон Драбадан, — дурашливо пропел он, обращаясь к Костику, — не корысти ради, а токмо волею пославшей мя... кто там мя в последний раз посылал-то?
— У классика это была жена... или супруга, не помню уже, — я тоже посмотрел на приближающегося Евгения и вспомнил оплеуху, которую тот отвесил бедному Николаю Николаевичу, — но супруги у тебя пока нет, насколько я знаю, и посылал тебя кто-то другой. И это был не медвежонок. И не мы с Костиком. А, Костик?
— Какой медвежонок? — растерялся Костик и опустил руку.
Мы с Анатолием переглянулись и почти синхронно пожали плечами. Я, например, представления не имею, откуда этот медвежонок взялся, то ли из анекдота, то ли из мультфильма.
— Ну ни хрена себе дела, — Евгений хорохорился, но выглядел растерянным, — я имею в виду, что ситуация непонятная. Здорово, мужики! — Повторилась процедура рукопожатий. — Да, и это... в прошлый раз, короче, мы малость погорячились, так вы... ну... не в обиду, короче. Заметано?
— Да заметано, чего уж там, — ответил я, глядя на Евгения с удивлением: так складно вчера говорил, а сегодня опять на феню перешел. — А что вы тут сидите? Мы уже пообедать успели, вас не дождавшись. Или надеетесь на своем джипе через гору перевалить?
— Ага, блин, уедешь тут! — Евгений махнул рукой в сторону джипа. — У баб наших крыша поехала, в натуре. Ленка совсем сбрендила, ключи забрала и из машины не вылезает. Никуда, говорит, не поеду, лучше тут сдохну. Не слушает никого, Толику чуть глаза не выцарапала: ты мне, говорит, здоровый нужен. А что, ваши тоже бастуют? Не подошли даже...
Я оглянулся. Ритка с Иркой стояли около «Нивы», каждая со своей стороны, и, похоже, готовы были в любой момент запрыгнуть в машину и захлопнуть дверцы. На мои призывные жесты они никак не отреагировали. Костик пошел выяснять настроения, а я решил все же продолжить разговор и повернулся к Евгению.
— Какие проблемы? — напирал тот. — Им что, за падло с нами поздороваться?
— Жоржик, перестань, — вмешалась незаметно подошедшая Вероника, — что ты опять глотку дерешь? Доцентом ты мне куда больше нравился, такой милый мальчик, просто паинька...
— Да пошли вы!.. — Евгений плюнул, достал сигареты и пошел к джипу, ожесточенно чиркая зажигалкой.
— Евгений Всеволодович, кончай бузить, — окликнула его Вероника, но он не обернулся, дошел до машины и сел на водительское сиденье.
— Ника, что ты его подкалываешь? — недовольно спросил Анатолий. — Ему и так тошно, да ты еще...
— Смотрите-ка, тошно ему, — огрызнулась Вероника. — А мне не тошно? Не знаю, как вам, — обратилась она к подошедшим Ритке и Ирине, — а мне как-то не очень понравилось быть сорокалетней старухой.
— А как же?.. — недоуменно забухтел Костик. — Вы же сами... а что, не сорок два? А сколько?
— Мне тридцать один, — холодно ответила Вероника. — Тридцать один год два месяца и семь дней. И ни днем больше!
— Но вы же сами... все...
— Да знаю, что сами, — всплеснула руками Вероника и вдруг всхлипнула, — Бред какой-то! Дурной сон. Что к чему? Сорок два года, это надо же... и СПИД этот дурацкий...
— Ка-какой СПИД? — обалдело переспросил Костик, но Вероника его не слушала:
— Как сдурели все, — частила она, сглатывая окончания слов, — такую ахинею несли, вспомнить страшно. Как наваждение какое-то... Жоржик — кандидат наук, со смеху лопнуть можно... У Толика СПИД... одуреть... И ведь все правда было, — она оглядела нас лихорадочно блестящими глазами, — мы все так и считали. И я так считала! Как я за Толика переживала, с ума сойти!.. Знала, что нет у него никакого СПИДа, и Жоржик не кандидат... знала ведь, но как-то... забыла, что ли... Как такое может быть, а? Ни в жизнь бы не поверила!..
Вероника дрожащими пальцами достала сигарету, закурила, жадно затянулась несколько раз, потом вдруг засмеялась.
— Но Жоржик-то, Жоржик, — толкнула она в плечо Анатолия, — орел, ей-богу орел. Откуда он слова такие знает, я просто обалдела. А ему ведь нравилось...
Анатолий отобрал у сникшей Вероники сигарету, пару раз затянулся и затоптал окурок.
— Ничего не понимаю! — Ритка помотала головой и требовательно посмотрела на Анатолия. — Что все это значит? Вы всё наврали? Зачем?
— Да ничего мы не наврали, — вздохнула Вероника, — все по правде было. То есть не было, конечно, но мы-то считали, что так и есть! Стала бы я себе года добавлять... И Толик тоже... зачем ему этот СПИД?
— Ну, Толик-то, допустим, не прогадал, — жестко сказала Ритка, по-прежнему глядя на Анатолия.
И тут я увидел настоящее чудо: Анатолий густо покраснел, даже уши у него стали пунцовыми.
— Я не специально, клянусь! — тихо сказал он.
— А могу я спросить, о чем, собственно, речь, — мне абсолютно не понравились эти двусмысленности, — или я здесь уже совсем лишний? Мне уже можно встряхнуть рогами и пойти пощипать травку? Или как?
— Я ведь говорил... — начал Анатолий.
— Ты много чего говорил, — перебил я его, — а теперь выясняется, что все это брехня. Почему я тебе должен верить?
— Ну хорошо, мне ты не веришь. Поверь своей жене.
— А моя жена обещала мне что-то объяснить, а вместо этого элементарно предала меня. Вот так вот, походя, не...
— Юрка, перестань, — вцепилась в меня Ирина, — опомнись. Что ты говоришь? Ты думаешь, что говоришь-то? Костик, да скажи ты ему! Рита, не молчи! Юрка, да перестаньте же вы, в самом деле. Я с ума сейчас сойду с вами! Что вы сами себе нервы рвете? Да пожалейте вы себя, господи!
Ирка разревелась, продолжая цепляться за мою руку. Костик топтался рядом, не зная, что делать, как успокоить, что сказать. Глядя на Ирку, заревела и Вероника. В конце концов к ним присоединилась и Ритка. Плачущая троица в сопровождении мечущегося Костика удалилась к «Ниве». Я дернулся за ними, но Анатолий удержал меня за руку.
— Пусть поплачут, им легче будет.
Я развернулся, чтобы от души съездить по его наглой роже — и тут наваждение спало. Рожа у него была вовсе не наглая, скорее виноватая. Да и не рожа вовсе... Что я на него окрысился, в самом деле? Ничего он мне плохого не сделал, если разобраться. И с Риткой у них ничего не было, не тот случай. Мужья, конечно, о своих рогах узнают последними, если вообще узнают, но это точно не тот случай. Что же я тогда так завелся? Неправильно все как-то, не должно быть так. Что же такое происходит?
От машины бежал Евгений, размахивая монтировкой и нещадно матерясь. Но, не добежав несколько метров, он перешел на шаг, а потом и вовсе остановился. Повертел в руках монтировку, словно удивляясь, откуда она взялась, отбросил ее в сторону, вытер ладони о джинсы и подошел к нам.
— Что за хрень, в натуре? — поинтересовался он довольно миролюбиво. — Кто Нику обидел?
— Твою Нику обидишь, как же, — успокоил его Анатолий. — Она сама кого угодно обидеть может.
— А какого... чего они ревут?
— Нервы ни к черту, вот и ревут, — Анатолий достал сигареты, мы закурили. — За эти дни всем досталось, а бабы — народ слабый, сырость быстро разводят. Ничего, проревутся — потом меньше психовать будут. Как там Ленка?
— Да вроде успокоилась малость, ревет сидит.
— Это называется «успокоилась»? — хмыкнул я.
— Ты ее до этого не видел...
— А я ее вообще сегодня еще не видел.
— Вот и не лезь, — хмуро посоветовал Евгений, — сами как-нибудь разберемся. Ты б сходил, побазарил с ней, — он повернулся к Анатолию, — что ж мы здесь, до ночи загорать будем?
— Да ходил уже, — отмахнулся Анатолий, — толку-то... Пусть вон лучше Юрий Батькович сходит, может, она его послушает.
— Ему-то она точно глаза выцарапает.
— А я-то при чем? — возмутился я. — Что я такого сделал, чтобы мне глаза выцарапывать?
— А кто с карабином выпендривался, я, что ли? — недобро ощерился Евгений.
— Да кончайте вы! — вмешался Анатолий. — Там вообще какая-то чертовщина была, ежу понятно. Юр, сходи, поговори.
— Ну уж нет, сами разбирайтесь. Мне мои глаза еще пригодятся. Пусть Ирина с Риткой сходят, против них-то она точно ничего не имеет.
— Их самих валерьянкой отпаивать надо.
— Да нет, не похоже, — оглянулся я на «Ниву», — лица рисуют, значит, проревелись уже. Пойдем, переговорим с ними.
Плакучее трио действительно немного оклемалось. Не улыбались, конечно, но уже и не ревели. После недол­гого обсуждения Ирка с Риткой пошли уговаривать Лену ехать на заправку, а Вероника коротко рассказала о том, что происходило с ними. Впрочем, ничего особенного не происходило, все так же, как и у нас: неожиданно оказались на дороге в джипе. Евгений от неожиданности завилял, чуть не свалился с дороги. Остановились, похлопали глазами и рванули вперед, надеясь проскочить. Но не проскочили...
Потом у Лены началась истерика, она забрала ключ зажигания и так вцепилась в сиденье, что даже общими усилиями ее не удалось извлечь из машины. При этом она дико кричала, что не хочет снова сходить с ума и нам этого не позволит.
— Ее, конечно, можно понять, — Вероника нервно мяла сигарету, — ни с того, ни с сего жених вдруг заболел, да не чем-нибудь, а СПИДом. Слушайте, — она обернулась к Анатолию с Евгением, — а кто первый ляпнул про СПИД?
— Да никто не ляпнул, — пожал плечами Анатолий. — Когда около горы очухались, как-то так получилось... Мы с Евгением Всеволодовичем уже голову поломали над этим. Когда с «Нивой» разбирались — ничего такого не было. И руку твоей жене, — Анатолий посмотрел на меня, — я действительно поцеловал, только ничего предосудительного в этом не вижу. А когда «Нива» сюда подъехала, Ленка уже смотрела на меня как на живого покойника, да и ты, Ника, шарахалась от меня.
— Ничего я не шарахалась, — поежилась Вероника.
— А с чего вы такие уверенные, — задал я вопрос, который уже давно вертелся в голове, — что тогда была неправда, а сейчас правда?
— Ты пургу не гони, — набычился Евгений, — и на понт не бери, зубы обломаешь. Будут тут всякие...
— Жоржик, заткнись! — одернула его Вероника.
— Мы ведь прекрасно помним, что прошлый раз сначала ничего не было, — доказывал мне Анатолий, — а только потом началась эта белиберда.
— Но когда эта самая белиберда началась, вы же были уверены, что все это правда, — упорно гнул я свою линию, — причем все четверо. Ты же сам мне доказывал, что не поцеловал руку, а только сделал вид. Выходит, врал как сивый мерин?
— Слушай, ты!.. — начал было Евгений, но Вероника опять его одернула. Анатолий молчал.
— Ну так что, врал или нет? — напирал я.
— Нет, не врал, — нехотя ответил Анатолий.
— Почему же вы так уверены, что сейчас все правда? А может, в этот раз белиберда началась сразу после того, как вы оказались на шоссе? Вы все думаете, что ты не болен, а на самом деле... Может такое быть?
Все молчали, даже Евгений не пытался выразить свое негодование, сопел молча.
— И как теперь быть? — спросила наконец Вероника, ни к кому конкретно не обращаясь. Никто и не ответил, разумеется. — Что остальным-то говорить будем?
«Остальные» тем временем вышли из-за джипа и направились в нашу сторону. Лена не упиралась, шла сама.
— Как я Ленке скажу? — ужаснулась Вероника. — Жоржик, давай ты, а?
— Щас, разбежался! — огрызнулся Евге... хотя какой он Евгений, одно слово — Жоржик! — Да и что говорить-то? Мало ли что можно выдумать... Может, и у меня сифилис какой-нибудь? Нет у Толяна никакого СПИДа — и нечего баки забивать!
— А если есть? — наседала Вероника. — Толик, ты извини, конечно, но... сам понимаешь...
Жоржик в сердцах плюнул, помахал кулаком, открыл рот, но что сказать, так и не придумал, махнул рукой и отвернулся. Подошли Ирка с Риткой и Лена, которая шмыгала носом, но уже не ревела и вообще выглядела лучше, чем можно было ожидать. Вероника толкнула в бок Жоржика, но тот демонстративно сунул руки в карманы, по-прежнему глядя в сторону. Анатолий, покусывая нижнюю губу, мельком глянул на подошедшую Лену и уставился в землю. Я вообще сделал вид, что меня здесь как бы и нет совсем, дышу воздухом, любуюсь видами и никого не трогаю.
Лена сдержанно поздоровалась и подозрительно оглядела всех по очереди. Наш вид ей, надо полагать, сильно не понравился.
— Что еще случилось? — спросила она прерывающимся голосом. — Толик, что случилось? Ну, говори же!
— Да ничего не случилось, — фальшиво ответил Анатолий. — Гора вон только стоит, а так ничего...
— Не ври! — почти закричала Лена.
— Ничего страшного, — решил вмещаться я. — Так, повздорили немного... До мордобоя дело не дошло — и то ладно.
— Жоржик психанул, за железяки хвататься начал, — поддержала меня Вероника.
Надо же, заметила. Ни Ирка с Риткой, ни Лена на валяющуюся монтировку не обратили никакого внимания: мало ли железок валяется, за всеми не уследишь.
— За какие еще железяки? — Жоржик удивленно посмотрел на Веронику, потом вспомнил и даже как бы устыдился. — А, так я это... колесо хотел... а тут, блин...
— Надо на заправку ехать, — я уводил разговор в сторону от щекотливой темы, — здесь ловить нечего, дороги нет и не предвидится. Мы уже пообедали, вам тоже не помешает перекусить. Потом мозговать будем, может, проклюнется что-нибудь.
— А если у нас там опять крыша у всех поедет? — глаза у Лены вновь наполнились слезами.
— Теперь-то мы знаем, что такое возможно, — бодро импровизировал я, — будем следить друг за другом, контролировать ситуацию. Из любого безвыходного положения есть как минимум два выхода, так что... будем искать. А здесь точно делать нечего, до морковкина заговенья можно ждать — и ничего не дождаться. Вы как хотите, а мы поехали.
Я посмотрел на своих, подмигнул Костику, который как вошел в ступор после известия о СПИДе, так до сих пор и не выбрался из него, повернулся и пошел к машине. «Джиповцы», в конце концов, не малые дети, сами решат, как им поступать. Пусть сидят здесь, если хотят, их проблемы. У нас забот меньше будет. Жоржик-доцент — это одно, а просто Жоржик — совсем другое! Кто знает, сколько Вероника сможет его сдерживать. Только рукопашной нам сейчас и не хватает для полного счастья, стенка на стенку.
Обернулся я только дойдя до «Нивы», и то как бы случайно. «Наши» сплоченными рядами и колоннами направлялись к машине, а «ихние» стояли то ли в задумчивости, то ли в растерянности. Погрузились молча, в дороге тоже не разговаривали, переваривали услышанное. А подумать было о чем!
То, что горы дорогу перебегают и реки меняют русла, а также различные заморочки со временем и звездами, — все это было непонятно, тревожно, пугающе и т. д. и т. п., но воспринималось отстраненно, как нечто внешнее, не имеющее непосредственного отношения к нам лично. Сейчас все представлялось несколько в ином свете, поскольку выяснилось, что изменяется не только то, что вокруг нас, — изменяемся мы сами! И изменяемся, к сожалению, не в лучшую сторону. Хотя как сказать...
Костик, готовый любому встречному заехать в глаз за то, что тот косо глянул на Ирку, — явление привычное, для нас во всяком случае. Да и Николай, пострадавший ни за что ни про что, стал опасливо обходить Костика стороной, но и только: ну, ревнует человек, шибко ревнует, так ведь подружка того стоит, да и вообще... Я, закатив сцену ревности, тоже никого особо не шокировал, да что там — никто этой сцены и не заметил. Кроме наших. И Костик, и Ирка, да и Ритка, знавшие меня не первый год, были как минимум сильно удивлены. А я так просто был в шоке! Откуда что взялось?!
А вот Жоржику, надо признать, чудеса в прошлой серии пошли очень даже на пользу. Как и Веронике, впрочем. Про Анатолия с Леной что-то конкретное сказать пока сложно: Лена и в прошлый раз больше молчала, чем говорила, а Анатолий как был филологом, так, похоже, и остался. Ирка с Костиком никаких неожиданных сюрпризов не преподнесли ни в прошлый раз, ни сейчас. Получается, что неизвестная сила (или силы, или явление природы, или барабашки с пришельцами, или...) воздействует избирательно, по какому-то непонятному принципу, а может, вовсе без принципа. Как с этим бороться, и можно ли вообще бороться — непонятно...
Доехали без приключений. «Беларусь» не появился, второй МАЗ тоже. Санька ковырялся в моторе, услышав двигатель «Нивы», опустил кабину и, вытирая руки ветошью, неторопливо пошел в нашу сторону. Ирка с Риткой сделали ему ручкой, но дожидаться не стали, направились в сторону столовой. Костик сначала пошел с ними, потом передумал и вернулся. Подошел Санька.
— Что одни приехали? — спросил он. — Куда джип подевался, проехал никак?
— Да нет, никуда они не проехали, — ответил я, — там стоят, думу думают. Приедут, некуда им деваться.
— Да я по ним не шибко скучаю, — хмыкнул Санька, — просто интересно. Гора-то стоит?
— Стоит...
— Там пожевать есть что-нибудь, — Санька сунул ветошь в карман ветровки, — а то у меня в машине голяк, припасы у Степаныча были.
— Тебя же звали, — буркнул Костик, — что не пошел? Сходи в столовую, покормят, с голоду не дадут помереть.
