Интернат для одаренных иногородних Глава 12

12. Горечь и услада бытия

 Прощай Казанский суматошный
 перрон на тридевять земель,
 денёк разжижено-желтошный
 и ты, московская метель,
 купе с печальной полудрёмой,
 пред Яузой, прощай, церква,
 с хмельною сладкою истомой
 вдруг закружится голова
 в калейдоскопе дней минувших,
 мелькнувших, как единый миг,
 с каким-то смыслом ненатужным,
 что до конца ты не постиг,
 что вот уже неуловимо
 растаял в безднах бытия,
 а жизнь трясётся мимо, мимо,
 туда, где правит колея,
 где безысходно бестолково
 в окне мелькнёт снежинок рой, …
 а за спиной уже Перово
 и жизни край – за Кольцевой.
        Я придумал эти слова уже сейчас, через десяток с чем-то лет после тех частых вояжей, сбросил на свою страничку в Стихире, озаглавив «Из давнишнего». Но там они вырваны из контекста событий, им сиротливо, как мне тогда – в душных купе, остывающих под утро… Да, и ладно, хватит жалость выдавливать. Не до того – дел по горло.
        Георгич меня встретил-таки по приезду. Но без ещё не вызволенного пропуска. Согласно строгости процедур отдавать только лично в руки и никак иначе. День и время были рабочие, посему с вокзала мы и покатили прямо на вторую вставку, где располагалось руководство заводской охраны. Это было не страшно и не больно – передо мной, сидящий в кабинете солидный дядька, даже извинился за случившееся недоразумение, всякое, мол, бывает. Да, конечно, и вам спасибо! Инцидент исчерпался. Коньяк сохранился и был распит на объединенном чествовании 23-го февраля с 8-ым Марта у меня на квартире. Ей частенько приходилось в те времена привечать по праздникам дружную ватагу отдела.
        Не затягивая время, я сразу же созвонился с товарищем Бысропаповым, он был готов принять меня. Бумаги, сварганенные ге-не-раль-ным директором и им же, как единственным ответственным  исполнителем мало кому известной московской фирмы «АнКом», а попросту Анварчиком, заводскую сторону вполне устроили. Да, и чего – нормальные, официально зарегистрированные как-никак в  государственном реестре организации имеют полное юридическое право договариваться и сотрудничать по обоюдоинтересующему вопросу. Сделка – называется. Освятив письма своей резолюцией, Быстропапов отправил меня с ними к Любови Николаевне, с которой давеча они ситуацию обсуждали. Любовь Николаевна станет нашим добрым гением в проводке нечастого воспомоществления. Низкий поклон, вам, Любовь Николаевна, за сделанное тогда! Для оформления и перевода средств в рублевом эквиваленте десяти тысяч долларов США плюс подоходный на них требовалось порядка месяца. В те сложные времена, когда вседержавная государственность, наевшись вдоволь вазовских денег, исторически занемогла и отпустила завод по воле волн самовыживания, и он, рискуя всем, включая за сто тысяч трудящегося народа, правдами и неправдами выкручиваясь в рушащейся экономике, не отринул, не забыл,, поделился хотя бы и такой малой для него толикой на тонкое, сокровенное, эфемерное. Это достойно признания и памяти…
        Оставалось ждать, когда деньги дойдут в Москву. В один из серых, неприметных морозных дней ожидания, от хлопот у кульмана меня оторвал звонок телефона. На проводе была незабвенная Валентина Александровна, заместитель начальницы отдела культуры, меня приглашали придти поговорить – о продлении договора по скрипочке, да и вообще о жизни - как там Эльвирочка в столице? Хм-м – подумал я, к чему бы это? Тем не менее, люди не чужие. Соратники, можно сказать, по несению в массы высокого, светлого, классического. Ничтоже сумняшеся, на следующий день я отправился в Новый проезд, где обосновалась районная власть. На текущий момент помимо пресловутого договора об аренде трехчетвертного инструмента нас, в общем-то, ничего и не связывало. После летнего отказа помочь заказать гостиницу при поступлении в ЦМШ я на контакт с ними и не выходил. А то, как в благодарственных письмах родителям тёплые слова писать – да мы, да вам, всем, чем можем – поможем… Хотя спонсора-то дали, обидчивые мы ваши. Ну, там и сами при этом слегка поживились. Но всё ж на пользу развития культуры Автограда. Не мы же одни – такие выдающиеся. Ещё хорошие, подающие надежды детишки есть – Яша Чашников, Лена Воротько, Аня Бажуткина, Маша Рябова. Всех нужно продвигать к лучезарным вершинам исполнительства. Несомненно, ничего не имеем против, пожалуйста-пожалуйста. Мы и времени больше у вас совсем не отнимаем, ни с чем не пристаём, как можем – сами стараемся-пробуем. А вот это зря: «Вы как-то совсем пропали, - тепло пожурила Валентина Александровна в начале встречи, - ну, рассказывайте, как поживаете?». Коротенько, в объёме предыдущих трёх глав без вящих подробностей я осветил свершившиеся события. В вящих подробностях осталось и эпохальное вручение нового целого инструмента в Большом Зале Консерватории. Не то, чтобы я утаил это преднамеренно, но внутри что-то муторно ухмылялось – щас эта темка сама всплывёт. Так оно и вышло: «А что ж вы о самом главном не говорите, - ласковенько начала Валентина, - знаем, знаем. Наслышаны. И не только. Были, наши представители там, были!». По её словам выходило, что некие люди структуры культуры также специально были приглашены на то торжественное вручение. По завершению мероприятия состоялся их отдельный разговор с ответственными лицами Фонда Маэстро, в ходе которого были озвучены правовые обстоятельства передачи скрипки. Естественно, собственником инструмента становится фонд отдела культуры Автозаводского района - об этом готовится соответствующий договор. После его подписания будет составлен другой договор – между фондом отдела культуры и вами, родителями ребёнка (ага, стабильно арендуемого звукоизвлекателя, получается), ну, как в прошлый раз, вы же  помните всё… Вам нужно привезти инструмент сюда. Вы когда в следующий раз в Москву едете? Не скоро? Мы можем послать своего человека в командировку, взять скрипку. Для освидетельствования и регистрации её у страховщика (отдел культуры уже нашёл в Тольятти страховую фирму под этот случай) это тоже стоит денег. Потом, пожалуйста – играйте в своё удовольствие. Только не забудьте вернуть первую скрипочку, она, надеемся, в порядке?
        Я не хочу сказать, что это был холодный душ. Я не хочу говорить, что это было кричаще несправедливое, противоестественное решение. Мне просто стало противно и горько, как заварилась эта каша. Никто не удосужился в ходе радужного благотворительного шоу или, по-хорошему, перед ним уведомить виновников, так сказать, торжества об условиях контракта: «Как же так, Валентина Александровна! Почему же ваш таинственный представитель, будучи рядом на вручении, никак не обозначил себя. Не то чтобы рассказать, как оно и что, ну, хотя бы поздравить просто? Да и в прошлый раз мне сразу показывали письмо Спивакова, в котором оговаривалось существо правообладания объектом. Поймите меня правильно, сейчас некие подобные претензии обозначены со стороны ЦМШ, а нам там учиться и учиться. Мы оказываемся между двух огней. Та же скрипка вызывает некоторые сомнения, нет-нет, не сама по себе. Сама она – инструмент достойный. Но нам не по руке пока, и нет гарантий, что станет таковой без переделки. У нас намечается другой вариант, более подходящий. Трёхчетвертную скрипочку, вы не волнуйтесь, вернём в целости и сохранности после появления замены. Я понимаю всю серьёзность обстоятельств. Но очень хотелось бы для однозначного понимания ситуации видеть подтверждение ваших слов на бумаге, удостоверенной хотя бы Фондом Маэстро, если не им Самим. Пока же есть о чём думать, и какое решение у нас созреет – я не знаю. Давайте по порядку – вы организуете официальную бумагу из Москвы, показываете её нам, и мы действуем согласно воле документа. Но только в такой последовательности. И не нужно направлять никаких ваших командированных, я сам привезу и предоставлю».
        Наглец! Что я себе позволил – диктовать условия власти, порядки строить?! Вы кто такие – от горшка пар-тала виршка, вас тут всесторонне облагодетельствовали, путевку в жизнь выписали для ответного прославления и глубокого почитания, а вы сметь себе удосуживаетесь открыто в лицо всей культуре города?! Это было начало глубокого раскола отношений. Скрипичный демарш нам не простится уже никогда. Непродуманными строптивыми действиями мы накликали на свою голову негодование и возмущение системы. Противоречие ей не замолится и не откупится никаким талантом. Мы возомнили его первичность? Эхе-хе, как бы, не так! Главнее тот, кто музыку заказывает, а не играет. В игре могут обнаружиться изъяны. А заказ безупречен всегда! Он идеален по существу и изначально. Острота ситуации будет нарастать до лета, до скандального выпада в городском печатном рупоре – газете с символическим названием «Площадь свободы». Наше «корыстолюбивое» свободолюбие будет заклеймлено на её страницах. Но это потом. А пока на вечернем сеансе связи я оповестил девчонок о возникшей на горизонте туче. Реакция Лили была естественно резкой: «Да, пусть заберут и играют на ней сами! Что там с деньгами на нашу крапинку?». – Ну, вроде бы ушли. Ждем, когда у Анвара всплывут. Скорее бы. Только как с ЦМШ быть, они больше не просят скрипку проинвентарить? – Нет. Наездов по этому поводу со стороны родной школы больше не последовало. Тем проще для нас. Пропади оно пропадом! Но только бумагу пусть всё равно покажут.
        К мартовским праздникам в очередном телефонном разговоре Анвар подтвердил приход денег на его счёт в «ТОльКОБАНКЕ». Ура, свершилось долгожданное! В Москву, скорее в Москву. У меня уже есть отгулы на недельку, бегом в кассу. В кассу можно было действительно бегом. На одной из вставок главного конвейера (так на заводском сленге именуется вход в производственный корпус), четвёртой или пятой – уж не помню, функционировала для удобства работников завода касса продажи билетов. Не выходя за пределы проходных можно было обеспечить свой отъезд. Конечно же, в очередь! Завод – махина, народу – тьма. По пол дня, минимум, отстаивать приходилось. Ну, так – я стою, работа идёт. А повезёт, и за часок уложишься. Особых сборов в дорогу не требовалось. Кроме себя самого, что ещё везти? Только деньги в потайном кармане, сколько уж наберётся. Для хоть какого-то ощущения багажа пристроил в сумку среди сменных тряпок литровую бутылку водки «Джёрмани» - бывали такие расчудеса в то время. В знак профсоюзной заботы о трудящихся народу выдавались талоны на приобретение дефицита – от продуктов до бытовой техники или мебели. Продажу этого добра производили в нескольких специально открытых, так называемых «УРСовских» магазинах. Первый цветной телевизор «Радуга» мы купили там, кухонный гарнитурчик – по два стола и навесных шкафчика да четыре табуретки… Телевизор с табуретками износились от времени, остальное в употреблении до сих пор. Водкой отоварился, когда китайские тушенка и сосиски из немяса надоели. Вся дефицитная прелесть централизованно по бартеру менялась за автомобили, так и выживали.
        И опять за вагонным окном замелькали до одурения знакомые пейзажи – мостище через водохранилище с Волжской ГЭС на выезде. Справа шлюзовые каналы, за ними обширная, ещё замёрзшая гладь моря, слева – слив ГЭС, заснеженный остров, редко разбросанные черные пятна любителей подлёдного лова. Благослови удача ваш промысел, я своё поймал. От грустного созерцания отвлекла необычайная тишина в купе. Попутчики, семейная пара затрапезных тощеньких человечков, не разговаривали между собой. Они изъяснялись жестами – глухонемые по полной. И отличненько! Спокойная дорога гарантированна, можно погрузиться в себя…
        Не тут-то было, бог не дал. Сразу за Жигулёвском дверной проём заслонила мощная тень – на пороге стоял не то, чтобы амбал, но атлет. От амбала его отличала обаятельная улыбка на вполне интеллигентном лице. Тем не менее, какой-то несуразностью смотрелись в его руках пара хрустальных стаканчиков. Торговать что ли будет – мелькнуло в уме – ну, и ну, сподобился разлюбезный от тягот жизни. Ан, нет – всё нормально. Гусары пьют достойно! Пардоне муа, уважаемые – дело в том, что они с приятелем хотели бы расслабиться после своего утомительного гешефта. Но в соседнем купе, где им выпала честь квартировать до завтрашнего утра, путешествует милая дама, к сожалению, обременённая двумя детьми, один из коих исключительно мал. Травить младенца парами спиртного не в правилах джентльменов, так не выскажем ли мы своего соизволения приютить изжаждавшихся пилигримов со всей их снедью и питиём в нашей юдоли для сотворения трапезы и кампанию разделить заодно. Залихватский и неожиданный по словоупотреблению для наших убогих палестин монолог не мог не вызвать расположения и даже восхищения – во, чешет парень! Давненько не слышали мы в заводских курмышах своих столь подкованной, литературно обрамлённой речи. Да завсегда, пожалуйста. Меня только смущало, как отнесутся к этому непосредственные соседи-глухонемые, едва ли въехавшие в существо произнесённой блистательной тирады. Незваный гость в мгновенье ока оценил их статус и без излишних экивоков, щёлкнув себя по горлу, указал на наш столик. Экий, подумалось, - полиглот. Женщинка смущенно и отрицательно помотала головой, но в глазах её супруга я не увидел решительного отторжения идеи. Наоборот, в них что-то зажглось, и он обеими рукам призывно замахал к себе – милости, мол, просим!
        Вау! Как хорошо мы посидели. Гостевой пузырь коньячку разошёлся в мгновение ока. За третьей хрустальной стопкой было сломлено сопротивление нашей единственной в купе, молчаливой от природы, дамы – она согласилась выпить с нами, после чего полезла в свои баулы и пакеты и завалила столик дарами домашнего провианта. Закуски стало явно больше, чем горячительного. Один из гусаринов ушёл-пришёл, и баланс восстановился. За окошком плыла со скоростью паровоза неприметная ночь, а мы кутили. С трудом допив свою стопку - по глоточку за тост, дама запросилась на покой и была вознесена в четыре гусарских руки на верхнюю полку. Её муж уже не мог соблюдать чёткость артикуляции в движении пальцев и что-то промычал в пожеланье приятного сна, просто руки были заняты стаканом и недогложенным бёдрышком каплуна. Не знаю, что он, ущербный, слышал и понимал в нашем застольном трёпе, но роль соучастника пиршества его согревала явно сильнее непосредственно алкоголя и делала несказанно счастливым – в тот момент он был с нами по жизни на одной доске!
        Кто были эти парни – тоже не знаю. Проговорив вечер и половину ночи обо всём на свете, включая подробности моих «скрипичных» обстоятельств, мы так и не коснулись чего-либо биографического о них. Искусно подвешенные языки даже во хмелю непреднамеренно или целенаправленно ловко обходили эту тему, а мне и не надо было знать, мне бы своё наболевшее излить. В средствах в то бедное время они явно не были стеснены – вот просто купили в дорогу набор хрусталя (так подвернулось), чтоб попить из чего было. В вагоне те самые, на шесть персон, стаканчики так и остались. Восходящие нувориши-березовцы, перегонщики иномарок? Кому какое дело! Не жадные, не злобные, умные. Спасибо им за кампанию. Меня одно неудобство в тот вечер подмывало - на халяву гуляю. То и дело порывался свою разнесчастную «Джёрмани» из сумки выпрастать. «Да, ладно, Юрок, ещё коньячок не перевёлся. Побереги, пригодится», - только и слышал от них. Уже в конце уважили, - пригубили этого знойного пойла, бог знает, в каких задворках Европы сотворённого. Где и приснопамятный спиртяга «Роял»? И в Европе ли?
        Очнулся на следующее утро – уж Раменское проезжаем, Москва под носом, а я, не разворачиваясь, на свёрнутом матрасе как прикорнул, так и проспал. На столике едва початая «Германия», вокруг неё хрустальные стопки хороводом, на верхних полках пара глухонеменьких похрапывает – кинокартина Нерепина «Погуляли». Однако синдрома нет - голову не ведёт, душу не мутит. Качественный продукт принимали, ничего не скажешь. Впопыхах сбегал-умылся, сложился, соседей растолкал – Люберцы за окошком, милаи, Москву проспите! В коридоре уж очередь на выход рядиться начала. Наши вчерашние знакомцы, - свеженькие, ни в одном глазу, в куртёхах хипповых кожаных, налегке (лишь по сумченке  за плечьми), в улыбках расплываются. Красавцы, обзавидуешься! - «Давай, старичок, удачи!». Никогда больше судьба не подобила такой лёгкой искромётной поездки. Обратные случаи, с налётом скандальчика и предмордобоя приключались, как без этакого на Руси угарной. Да и на том спасибо.
        По перрону позёмка, весной и не пахнет. Меня не встречают, так условились. Вещей особо никаких, дорогу знаю, - что девчонкам зря деньги в метро катать. Сам доберусь. Маршрут простой - по кольцу до «Новослободской», переход на «Менделеевскую» и далее на север, дружок, на север, по серой радиальной.
        Биберево встретило солнцем, но ветерок пробирает, тротуары в запыленной наледи. Справа, в продуктовом магазине, центровом для пришвинско-плещеевской округи, двери туда-сюда ходуном ходят – 8 Марта грядёт. А я как к своей божественной парочке распрекрасных явлюсь? С признаками загула и полупустой сумкой? Непорядок, праздник есть праздник. Его надо обозначить, уж не совсем же я пропащий. Хотя бы цветочков каких. Ау, цветочки! Где вы? Да рядом с автобусной остановкой. В картонной коробке у бабы в тулупе и валенках. Вокруг остатки мимозы растоптанной, уж разобрали по дешевке. Только тюльпанчики остались – бутончики нераскрытые, резиночкой схвачены, в целлофановой обёртке по три штучки. Бери – не хочу, другого нет. Цена кусалась да долг взывал. Была – ни была, берём! За пазуху под шарфик прячем и в автобус, слава богу, подали. Уж прокачусь до второй остановки, сберегу красоту от мороза.
        Почти родной подъезд через дорогу наискосок от остановки. Ныряю, поднимаюсь, звоню – здрасьте, это я приехал! Как вы тут поживаете? Да нормально всё. Скупа на эмоции благоверная Лили. С праздником, девчонки, вот вам весны букетик! «Почём брал?». О-ля-ля! Да с неба упали, причём тут деньги! Ну, не скажи. Мы живём в суровом режиме экономии, нам не до излишкоф-ф! Не бурчи, родная, расслабься. Я приехал и у меня есть таки кое-что в порт-моне. И это только пока. Ведь наконец-то по заоблачным таинственным деньгопроводам пришёл наш БОЛЬШОЙ ТРАНШ! Всё будет хорошо. Только вот в квартирке как-то свежо. Щели в окошках подручным материалом законопачены, а, на тебе, - сквозит, через стёкла что ли?. Батарея греет да вполнакала. Комары зудят до сих пор, не берут их мороз и простуда. Незатейливый быт московских задворок посткоммунистического периода. Идем на кухню-клетушку чай пить, там от печки потеплее будет. И всё равно хорошо под смешным оранжевеньким абажуром – семья в сборе в кои веки. По сердцу тепло и покой разливаются. Эльвирка-дочурка, колись за жизнь. Как тебе нынче тут? Не блистала разливами словес наша подающая надежды – да хорошо всё, нормально. И не то чтобы сказать нечего, застыла маленький зуав в неизбывной концентрации. Какие внутренние смерчи метались и сшибались в её перестраивающемся подростковом организме? Всё по новому – думать, двигаться, прилаживаться к непривычному доселе миру. Ничего из прошлого мизерно нажитого опыта. Добровольно держала себя в наших ежовых рукавицах. Да когда же, чёрт возьми, это школярство кончится!? Когда можно будет свободно и счастливо вздохнуть, растворяясь в музыке?
        Не скоро. И по-другому. Всё будет, но не так, как наивно грезилось в те времена. Много шишек набьём в простоте своей. И сомнения будут порой – зачем вообще вступили на этот путь? Но гнали мы их, как бы трудно не было. Ладно, не отвлекаемся, вперёд к траншу. Алё, Анвар, я здесь, в Москве. Когда банк брать будем? Без проволочек договорились на завтра. Друг обещал с утра прозвониться в ТОКО и договориться о съёме, после чего оповестит меня – куда и к которому часу прибыть. К сожалению его верный тёмно синий «Москвич» занемог, износился привод переключения передач. Операцию придётся осуществлять пешим порядком через метро. Ничего страшного – нам не привыкать. В деловом раже мы тут же решили связаться с Владимиром Ивановичем из мастерских Большого Театра, торгующим инструмент – ждёт ли нас наша(!) «крапинка», не перекупил ли кто? Когда можно подъехать? Да хоть завтра, всё в порядке – никуда скрипочка не улетучилась, мастер помнит уговор и ждёт хоть до позднего вечера, хорошим людям с долларами всегда рады.
        Следующий день был снежным и слякотным. Анвар позвонил достаточно поздно, почти к обеду и велел ехать на Цветной бульвар, где и встретимся. Старые грузные тополя на бульваре за проезжей частью были улеплены снегом. Мокрые хлопья валили без зазрения совести на тротуар, пешеходов, проезжающие машины. Недолгую разлуку Анвар предложил тут же отметить традиционным пивком. Пиво и сигареты стали его единственной жизненной отрадой. Бизнес и женщины относились к насущной, но уже не особо радующей потребе. Осушив по 0,5 у колонн «Цветного», мы пошли к Трубной площади. Сразу же у крытого рынка перед цирком Анвар сказал, что надо позвонить – нет ли «двушек»? Или уже других каких монеток? - не помню, чем «питались» весной девяносто четвертого уличные телефоны-автоматы. Я выгреб из кармана всю мелочь и отдал. Перелистав, выуженную из «дипломата», толстенькую записную книжку, Анвар почему-то не обнаружил в ней нужного номера ТОКО и стал звонить домой своей нынешней жене, бывшей по совместительству, как оказывается, главным бухгалтером его фирмы. Где-то после третьего перезвона номер был вызнан. Я не задавал глупых вопросов, типа – почему подобные поиски следует проводить только сейчас, не проще ли было это делать утром непосредственно дома, когда ты, дружище, там был? Или не был? А где был тогда, если не там? Мир бизнеса продолжал оставаться для меня великой тайной. А снег всё шёл и шёл.
        На собеседника из ТОльКОБАНКА Анвар вышел только с последней монетки. После нескольких реплик о предстоящем посещении он буквально бросил трубку аппарата на рычажок и изрёк, что нам следует поспешить – в банке нынче укороченный рабочий день. Мам-ма миа, как же резко он при этом стартанул. Мои бедные ноги, наливающиеся свинцом в такую мерзкую промозглую погоду, явно не могли воспринять предложенный темп. Я взмолился: «Постой, дружок! Или я тебе не рассказывал про свою замечательную болезнь?». В нескольких словах пришлось поведать о существе дела. Сочувственно покачав головой, Анвар обещал учесть моё плачевное состояние, но после цирка, переходя непосредственно на бульвар, под кроны заснеженных тополей, снова непроизвольно прибавил шаг – пиво требовало выхода. О, Цветной-Цветной, насколько ты стал другим сейчас в молодой поросли новопосаженных деревцев. И где тот замечательный бесплатный общественный туалет кирпичной кладки, сметённый с лица земли станцией метро «Трубная» и вознесшейся стелой Георгия Победоносца. С щемящим чувством утраты смотрю я теперь порой из окна дочкиного жилища в Колокольниковом переулке на сей замечательный монумент – могущество приросло, удобства кончились.
        Тем не менее, с чувством облегчения тогда мы свернули на Рождественский бульвар. Банк располагался в каком-то переулке возле Кузнецкого моста. Анвар, не успев осознать на рефлекторном уровне мою немощь, срывался периодически на резвый галоп. Я как мог, ковылял за ним, мне было не до запоминания маршрута следования. Скорее бы добраться. Влажный снег испещрил мой китайский пуховик мокрыми разводами – респектабельности никакой, ошурка из бомжатника, да и только. Кто же меня такого пустит в рейтинговое кредитное учреждение? Но эта мимолётная мысль перебивалась не проходящей надсадной болью в ногах. Слава богу, вот оно заветное крыльцо старинного реконструированного особнячка. Перед ним Анвар притормозил для вводного инструктажа по поводу сделки. Меня, как не клиента банка, естественно, никто не пустит в святая святых дальше порога. Да и незачем – адресат транша сам Анвар. Заковыка в том, что конвертация рублёвых снимаемых средств в иную валюту расходится с волей принятого свежего президентского указа о переходе всей страны на расплату только русскими деньгами. И…, …, етишь его… в куда? Что делать-то, шеф? Передоговариваться с мастером про рубли? Это надо было вот только сейчас публиковать, перед входом в банк? Раньше никак? Бизнесмен хренов! Стоп, не горячись, Юрик. В этом расчудесном мире при любом «нельзя» кое-что можно всегда. Но оно имеет свою цену. То есть надо поделиться? Насколько сильно от имеющегося? Ну, баксов четыреста-пятьсот. Уф-ф-ф! Это, куда ни шло. Раз уж в этих камин-ных жунглях иначе никак, мы ка-неш-на па-нима-им панятия-приличия, ди-ла-вой итикет и всё такое прочее, да пусть падавяца этой крохой на нашей нужде!
        На секретно закрытой входной двери офиса Анвар вдавил какую-то кнопку маленького аккуратного табло и через мгновение сезам открылся. Мы вошли в крохотное прихожее помещение. Прямо перед нами таращил врастопырку стальные нержавеющие клыки электронный турникет. Слева от него в застеклённом отсеке восседал в окружении телефонных аппаратов амбал-вахтёр. Мало того, на пятачке свободной площади перед этими баррикадами восстояло лицо в милицейской форме чина лейтенанта, сложив руки на висящем на плече автомате. Как тут вежливо не поздороваться. Мой друг перемолвился парой слов с застекольным ВОХР-референтом, тот позвонил в один из телефонов кому-то. Минут через пять из недр коридора возник импозантно приодетый клерк и увёл Анвара через провернувшиеся посредством вахтёра штыри за собой. Тот только и успел бросить мне на ходу: «Жди». Я приткнулся к противоположной от лейтенанта стене. В углу потолка над моей головой висел телеэкран наружной камеры слежения с полной картинкой обстановки перед входом. Как себя вести я не знал, поэтому тупо молчал, разглядывая носки своих ботинок. В голове прыгала одна мысль: выгонят наружу или нет? Всем своим существом я резко диссонировал с окружающей обстановкой. Становилось очень тепло, водяные разводы на пуховике мерно бледнели. Я снял шапку. Легче не стало. Мертвящая тишина повисла, казалось, навсегда. Даже между собой вахтёр и автоматчик не обменялись ни единой репликой за весь битый час моего ожидания. Пару раз снаружи заходили какие-то солидные господа. Окинув меня мимолётным подозрительным взглядом, они, молча, кивали вахтёру и проскальзывали через турникет. Бесконечно маясь и нравственно страдая, я не мог себе позволить лишний раз пошевелиться. Пропади оно всё пропадом! Дурдом какой-то… Выйти что ли на улицу, так хрен знает, что будет. Да и снег там всё валит, судя по экрану. Жди, Юрик, жди. Вахтёру хорошо – он хоть сидит. А этот мент с автоматом как только выдерживает, стоит и в ус себе не дует – статуй натренированный. Наконец-то из-за поворота коридора вынырнул Анвар, на его раскрасневшемся лице блуждала лукавая улыбка. Опережая вопросы, он приторно любезно раскланялся с вертухаями и подтолкнул меня к выходу: «Пойдём, всё в порядке».
        Сразу у крыльца мы, не сговариваясь, резко остановились и одномоментно облегчённо выдохнули. Уф-ф-ф-ф!!! Анвар, естественно, тут же полез за сигаретой, прикурил и глубоко затянулся. Зажав сигарету губами, он свободной от «дипломата» рукой выудил из кармана своей куртки плотненький рулончик «зелени», перетянутый, как бутончики давешних тюльпанов, вдвое перехлёстнутой резинкой: «Держи! Можешь не пересчитывать – девять восемьсот. Сошлись на двухстах для девчонок-операцианисток. Им ведь сверх рабочего времени задержаться пришлось. Да, прячь ты их скорей, люди кругом!». Я суетливо погрузил руку с зажатыми несметными баксами в карман. Ну, спасибо, друг! – «Да, ладно, свои люди! Потом поговорим. Ты сейчас куда – к мастеру? Давай! Мне тоже по делам срочно. Созвонимся. