Лики жизни и смерти

Меня арестовали без моего согласия и без санкции прокурора. Крепкие дубовые парни в камуфляже и в чёрных намордниках сделали всё возможное, чтобы я попал на стенд «Их разыскивает больница имени Склифосовского». Я хотел им что-то сказать, но они меня опередили, и я провалился в блаженную пустоту беспамятства.
«Ты смотри-ка, он ещё жив!», – через какое-то время услышал я голоса и с трудом приоткрыл глаза.
- Будем сознаваться, милок? – ласково спросил меня сучковатый чурбан с отмороженными глазами.
- Соблаговолите сказать мне, милостивый государь, в чём я должен сознаться? – вопросом на вопрос вывел я его из состояния древесины.
- Ах, так ты ещё и не знаешь?! – заорал он.
- Пока не знаю.
- Дайте ему снотворного! – распорядился отмороженный следователь.
Ну, мне и дали!
Очнулся я через несколько дней. Хотелось умереть, но было некогда: следственная бригада уже взяла меня в оборот. Мне объяснили, что в три часа ночи последнего дня минувшего месяца я убил во Владивостоке крупного китайского бизнесмена. Фуй Суна, изнасиловал в Ярославле непорочный коллектив женского монастыря, украл все вклады с банковских счетов города Москвы и в трамвае вытащил из лифчика престарелой геленджикчанки Глафиры Штекер её любимую пенсию.
В ответ на эти инсинуации я заявил, что не был знаком с Фуй Суном, не имел чести спать со славным коллективом женского монастыря, не потрошил столичные банки, а трамваи в Геленджике, слава богу, пока не ходят. Я извинился и сказал, что именно в этот час находился с дружественным визитом во Франции, и моё безупречное алиби может подтвердить сам мсье Делон, который не пьёт одеколон из сугубо принципиальных соображений.
- Самый умный, что ли?! – рассердилась следственная бригада.
- Может, и не самый умный, но и не самый, к счастью, тупой! – зачем-то остроумно ответил я.
Не любят у нас пока почему-то умных и остроумных! Хитрых любят, пошляков приветствуют, наглых боготворят, а умных и остроумных терпеть не могут! А уж если последние нарвутся на хмурых представителей отдельных органов – неприятности им обеспечены стопроцентно.
- Ты свободен, умник! – сказала мне следственная бригада и открыла настежь стальные двери, – Беги, остряк, наслаждайся хоть до отрыжки своим преступным образом жизни!
- Спасибо! Не хочу, – скромно ответил я.
- Беги, а-то хуже будет!
Как же, разбежался! А они меня при попытке к бегству – пиф-паф, – и все дела закрыты за отсутствием основного преступника! Я шагнул от дверей.
- Он на нас нападает! – испуганно закричали мордовороты и открыли по мне прицельный огонь.
«Ты смотри-ка, он ещё жив!», – услышал я над собой тревожные голоса. «Цианистый калий его добьёт!», – бодро пообещал кто-то, и иголка шприца змеёй вошла в моё бренное тело.
Очнулся я ночью. Холод морга располагал к посещению туалета. Рядом со мной сладко посапывала пара охранников.
- Проводите, пожалуйста, в туалет! – вежливо попросил я конвой.
- Ой! – сказали они и синхронно сыграли в ящик.
Теперь меня было за что судить.
Суд был скорым, закрытым и не очень праведным. К предыдущим деяниям добавили двойное убийство. Прокурор умолял о сожжении меня на костре. Купленный судом адвокат вяло канючил о пожизненном заключении. Уговоры подействовали, и меня приговорили на всю катушку без права переписки по пейджеру.
- Спасибо, друзья! – съязвил я в последнем слове.
В тот же час меня удавили, свалив всё на самоубийство, и закопали так глубоко, что потребовалась неделя, чтобы выбраться из могилы.
- Ну куда ты, лодырь, пропал?! – скривился шеф, когда я наконец-то появился в конторе, – Учти: я тебе всё это время прогулы ставил!
Я подробно объяснил шефу причины своего отсутствия.
- Справки гони! – потребовал он, – Без справок о заключении и смертях даже я, дружище, не могу поставить тебе в табель рабочие дни!
Вот клещ! Лично я точно знаю, что в совковые времена он сам семь раз был расстрелян, и все разы ему оплатили без всяких справок. Кроме того, он ещё такие крупные стимуляции получал по итогам работы за год, на которые вообще не имел никакого права!
Что касается бессмертия, то тут я Америку не открою: мафия без причины, хоть убей, не умрёт, а мы с шефом – из этой самой жизнестойкой организации. Но тех преступлений, что на меня навешали, я и правда не совершал, а с женским монастырём у меня была чистая любовь на обоюдном согласии, и бессмертие не имеет к этому ни малейшего отношения!