Санька оглянулся на дорогу, постоял в нерешительности, потом вздохнул и пошел в сторону столовой. Я пошел было за ним, но Костик придержал меня за руку.
— Слушай, — начал он нерешительно, — когда мы к горе подъезжали первый раз, не тогда первый раз, а сегодня, мне показалось, что впереди КамАЗ мелькнул. Или мне и впрямь показалось?
— Глазастый ты наш, — похлопал я Костика по плечу. — Нет, не показалось тебе, ехал там КамАЗ. С рефрижератором. Синего цвета, между прочим. Я его тоже мельком видел, но похоже, что тот же самый, в который джип прошлый раз въехал. И что из того?
— А черт его знает! — огрызнулся Костик. — Может, все как-то с этим КамАЗом связано: тот раз он был, и сейчас тоже...
— Тоже, тоже... — передразнил я Костика. — Мы тоже прошлый раз были, может, это мы виноваты? И джип был, и МАЗ Санькин...
— Но КамАЗ-то именно в этот момент был...
— Джип тоже именно в этот момент.
— Это в прошлый раз, — упорствовал Костик, — а в этот раз джипа не было. А КамАЗ был. И точнехонько в это время.
— Откуда ты знаешь, что точнехонько?
— Видел. Там два поворота. После первого просвет виден был, значит, горы не было. А после второго поворота просвета не было, а была гора. И КамАЗ как раз в это время там мелькал. Вот я и подумал...
— Тоже мне, Цицерон, — вспомнил я зело начитанного Николая. — Может, конечно, и есть какая-то связь, а может, просто совпадение. КамАЗ как КамАЗ, ничего особенного. Может, это и не тот вовсе. Далеко же было, я и разглядеть-то его...
— Тихо! — вдруг прервал меня Костик. — Слышишь, мотор гудит?
— Жоржик проголодался, — я прислушался. — Хотя нет, гудит с другой стороны. И на джип не похоже. Что за ерунда? Неужели дорога появилась? Давай к трассе!..
Мы рысцой потрусили к шоссе. Рев двигателя нарастал. Вскоре стало слышно, что двигателей два, а нет один. Из-за поворота вывернул знакомый МАЗ, за ним второй, с полуприцепом. Первый, не сбавляя хода, стал объезжать Санькину машину. Мы рванули во всю прыть, но Степаныч (уже было видно, что за рулем именно он) принял вправо и остановился. Второй МАЗ тоже зашипел тормозами и пристроился следом за Санькиным. Степаныч еще из кабины помахал нам рукой.
— Здорово, молодежь, — сказал он, выпрыгнув из кабины и пожимая нам руки. — Вот и опять довелось свидеться. Санька-то где?
— Санька? — я оглянулся на заправку. — Да вон, сюда скачет. Ходил обедать. Вас все ждал, да проголодался. Какими судьбами? Вы же вроде успели проскочить.
— Как то есть проскочить? — удивленно переспросил подошедший Виталий. — А наши где?
— Какие «наши»? — теперь удивился я.
— Ну как же, — улыбка медленно погасла на его лице. — Перед нами же ехали... Мы минут на пятнадцать всего задержались, запаску ставили.
— Не было никого, — пожал я плечами, — вы вот только, да Санька. Джип еще, но он у горы остался.
— Так... Опять, значит, — Степаныч пожал руку подбежавшему Саньке и кивнул на парня лет двадцати пяти, скромно стоящего в сторонке. — Знакомьтесь: мой старший, Василий. — Рука у Василия была крепкая, смотрел он открыто, глазами не вилял. — На колу мочало, начинай сначала... Где ж наши-то?
— А вы как проехали? — спросил я.
— Да нормально проехали, как всегда.
Слева нарастал шум мотора. Из-за поворота вырулил джип. Явление третье: те же и Жоржик.

II

Живет себе где-нибудь в глухой деревне  некий человек, и звать его, допустим, Иван. Родители его ласково называют Ванятка, в школе сверстники кличут просто Ванька, время от времени колотят. Подрастает этот Ванятка, родителям помогает, сено косит, за скотиной ухаживает, грядки полет, дрова колет и прочее.
Закончив школу, работает он, к примеру, скотником. Или пастухом. Обычный парень, деревенщина, с трудом осиливший букварь и пару книжек. Жить бы ему в деревне и жить, пасти своих коров, щипать девок за те места, за какие их положено щипать, но тут нежданно война грянула. И идет наш Иван на эту войну. Может быть, он и не горит яростным желанием отомстить супостату за кровь и разорение, постоять за обиженных да униженных, просто все пошли — и он пошел.
Воюет так же неторопливо, как до этого пас коров: скажут стрелять — стреляет, скажут землю копать — копает, дело привычное. Серенький, незаметный, никаких тебе орденов и медалей, никакого геройства. И вдруг идет и закрывает грудью амбразуру дзота, спасая свой отряд (или взвод, или роту) от неминуемой погибели. А друзья-однополчане, хлебавшие с ним похлебку из одного котелка, курившие одну цигарку на двоих да подтрунивавшие над Ванькой-увальнем, диву даются: откуда у лапотника деревенского взялись эти отвага, мужество, бесстрашие, готовность к самопожертвованию?
И вот уже он не Ванька без фамилии-отчества, а Иван Петров, народный герой и образец для подражания. О нем пишут книги и снимают фильмы, в которых он размышляет во время боя: если не я, то кто же? что стоит одна его жизнь по сравнению с десятками жизней? не в этом ли его священный долг перед Родиной?..
А спроси героя Ивана Петрова за две секунды до подвига: зачем ты это делаешь, для чего? — он и ответить не сумеет, пожмет плечами: «Дык это... стреляет же, гад... пулей его не взять, а последнюю гранату старшина забрал, да ить отседова и не докинешь...»
И ломают потом голову историки да социологи, ищут истоки, корни и первопричины подвига в детстве и юности героя. А никаких истоков и первопричин нет! Окажись на месте Петрова какой-нибудь неприметный Сидоров или Ахмед Кызыл-оглы, они могли бы сделать то же самое. А иному бывалому вояке, кавалеру пяти орденов и десяти медалей, и в голову бы не пришло, что можно пойти и лечь грудью на амбразуру. Так что же, он, выходит, трус? А Иван Петров — герой и храбрец? Да ни черта подобного! Просто так карта легла, так обстоятельства сложились...
Есть ведь масса примеров противоположных. В школе он отличник и активист, медалист и гордость школы, в институте — комсорг, профорг и прочие «орг», душа компании. За слабого заступится, сильного не убоится, последнюю рубаху снимет и нуждающемуся отдаст без рассуждений и сожалений.
А через год-другой, глядишь, он в банде какой-нибудь за главаря, режет, грабит и насилует. Откуда что взялось? Не те книги читал, не те фильмы смотрел? С детства мечтал бандюгой заделаться, да скрывал до поры? Опять же, ни черта подобного! Так легла карта...
В любом человеке намешано столько, что он и сам не знает, что от себя ожидать в той или иной ситуации. Конечно, каждому лестно про себя думать, что уж я-то в любой передряге человеком останусь, уж меня-то никакие обстоятельства не сломят. Многие так и остаются всю жизнь порядочными, добрыми и правильными. Но думается мне, что им просто повезло, судьба, раскладывающая пасьянсы и выбрасывающая тузы и двойки, элементарно обошла их стороной. Карты легли именно так. А если бы по иному — кто знает, кто знает...
И за примерами далеко ходить не надо: если бы сообразил я карабин с предохранителя снять, смог бы застрелить Анатолия? Очень даже может быть!.. Можно сколько угодно кивать на все эти чудеса и бить себя кулаком в грудь, но суть дела от этого не меняется.
Взять того же Жоржика... Какой он на самом деле? Отмороженый хам? Или кандидат наук и доцент? Видели мы его в обеих ипостасях, и смотрелся он вполне естественно. А в этот раз на заправку за рулем джипа приехал человек смутно знакомый, еще не Евгений Всеволодович, но уже и не Жоржик. Умом и красноречием не блистал, но и пальцы веером не гнул, почти не матерился и со Степанычем поздоровался весьма дружелюбно, как со старым знакомым. Что, опять чертовщина и мистика? Или просто человек сделал выводы? Поди пойми!..
Меня, во всяком случае, очередная трансформация Жоржика вполне устраивала. Не скажу, чтобы гора с плеч свалилась, но одной заботой меньше — и то ладно.
Вероника тоже посматривала на своего Жоржика с явным одобрением, видно было невооруженным взглядом, что таким он ей нравился больше. Вот и чудненько, флаг им, как говорится, в руки и барабан на шею!
Сейчас меня больше интересовали Анатолий с Леной. Их отношения явно не складывались. Нет, они не ругались, не шарахались друг от друга, все выглядело мирно и интеллигентно. Однако некий холодок чувствовался. И нетрудно было догадаться, где собака порылась: история со СПИДом не забылась, обоих точил червячок сомнений. И не только их! Все, кто был в курсе, чувствовали себя не в своей тарелке. Вслух об этом не говорилось, но все и так было ясно как божий день.
Я прокручивал в голове варианты, тщетно пытаясь найти выход — выхода не было! Никакие слова, никакие действия не могли ни подтвердить, ни опровергнуть подозрения. Анатолий, видимо, тоже это понимал, от людей не шарахался, но и непосредственных контактов старался избегать.
Между тем жизнь на заправке потихоньку входила в прежнюю колею: после того, как вновь прибывшие отобедали, все собрались за импровизированным круглым столом и стали думать думу. Но сначала выслушали историю Степаныча. А история была удивительная и в то же время незатейливая.
Оказавшись вновь в кабине МАЗа на трассе, Степаныч, ни секунды не раздумывая, крутанул руль, развернулся и погнал назад, в сторону кемпинга. И ничего удивительного по дороге не заметил! Без приключений доехали до кемпинга, ничего не рассказывая остальным, отправили их догонять Саньку, а сами занялись ремонтом колеса. Поставили запаску и, не задерживаясь, поехали следом за своими. Ехали, опять же, без приключений до тех пор, пока не уперлись в санькин МАЗ. Вот и вся история! Ничего необычного, если не принимать во внимание тот факт, что два МАЗа испарились бесследно. Степаныч клялся и божился, что никаких своротов на этом участке трассы нет, сплошные обрывы с одной стороны и горы с другой. Достали карту, но никаких деталей на ней не разглядели, масштаб не тот. Лично я Степанычу верил больше чем карте, да и сам не помнил ни единого места между кемпингом и заправкой, где можно было бы свернуть с трассы.
Как только Степаныч с Виталием заявили, что проехали к нам нормально, почти у всех появилось страстное желание проверить, как обстоят дела с другой стороны, не там, где гора. Если МАЗы проехали, может, и остальные смогут проскочить. Все мы (разумеется, за исключением Сергея с Жанной и Николая) ехали в город, но это мелочи, главное — вырваться из этого заколдованного места.
Жоржик с Вероникой без долгих рассуждений оседлали джип и умчались. До их возвращения разговор протекал вяло, никаких новых идей или соображений не было ни у кого, в основном уточняли детали и сравнивали впечатления, попутно информируя Василия обо всем, что у нас тут творилось в эти дни. Василий, для которого наши слова звучали как гром с ясного неба, не побоюсь банального сравнения, вел себя вполне пристойно: не стучал себя кулаком в грудь, не кричал, что все мы тут обалдели и с ума посходили, но и не сидел с открытым ртом, развесив уши, что-то уточнял, переспрашивал. Одним словом, яблоня от яблока... или как там?.. короче, вполне достойный молодой человек.
Остатки возможного недоверия развеяли вернувшиеся Вероника с Жоржиком: дорога кончалась, как я понял из их объяснений, на том же месте, дальше был лес, и никаких встречных-поперечных машин им по пути не встретилось. Куда делись два МАЗа и как Степаныч с сыном умудрились доехать таки до нас — так и осталось загадкой. Ну, одной загадкой больше, одной меньше... снявши голову... и прочее такое...
В дальнейшем процесс «думанья думы» заключался в том, что все выдвигали идеи, от самых банальных до самых безумных, потом опять же все хором эти идеи обдумывали, обсуждали и приходили к заключению: а что, в принципе может быть и такое, чем черт не шутит, когда бог почивает. В результате было предложено десятка полтора версий, из них не была отвергнута ни одна (!) — то ли фантазия у нас оказалась небогатой, то ли реальность превзошла фантазию.
До вечера больше ничего не произошло. Парфеныч не появился, вертолеты не летали, радио молчало. Жоржик загорелся было проверить, а на месте ли склады с останками железнодорожной ветки, но Анатолий безапелляционно заявил, что проехать туда можно лишь на «Беларусе», и то лишь в том случае, если за рулем будет Парфеныч. Жоржик распустил хвост веером, заколошматил себя кулаком в грудь, завел джип и уехал.
Вернулся он пешком минут через пятнадцать, виновато помахивая облезлыми остатками хвоста, без единого возражения выслушал все, что сочли возможным сообщить ему Вероника с Леной (Ирка с Риткой при этом краснели, отводили взгляды, а потом и вовсе вышли на улицу), сел на свое место и пригорюнился.
— Пойдем, что ли, джип вызволять? — беззлобно предложил Анатолий.
Степаныч с готовность поднялся из-за стола, но Жоржик вяло махнул рукой и пригорюнился еще больше.
— Там даже «Беларусь» не поможет, — пояснил он. — Как это Парфеныч проехал по такой... по такому?..
— Может, ты не туда поехал? — спросил Виталий.
— Как же не туда, если по следам ехал.
— По каким следам? — удивился Анатолий.
— По тракторным, по каким же еще!..
— Откуда же там следы, если Парфеныч еще не приезжал?
— Ты же сам с ним ездил, — огрызнулся Жоржик. — Забыл, что ли?
— Это было тогда, в первый раз, — сбавил обороты Анатолий. — А в этот раз «Беларусь» еще не приезжал, может, он и вовсе не приедет, как же я мог с ним ездить? 
— Ой, не морочь мне голову, — отмахнулся Жоржик. — Следы там есть, я по ним ехал, пока не засадил свою ласточку по самые дверцы. Вот же странная вещь, — повернулся он к Степанычу, — кругом камни сплошные, ям никаких нету, а машина увязла так, что еле-еле дверцу открыл, думал, в окошко придется вылезать.
Степаныч молча пожал плечами, дескать, всякое в жизни случается, видали мы и не такое. Санька стал рассказывать обычную в таких случаях шоферскую байку, как ехали они там-то и там-то с тем-то и тем-то, а тут... и т. д. Народ слушал, в нужных местах понимающе покачивая головой и вставляя соответствующие реплики. Я огляделся.
Женская половина нашего общества, включая Жанну, куда-то разбрелась. Костика тоже не было видно. Николай участия в общей беседе не принимал, он крутил ручку настройки своей «Спидолы» и прислушивался. Почувствовав мой взгляд, он поднял голову, отрицательно покачал головой и виновато улыбнулся. Чудак!
В столовой сидеть мне наскучило и я решил прогуляться, а заодно посмотреть, куда подевались остальные. Долго искать их не пришлось, все были в магазине, изучали ассортимент. Мне стало любопытно, что может заинтересовать женщин в магазине запчастей.
Оказалось, что кроме запчастей на полках отыскалось довольно много хозяйственно-бытовой мелочевки, которую я не заметил при первом посещении, от полотен для ножовок по металлу до пластмассовых тазиков. А в углу стоял совсем уж неожиданный для такого маленького магазинчика новенький двигатель ВАЗ-2106, до боли родной, изученный мною вдоль и поперек. Жанна заметила мой интерес и подошла.
— Это мы по заказу привезли, — пояснила она. — Парфеныч попросил. Сережка привез, а «шестерка» у Парфеныча сгорела.
— Как сгорела?
— Совсем сгорела, — засмеялась Жанна. — Проводка замкнула, говорят. Ночью в гараже и загорелась. Пока спохватились, и машина сгорела, и гараж. Теперь вот стоит у нас мотор, место занимает.
— И давно стоит?
— Да нет, дня четыре. А что?
— Просто интересуюсь. У меня на «Ниве» такой же, только старше вашего лет на пятнадцать. Воюю с ним помаленьку.
— А вы берите у нас этот, — неожиданно предложила Жанна. — Будет у вас новый мотор и воевать не придется.
— Ага, берите, — хмыкнул я. — Этот двигатель чуть ли не дороже всей моей «Нивы» стоит. На какие шиши? Хорошо бы, конечно, но...
— А что, это идея, — поддержал Жанну подошедший Сергей. — Парфенычу двигатель точно не нужен.
— Так у вас же у самих «шестерка», — вспомнил я. — Вот себе и поставьте.
— Нашей «жучке» чуть больше года, — отмахнулся Сергей. — Двигатель только-только прикатался, что же я его менять буду? Нет, это точно идея! Бери, не сомневайся.
— Слушай, не топтай больную мозоль, — взмолился я. — Нет у нас таких денег, нет. И не предвидится в ближайшее время. От получки до получки бы дотянуть, какие уж тут моторы!
— Так не нужны же никакие деньги!
— Как это не нужны? — обалдело переспросил я. — У вас что, папа миллионер и вы занимаетесь благотворительностью помаленьку? Не похоже как-то...
— Да нет же! — еще больше воодушевился Сергей. — Сам прикинь: мы ставим двигатель на твою «Ниву» и ждем. Если ничего не происходит, деньги нам как бы и ни к чему вовсе, что на них покупать? Если опять все повторится, то будет у тебя новый двигатель и в магазине тоже.
— Не понял...
— Что же тут непонятного? — втолковывал Сергей уже не только мне, все остальные тоже заинтересовались нашим разговором. — Консервы у Николая съели, а они снова появились. И от голода, между прочим, никто не помер. Значит, и мотор появится. А если на «Ниве» старый мотор останется, значит, на повезло тебе. В любом случае ты ничего не теряешь.
— А если все наладится, а двигатель у вас не появится? — упорствовал я.
— Ну, оформим тебе документы — и езжай на здоровье!
— А деньги? — вскричал я.
— Вот заладил: деньги, деньги... — рассердился Сергей. — Оплачено все давно, Парфеныч же заплатил заранее.
— Значит, Парфенычу отдавать надо будет.
— Парфенычу все давно отдали, он себе машину новую купил.
— Кто отдал? И когда? Сами же сказали: четыре дня двигатель стоит.
— А машина сгорела почти две недели назад. Короче, берешь или нет?
— Беру! — брякнул я. — Только я так и не понял...
— А я и сам не понял, — признался Сергей. — Парфеныч приехал на новом УАЗике, сказал, что двигатель ему не нужен, машина якобы сгорела, с движком, дескать, делай что хочешь, а деньги ему тоже не нужны.
— Так не бывает! — убежденно сказал я.
— Я ему то же самое сказал, — хмыкнул Сергей. — А он хитро так посмотрел и говорит: бывает и не такое, но реже. И уехал. Так что бери двигатель и пользуйся. Парфенычу при случае спасибо скажешь.
Я посмотрел на Ритку. Она пожала плечами и промолчала, предоставив мне право принимать решение. Ладно, не горит, приедет Парфеныч — перетолкуем.
А Парфеныч не заставил себя ждать: на улице послышался рокот тракторного двигателя. Народ потянулся к выходу — поздороваться, ноги размять, узнать новости.
Знакомый «Беларусь» притулился у колонки дизтоплива, Парфеныч озабоченно ковырялся в моторе, что-то бормоча себе под нос. Мы подошли, поздоровались, выслушали несколько энергичных замечаний по поводу двигателей вообще и двигателей трактора «Беларусь» в частности, затем были упомянуты возможные родственники как тракторов, так и двигателей, и лишь после этого Парфеныч тщательно вытер руки ветошью, пожал руки всем по очереди и поведал свою историю, как говорится, не отходя от кассы.
Ничего нового мы не услышали: серьга пополам, телеги нет, деревни тоже нет, и хотя на этот раз домов осталось побольше, народу никого. Крутнувшись для успокоения совести по своим следам и уткнувшись в незнакомый лес, Парфеныч решил не продолжать поиски и сразу поехал на заправку. Вот, собственно, и вся история. Известие об отсутствии дороги бравого тракториста не удивило и не особо огорчило.
— Оно по-первости удивительно было, — философ­ски пояснил он, — а теперича, ёк-макарёк, чего ж удивляться-то? Факт имеет место, а они, факты, вещь упрямая, противу их не попрешь. Нонче, я смотрю, грузовиков поболе, чем в прошлый-то раз, а вот джипа не видать. Не приехал, али как? Хотя нет, пассажиры тут...
— Приехать-то он приехал, — хмыкнул Костик, — только уехал быстро. Решил посмотреть, на месте ли склады с рельсами.
— Это он, вишь ли, зря затеял, — крякнул Парфеныч, — это не по асфальту кататься, дорога там... Давно уехал-то?
— Да он уже вернулся. Пешком, правда.
Я уже несколько раз с удивлением поглядывал в сторону столовой, из которой до сих пор никто не вышел. То ли трактор не услышали, то ли случилось у них что... Вероника тоже пару раз оглянулась, а потом решительно направилась к столовой. За ней потянулись остальные, только Сергей с Парфенычем задержались, о чем-то негромко переговариваясь, но потом и они пошли следом за всеми.
В столовой царило уныние. Степаныч, подперев щеку ладонью, угрюмо глядел на вошедших и даже не поднялся навстречу. Жоржик курил, жадно затягиваясь и роняя пепел на стол. Николай шмыгал носом и, казалось, готов был разреветься. Не лучше выглядели и Виталий с Санькой. Поднялся лишь Василий, у которого на глазах явно блестели слезы. Ну что на этот раз?!.
— Самолет разбился, — непонятно сказал Василий.
Женщины, еще не поняв, какой самолет, почему разбился, заохали, захлюпали носами.
— Ты погодь хоронить-то, — одернул его Степаныч. — Всяко случается, может, сели они.
— Кто они-то? — вмешалась Вероника, которая, хоть и охала вместе с остальными дамами, рассудительности не потеряла.
— Крутил я радио, — начал объяснять Николай, — и поймал передачу... или как это?.. в общем, летчики пытались вызвать диспетчера или хоть кого-нибудь. Топливо, говорят, у них кончается, а эти... наземные службы... ни одна не отвечает, и вообще никто не отвечает. Вызывали они, вызывали, а потом сказали, что попытаются посадить на воду, стали координаты передавать и замолчали.
— А самолет какой? — зачем-то спросил я.
— «Тушка» пассажирская, из Москвы, — ответил Жоржик, затушив сигарету о подошву ботинка. — Они сейчас полные не летают, но все равно народу прилично набирается. Гробанулись где-то...
— А может, сели они, — повторил Степаныч.
— Да нет, мил человек, — печально вздохнул Парфеныч, — оно вряд ли. Это на «кукурузнике» можно на поляну сесть, да и то ежели поляна широкая попадется. А где у нас тут поляны? Горы кругом...
— Так они же на воду хотели...
— Ну, разве что на воду, — без особого энтузиазма согласился Парфеныч. — Дай им, как говорится, господь удачи.
Вот и первые жертвы катаклизма. До сих пор все оставались живы, во всяком случае ни трупов, ни раненых в окрестностях замечено не было. Но посадить тяжелый «ТУ» невозможно ни на воду, ни на поляну, в этом я с Парфенычем согласен абсолютно. Спасти самолет и людей могло лишь чудо, причем чудо не любое, а только в виде надежной взлетно-посадочной полосы, на которую теоретически возможно посадить самолет и без помощи наземных служб. Сложно, очень сложно, но возможно, хотя бы теоретиче­ски. А так... Шансов ноль!
И тут снова заработало радио. Волна «плыла», голос то пропадал, то снова появлялся, слышимость была отвратительная. Все напряженно замолчали, прислушиваясь. Голос все отдалялся, отдалялся — и наконец совсем стих. Я вопросительно посмотрел на Николая, который, как ни крути, сидел ближе всех к приемнику.
— Да не разобрал я почти ничего, — смущенно кашлянул Николай, — слышно очень плохо, в прошлый раз громче было и разборчивее. Приземлились, самолет поврежден, требуется медицинская помощь — а больше и не расслышал ничего. Только, мне кажется, говорил кто-то другой: прошлый раз уверенно так говорили, с терминами... профессионально, что ли... а сейчас не так. И голос жен­ский или детский. А может, показалось...
— Ну, приземлились — и то ладно! — повеселел Степаныч и хлопнул Василия по плечу. — А ты говорил!.. Главное, живы. Знать бы, где сели, помочь бы...
— Нам бы кто помог!.. — буркнул Жоржик. — Вы на улице были, — повернулся он к нам с Парфенычем, — самолета не слышали?
Мы неуверенно переглянулись. Лично мне сейчас казалось, что я краем уха слышал гул самолета, просто не обратил на него внимания. Костик задумчиво шевелил губами и думал, видимо, то же самое. Парфеныч с сомнением покачал головой.
— Побожиться не могу, — признался он, — но самолета не слышал. К тому же, ёк-макарёк, отседа нам не выбраться, ежели трассы нет, горы кругом. Разве что спуститься в распадочек тот, вдруг там речки опять не будет. Тады, может, и проскочим.
— Так распадочек-то... того... — смущенно кашлянул Жоржик. — Не проехать там, джип стоит. Да несподручно так стоит, в самом узком месте.
— Если бы ты свой гонор не выпячивал... — начала было Лена, но потом махнула рукой и замолчала.
Действительно, что сейчас без толку кулаками махать, драка давно закончилась.
— Нет такой ямы, — философски изрек Степаныч, — из которой нельзя выбраться. Народу много, на руках можно было бы вынести. А тем более с трактором. «Беларусь» — это сила!
Жоржик с сомнением покачал головой, но из-за стола поднялся. «Мазисты» тоже дружно направились к дверям. Хлебосольный Николай всполошился, стал всех уверять, что джип, мол, никуда не денется, а на дворе вечер уже, пора и поужинать, да и вообще...
— Темнеет об эту пору поздно, — на ходу отмахнулся Степаныч, — управимся с джипом, сгоняем на разведку, а потом уж и вечерять будем. Женщины пусть вон пока на стол накрывают.
Женщины дружно вздохнули, но возражать не стали. Мы с Костиком тоже направились к двери, но, сделав несколько шагов, Костик остановился.
— Там и без меня народу полно, — сказал он задумчиво, — справитесь, поди. Я лучше тут побуду.
— Ирку охранять будешь? — хмыкнул я.
— Да ладно тебе!.. — насупился Костик.
Я похлопал его по плечу и вышел на улицу. «Беларусь» уже бодро катился к трассе, пофыркивая мотором, Степаныч с компанией направлялись в ту же сторону пешком, лишь Анатолий, глядя вслед уходящим, не торопился их догонять.
— Я, пожалуй, здесь останусь, — сказал он, увидев меня.
Я подождал продолжения, но его не последовало, Анатолий не собирался комментировать свое решение. Мне вдруг тоже чертовски захотелось остаться, но я пересилил себя и побежал за Степанычем. Что-то я становлюсь шибко ревнивым, лавры Костика покоя не дают, что ли?
Степаныч шагал неторопливо, на ходу втолковывая что-то своему старшенькому. Тот почтительно слушал, не перебивая. Да, сына Степаныч воспитал правильного, сейчас таких не делают, измельчало молодое поколение. А может, не поколение измельчало, а я стареть начал. Старики во все века молодежью недовольны были, брюзжали и вспоминали дни былые: вот, дескать, в наши годы!...
Долго шагать не пришлось, джип застрял едва ли не у самой трассы. Но сначала мы услышали голос Жоржика. Тот во всю мощь легких так крыл кого-то матом, что листья с деревьев осыпались. Мы недоуменно переглянулись и прибавили ходу.
Картина, открывшаяся нашему взору, была вполне мирной: засевший джип, пофыркивающий «Беларусь», Парфеныч, деловито разматывающий трос... Все как и ожидалось, если не обращать внимания на Жоржика, который описывал круги вокруг джипа, высматривая что-то в траве и продолжая нещадно материться. Парфеныч, завидев нас, оставил в покое трос и сбросил брезентовые верхонки.
— Странные, вишь, дела творятся, — пояснил он, кивнув на Жоржика, — и нету никого, и следов не видать, а машину разграбили.
— Как разграбили? Кто? — удивился даже Василий.
— А кто ж его знает, — развел руками Парфеныч.
Подошел Жоржик. Из бессвязных восклицаний вперемешку с матами выяснилось следующее: кто-то взломал дверцу джипа, которую рачительный хозяин, уходя, запер на ключ, выломал магнитолу, забрал все кассеты и кое-что по мелочи, в частности запасное колесо и сумку с инструментами. Земля вокруг машины влажная, но никаких следов, кроме следов самого Жоржика, не видно. Мы сами дотошно осмотрели место и действительно не обнаружили никаких следов.
Правда, выяснились некоторые подробности, на которые Жоржик не обратил внимания. Во-первых, дверца не была взломана, из замка торчал ключ, который после сравнения оказался абсолютным близнецом того, который Жоржик вынул из кармана. Во-вторых, магнитола была не выломана, а аккуратно вынута, все разъемы были на месте, а на панели ровным рядком лежали саморезы, которыми некогда прикручивалась умыкнутая магнитола. И в-третьих, что показалось нам самым интересным, не сработала сигнализация, которая, тем не менее, оказалась в полном порядке: стоило Жоржику открыть другую дверцу, как она заверещала на весь лес.
Уяснив все эти нюансы, Жоржик от удивления перестал материться, отошел в сторонку, присел на какую-то корягу, закурил и глубоко задумался. Мы не стали его отвлекать от этого, надо полагать, не очень привычного для него занятия и пошли помогать Парфенычу.
Джип действительно засел основательно, колеса провалились так, что днище легло на землю, но вытащили мы его на удивление легко. Прав был Степаныч, «Беларусь» — это сила!
Жоржика растормошили, усадили за руль и наказали ехать на заправку, пока у него тут не открутили оставшиеся колеса и не сняли двигатель. Опечаленный хозяин джипа, не говоря ни слова, завел мотор, с трудом разминулся с трактором и укатил.
— Ах ты, ёк-макарёк, — спохватился Парфеныч, — что ж вы его отпустили, назад пехом топать придется.
— Да не к спеху нам, — успокоил его Степаныч, — мы тут пока побудем, по кустам пошукаем. Ладно магнитола, а запаску джиповскую так просто не уволокешь, следы должны быть. А вы пока с Юрием крутанитесь туда, где прошлый раз склады видели. Тут недалеко, мы и пешочком дотопаем.
Я вслед за Парфенычем забрался в кабину трактора. Кабина эта оказалась на удивление чистой, никаких тебе пятен мазута и комьев грязи, на дверцах аккуратные занавесочки, а на панели пристроена фотография молодой миловидной женщины и такой же миловидной девчушки лет пяти, видимо, дочери.
— Это кто, дочь с внучкой? — спросил я, указывая на фотографию.
— Вот и не угадал, мил человек, — почему-то печально улыбнулся Парфеныч. — Это жена моя, Надюша, и дочка Настенька.
— Симпатичные они у вас, — улыбнулся я, разглядывая фотографию. — В каком году снимались-то?
— А в прошлом годе, аккурат на пасху.
— Как в прошлом, ей же лет двадцать? — брякнул я и с досады прикусил губу. Ну что за натура у меня, язык быстрее мыслей успевает. Но Парфеныч, похоже, не обиделся на мою бестактность.
— Двадцать восемь ей исполнилось тогда, а сейчас двадцать девять, — пояснил он, включая скорость и осторожно объезжая колею, выкопанную джипом. — Она у меня февральская. Дочка летом родилась, в июне, а Надюша в феврале. Я ее шутейно февралькой называл, а она меня, тоже шутейно, дядькой Черномором.
— Почему Черномором?
— Давняя история, — уклончиво ответил Парфеныч.
— А сейчас они где? — после некоторых колебаний все же спросил я. — Вы извините, конечно...
— Что это ты меня навеличиваешь? — так же печально усмехнулся Парфеныч. — Небось, придумал уже для себя историю душещипательную и давай меня жалеть во всю мочь? Не жалей, мил человек, нет на то причин. Я жизнью доволен, мир повидал, себя показал, — продолжал он, не отрывая взгляда от дороги. Хотя какая дорога, не было там никакой дороги отродясь! Теперь-то я понял восхищение Анатолия: проехать здесь мог только ас, я бы не рискнул даже на танке. — А Надюша уехала в Барнаул, к родителям своим, и Настену с собой увезла.
— Совсем уехала или как? — осторожно поинтересовался я.
— Вот про то не ведаю, — попытался развести руками Парфеныч, но тут же ухватился за руль: трактор заскользил по склону и стал опасно крениться. — Подумать ей надо, в себя прийти. Вернутся, думаю. Как же не вернуться, ежели знает она, что мне без нее никуда, да и ей без меня тоже... Погостят недельки две-три да и вернутся.
— Уехали-то почему?
— Всякое в жизни случается, — неохотно ответил Парфеныч. — Иной раз душой переболеть надо, самому, без чужого подсказа да совета. Не серчай, не об тебе речь... Вернутся, конечно вернутся, — убеждая то ли себя, то ли меня, сказал Парфеныч, пристукнув ладонью по рулю, и замолчал, погрузившись в свои мысли.
Я тоже замолчал, украдкой разглядывая фотографию. Снимок был любительский, впрочем, довольно неплохой, освещение и ракурс выбраны весьма умело. Женщина улыбалась, но в глазах таилась печаль. Или это я уже выдумывать начал? Но хороша, действительно хороша! Двадцать восемь лет... Надо же, в жизни бы не подумал. Что их связывает, немолодого уже тракториста, красавцем которого никак не назовешь, и эту симпатичную юную... так и хочется сказать «девушку»? Любовь зла, как говорится... Хотя козлом Парфеныча не назовешь. Не Ален Делон, спору нет, и старше жены лет на двадцать пять, но все же, все же...
— Парфеныч, а ты с какого года? — спросил я, не удержавшись.
Тот негромко засмеялся.
— Ага, заело. Оно и понятно: такой старый хрыч, в гроб краше кладут, а надо же, такую молодуху заарканил.
— И в мыслях не было!..
— Да ладно, ёк-макарёк, чего уж там... Не первый год на свете живу, воробей стреляный, на мякине не проведешь. Да я бы и сам так думал, окажись на твоем месте. Я ведь и сам долго не мог поверить... А возраст... Сорок восемь мне, девятнадцать лет у нас разница.
— Я бы дал больше, — честно сказал я.
— Да я в зеркало-то посматриваю иногда, — хмыкнул Парфеныч. — Жизнь была не сахар. Да и порода у нас такая, красавцев в нашей родове испокон веку не бывало. Женщины случались симпатичные, а мужики — все как я. С лица воду не пить... Ты вот скажи лучше, — он резко поменял тему разговора, — мотор будешь менять али как?
— Какой мотор? — со всеми этими делами я уже и забыл про разговор с Сергеем. — А, это в магазине который... Да как-то... не привык я, чтобы моторы направо и налево раздаривали. Вам что, деньги не нужны?
— Такие не нужны! — отрезал Парфеныч.
— Какие такие? — обиделся я.
— Ты, ёк-макарёк, не обижайся, не об тебе речь. Человек один поступил как свинья распоследняя, потом повинился, выпили мы с ним мировую, уладили все и вопрос закрыли. Я зла не держу, но и барыши на этом загребать не хочу. Одним словом, бери, мил человек, и не сумлевайся. Считай, улыбнулось тебе.
— Да ладно, не до моторов теперь, — отмахнулся я. — Дела такие творятся, что хоть стой, хоть падай.
— Зря ты, мил человек, так, — неодобрительно покачал головой Парфеныч. — Дела делами, а жизнь продолжается, длинная она, жизнь-то, всякое в ней случается, и плохое, и хорошее. Плохое надобно забывать скорее, а хорошее ценить и из рук не выпущать.
— Вернемся — посмотрим. Долго еще до речки вашей?
— А вон за тую горочку завернем, там уже и видно будет, речка там али что.
До «горочки» добирались добрых полчаса. Дорога и раньше была не ахти, а сейчас стала и того хуже. Парфеныч чудом удерживал трактор на склоне, виртуозно объезжая сосны, пеньки и кусты. Разговор увял сам собой, не до него стало.
Наконец завернули за «горочку». Впереди открылась обширная поляна, склады были на месте, а речки, как и в прошлый раз, не было. Не было и никакого завала.
— Вишь, ёк-макарёк, и завал исчез, — подумал о том же Парфеныч. — Аккурат в этом месте был, а нонче дорога свободная. Стал быть, махнем прямо до складов. Тут дорога получше, мигом докатим.
Дорога действительно стала получше, а потом и вовсе выехали на асфальт, который начинался прямо посреди поляны, вел к складам и там заканчивался. Ну что же, вперед к приключениям!

III

В иное время такая дорога из никуда в никуда меня бы донельзя удивила, но сейчас я воспринял ее как нечто само собой разумеещееся: ну, идет ниоткуда, ну, ведет в никуда, так ведь и трасса республиканского масштаба и стратегического значения исчезла как утренний туман под лучами восходящего солнца. И какая разница, что в нашей ситуации есть туман, а что, наоборот, солнце? «Солнце всходит и заходит над рекою Хуанхэ...» Слава богу еще, что реки у нас появляются обычные, а не какие-нибудь хуанхэ или амазонки, и водятся в них, надо полагать, ельцы с хариусами, а не пираньи и крокодилы.
И вообще во всем этом бардаке определенно чувствуется какая-то система: никто не пострадал, даже самолет каким-то образом приземлился, вокруг знакомые березы и сосны, а не баобабы или, допустим, пальмы. Хотя пальмы с кокосами не помешали бы, и для провианту, и для экзотики...
Я перестал подсчитывать и прикидывать, сколько энергии нужно для переноса гор и рек, как это вообще возможно и кому это на фиг нужно? Перегруженный мозг взбунтовался и включил свои неведомые блокировки, дабы хозяин не дал дуба или у него крыша не поехала. Одно чудо — удивительно, два чуда — поразительно, а три чуда в один день — это явный перебор, так не бывает. Не бывает — и все тут! И нечего мне лапшу на уши вешать, даже если этим занимается мой собственный организм, все эти органы осязания, обоняния и прочие зрения со слухом. Так не бывает! — и отвалите от меня на три лаптя.
В настоящий момент меня гораздо больше интересовало, что же в этих складах, неведомо как оказавщихся здесь. А еще не покидала мой уставший мозг вся эта история с Парфенычем, то ли удивительная, то ли трагическая, то ли банальная, порождая все новые домыслы, предположения и детали. С какой теплотой и печалью говорил он о своей жене и дочери!.. Как-то не вяжется это с образом простого деревенского тракториста, пропахшего соляркой и самогонкой.
Судя по его словам, он с малолетства живет в этой деревне, на речку пацаном бегал, поля и леса окрестные знает как свои пять пальцев. Как же он тогда умудрился жизнь повидать и себя показать? Да и женщина на фотографии никак не похожа на деревенскую доярку или скотницу, да что там! — она и на деревенского бухгалтера или учителя не больно похожа. Скорее на актрису или поэтессу какую-нибудь: очень уж уверенно выглядит, абсолютно естественна, ни грамма не позирует, видно, что привыкла к объективам и вниманию. А может, это лишь сочиненная мной на ходу красивая сказка, а на самом деле все обстоит гораздо проще и банальнее. Поди разбери!..
Так, за размышлениями, я и не заметил, как мы «докатили» до складов. Парфеныч побибикал и выключил двигатель. Я выбрался из кабины, поприседал, разминая затекшие ноги — все же кабина трактора «Беларусь» тесновата для двоих — и направился к ближайшему складу. Дойдя до дверей, обернулся. Парфеныч стоял около трактора, озираясь по сторонам, видимо, надеясь таки отыскать хоть каких-нибудь хозяев.
Дверь склада выглядела весьма внушительно: обита железом миллиметра четыре толщиной, никаких тебе висячих амбарных замков, которые можно было бы взломать монтировкой или ломом, хитроумные гаражные замки в количестве двух штук и сирена охранной сигнализации на стене над дверью. Одним словом, сооружение серьезное, на драной козе не подъедешь.
— Парфеныч, кончай озираться, — крикнул я, — иди сюда, совет держать будем.
Парфеныч подошел, молча осмотрел замки, присвист­нул, повертел в руках прихваченную из «Беларуси» монтировку, так же молча вернулся к трактору и положил ее в инструментальный ящик, зачем-то попинал колесо и неохотно пошел к другой двери этого же склада. Я последовал за ним. Вторая дверь практически ничем не отличалась от первой, правда, замков было три, в довершение к двум гаражным висел еще и здоровенный амбарный, да сирены над дверью не было.
— Форт Нокс! — протянул Парфеныч с явным облегчением. — Такие дверюги монтировкой не осилишь, взрывать надо. А можа, оно и к лучшему: нехорошо чужое брать, не по-людски это. Что мы, без складов ентих не проживем? Да еще как проживем!
— Ты, мил человек, не увиливай, — передразнил я Парфеныча. — Чем такую ораву прокормить, во что обуть-одеть? А с хозяевами, буде таковые обнаружатся, договоримся, что они, не люди, что ли?
— Да люди, конечно, — покряхтел совестливый тракторист, — только ить все равно не по-людски. Да и чем ломать-то?
— А трактор на что? Тросом зацепим — никакие замки не выдержат.
— Эва, шустрый какой! «Зацепим...» А за что зацепим-то?
Да, это я как-то не учел. Цеплять действительно было не за что, ручки на дверях декоративные, никаких щелей, петли дверные и то внутрь упрятаны. Но сдаваться не хотелось. Я подошел к пожарному щиту, снял лом и внимательно его оглядел. Лом добротный, с одной стороны острый, с другой, как и полагается, плоский. В хозяйстве вещь незаменимая!
Парфеныч скептически наблюдал за моими действиями, ехидно похмыкивая. Я сделал вид, что ничего не заметил, и направился к ближайшей двери. Взломщик из меня никакой, конечно, но попробовать-то надо!
При первой же попытке просунуть лом в щель между створками двери та неожиданно легко открылась. От неожиданности я выронил лом, тот хряпнул меня по пальцу и на ближайшие пять минут мне стало не до дверей и складов. Перебрав в полный голос всех родственников как дверей, так и ломов, я наконец обрел способность воспринимать окружающий мир. Оказалось, что Парфеныч уже стянул с моей ноги кроссовку и деловито рассматривает травмированный палец.
— Ноготь слезет, — уверенно сообщил он, — а так ничего страшного, похромаешь маленько. И поделом, неча чужие двери ломами открывать.
Я, постанывая, обулся и попытался ступить на покалеченную ногу. Действительно, ничего страшного, ходить можно. Приоткрытая дверь манила и пугала одновременно. В честь каких это борщей двери на складах перестали запирать при наличии таких-то замков?
Парфеныч тем временем распахнул обе створки двери, шагнул внутрь склада и остановился, озираясь.
— Мать честная! — воскликнул он. — Да тут на полгорода хватит и еще останется.
Я подхромал поближе. Пытаясь что-то разглядеть в полусумраке, увидел на стене выключатель и автоматиче­ски щелкнул им. И свет загорелся! Редкие лампочки горели вполнакала, но горели, и это было совсем уж непонятно. Но Парфеныч быстро нашел объяснение новоявленному чуду.
— Аварийное освещение, — с видом знатока пояснил он. — От аккумуляторов или движка.
— С каких это пор в складах стали делать аварийное освещение? — не поверил я. — Тоже мне, стратегический объект!..
Впрочем, проверить догадку Парфеныча решили позже, а пока занялись содержимым мешков, ящиков и коробок, которыми склад был заставлен под самый потолок. В первом мешке оказалась... оказалось... ничего там не оказалось. Мешок напоминал монолит, был твердым как камень и весил примерно столько же.
— Что за хренотень?! — изумился я и перешел к следующему. Тот тоже не поддавался. — Парфеныч, это муляжи какие-то.
— Ты сюда иди, — услышал я голос из глубины склада и пошел в ту сторону.
Парфеныч стоял над раскрытой картонной коробкой, в которой плотно лежали коробки поменьше, при ближайшем рассмотрении оказавшиеся блоками сигарет «Marlboro». Открыли следующую коробку. Консервы «Лосось в масле». В следующей тоже, и в следующей. Перешли к другому штабелю. Чай «Lipton» в пакетиках по сто штук в пачке.
— Я же говорю... — начал было Парфеныч, но тут с улицы донесся рокот тракторного двигателя. Мы опрометью бросились наружу, я даже хромать забыл.
Светило солнце, дул легкий ветерок, мотор «Беларуси» размеренно пофыркивал, а вокруг не было ни души. Мы опасливо обошли вокруг трактора, заглянули за угол склада, Парфеныч залез в кабину, нажал на сигнал и минуты две не отпускал его. По горам метнулось эхо — и все! Никого и ничего.
— Да что же это такое? — чуть не плакал Парфеныч, пугливо озираясь.
Вдруг он встрепенулся и полез под щиток приборов, поковырялся там немного — и двигатель заглох.
— Тьфу ты, господи! — Парфеныч вылез из кабины и дрожащими руками стал разминать сигарету. «Marlboro», между прочим. Гляди-ка, совестливый-совестливый, а сигареты прихватил, не постеснялся. — Так ведь и инфаркт недолго заработать. Замок замкнуло, — пояснил он, закуривая, — и так хитро замкнуло, что и руками так не сразу сделаешь. Не водилось раньше за моим «Беларусем» такого своевольства, ох не водилось. Чуть заикой не оставил, — он похлопал ладонью по капоту и шутливо погрозил трактору пальцем, — в металлолом сдам, ежели уросить будешь.
— Парфеныч, — я потихоньку приходил в себя после встряски, — а ты откуда про форт Нокс знаешь?
— Врать не буду, сам не видал, — хитро улыбнулся тот, — читал где-то али по телевизору видел. А что?
— Да так, ничего. Интересно стало. В склад-то пойдем?
— Да ну его к лешему! — поежился Парфеныч. — Хотя нет, сходить надо, прихватить кой-чего. Заварки вон, кстати, на заправке мало, а без чая что за жизнь? Так, мучение одно... Пойдем, что ли?
Мы, озираясь и прислушиваясь, вошли внутрь, быстренько взяли пару блоков сигарет и несколько пачек чая, — и поспешили наружу. Выходя, я выключил свет и прикрыл створки двери.
Парфеныч завел трактор, несколько раз посигналил, вздохнул и покатил в обратный путь, поминутно оглядываясь. Асфальт закончился, начался «распадочек» — и оглядываться стало некогда.
На обратном пути дорога показалась мне гораздо хуже:  трактор теперь наклонился в другую сторону и мне приходилось цепляться за что попало, чтобы не падать на Парфеныча и не мешать ему крутить баранку. Но все кончается рано или поздно, закончился и наш вояж по склонам и буеракам.
На том месте, где Жоржик посадил машину, мы увидели Степаныча, который курил, сидя на джиповской запаске. Увидев нас, он поднялся и помахал рукой. Парфеныч остановился, мы выбрались из кабины, постанывая и разминая затекшие конечности, больше, впрочем, придуриваясь.
— Ну, докладайте, — Степаныч тщательно затоптал сигарету и оглядел нас по очереди. — Есть что интересное?
— Интересного полно! — хмыкнул Парфеныч. — Куды больше, чем неинтересного. Такая вот ситуёвина, ёк-макарёк: склады стоят, всего в них полно, никого нет, а двери настежь распахнуты...
— Ну, не настежь, допустим, — поправил я его, — ворота прикрыты были, а вторые вообще заперты.
— Так ты ж их не смотрел, — удивился Парфеныч.
— А что их смотреть? Там замок амбарный, он-то точно заперт.
— Ага! — Парфеныч что-то прикинул в уме, почесал затылок. — Ну оно и не важно, там по всему складу пройти можно, а двое ворот, значит, чтоб загружать удобнее было.
— Так что в них есть-то? — нетерпеливо перебил нас Степаныч.
— Мешки каменные, — буркнул я, прислушиваясь к травмированному пальцу. Тот вел себя смирно, побаливал, но ходить почти не мешал.
— Какие мешки? — хором переспросили ветераны.
— Да это я сейчас только сообразил, а тогда сильно удивился, почти испугался, — я вспомнил свои ощущения и поёжился. — Были мешки с цементом или алебастром, тот и другой очень гигроскопичны, закаменели, а я думал — муляжи какие-то.
— Это плохо, что закаменели, — вздохнул Степаныч. — Цемент нам бы ой как пригодился... А еще что?
— Да много чего: консервы, заварка, сигареты, в углу плиты какие-то стояли, то ли электрические, то ли газовые, не разглядел... — я оглянулся по сторонам. — А где остальные?
— Да вот, имущество обнаружили, — Степаныч пнул запаску, на которой лежали компрессор для подкачки колес и сумка с инструментами, — я их и отправил домой, а сам вас дожидаюсь, тащить-то несподручно, запаска тяжеленная. А магнитолу и кое-что по мелочам они утащили.
— Что, все целое?
— Целехонькое! — Степаныч в недоумении развел руками. — Тут рядышком в кустах лежало горкой. Ить следов-то никаких, вот что удивительно!
— Ити иху мать! — непонятно в чей адрес чертыхнулся Парфеныч. — Забавляются, бестии. Поймать бы да забавлялки поотрывать.
— Кого поймать-то?
— А леший знает! — Парфеныч в сердцах махнул рукой. — Давай грузить имущество да домой подаваться, заждались там поди уже вовсе.
Мы засунули инструмент и компрессор в кабину, запаску пристроили на прицепное, махнули Парфенычу, чтобы ехал вперед, а сами неторопливо отправились следом.
— Перезимуем, ежели что? — спросил негромко Степаныч.
— Да там лет на десять хватит! Правда, не разглядывали мы толком, все бегом-галопом...
— А что так?
— Да как-то... — я опять поежился, вспоминая поездку. — Свет там горит непонятно почему, трактор сам собой завелся, а никого нет. Жутковато, одним словом. Но продуктов много. Если те плиты газовые и баллоны к ним есть, то вообще хорошо.
— Хорошо-то хорошо, — с явным сомнением откликнулся Степаныч, — только, вишь, ничего хорошего: баллонов надолго не хватит, сколько бы их ни было. Да не в них счастье. Еда есть — и то ладно! Одёжу не приметил?
— Не-е... Да мы там были совсем ничего! Надо будет потом организовать ревизию, посчитать-записать, то-сё...
— Да посчитаем, поди, ежели нужда припрёт, — кивнул Степаныч и о чем-то задумался.
Парфеныч уже разгрузился и около джипа царило оживление, джиповцы сортировали и перекладывали вещи, а Жоржик устанавливал возвращенную магнитолу на законное место. Наше появление практически никто не заметил, лишь Анатолий небрежно махнул рукой, то ли приветствуя, то ли указывая на столовую, куда мы со Степанычем и направились.
За круглым столом царили разброд и шатание. Кто-то вяло пережевывал консервы, запивая их соком, Ирина с Риткой что-то втолковывали Костику, тот внимал им, пригорюнившись, Николай самозабвенно крутил ручки настройки своей «Спидолы», несколько человек собрались вокруг Парфеныча. На столе среди консервных банок и пакетов сока лежали пустые упаковки от «Marlboro», трофеи уже разошлись по рукам.
Николай, увидев нас, помахал рукой, приглашая к столу. Костик попытался улизнуть, но был остановлен с двух сторон и водворен на место. Опять, видимо, что-то вытворил, хотя пострадавших поблизости не наблюдалось.
— Вот, как-то так получилось, не дождались вас, — виновато развел руками Николай, пристроив «Спидолу» на коленях. — Сначала ждали, а потом Константин стал доказывать, что голод не тетка, ну и... Но я, между прочим, — он поднял палец и обернулся к Ирине с Риткой, — полностью с ним согласен, зачем же с голоду помирать, мы ведь не Сизифы какие, когда еды полно, а тут... ну, традиции, да... хотя...
Костик было воспрянул, но наших женщин сбить с панталыку не так-то просто, экзекуция продолжилась. Николай совсем засмущался, махнул рукой, пожал плечами и опять уткнулся в приемник.
Мы со Степанычем жевали консервы, прислушиваясь к рассказу Парфеныча, из которого выходило, что нам, с одной стороны, повезло крупно, склад этот как будто кто-то специально нам подсунул, но, с другой стороны, есть в этом нечто противоестественное, негативное, сплошное искушение и полный соблазн. И как из этой ситуевины выкарабкиваться, он, Герман Парфеныч, представления не имеет, и надо нам, ёк-макарёк, поосторожнее с такими подарками, ибо сказано про данайцев и дары их, что бояться надо пуще геены огненной... Виталий с Василием подтрунивали над трактористом, тот беззлобно отругивался. Жанна неумело крестилась, виновато косясь на нахмурившегося Сергея.
И вновь инициативой завладел Степаныч. Он отодвинул пустую банку из-под тушенки, оглядел столовую и похлопал ладонью по столу, привлекая внимание остальных. Постепенно гомон стих, все собрались у стола. Подошли и джиповцы во главе с Жоржиком.
— Ну вот, молодежь, опять нам решать надо, как дальше жить, — Степаныч отыскал глазами Ирину, которая попыталась спрятаться за спину Ритке, но не успела. — Ты, дочка, бери бумагу и пиши, у тебя хорошо получается.
— Так со стола же убрать надо, — возразила Ирина. Писать она очень не любила, предпочитала компьютер.
— Верно, прибраться надо, — легко согласился Степаныч. — А мы с мужиками пока покурим.
Он достал сигареты и направился во двор, за ним потянулись остальные. Костик тоже попытался улизнуть, но посмотрел на Ирину с Риткой и счел за благо напроситься в добровольные помощники к некурящим Николаю и Василию.
Доставая сигареты и отходя подальше от емкостей с горючим, я машинально пересчитал вышедших на улицу. Восемь человек. В блоке десять пачек сигарет. Примерно блок в день, чуть поменьше. Двадцать с небольшим блоков в месяц. Ну, в общем, не смертельно, сигаретами мы обеспечены как минимум на год. Если бы так же легко решались остальные проблемы!..
Курили молча, каждый думал о своем. Жоржик пошел посмотреть, заперты ли дверцы джипа, не обращая внимания на беззлобные смешки «мазистов». Вернувшись, он молча подал Прафенычу какую-то железку. Тот уставился на нее, разинув рот и выронив сигарету.
— Где ты ее взял? — спросил он севшим голосом.
— На сидении лежала.
— А каким макаром она у тебя в машине оказалась?
— Это ты у меня спрашиваешь? — фыркнул Жоржик.
— А что это такое? — спросил Анатолий.
— Вторая половинка сцепной серьги от «Беларуся», которую отрезало к едреней фене километров за десять отседова, — пробурчал Парфеныч, повертел железку и направился к трактору. Все побросали сигареты и пошли следом. «Мазисты» вполголоса вяло обсуждали случившееся. Чудеса уже не воспринимались, наступило насыщение.
Две половинки серьги соединились безукоризненно. Я взял у Парфеныча обломок, повертел в руках, разглядывая. Срез был идеально ровный, как бы даже отполированный. Никаких следов разлома, никаких неровностей, ничего! В сопромате я не силен, но так металлические детали не ломаются. Я передал обломок Степанычу, выразив свое мнение парочкой слов из ненормативной лексики. Железка пошла по рукам. Мнения совпали.
— Оборвать забавлялки к чертовой матери! — буркнул Парфеныч, сунул злополучную железку в инструментальный ящик, огляделся как бы в поисках неведомых шалунов, махнул рукой и побрел к столовой.
Со стола уже убрали. Степаныч оглядел собравшихся, убедился, что все на месте, и занял позицию рядом с Ириной. Остальные расселись кто где стоял, лишь Ритка перебралась поближе ко мне.
— Вот, стало быть, такие дела, — начал Степаныч. — Опять мы прошлой компанией собрались... нет, Василий добавился, а еще одного Николая нет...
— Может, подойдет еще, — предположил Костик.
— Можа и подойдет, — согласился Степаныч. — Но и без него народу полно. Знакомство можно пропустить, знакомы уже все. С прошлого раза. Сына моего Василием кличут, а остальные...
— Давайте уж лучше снова знакомиться, — возразила Вероника. — В прошлый раз недоразумение вышло, так что... лучше снова...
— Какое такое недоразумение? — удивился Степаныч. — Вы что, имена собственные позабывали?
— Ну, не имена, конечно, а так... детали разные.
— Ну ладно, снова так снова. Пиши, дочка. Меня зовут Виктор Степанович, можно...
— Про вас я помню все, — перебила Ирина, — уже записала, и про вас, и про нас, и про Жанну с Сергеем...
— Нет уж, — возмутился Степаныч, — если снова, то давай уж всех снова.
Знакомство прошло быстрее, чем в прошлый раз. Совпало почти все, кроме возраста Вероники, да Жоржик оказался просто инженером связи. Про СПИД никто не заикнулся.
— Ну и какое недоразумение? — удивился Степаныч, проглядывая список. — Все вроде совпадает.
— Ученых степеней поменьше стало, — хихикнул Костик.
Жоржик угрожающе поднялся со стула, Вероника ухватила его за руку и попыталась усадить. Анатолий тоже глядел недобро. Пришлось вмешиваться в ситуацию.
— Костик, тебя кто за язык тянет? — я встал и обошел стол, остановившись между Жоржиком и Анатолием. — У нас и так нервы на взводе и проблем выше крыши, да ты еще... Что, на разряд надеешься? Смотри, напросишься.
— А я что? Я ничего! — заоправдывался Костик, заметивший мои подмигивания и гримасы. — Я же так просто, без обид...
— Ладно, проехали, — проворчал, остывая, Жоржик.
— Вот и чудненько! — я вернулся на свое место, но садиться не стал. — Ситуация повторяется практически полностью, мелкие детали не в счет...
— Какие детали ты имеешь в виду? — спросил Анатолий.
— «Кирпича» нет, валуна нет, завала нет, машину обнесли, обломок серьги нашелся... второго Николая нет... ну, и так далее. Дело не в деталях, принципиально ситуация не изменилась: дороги нет в обе стороны, ни одной радиостанции не слышно, машины не ездят и самолеты не летают... если не считать того, который все-таки сел. И попали в эту чертову ситуацию те же лица, плюс-минус один. Почему, зачем, за что — непонятно! Ответов не добавилось, зато вопросов прибыло. Кто и зачем разграбил джип, кто, как и опять же зачем подкинул обломок серьги?..
— Но наблюдается также и положительная динамика, что не может не радовать, — вмешался вдруг Жоржик, и я замолчал, буквально разинув рот. — Например, время у всех совпадает, а это ведь был едва ли не самый загадочный фактор. После исчезновения дороги, разумеется. Правда, добавился еще один необъяснимый феномен: как проехали две автомашины по дороге, которой нет? И куда подевались другие две машины?
— Ну тогда стоит упомянуть еще один загадочный феномен, — я уже немного пришел в себя, — личного, так сказать, характера: куда подевался Жоржик и откуда появился Евгений Всеволодович?
Жоржик хмыкнул, но этим его реакция и ограничилась. На лицах «мазистов» читалось откровенное недоумение, Степаныч тоже ничего не понимал. Парфеныч насупился, уткнулся взглядом в стол и никак не реагировал на происходящее. Я помолчал немного, но все тоже упорно молчали.
— Как бы то ни было, — продолжил я, — мое предложение остается прежним: не ломать голову над тем, что и почему происходит, а заниматься делами насущными. Например, воду искать. Народу действительно полно, а водопровода, как я понимаю, на заправке нет.
— Водопровода нет, — согласился Сергей, — вода привозная. Изумительная, между прочим, вода, из колодца. Правда, колодец в деревне, пешком не набегаешься, но на машине привезти — не проблема. Надо только емкость побольше найти.
— Значит, надо искать емкость. Парфеныч, в деревне твоей сколько огородов осталось?
— В деревне-то? — Парфеныч вскинул голову, огляделся, потер лицо руками. — Так ить кто их считал? Шесть, можа, семь... А на кой тебе?
— Есть же надо что-то. На одних консервах далеко не уедешь, да и кончатся они когда-нибудь.
— А, ну да, ну да... Огороды есть, и грядки кой-какие, и картошки соток сорок. Хозяев только нет.
— Тебя что, опять совесть заела?
— Так ить... А ежели вернутся они, а мы все повыкопали? Как тогда?
— Ну, это еще дожить надо!
— А вы что, опять зимовать собираетесь? — вдруг спросила Жанна. И тут же смутилась. — Да нет, вы не подумайте, нам не жалко! Просто уже собирались, а оно раз! — и все повторилось. Так может, снова повторится?
— Может, повторится, а может... черт его знает! — я махнул рукой и сел. Говорить расхотелось.
Дальнейшее обсуждение протекало вяло, составлялись какие-то планы, списки, что нужно в первую очередь, что во вторую. Прикинули запасы горючего. На легковушки топлива хватало на полгода-год, ездить-то особо некуда. ­МАЗам­ тоже предстояло стоять и стоять, разве что иногда в деревню съездить. А вот на «Беларусь» нагрузка предполагалась приличная, а солярки, как назло, было немного, недели на три, даже с учетом того, что было в баках МАЗов. Лена предложила заправлять трактор бензином. Все вежливо посмеялись, пока Анатолий вполголоса объяснял, почему этого нельзя сделать.
Потом меня отозвали в сторонку Сергей с Парфенычем и стали уговаривать заменить двигатель на «Ниве». Сошлись на том, что с утра этим займемся. Эстакада на заправке имеется, народу много, часа за два-три должны управиться. Сомнения меня так и не покинули, но очень уж хотелось новый движок! Ладно, поменяем, а там видно будет.
Когда в очередной раз вышли покурить, на небе уже зажигались первые звезды. Я отыскал глазами Медведицы. Обе присутствовали и, насколько я мог судить, выглядели вполне привычно. Окликнув Виталия, я указал рукой на небо. Тот посмотрел и развел руками. Ну что же, одной загадкой меньше.
Спальных мест категорически не хватало. «Мазисты» ушли спать в машины, но Виталию места не хватило. Пришлось ставить обе палатки (в одной мы с Риткой, в другой Костик с Ириной), а «Ниву» отдавать в аренду Лене с Анатолием. Жоржик с Вероникой устроились в джипе, а Виталий, Парфеныч и Сергей с Жанной ушли в дом. Постепенно все угомонились.
Мы с Риткой попытались разобраться, что же с нами произошло в прошлый раз, но так ни до чего и не договорились: наваждение — оно и есть наваждение. Уже засыпая, я сообразил, что спиртного в этот раз не было выпито ни капли. Ну что же, есть какие-то просветы даже в нашем насквозь туманном положении. Утро вечера мудренее...

IV

Но утро не оказалось мудренее вечера. Мы были по-прежнему на автозаправке, машины не ездили, самолеты не летали, радио не работало, зато Николай II появился... вернее, второй Николай, а точнее — Николай Николаевич. Пришел он ночью, голодный, измотанный как собака, но полный оптимизма. И все потому, что на этот раз он нигде не висел, а просто заблудился в лесу. Свою компанию и машины он так и не нашел, но зато набрел на заправку, вернее, на МАЗы. В крайнем автомобиле спал Василий, который про Николая Николаевича ни сном, ни духом. Да еще ночью, да еще спросонья, в полной темноте...
Тем не менее обошлось без мордобоя и инфарктов: Василий даже не пытался разобраться в происходящем, а просто пошел и разбудил отца. Степаныч впотьмах разбудил Николая первого, а уж тот организовал и поесть, и поспать. Впрочем, я обо всем этом узнал позднее, а ночное происшествие прошло незамеченным, все спали без задних ног... и без передних тоже.
Утром всех разбудил рокот тракторного двигателя. Я попробовал перевернуться на другой бок и досмотреть сон, да не тут-то было! Сначала мною вплотную занялась Ритка, но против такого внимания я как раз не возражал. А затем, когда мне уже было позволено досматривать сон, в нашу палатку вежливо поскребся Сергей и сообщил, что время уже половина одиннадцатого, а на утро мы договаривались менять двигатель на «Ниве». Я тут же забыл и про сон, и про свое намерение его досмотреть, в пять минут оделся, чмокнул Ритку в щечку и вымелся из палатки.
Утро выдалось обалденное: изумительной глубины и голубизны небо, свежий прохладный воздух, не единожды воспетый «запах тайги», который не в силах был забить даже резкий запах сгоревшей солярки от «Беларуся». Самого трактора на месте не оказалось.
— Куда это Парфеныч свинтил? — спросил я у Сергея, который терпеливо дожидался меня, сидя на скамеечке. Над скамеечкой на стене было написано от руки краской «Место для куренья».
— Это Жанна постаралась, — Сергей заметил мой интерес к надписи, — почерк у нее неплохой, даже малярной кистью, а вот с русским не очень. Зато с математикой все в порядке, калькулятором пользуется виртуозно.
— Зато оригинально, — подхватил я, — нигде нет именно такой надписи, только у вас. Так где Парфеныч-то?
— Уехал с Николаями к складам, чтобы, значит, произвести ревизию, ёк-макарёк, и пополнить запасы.
— Дело нужное!.. Подожди, а как они втроем... а почему с Николаями?.. — я совсем запутался. — Давай-ка по порядку!
— Ночью пришел Николай Николаевич. Вообще-то я его не помню, но все хором говорят, что он был в прошлый раз. Ну, был и был, мне-то что?..
— Ну, и дальше? Он что, опять в воздухе висел?
— Да нет... Говорит, что в лесу проплутал. Сначала свою компанию искал, а потом просто шел куда глаза глядят, набрел на дорогу и шел по асфальту, пока не уткнулся в грузовик. Разбудил сына Степаныча, тот разбудил отца, втроем разбудили Николая с Виталием. Накормили гостя и уложили на раскладушке, остальных будить не стали. Я сам его увидел уже утром.
— Ага. Явление третье, те же — и Николай Николаевич. Вот теперь точно все в сборе! Да, а как они втроем на тракторе-то разместились?
— Парфеныч какое-то сиденье примастрячил на прицепном, уверял, что доедут в лучшем виде.
— Ну-ну, — засомневался я, вспомнив памятный «распадочек», — флаг им в руки, конечно... И кто согласился на роль смертника?
— Николай Николаевич, — со смехом ответил Сергей и пожал плечами, увидев мое удивление, — он мне вообще показался нормальным мужиком, нисколько не похож на большого начальника.
— Это в прошлый раз он был начальником, а сегодня он, возможно, вообще бич... хотя нет, откуда у бича ружье и машина?
— Во-во... Ружье немецкое, часы навороченные швейцарские, обалденный костюм...
— ...от Версаче... — поддакнул я.
— Типа того, только на охоту и ходить, — согласился Сергей.
За разговорами мы дошли до магазинчика, Сергей отпер дверь ключом, щелкнул выключателем и беззлобно ругнулся.
— Все никак не привыкну, что света нет, — пояснил он, раздвигая жалюзи. — Днем еще куда ни шло, а в темноте шарахаться несподручно. Надо будет собрать все фонарики и раздать, чтобы у каждого было. Слушай! — Сергей хлопнул себя по лбу. — Что-то я не сообразил, может, ты есть хочешь? Мы-то уже пожевали малость.
— Все потом, — отмахнулся я, — сначала дело. Ради нового «движка» я готов поголодать пару дней.
Двигатель за ночь никуда не испарился, стоял на месте, новенький, блестящий и... тяжелый.
— А как мы его потащим? — спохватился я. — Надо человек шесть, да железяку какую-нибудь длинную, типа лома.
— Фирма веников не вяжет! — хохотнул Сергей. — Тележка есть специальная, на ней и укатим. А вот на машину ставить — это да, народ надо будет собирать. Так ведь не проблема, мужиков уйма.
Двигатель действительно стоял на какой-то платформочке с колесами. Стоял крепко, основательно. «Основательное такое основание...» — вспомнил я. Ну что же, чем меньше проблем, тем больше времени для создания других проблем. А как же иначе: прежде чем героически преодолевать, необходимо создать! Вот мы и создаем себе проблемы сами, не надеясь на природу. Впрочем, о чем это я?
Так вот, двигатель мы укатили вдвоем, укатили спокойненько, без напряга. Затем я загнал «Ниву» на эстакаду, достал ключи — и на этом моя работа неожиданно кончилась. Подошел Степаныч, критически осмотрел мою сумку с ключами, меня самого, хмыкнул, заглянул под капот «Нивы», еще раз хмыкнул и отвел меня в сторонку.
— Движок у тебя чистый, ухоженный, — сказал он с явным одобрением, — а вот ключи барахляные, китайские. Да и вообще, богу богово, а кесарю кесарево: Санька с Виталей твой агрегат перекинут часа за полтора, а я еще старшего своего к ним в подмогу пошлю.
— А я что, безрукий, что ли?
— Ты не обижайся, — Степаныч благодушно хлопнул меня по плечу, — мужики управятся быстрее, им это привычнее и сподручнее. А ты лучше растолкай связиста да смотайтесь с ним в деревню. Разведайте, что там да как. Заодно воды привезите, народу много, а воды ведра полтора осталось.
— Это Жоржика, что ли? Так он и один смотаться может, дело не хитрое, а как раз наоборот, думать не надо.
— Тут вишь какое дело, — Степаныч огляделся по сторонам и понизил голос, — мало ли как в деревне обернется, а один — он и есть один. Вдвоем-то по-всякому веселее. Да и Жоржик этот... смутный он какой-то, непонятный вовсе, то говорит как по писаному, то будто вчера только из зоны. Что ему в голову втемяшется, умотает и сгинет. А ты его приструнить сможешь, он тебя как бы уважает.
— С каких это пор он меня зауважал? Если кто его и может приструнить, так это Вероника. Или Анатолий.
— Вот и поезжайте втроем, — Степаныч еще раз хлопнул меня по плечу и удалился.
И что прикажете в такой ситуации делать? Хватать Саньку с Виталием за руки и кричать: «Брысь отсюда, я сам все сделаю»? Или встать в позу, бить себя кулаком в грудь и доказывать, что я сам в состоянии принимать решения? Так никто вроде в этом и не сомневается. Хотя подумать есть над чем... Степаныч — это вам не пацан сопливый, попусту трепать языком не станет. Значит, есть у него какие-то резоны отправить меня в деревню. Какие?
Размышляя таким образом, я, тем не менее, уже шел к джипу и вежливо стучал костяшками пальцев в лобовое стекло. Не дождавшись ответной реакции, я открыл дверцу джипа и убедился, что в машине никого нет. Пусто было и в «Ниве». Правильно, не все ведь такие же лежебоки, как я. Спрятаться на заправке негде, следовательно — народ в столовой.
Действительно, Жоржик с компанией были там. Мы пожелали друг другу доброго утра, потом поболтали о погоде, природе и тому подобных вещах, заедая это консервами и запивая соком. На сообщение о появлении Николая Николаевича Жоржик отреагировал неожиданно.
— Ага, вот и карабин пожаловал, — протянул он хмуро. — На кого в этот раз охотиться будем?
Я не стал ввязываться в склоку, уточнил лишь, что карабина на сей раз нет, а есть обычное охотничье ружье. Жоржик пожал плечами и уткнулся в консервы. Похоже, он действительно считал, что мы с Анатолием темним и прошлый раз с карабином было не все так просто.
— Степаныч предложил нам съездить в деревню, — увел я разговор в сторону, — посмотреть, что там да как, и воды попутно привести. А то Парфеныч на тракторе к складам уехал.
— А что сам не съездишь? — Жоржик по-прежнему смотрел хмуро.
— А на моей «Ниве» мужики мотор снимают, менять будут.
— Что, рабсилу нанял? — осклабился Жоржик. — Не хочется ручки солидолом марать?
Пока я размышлял, не пора ли оскорбиться и дать достойный отпор хаму, вмешалась Вероника.
— Евгений Всеволодович, — сказала она столь сурово, что Жоржик моментально завял, — прекращай хамить. Раз надо съездить, отрывай свой зад от стула и иди заводи машину. Юрий, ты поедешь?
Я кивнул. Ехать не особо хотелось, но надо же чем-то заниматься. А то ведь не утерплю, полезу к «мазистам» с вопросами и советами, осуществляя, так сказать, контрольные функции. А кому понравится, когда над душой стоят? Правильно, никому.
— А вы? — спросила Вероника у Анатолия и Лены.
Лена вопросительно посмотрела на Анатолия, тот отрицательно покачал головой. Мне сразу же нестерпимо захотелось остаться, я даже начал подыскивать предлог, но потом мысленно одернул себя. Что за паранойя, в самом деле?  Я же не Костик, чтобы от ревности голову терять. Вполне достаточно сходить и растолкать Костика с Ириной.
Пока Жоржик искал Сергея и выяснял, в чем можно привести воду, я пошел будить остальных. Но остальные в составе Ритки и Костика с Ириной уже не спали. Они собрались у эстакады и заинтересованно наблюдали за тем, как работают «мазисты». Ну, компания наша — люди хоть и заинтересованные, но в гораздо меньшей степени, чем я. Пусть смотрят, лишь бы с советами да вопросами не лезли. Вот уж действительно, человек неограниченно долго может смотреть на огонь, на воду и на то, как работают другие.
Я не стал нарушать идилию, помог загрузить в джип пустые фляги под воду и уселся на пассажирском сидении. Жоржик ходил вокруг машины, протирал стекло, пинал колеса.
— Что стоим, чего ждем? — пошутил я.
— Нику с Жанной ждем, — Жоржик юмора не уловил, может, просто не видел эту рекламу.
— А Жанна зачем? — удивился я.
— А ты знаешь, куда ехать? — отпарировал Жоржик.
Что же, вполне резонно. Дорогу я действительно не знал, но из-за природной своей самонадеянности как-то не вспомнил об этом.
Подошли Жанна с Вероникой, и я в очередной раз удивился: в руках у Жанны было ружье, охотничья двустволка вертикалка. Что-то наш табор все больше напоминает армейское подразделение, уже как минимум три ружья имеется, а сколько их еще в загашниках? Жанна заметила мое удивление, смущенно улыбнулась.
— Это Сережка, — пояснила она. — Мол, мало ли что случится, лишним не будет, — и подала ружье мне.
Я пожал плечами, но ружье принял. Жоржик проворчал что-то неразборчиво, подождал, пока дамы усядутся, и выехал с заправки. Жанна сначала указывала куда поворачивать, а потом, когда выехали на лесную дорогу, сказала, что дальше нужно просто ехать по накатанной колее, да там и свернуть некуда, и вполголоса заговорила о чем-то с Вероникой. Я особо не прислушивался, но вскоре по улавливаемым обрывкам фраз понял, что речь идет о самолете, который якобы где-то сел. Лично мне казалось очень уж маловероятным, что пассажирская «тушка» может приземлиться где-то еще, кроме аэродрома, но мало ли невероятного случилось за последние дни!
За последние дни?.. А сколько их было-то, дней этих? Если судить по календарю, на гору мы наткнулись вчера. По личным ощущениям первая встреча с горой состоялась три дня назад. Чему верить? Если считать по консервам, то идет второй день. Если по впечатлениям — второй месяц.
Тут я вспомнил вопрос, который собирался задать Жанне еще в самый первый день, но все как-то забывал.
— Жан, — вмешался я в беседу на заднем сиденьи, — а почему вас так мало? Вы что, так втроем всю заправку и тащите?
— Да нет, конечно, — Жанна засмеялась. — Мы с Сережкой хоть и жевем здесь, а все равно вдвоем не справились бы. Нам же и поесть надо, и поспать, и вообще... Есть еще два оператора, они работают день через день. А свет выключили — мы его и отпустили пораньше.
— Они что, местные, из деревни?
— Почему местные? — удивилась Жанна. — Городские. Тут же до города меньше трех часов езды... было... — она помолчала и продолжала уже не так оживленно. — А Николаю девушка помогала, так та действительно местная, из деревни, в которую мы едем. А что?
— Да нет, ничего. Просто картинка не складывалась.
— А вы что, прямо вот здесь и живете? — удивилась Вероника. — Разве можно жить на заправке?
— А чего такого? — Жанна пожала плечами и невесело улыбнулась. — Мы, например, считаем, что нам здорово повезло с этой заправкой, куча проблем сами собой решились. — Она помолчала, посмотрела вперед, на дорогу, потом в боковые стекла — и продолжила неохотно: — Сережка регулярно в город ездит, родителей навещает, по магазинам ходит. А я уже два с лишним года в городе не была, в деревню — и то не часто езжу.
— Тебе что, так безумно нравится сидеть на вашей заправке? — всплеснула руками Вероника. — Да я бы повесилась через неделю. Или через месяц.
— Была бы в моей ситуации — не повесилась бы, а наоборот, и в бога бы поверила, и за спасение благодарила бы непрестанно...
— Это что за ситуация такая?
— У меня страшнейшая аллергия на городскую пыль, просто страшнейшая. Синею сразу, и задыхаюсь, и сознание теряю...
— Во блин! — вмешался в разговор Жоржик. — А чем городская пыль отличается от любой другой? И что, у тебя с детства так?
— Да не знаю я, чем она отличается, а врачи так говорят, — Жанна пожала плечами и вопросительно оглядела нас с Вероникой, мы в ответ тоже пожали плечами. — Здесь тоже пыль, и от дороги, и вообще — и ничего, все нормально. А попробовали в город вдвоем съездить, так дальше окраины не заехали, Сережка еле успел из города выскочить. Гаишники тоже не поверили, все грозились оштрафовать, пока Сережка им по стольнику не сунул. В деревне тоже не очень хорошо, но терпеть можно.
А началось все после... ну, случай такой был, возвращалась я вечером, какая-то сволота напала, здоровый бугай, глумился... и вообще... Пыли я тогда наглоталась — ужас! Вот поэтому, наверное...
— А сюда как попали? — повздыхав и пробормотав что-то в адрес «козлов и выродков», спросила Вероника.
— Случайно. Можно сказать, повезло: заехали заправиться и услышали разговор хозяина заправки с оператором, ругань, вернее. Сережка подождал, пока они отгавкаются, отвел хозяина в сторонку — и за пять минут все решили. Мы, кстати, этого хозяина с тех пор один раз только и видели. Говорю, повезло...
Я смотрел на дорогу и пытался представить нас с Риткой в такой ситуации. Смог бы я все бросить и уехать в эту глухомань? Смог бы, наверное, только вряд ли подпрыгивал бы от  радости. Со временем привык бы... наверное... Хотя черт его знает! Я житель городской, привыкший к фонарям, асфальту, шуму машин и теплому санузлу. Да и Ритка бывала в деревне лишь пару раз, когда их из института на картошку гоняли. Хотя, если бы прижало...
Абстрактно, отвлеченно можно как угодно размышлять и что угодно придумать, но никто не может быть уверен в своем поведении в каких-то экстремальных условиях. Как, например, объяснить катавасию со мной?
За всеми этими размышлениями дорога незаметно закончилась. Прямо в поле, никуда не приведя. Сохранившиеся деревенские дома стояли немного в сторонке, к ним тянулся ясно различимый след трактора.
— Парфеныч катался, — констатировал Жоржик и остановил машину на краю исчезающей дороги. — Посмотреть надо, ножками прогуляться, а то опять в какую-нибудь канаву ухнем. А колодец тут где?
— Колодец? — Жанна вынырнула из своих невеселых размышлений и поглядела на остатки деревни. — А вон за тем домом, где ворота зеленые. Там переулочек есть... был... Отсюда не видать.
— Ладно, сделаем так: женщины караулят машину, а мы прогуляемся к домам, — решил я немного покомандовать, переламывая ружье и проверяя наличие патронов. — Дорогу разведаем, колодец поищем. Если все нормально, вернемся за машиной.
Жоржик посмотрел на ружье, на остатки деревни, решил от комментариев воздержаться и молча полез из машины.
— Может, закрыть вас в машине, чтобы спокойнее было? — спросил я, обращаясь в основном к Веронике.
— Да ни к чему, наверное. Нет же никого. Да и выйти нам надо, по делам...
— Вы только далеко по своим делам не отходите, — посоветовал я, покосившись на засмущавшуюся Жанну, и полез из кабины ружьем вперед.
Жоржик рассматривал край дороги. Я тоже присел на корточки, прислонив ружье к бамперу. Моим глазам предстала уже знакомая картина: ровно обрезанный край дороги, разница в уровнях на несколько сантиметров и хорошо различимая полоса отчуждения, как назвал ее Анатолий, тянущаяся к деревне. Часть огорода, разрезанного полосой, осталась здесь, а остатки огорода с домом бесследно исчезли.
— Не нравится мне все это! — буркнул Жоржик и закурил.
Не нравится ему, видите ли! А кому нравится? Разве что Жанне с Сергеем: народу много, не так скучно. Да и то вряд ли, народ народом, а жить-то как дальше. Да и вообще... мало хорошего, что там говорить.
Я взял ружье, закинул его на плечо и зашагал к домам по тракторному следу, тянущемуся вдоль линии. Пройдя несколько шагов, обернулся. Жоржик шел следом, настороженно озираясь и не пытаясь меня догнать. Видимо, такая диспозиция его вполне устраивала. Ну и ладно, поработаем арьергардом.
Тракторный след пересек линию возле самых домов. Край среза даже не обсыпался, будто это не земля, а бетон. Я наклонился и опасливо потрогал срез. Обычная земля, даже на ощупь мягкая. Но почему-то не осыпалась, только слегка промялась под колесами. Попытка обрушить край окончилась неудачей: на «чужую половину» земля не хотела перемещаться категорически, как будто ее держала какая-то невидимая преграда. При этом кузнечики спокойно перепрыгивали с одной половины на другую в обе стороны, и ни черта им не делалось! Загадки, блин...
Подошедший Жоржик скептически наблюдал за моими манипуляциями, никак, впрочем, их не комментируя. И правильно, когда не знаешь, что сказать, лучше всего промолчать.
Колодец оказался на месте, и даже ведро присутствовало. А я, грешным делом, не сообразил ведро захватить, сидели бы сейчас, куковали.
Прогулялись мы для порядка по остаткам улицы, заглянули во дворы, в огороды. Никого и ничего, тишина. Даже собак не видно, то ли по будкам попрятались, то ли вообще сгинули. В избы заходить не стали, не то что бы страшно стало, а как-то... неуютно, что ли.
Жоржик пригнал машину, и пока мы наполняли фляги водой, Вероника с Жанной сходили в крайнюю избу, где жила помощница Николая по кухне. Впрочем, в избу они не попали, на двери висел замок.
— Собака ихняя, Тарзан, незнакомых бывало за версту облаивала, — Жанне, похоже, не терпелось убраться из деревни от греха подальше, — а сейчас забился в будку, даже не скулит, только глазами посверкивает. Чует, что неладное что-то творится. Надо будет потом всех собак отвязать, а то передохнут с голоду.
— Когда потом-то? — резонно заметил Жоржик. — Пока мы соберемся в очередной раз приехать, они точно окочурятся. Сейчас надо отвязывать, если уж такие сердобольные. Только я в этом деле не помошник, не люблю собак.
Вероника тоже не горела желанием знакомиться с местными песиками. Пришлось нам с Жанной пройтись по дворам и отвязать собак. Животные вели себя смирно, одна в знак благодарности лизнула руку Жанне, остальные даже не вылезли из будок. Ничего, жрать захотят — вылезут как миленькие.
На обратном пути все молчали, желание разговаривать пропало, каждый думал о своем. Лично я, как ни странно, пытался прикинуть, как будет развиваться ситуация с новым «движком» на моей «Ниве». Хорошо было бы, если бы все вернулось на круги своя, а двигатель в машине остался бы новый. Хотя... черт с ним, с двигателем, наладилось бы все!.. Как-то даже не верилось, что прошло всего три дня. Столько всякого-разного намешалось, что наш отдых на озерах казался далеким-далеким прошлым. Только бы наладилось, надоели уже эти загадки хуже горькой редьки! Только бы наладилось...

V

— Во! А как это мы к трассе выехали? — недоуменный возглас Жоржика вывел меня из задумчивости.
Действительно, грунтовка плавно переходила в асфальт и сливалась с трассой М-53, будь она трижды неладна! Жоржик остановил машину и оба мы повернулись к Жанне за разъяснениями. Но та смотрела на трассу с таким же недоумением, как и мы. Приехали!..
— Не знаю я это место, — Жанна пожимала плечами и морщила лоб, — не была ни разу здесь. Да вообще до деревни одна дорога, некуда сворачивать.
— Как же некуда? — возмутился Жоржик. — Мы минут пять петляли, пока на грунтовку выехали.
— Петлять-то петляли, — не сдавалась Жанна, — а на трассу только в одном месте выехать можно, возле нашей заправки. Мы ж не первый год здесь живем, дороги-то все изучили. Нет здесь другого выезда!
— А это кто, хрен в пальто?! — взбеленился Жоржик. — Это что, по-твоему, не трасса?
— Это что же, — всплеснула руками Вероника, — теперь и заправка исчезла? Да что же это такое творится?!
— Подождите, подождите, — забормотала Жанна, — что вы панику разводите, что вы... в самом деле... Не надо меня пугать, мне и так страшно...
— Да нужна ты больно, пугать тебя, — огрызнулся Жоржик, озираясь по сторонам. — А место действительно не то, где заправка была. Там по ту сторону распадок был, по которому Парфеныч на тракторе рассекал, а здесь вон наоборот гора. Да и вообще... не то место. Ну и куда мы приехали, Иван Сусанин в юбке?
— Я не в юбке, а в джинсах, — попробовала пошутить Жанна, но шутка явно не удалась. — Не знаю. Не была я здесь. Наверное, ты свернул куда-то, а я не заметила. Я вообще на дорогу не очень смотрела. Хотя... ну некуда тут свернуть!
— Не смотрела она! — передразнил Жоржик. — Какого черта тогда вызвалась дорогу показывать?
— Евгений Всеволодович, не бухти! — вмешалась в перебранку Вероника. — Что ты к девчонке привязался, она-то при чем?
— А кто при чем? Пушкин?
— Да никто не при чем! Помолчи, подумать надо.
Жанна начала помаленьку всхлипывать, а потом и вовсе разревелась в полный голос. «Хочу к Сережке-е-е!» — повторяла она сквозь рыдания. Вероника кинулась ее успокаивать. Я открыл дверцу, намереваясь выйти осмотреться. «Куда?!!» — истошно закричали Вероника с Жанной в один голос. Реакцией меня бог не обидел, дверцу я захлопнул моментально. А вот ружье не удержал. Оно соскользнуло с колен и прикладом навернуло по пальцу. Угадайте с трех раз, по какому именно? Вот-вот, закон подлости...
— Что вы верещите как резаные? — заворчал Жоржик. — Я чуть сигарету не проглотил. Что опять?
— Ага! Выйдешь из машины — и поминай как звали! — невразумительно объяснила Вероника свою реакцию на мою попытку выйти из машины.
— И что мы, так и будем теперь в машине жить? — вздохнул я. — Делать-то все равно что-то надо...
— Давайте вернемся, — жалобно попросила Жанна.
— А смысл?
— Ну, может, дорогу найдем, на заправку вернемся...
— А если и на заправку не вернемся, и эту трассу потеряем? — резонно заметил Жоржик. — Может, лучше по трассе проедем, все равно ведь мимо заправки не проедем?
Втроем мы кое-как уговорили Жанну не возвращаться на лесную дорогу, а проехать по трассе. После короткого совещания решили повернуть направо, поскольку всем показалось, что из деревни мы ехали гораздо дольше, чем в деревню, и по логике должны были выехать на трассу за заправкой. Правда, логика в последнее время нас частенько подводила, но надо же хоть на что-то опираться. В крайнем случае упремся в поляну, где заканчивается дорога, — и вернемся.
Колеса отмеряли километр за километром, но заправки все не было. Хотя места вроде казались знакомыми. В очередной раз оглядевшись по сторонам, я попросил Жоржика остановиться. Тот неохотно выполнил просьбу.
— Ну, что на этот раз? — недовольно проворчал он.
— Могу ручаться чем угодно, — ответил я, продолжая озираться, — что это та самая поляна, где раньше кончалась дорога. Раньше кончалась, а теперь не кончается. Вон она, родная, дальше тянется...
— А ведь похоже, — задумчиво протянул Жоржик. — Ну, и что будем делать?
Когда Жанна сообразила, что заправка осталась сзади, что каким-то образом мы ее проскочили, она категорическим образом потребовала возвращаться. Потом до нее дошло, что вроде бы дорога появилась, и она растерянно замолчала. Да, было от чего задуматься...
— Может, попробуем дальше проехать? — нерешительно предложила Вероника. — Может, это и не та поляна вовсе. Или поляна та, но все стало как прежде. Доедем до кемпинга, убедимся, что все нормально, и тогда вернемся.
— А если вернуться не получится? — возразил Жоржик. — Пропали же куда-то два «МАЗа»... А там Толян с Ленкой. Что мы, бросим их, что ли?.. Да и Ритка твоя... и Сережка...
— Но Виктор Степанович со своим старшеньким проехали ведь, — возразила Вероника, — почему мы не сможем?
— А почему другие не могут? Нет ведь машин. Дорога есть, а машин нету...
После долгих препирательств решили все же ехать дальше. Жанна совсем было собралась возвращаться одна пешком, но в последний момент испугалась, стала уговаривать меня идти назад пешком. Обуреваемый противоречивыми чувствами, я все же не решился оставить машину: как-никак, а все же цивилизация. Жанна обиженно отвернулась.
До кемпинга доехали почему-то гораздо быстрее, чем ожидали. Сразу бросилось в глаза отсутствие машин: здоровущий кемпинг — и всего одна захудалая легковушка, из которой наперез нашему джипу выскочил, размахивая руками, мужик, по всей видимости, водитель. Жоржик остановил машину, опустил стекло дверцы, но выходить не стал.
— Что творится-то, мужики? — видно было, что подбежавший растерян, перепуган, ничего не понимает и рад нам несказанно. — Хотел перекусить, а тут нет никого, ни одной живой души. Все открыто, а никого нет. Что случилось-то, а?
— Давно вы здесь стоите? — спросил я.
— Да часа два уже...
— Два часа? — мы переглянулись. — А едете откуда?
— Из Ачинска.
— И как ехали, как дорога?
— Да нормально дорога, что ей сделается? — отмахнулся мужик. — Куда народ-то подевался? И машин нет, ни в ту, ни в другую сторону. Вы вот только...
— А что стоите-то? — продолжал допытываться Жоржик. — Перекусили бы да ехали дальше. Что здесь караулить?
— А черт его знает! — Мужик оглянулся на кемпинг, пожал плечами. — Дико как-то. Все же открыто, и буфет, и столовая, и мастерские, и гостиница. И нигде никого! И там жутко, и ехать страшно. Вот и сижу здесь, жду...
— Чего ждешь-то? — хмыкнул Жоржик.
— Да что ты пристал, как репей к заднице, со своими вопросами? — озлился мужик.
— Ну ты, мужик, даешь! — Жоржик тоже повысил голос. — Это разве не ты выскочил, как оголтелый, из своего металлолома и пристал к нам с вопросами?
— Ну так и объясните по-людски, что да почему, чего изголяться-то? — сбавил обороты мужик.
Мы, перебивая друг друга, вкратце рассказали нашу историю. Недоверие на лице нашего нового знакомого сменялось унынием, уныние — растерянностью, а растерянность — вновь недоверием. В конце концов недоверие возобладало, мужик нахохлился и ушел в свой «Жигуленок», громко хлопнув дверцей. Не знаю уж, что он там подумал,  но переубеждать его никто из нас не захотел. Ну, не верит — и бог с ним, хозяин — барин.
— Надо возвращаться, — подвел черту ситуации Жоржик, — кемпинг кемпингом, а машин все равно нет, видимо, дорога где-нибудь дальше кончается. Надоело это все до чертиков! А действительно интересно, куда все подевались? У нас вроде никто никуда не пропадал. Сходить посмотреть, что ли?
Женщины идти отказались наотрез, так что пошли мы с Жоржиком. Я на всякий случай прихватил ружье. Мужик из «жигуленка» не вышел, только открыл дверцу и проводил нас взглядом.
Кемпинг действительно производил гнетущее впечатление. Света здесь тоже не было. Мебель расставлена аккуратно, никакого беспорядка, никаких разбросанных вещей или окровавленных тел. Все помыто, протерто, прибрано... И жутко как в морге. Постоянно тянуло оглянуться. Жоржик поежился, подошел к кассе, повозился.
— Нет ничего, пусто, — сообщил он. — Видимо, деньги вечером забрали, а ночью все и исчезли. А может, ночью тут никого и не бывает.
— Ночью тут должно быть много народу, — возразил я. — И столовка эта должна работать круглосуточно, и сервис... мужик еще что-то про гостиницу говорил. Нет, дело не в этом...
— А в чем?
— А черт его знает! — я развел руками. — Может, конец света тут наступал постепенно и они успели эвакуироваться, смыться то есть. На заправке вон тоже сначала свет вырубился. Может, и здесь что-то такое было...
— Ладно, нечего тут рассматривать. Пошли назад. — Жоржик прихватил с витрины несколько пачек сигарет. — Во, сунь в карман на всякий случай. Думаю, хозяева не обидятся.
— Давай до гостиницы дойдем, может, там что попадется. А потом уж к машине, — предложил я. Жоржик нехотя согласился.
Гостиницу мы отыскали не сразу, сначала ткнулись в ремонтный бокс. И обнаружили там на подъемнике микроавтобус со снятым колесом и поднятым капотом. Колесо лежало рядом с подъемником. Кроме колеса тут же валялись какие-то запчасти, явно не новые, а снятые с этого же микроавтобуса. Ни сервисников, ни хозяина машины... При этом опять же никакого беспорядка. Больше всего впечатляли аккуратно запертые инструментальные шкафы.
В номерах было чисто и пусто. Все кровати заправлены, никаких брошенных вещей, никаких следов бегства или чего-то подобного.
— А машин-то нету, между прочим, — подытожил Жоржик. — Ни на гостиничной стоянке, ни во дворе. Успели все-таки смыться!
На подходе к джипу нас встретил мужик из «Жигулей». Жанна с Вероникой тоже отважились выйти из машины и тоже смотрели вопросительно.
— Ну что там? — мужик стоял пригнувшись, как под обстрелом, и поминутно оглядывался на кемпинг.
— А ничего, — развел я руками. — Ничего и никого.
— Это я и сам видел, — проворчал разочарованно мужик и побрел, нахохлившись, к своему «жигуленку».
Мы посмотрели последний раз на безлюдный кемпинг, хором вздохнули, Жоржик завел двигатель, посигналил, махнул рукой водителю «жигуленка» и поехал назад. Домой. Дальше за кемпинг ехать никому не хотелось. Я глянул в зеркало. «жигуль» потянулся за нами.
— Ты здорово не гони, — попросил я, — пусть мужик сзади тилипается, а то отстанет.
Жоржик глянул в зеркало и сбавил скорость. Все напряженно ждали пресловутую поляну. Проедем — не проедем, повезет — не повезет?..
Мы проехали, знакомая поляна осталась позади. Все перевели дух, заговорили разом, кто-то попытался даже пошутить, но тут я глянул в зеркало и не обнаружил там «жигуленка».  Жоржик тоже поглядел в зеркало, остановился. Минут пять подождали. «жигуль» пропал, как сквозь землю провалился. Вернулись на поляну. Оказалось, что пропал не только «жигуленок»; дорога, по которой мы только что ездили на кемпинг, пропала тоже. Жоржик смачно выругался, заглушил двигатель и вышел из машины, не слушая причитаний женщин. Я последовал его примеру, оставив ружье в кабине.
— Ты не заметил, когда он пропал? — спросил я, закуривая.
— Не, не заметил, — тоскливо сплюнул Жоржик и тоже достал сигареты. — До поляны он за нами тянулся, а потом я как-то отвлекся... Да и какая разница, когда он пропал? Главное, опять эта хренотень началась.
— Да она, в общем, и не кончалась, если разобраться.
— Тоже верно...
Мы покурили, оглядываясь по сторонам и прислушиваясь. Но кроме птичьего щебетанья да приглушенных причитаний Жанны ничего не услышали.
— Если сейчас еще и заправка пропадет, это вообще полный крантец будет, — вполголоса сказал Жоржик, выбрасывая сигарету в канаву.
Я молча согласился.
Дальше ехали тоже молча, даже Жанна притихла. Сцепив пальцы так, что аж костяшки побелели, она упорно не смотрела на дорогу, беззвучно шевеля губами. «А помогли ли, сынку, тебе твои ляхи?..» Пусть молится, если ей так спокойнее...
Заправка никуда не пропала, но за восторженными воплями Жанны я расслышал и удивленный возглас Жоржика, который показал мне глазами на зеркало заднего вида. Сзади нас бодро догонял пропавший «жигуленок», более того, он так же бодро нас обогнал, мигнув фарами, и, не заезжая на заправку, скрылся за поворотом.
— Вот же блин! — только и сказал Жоржик.
Прибежала заплаканная Ритка, кинулась обниматься и целоваться. Когда она немного утихомирилась, подошедший Виктор Степанович рассказал, что тут происходило без нас.
Во-первых, отсутствовали мы не четыре с половиной часа, как показывали наши часы, а весь день, по местному времени было уже девять вечера. Во-вторых, обеспокоенный Парфеныч сгонял на тракторе в деревню, нас не обнаружил, но следы нашей машины видел. Следы вели к деревне и от деревни, все как полагается, дорога до деревни действительно одна, свернуть некуда, но мы пропали. В-третьих, Санька на своем «МАЗе» поехал в сторону города — и тоже пропал.
Я было кинулся выяснять, почему Санька поехал один, но Степаныч от объяснений уклонился. Похоже, «мазисты» повздорили меж собой. Вроде бы подтверждали мою догадку и гримасы Ритки из-за спины Степаныча.
В-четвертых, двигатель на «Ниве» поменяли и Виталий с Василием поехали его обкатывать, а заодно посмотреть, куда девался Санька. Эта новость меня немного кольнула, не люблю, когда на моей машине кто-то другой катается.
Ну, и в-пятых, Парфеныч трактор заглушил, солярку экономит, а сам с Сергеем на их «Жучке» поехали еще раз деревню обшаривать. По идее вот-вот должны вернуться, давненько уже уехали.
— Про «Жигуленка», который вас обогнал, это уже не наша новость, — закончил Степаныч свой рассказ, — сейчас соберутся все, и вас послушаем. Идите пока поешьте, Николай суп сварганил, Парфеныч со складов плиту газовую притартал и баллон. Пока едите, глядишь, и народ соберется.
Есть хотелось не особо, по нашим-то часам, но от горяченького грех отказываться! Все гурьбой направились в столовую, даже погрустневшая Жанна, поминутно оглядываясь на дорогу, ведущую в деревню, тоже пошла с нами.
Горяченькое пошло на «ура» — после стольких-то дней всухомятку! Разговор протекал вяло, мозги скрипели и никаких новых версий не рожали, а старые были обговорены на сто рядов. Да и не за что же зацепиться, бред — он и есть бред!
К огромному облегчению Жанны (ну, и нашему, естесственно), Парфеныч с Сергеем вернулись быстро, мы еще по-первой налегали. Ничего нового они не рассказали. В деревне никого, дорога одна, никуда не сворачивает, наши следы от деревни идут прямо к заправке и теряются толко на въезде на отсыпанную гравием площадку. Куда и как мы ездили — неизвестно. Общее помешательство как бы исключалось, обогнавшего нас «Жигуленка» видели не только мы. Откуда он взялся и куда делся — очередная загадка. Тем более что других машин на трассе за весь день так и не появилось.
Картина брошенного кемпинга никого не напугала, скорее ввергла в еще большее уныние.
— Ну хоть бы что-нибудь понятное! — в сердцах воскликнул Парфеныч. — Что ни новость, то одна чуднее другой. Так и свихнуться недолго!
— А ты уверен, что все мы тут уже не свихнулись на  сто рядов? — выразил общие сомнения Жоржик. — Напиться, что ли? А то что-то совсем тоскливо.
Налили мы по маленькой, потом еще по одной, потом еще... Но, в отличие от прошлого раза, спиртное не оказывало практически никакого влияния, причем ни на кого. Потому решили не переводить добро зазря, бутылки убрали. Николай предложил желающим еще супчика, но желающих не нашлось, все уплели уже по две, а кто и по три порции.
И тут выяснилась еще одна странность: пропал Николай Николаевич. Со складов приехали, он помогал таскать привезенное добро, потом был как бы на виду, мелькал там-сям, а теперь нигде нет. Пропал. Кто-то из «мазистов» якобы видел его выходящим на трассу, но вернулся он потом, а если не вернулся, то куда пошел — никто толком сказать не мог.
Попожимали плечами, пооглядывались, но отправляться на поиски никто не вызвался. Во-первых, человек взрослый и сам выбирает, что делать, куда идти. Во-вторых, Виталий с Василием на «Ниве» должны скоро подъехать, может, они на дороге встретят пропавшего Николая Николаевича.
Виталий с Василием не заставили себя ждать, снаружи послышался знакомый гул «шестерочного» двигателя. Встречать прибывших вышел я один, никто даже не попытался подняться из-за стола. Да, в общем, всё понятно и объяснимо: все устали от сюрпризов, просто физически устали. А мне сам бог велел проведать свою ласточку с новым движком.
«Старшенький» придерживал за рукав Виталия, который, похоже, рвался куда-то бежать, и что-то неторопливо ему втолковывал. Увидев меня, оба выжидательно замолчали.
— Ну что, как движок? — брякнул я первое пришедшее в голову.
— Движок? — Виталий оглянулся на «Ниву» в некотором замешательстве. — А что ему сделается? Нормально всё. Можно зажигание чуть попозже крутануть, а можно и так оставить. Нормально всё...
— А старый куда дели? — упорно гнул я свою тему.
— Да вон там, около эстакады стоит, — Виталий махнул рукой в ту сторону, где, по его мнению, находилась эстакада, но быстро сориентировался, — а, не, эстакада же в той стороне. Короче, у эстакады, не стали мы его пока убирать. А что?
— Да, в общем, ничего, просто интересуюсь.
— Контролируешь? — хмыкнул Вмталий. — Ну-ну...
— Да не обижайся ты, не контролирую я вовсе, — оправдывался я, прислушиваясь, — просто жду, пока «Жучка» с МАЗом вернутся.
— Так не вернутся они, — включился в разговор Василий. — МАЗа нигде не было, мы до самой горы доехали, никаких следов, как сквозь землю провалился. А «жигуленок» на наших глазах исчез.
— То есть как исчез? — вмешался подошедший Степаныч. Не утерпел ведь, пришел сына проконтролировать. — Никак гора пропала?
— Да никуда она не пропала, стоит, проклятущая! — сплюнул Виталий. — Тут такая история... Не знаю даже, как и рассказывать-то...
— Ну вот, замямлил! — перебил его Степаныч — Василий, что там приключилось еще?
Нет, все-таки правильный сынок у Степаныча! Ни тебе суеты, ни тебе спешки! Сначала привел всех в столовую, дождался, пока рассядутся и успокоятся, и только потом начал рассказывать. Картинка рисовалась интересная. Можно было бы обхохотаться, если бы это не касалось нас непосредственно.
Не обнаружив нигде МАЗа и побродив у горы, Василий с Виталием решили горячку не пороть и возвратиться на заправку. Отъехав метров пятьсот, они увидели «жигуленка», который невозмутимо ехал им навстречу. Пока останавливались и выскакивали из машины, «жигуленок» миновал «Ниву» и ехал прямо на гору, не собираясь ни останавливаться, ни даже замедлять ход. Как ехал километров семьдесят, так на такой скорости в гору и въехал. Причем не на гору, а именно в гору, то есть внутрь горы. Или сквозь гору.
Когда обалдевшие зрители сообразили наконец-то закрыть рты, они кинулись в «Ниву», развернулись, ломанулись в гору — и оказались на склоне. «Нива» сквозь гору ехать отказывалась категорически! Попробовав миновать гору на разной скорости и под разными углами, в конце концов плюнули, оставили «Ниву» внизу и полезли на гору пешком.
Гора оказалась не такой уж высокой. На той стороне ничего интересного не обнаружилось, если не считать выложенные камнями на склоне слова «ВИВАТ КУБА» да небольшую речушку (или ручей), журчащую внизу. Никаких следов пропавших машин, никаких следов трассы.
— Вот такие вот сказки Шехерезады, — закончил свой рассказ Василий. — Виталий вон предположил, что гора пропускает либо МАЗ с одним мужиком, либо «Жигули» с двумя мужиками, а другие сочетания не принимает.
— Почему с двумя-то? — удивился Жоржик. — «Жигуленок» этот с кемпинга, другому неоткуда взяться, и мужик там один был, я точно видел...
— Двое, двое, — подтвердил Виталий. — Там еще наш... как его?.. Николай Николаевич на пассажирском сиденьи был, мы его хорошо успели рассмотреть.
— Вот же блин! — опять как тогда, на дороге, воскликнул Жоржик и замолчал, шевеля губами и глядя в пространство перед собой.
Как ни странно, вопрос «верить — не верить?» не возникал. Какой бы странной ни казалась эта история с машинами, проезжающими (или не проезжающими) сквозь гору, никто не попытался подвергнуть ее сомнению. Если бы сейчас кто-нибудь сказал, что на горе этой идиотской на березах растут огурцы, вряд ли кто-нибудь стал бы возражать. И уж точно никто бы не поехал проверять!
Но домой всем хотелось таки, потому было бы глупо просто проигнорировать информацию. Попытались рассматривать варианты.
«Жигуленок» у нас был, но двух мужиков, готовых рискнуть проехать на нем гору, не нашлось. Оставался МАЗ с одним мужиком. После недолгого перепирательства Виталий завел свой МАЗ и двинул в сторону горы. Жоржик с компанией отнеслись к затее весьма скептически. Сопровождать Виталия вызвались Степаныч с Василием на оставшемся МАЗе да наша компания на «Ниве». Таким составом мы и шествовали до самой горы.
По дороге пару раз останавливались, рассматривали подозрительные места, где мог бы свернуть МАЗ с фурой, но при ближайшем рассмотрении таких мест не нашлось ни одного. То есть свернуть некуда, гора никуда не пропала, зато пропал грузовик. Если в одном месте убыло, в другом месте должно прибыть. Оставалось найти это место.
Первый МАЗ с Виталием исчез как-то незаметно, вот только что был — и уже не стало. Дорога упирается в гору, все как раньше, а здоровенный грузовик с фурой пропал!
К тому времени мы уже давно обогнали Степаныча и оторвались метров на сто. И теперь я с возрастающей тревогой смотрел в зеркало на неумолимо приближающуюся махину, которая, в отличие от моей «Нивы», которая с каждой секундой как бы уменьшалась в размерах, и не думала притормаживать.
За этими наблюдениями сам факт исчезновения переднего МАЗа прошел как-то незаметно. Для меня, во всяком случает. То есть не то чтобы совсем незаметно, я, наверное, и рот открыл, и какие-нибудь звуки издал, но состояние это закончилось не успев начаться. Многотонная махина, готовая мять и корежить, как-то не располагала к раздумиям и созерцаниям.
Скорее всего, Степаныч ничего не просчитывал заранее и действовал по наитию, полагаясь на интуицию. Или вообще ни на что не полагаясь! Так или иначе, но пер он точно по осевой линии, практически не оставив мне выбора. В конце концов я, сглотнув слюну вместе с кровью из прокушенной губы, убрал ногу с тормоза и отчаянно нажал на газ. Склон горы метнулся навстречу...


КРУГ ТРЕТИЙ

I

— У тебя других кассет... — начала Ирка и замолчала.
— Нету у меня других кассет, нету, — вздохнув, ответил я. Потом прижался к обочине и остановился. — Фильм такой был, у мужика всю дорогу один и тот же день повторялся...
— «День сурка», если не ошибаюсь, — Ритка тоже вздохнула, оглядываясь по сторонам.
— ... может быть. Так вот у нас очень похоже, только не один день повторяется, а два.
Я вышел из машины, не слушая доводы Костика о том, что нужно жать на железку, может, мол, успеем проскочить. И вылез он из машины последним, очень неохотно, но все же вылез.
Доводов и объяснений никаких у меня не было, просто не хотелось «жать на железку» и «топить до пола». Постояли, помолчали. Я покурил, они повздыхали.
— Сходи хоть радио проверь, — самой рассудительной оказалась Ритка.
Я вытащил кассету, включил радио. «Маяк» оказался там, где ему и положено быть, но особой радости это почему-то не принесло. Мы немного послушали музыку, потом диктор стал делиться с радиослушателями последними новостями. Новостей было немало, но все привычные: террористы в Чечне, землетрясение в Индии, извержение вулкана на каких-то островах, тайфуны на Кубе и Японии... Бытовуха, одним словом... И ни словечка про исчезающие дороги и грузовики, появляющиеся реки и склады, а тем более — про изменения силы тяжести или исчезающие, а потом появляющиеся созвездия.
— Проснитесь и забудьте, — проворчал я. — Ничего не было, ничего не случилось. Сон не есть не сон, а не сон не есть сон...
— На тебя не угодишь, — отозвалась Ритка. — Всё нормально, значит, надо радоваться и ехать дальше.
— А сама почему не радуешься? — с подозрением спросил Костик. — И, может, мы действительно поедем?
— Во, слышишь? — спросил я, подняв палец. Все замерли, прислушиваясь.
— Ничего не слышу, — почти шепотом сказал Костик, озираясь по сторонам.
— Вот то-то и оно, — я опустил палец и многозначительно оглядел свою компанию. — Я тоже ничего не слышу. Ни одной машины, ни туда, ни обратно. Минут двадцать уже стоим — и ни одной!
— Тьфу на тебя! — рассердилась Ирка. — Вместо того, чтобы поехать и посмотреть, ты ерундой занимаешься!
— Действительно, что стоять-то? — поддержал ее Костик. — Заводи, поехали.
— Ну, поехали так поехали, — не стал я возражать. — Движок только гляну.
— А чего его разглядывать? — хмыкнул Костик.
— На предмет новизны, — туманно ответил я и, заметив недоумение в глазах Ритки, пригорюнился. — Фиг, значит, мне, а не новый двигатель?
Тем не менее капот я все же поднял. И увидел там блестящий, новенький двигатель. Такой новенький, что у меня даже дух захватило. Ритка переводила изумленный взгляд с меня на двигатель и обратно. В машинах она разбиралась не очень, но отличить старый двигатель от нового была в состоянии.
— Откуда это? — спросила она почему-то не меня, а Костика. Тот пожал плечами и ткнул пальцем в мою сторону, дескать, все вопросы по тому адресу.
— Вы что, не помните, как мы двигатель меняли? — изумился я.
— Нет! — Ритка пожала плечами, наморщила лоб. — Хотя что-то вроде вспоминается, но очень уж смутно.
— А ты? — повернулся я к Костику.
— Никакого двигателя я не менял! — отрезал он. — И ничего такого не помню.
— Ну, на тебя последняя надежда, — повернулся я к Ирке. — Ты-то хоть помнишь?
— Ребят, это вы специально, да? — Ирка переводила взгляд с одного на другого и, похоже, готова была заплакать. — Вы действительно не помните или просто придуриваетесь?
Костик крякнул, что-то проворчал неразборчиво и отвел глаза. Ритка продолжала морщить лоб.
— Нет, что-то вспоминается, — с усилием пробормотала она. — Ты не сам менял, какие-то мужики помогали...
Ее перебил приближающийся гул мотора. Из-за поворота показался до боли знакомый джип. Костик ругнулся и подошел поближе к дверце машины, где под сиденьем лежала монтировка.
Джип проскочил было мимо, но потом затормозил и сдал назад. Из него вышли Жоржик с Анатолием и направились в нашу сторону. Когда они подошли, я даже не дал им рта раскрыть
— Привет, Всеволодович, здорово, Анатолий! — начал я напористо. — Фонарь вам раскокал не я, машина у меня салатного, а вовсе не зеленого цвета, можете спросить Веронику, она подтвердит.
— Мы знакомы? — вежливо спросил Анатолий.
— Я с вами — да, вы со мной — не знаю... А что, это как-то меняет дело?
— А откуда ты про фонарь знаешь, если не сам раскокал? — вмешался в разговор оклемавшийся Жоржик. — И нас откуда знаешь? Я, например, тебя в упор не помню!
— Это долго рассказывать, — сказал я и захлопнул капот. — Поехали лучше домой.
— Э-э, ты погоди!.. — начал было Жоржик, но Анатолий взял его под руку и повел к джипу. Жоржик упирался и бубнил через плечо: — Что за дела такие, ты откуда взялся?..
Неожиданно Анатолий отпустил руку Жоржика и вернулся к «Ниве».
— Вас ведь Юрий зовут? — спросил он после небольшой паузы. — А вашу жену, если не ошибаюсь, Рита?
— Да, вы не ошибаетесь, меня действительно зовут Юрий, а мою жену — Рита.
— А откуда я вас знаю? — Анатолий пытливо рассматривал нас по очереди. — И почему не знаю их? — Он кивнул в сторону Костика с Иркой.
— Это долго рассказывать, — повторил я. — Да и вряд ли вы поверите, если уж нас не помните.
— Странно все это, — Анатолий повернулся к подошедшему Жоржику. — Настолько странно, что я даже боюсь об этом думать. Пытаюсь думать, но не получается.
— У меня тоже не получается думать? — хмуро сказал Жоржик. — Поехали отсюда к чертям собачьим, пока не вляпались во что-нибудь. Машина действительно не та, цвет другой...
— Да-да, поехали, — Анатолий порылся в кармане, ничего не нашёл, потом полез в карман Жоржика, безропотно наблюдавшего происходящее, вытащил визитку и подал Ритке. — Если вдруг у вас появится желание рассказать, позвоните.
— Если появится — позвоним...
Анатолий покачал головой, видимо, сильно сомневаясь в том, что мы когда-нибудь позвоним, потом коротко поклонился — и они с Жоржиком почти бегом направились к своей машине. Джип взревел мотором и умчался.
— Вот такие вот пироги с котятами, — пробормотал я вслед джипу. Потом перевел взгяд на визитку в Риткиной руке, подошел и поглядел текст. — Ты смотри-ка, и действительно Евгений Всеволодович. С ума сойти!
— Поехали, что ли? — Костик, не дожидаясь ответа, полез на заднее сиденье, и уже из машины добавил: — Линять надо побыстрее от этого дурацкого места подальше!
Ну, линять так линять, было бы сказано. Погрузились в машину молча и до самой заправки тоже молчали, как-то не до шуточек и разговоров было. Перед заправкой я оглянулся на Костика с Иркой. Они отводили глаза и всячески делали вид, что их здесь нет вовсе. Ритка тоже упорно смотрела в сторону, якобы разглядывая что-то неведомое на обочине. По всему выходило, что решение опять мне принимать. Я притормозил и свернул на заправку. Возражений не последовало.
На заправке было безлюдно, лишь знакомая «шестерка» стояла на привычном месте. Женщины, поеживаясь и озираясь, направились в сторону удобств. Костик из машины вылез, но идти никуда не собирался. А я, как и в первый раз, решил зайти в магазинчик.
Свет горел. Жанна из-за прилавка улыбнулась нейтрально-приветливо. Я улыбнулся в ответ и прошелся вдоль витрины. Ассортимент меня интересовал мало, вернее, совсем не интересовал. А интересовал меня двигатель. Которого на месте не оказалось.
— А скажите пожалуйста... — повернулся я к Жанне, но слова тут же застряли у меня в горле — столько мольбы было в ее глазах. По-прежнему улыбаясь и, видимо, забыв смахнуть слезы со щек, она смотрела на меня и молчала.
— Все хорошо, Жанна, все в порядке! — Я подошел к кассе и погладил ее по руке. — Свет горит, радио работает. Ничего не было. Это просто сон.
— Спасибо, Юра, — Жанна коротко вздохнула и смахнула слезы, — вы хороший человек, добрый. А мы с Сережкой молчим, боимся сглазить. А то радио работает, а машин все равно нет.
— Ну почему нет? — Я продолжал гладить ее по руке, как маленького ребенка. — Джип сейчас проехал. Вон еще какие-то машины гудят, МАЗы, наверное.
С улицы действительно слышался шум моторов. Я улыбнулся на сколько смог ободряюще и вышел из магазина. Мимо заправки ехали грузовики, но не МАЗы, а КамАЗ и пара «Уралов». Ну что же, видимо, действительно все наладилось. Грузовики скрылись за поворотом, а мы с Костиком продолжали прислушиваться. МАЗы не появлялись.
— Они же говорили, что заправку около семи проезжают, — Костику надоело прислушиваться, — так что нечего их ждать, ехать надо.
— А кто кого ждет? — фальшиво возмутился я. — Сейчас вон Ритка с Иркой подойдут — и поедем. Не оставлять же их здесь.
— Не оставлять, не оставлять, — проворчал Костик, — никто и не говорит, что оставлять. Только прислушиваться завязывай, а то в ушах звенит, глядя на тебя.
— Может, сходим в столовку, поедим?
— К черту эту столовку, она у меня во где стоит! — Костик ожесточенно рубанул рукой по горлу, обошел «Ниву» и несколько раз посигналил. — Где они там пропали, в конце концов?
— Да никто никуда не пропал, не суетись. Вон они бегут.
— Это называется «бегут»? — Костик попытался улыбнуться. — Скорее уж ползут, а не бегут. Прогуливаются...
Ритка с Иркой дествительно шли неспеша, о чем-то оживленно переговариваясь. Пожалуй, слишком оживленно. А может, и не слишком...
— Мальчики, а мы что, так и уедем? — Ритка попыталась завладеть инициативой. — Может, стоит зайти, поговорить? Хотя бы для того, чтобы сравнить наши воспоминания и ощущения.
— Нет, не стоит! — Я распахнул дверцы, отодвинул сиденья и приглашающе помахал рукой. — Ничего хорошего из этих разговоров не выйдет, я уже попробовал.
— Но как же?.. — Ритка в нерешительности топталась около дверцы, беспомощно глядя на Ирку и Костика, которые уже расположились на заднем сиденье, демонстрируя полную незаинтересованность в разговоре.
— А вот так! — Я легким шлепком придал ей первоначальное ускорение и направление. — Приедем домой, там можешь разговаривать сколько угодно и с кем угодно. И вообще, что это мы такие уверенные? Надо сначала доехать.
Больше никто возражать не пытался. Я завел мотор, оглянулся в последний раз на заправку и вырулил на трассу. Трасса по-прежнему оставалась пустой, и это настораживало. Хотя, с другой стороны, никто ведь не вернулся...
Ехал я неспеша, поминутно глядя в зеркала. Никто нас сзади не догонял, встречных тоже не было. Так продолжалось минут пять, а потом как прорвало: машины пошли практически сплошным потоком. Я перевел дух и прибавил газу. Наше приключение, что бы это ни было, надо полагать, закончилось.
Действительно, никакой горы и никаких «кирпичей» не было, мы спокойно миновали заколдованное место. «Маяк» исправно передавал какую-то музыку, кто-то нас нагло подрезал под самым носом у встречных, светило солнце... Лепота!
Неожиданно с заднего сиденья подал голос Костик, активно до этого перешептывавшийся с Иркой.
— А я ведь вспомнил, как движок меняли, — задумчиво протянул он. — И вообще все вспомнил.
— А что, до этого ты все забыл? — заинтересовалась Ритка.
— Ну, не все, конечно, но кое-что забыл. Какими-то кусками. Тут помню, а тут нет. Что же это было-то?
— Боюсь, мы никогда этого не узнаем, — пожал я плечами, — может, и не было ничего, так, привиделось.
— Ага, привиделось, — Костик помотал головой, не соглашаясь, — как же! Почему-то раньше никогда ничего подобного не привидевалось. Вообще никогда! Даже близко не лежало!
— Это мы на озерах слишком переотдохнули, — предположил я.
— Тебе бы только хихикать, — обиделся Костик. — Я ведь серьезно спрашиваю.
— И кого ты спрашиваешь? Меня? Так я не знаю! И ты знаешь, что я не знаю. Знаешь ведь? А зачем тогда спрашиваешь?
Костик начал что-то объяснять или доказывать, оживленно жестикулируя, но я очень быстро потерял нить разговора. Что-то меня отвлекало, причем очень сильно отвлекало. Я прислушался. По-прежнему гудели машины, встречные и попутные, но этот гул не отвлекал меня и раньше, а сейчас так просто был райской музыкой. И получалось так, что отвлекали меня мои собственные мысли, но никаких особых мыслей в моей голове не наблюдалось.
Еще был «Маяк». Музыка там уже кончилась, а транслировалась нуднейшая беседа про то, что экологию обижать не надо, а то она действительно обидится и отомстит жестоко всему человечеству, не щадя ни старых, ни малых. Утверждение бесспорное, только заболтанное совершенно и не подкрепленное практически никакими реальными делами. И отвлекать эта беседа меня никак не должна, ну никаким боком! А что же тогда?
Ритка заметила мою озабоченность и тоже насторожилась. В конце концов и Костик понял, что что-то неладно, и замолчал.
— Никто ничего не услышал необычного? — спросил я, почти не надеясь на успех. Все дружно помотали головами. Отрицательно помотали. Как я и ожидал. Но ведь что-то было!
За этими размышлениями я чуть не въехал в бампер впереди идущей машины. Между прочим, КамАЗ. Красный. С синим рефрижиратором. Может быть, даже тот самый.
И вот тут по какой-то странной аналогии я сообразил, что же меня отвлекало. Перед началом беседы «Маяк» любезно сообщил слушателям дату и точное время. Ко времени у меня претензий не возникло, а вот дата не соответствовала, поскольку была послезавтрашней. То есть два дня мы где-то все же потеряли.
Народ встретил это известие стоически. То есть сначала дождались, пока диктор еще раз объявит дату и время, сравнили полученную информацию со своими карманными календариками, часами и сотиками, а уж потом...
И все бы ничего, да вот только должен я сегодня быть на работе, а сам еще даже к городу не подъезжаю. Не по своей вине, конечно, форсмажор и все такое, но как это шефу объяснить?
— Ладно, это не самая большая неприятность, которая могла бы случиться, — стала успокаивать меня Ритка, сообразившая, куда забрели мои мысли. — Не уволят же тебя за один прогул? Или уволят?
— Пациент скорее жив, чем мертв, как сказал бы Парфеныч, — невесело пошутил я. — Уволить не должны. Но все равно неприятно.
— А ты расскажи все своему начальнику, — простодушно посоветовала Ирка.
— Вот тогда точно уволят! Это к бабке не ходи! — Я даже рассмеялся, представив себе эту сцену. — Кстати, советую и вам воздержаться от излишней словоохотливости, могут понять неправильно. Или не понять вовсе.
— А почему ты думаешь, что здесь ничего подобного не происходило? — ехидно спросила Ритка. — Мы что, такие особенные? Или это место там такое особенное?
Я лишь развел руками, заставив этим Ритку подпрыгнуть на сиденье и ухватиться за руль. Ответ на этот вопрос лежал вне моей компетенции. Как и вообще все ответы на все возможные вопросы. Такое впечатление, что в мире не осталось простых вопросов, только какие-то заковыристо-загогулистые.
Так за рассуждениями и ленивыми пикировками постепенно добрались до города. Город стоял незыблемо, ничто его, родненького, не брало. И это правильно! Должно же быть хоть что-то незыблемое в мире. Впрочем, где же он был, город этот, со всеми своими радиостанциями, сотовыми вышками и прочими атрибутами цивилизации, пока мы на своей заправке тыкались во все эти чудеса в решете? Вопрос, конечно, риторический, но все же, все же...
Сначала забросили домой Костика с Иркой. На работу они не опоздали, дома их никто не ждал, так что разгрузились без всяких проблем. Клятвенно заверили друг друга, что будем звонить и встречаться, женщины всплакнули и расцеловались, мужчины похлопали друг друга по плечам и спинам в перерывах между мужественными рукопожатиями — и навалилась усталость! Надо было ехать, разгружать вещи, ставить машину в гараж, а ноги не шли, руки висели как что-то чужеродное и совершенно ненужное, во рту было противно и сухо, а в голове пусто до звона. Ритка, похоже, ощущала примерно то же самое.
До дома мы все-таки доехали. На автопилоте. И вещи разгрузили. И даже машину я отогнал в гараж, хотя можно было бы бросить прямо во дворе. Организм требовал только одного — спать, спать и еще раз спать! Но сон наплевал на требования организма и упорно не шел.
Полежали мы, поворочались, повздыхали — и решили чаю попить. То есть Ритка пошла пить чай, а я отправился на балкон охладиться немного и покурить. И вот пока стоял я на балконе и пытался разглядеть звезды, не покидало меня ощущение, что вот смотрит кто-то на меня из темноты и ехидно ухмыляется, дескать, кури, кури, а я тебя сейчас — раз! — и окажешься ты в «Ниве» со всей своей честной компанией на трассе М-53. Не скажу, что было страшно, но как-то очень уж неуютно. Причем не было ощущения чужого взгляда, а было просто понимание того, насколько мала Земля вообще и наш город в частности по сравнению с тем, с чем нам пришлось столкнуться. Я некультурно выщелкнул окурок с балкона и понаблюдал за тем, как он падает вниз, постепенно исчезая из виду и этим как бы подтверждая мои ощущения. Странно как-то подтверждая...
Ритка уже попила чаю и теперь бездумно смотрела на экран включенного телевизора. Я вздохнул, погладил ее по голове и присел рядом.
— Об чём речь? — фальшиво пошутил я.
— А? — Ритка вздрогнула и взгляд ее стал осмысленным. — Новости передают.
— Ну и как новости, заслуживают?
— Не знаю. Может, и заслуживают...
— А например?
— Магнитные полюса сдвинулись. Северный уполз на триста с лишним километров и сейчас находится на территории Канады. Позавчера, между прочим, сдвинулись.
— И что?
— А я откуда знаю? — Ритка наконец-то отвела взгляд от экрана. — Может, ничего. А может, в этом все дело.
— Так они ползут или как? — спросил я в пространство и, пощелкав кнопками пульта, нашел новости на другом канале. Там как раз передавали про полюса.
Выходило, что полюса эти двигались уже давно, лет пять или шесть как минимум. По полмиллиметра в год, потом по миллиметру, по два миллиметра. А позавчера скаканули один на сто километров, а второй на триста с лишним — и остановились. Или почти остановились, ученые пока затруднялись с определением точного местонахождения полюсов и их неподвижности или подвижности. Было о чем подумать...
Диктор тем временем продолжала озвучивать новости, теперь уже местные, локальные, так сказать. Новости были вчерашние, разумеется, как-никак ночь на дворе, да и интересовали они меня постольку-поскольку. Что значит какая-то коммунальная авария на проспекте Солнечном по сравнению с теми чудесами, которые преследовали нас в последние дни. Хотя все относительно, конечно. Для живущих на проспекте Солнечном отсутствие воды вовсе не было такой уж мелочью, им... Стоп! Какого черта, что еще за проспект Солнечный?..
— Забавляешься, стало быть? — проворчал я в бессильном раздражении и хмыкнул, вспомнив слова Парфеныча: — Оборвать забавлялки к чертовой матери!
Сюрпризы продолжались...