Голова кошки

               

                Сестры Маша и Аня много чего делали вместе – играли, гуляли, ругались, дрались - разница в возрасте у них была всего полтора года, поэтому интересы были схожими. До поры до времени, по крайней мере. Вместе они и в изостудию при Дворце пионеров ходили – Маша, ее подруга Эля и Аня. Маша и Аня рисовали с раннего детства, но разница была в том, что у Ани был талант к рисованию, причем замеченный многими, а Маша просто рисовала с упоением. Талантом там не пахло, но родители никогда Маше об этом не говорили – рисует ребенок, да рисует. Маша вообще косорукой была редкостно. В детском саду у нее никогда ничего не получалось. Аппликацию клейстером измажет, клеит все вкривь и вкось. В танцах ноги заплетаются не в ту сторону. Рассматривая Машину поделку – бумажный гардероб (он же шкаф), воспитатели покатывались со смеху – хуже ни у кого не было. Лепка Маше удавалась, пожалуй, получше, чем все остальное. Сказывались годы упорного труда – лепили Маша и Аня много, пластилин валился на пол, превращался в лепешки, намертво въедался в пол. Папа кидался каждые выходные на пластилин с ножом – отскребал, ругался, но все напрасно – дочери за неделю устряпывали пол до прежнего состояния. Машина подруга Эля тоже рисовала чуть не  с пеленок. Эля была способное дитя, причем способности ее были равномерно хороши практически во всех направлениях. Была ли она талантлива в рисовании – пожалуй, нет, все же талант и способности – не одно и то же.

         И вот, Аня и Эля со способностями и бесталанная Маша отправились в изобразительную студию, учиться рисованию. Преподавала в изостудии весьма строгая Елена Андреевна. Она  долго рассказывала детям про рисование, на взгляд Маши - какую-то скукоту. Потом поставила перед ними миску и велела рисовать. Маша долго пыхтела над рисунком, умудрилась протереть резинкой в листе дыру и слегка его помять. Елена Андреевна собрала рисунки, на секунду ее взгляд задержался на рисунке Маши, и губы ее дрогнули в брезгливой улыбке. Эля и Аня справились с рисованием миски прекрасно – и удостоились похвалы. В дальнейшем Маша не стала рисовать лучше – рисовала, как могла, радостно бежала в изостудию, хотя Елена Андреевна не раз намекала маме Маши и Ани - Анечка, дескать, молодец и ее надо учить, а вот Маше лучше бы чем-нибудь другим заняться! Но мама не обращала внимания на пожелания Елены – и сестры продолжали вместе ходить в изостудию.

              Елена Андреевна считала себя, конечно, творцом, и ей страсть как хотелось приобщиться к вечному  – забабахать что-то такое, от чего все вздрогнут. А приходилось возиться с детьми, малоспособными к творчеству – например, с Машей. От такого любой взвоет, либо, наоборот, скажет новое слово в искусстве. Елена предпочла новое слово  в искусстве. Ну, может, оно и не совсем новое было – где-то уже ваяли такие произведения, но кто об этом знал? Где-то она вычитала, что есть такой вид мозаики – из глиняных крашеных шариков. Надо налепить много-много маленьких шариков из глины, высушить их, обжечь, раскрасить, а потом ваять мозаичные картины – сообразно своему эскизу. И пошла работа. Дети – студийцы должны были катать шарики, норму надо было выкатывать! А кто бы их еще катал? Шариков-то нужно было прорву! К глине приближаться было нельзя без выполнения нормы шариков. Сначала общественное - потом свое. А глина была замечательная – светлая, жирная, как масло! У Маши с Аней прямо слюнки текли, когда они глину эту видели! Маша, как все послушные дети,  катала два раза в неделю ненавистные шарики - а до нормы добраться никак не успевала. Руки были неловкие. Только однажды ей удалось слепить домик – как-то накатала она норму шариков! Аня же лепила быстро, ловко, и поэтому почти каждое занятие создавала шедевры, которые, довольная,  преподносила маме. Эля же не особо любила лепить, поэтому шарики просто терпела как неизбежное зло, а может, они ей даже нравились...

          Так шли неделя за неделей, по вторникам и четвергам Маша ходила в  изостудию лепить шарики. Больше ей там делать было нечего – достаточно тоскливо она себя ощущала в изостудии среди передовиков производства. Все норму выполняли – а она нет.  И вместо того, чтобы предпринять какие-то усилия для достижения цели, Маша, фактически, пошла на преступление! Она дождалась, когда Елена Андреевна выйдет из класса, ухватила из таза кусок глины, такой довольно увесистый, с кулак примерно, и быстро слепила из него голову кошки! Почти в натуральную величину. Потом, боясь, что Елена заставит ее смять глину и положить назад в таз, припрятала голову в самый дальний угол изостудии. Никто ничего не заметил, и уставшая, но довольная Маша, взяв за руку Аню, ушла домой.

          Голова кошки подсохла к следующему занятию сверху, но полностью, конечно, не высохла. Покатав немного шариков, Маша дождалась, когда Елена снова выйдет из класса, и с большим наслаждением покрасила сырую голову в прекрасный голубой цвет. С восхищением она рассматривала свою безумную поделку, и дети, разумеется, тоже заметили ее. Они сразу смекнули, что Маша совершила плохой поступок – слепила не то, не там и не так. Поэтому тут же нажаловались Елене, и та просто дар речи утратила от такой наглости! Но буквально на минуту.
- Шарики не катаны! – кричала она. – Глину испортила! Краску извела! Слепила пакость!
          Хорошо хоть, не крикнула, что не бывает голубых кошек – ну, понятно, это ведь и не кошка была, а всего лишь ее голова!

           Маша гордо несла домой голову кошки. Подарила ее маме. Мама внутренне содрогнулась от этого дикого изделия, но вспомнила город, в котором училась, и памятник вождю в виде головы на пьедестале. Она внимательно посмотрела на свою неспособную к искусству дочь и засмеялась. А Маша долго любовалась на недосохший кусок  глины чудесного голубого цвета, а потом выросла и выбросила его в мусорное ведро. Елена Андреевна же прославилась своими мозаичными картинами в пределах города, и, заходя порой во Дворец пионеров, Маша с Аней с радостью вспоминали про свой вклад в  глиняные огромные панно, висящие во дворце. А потом эти панно куда-то делись – в прах, что ли, рассыпались…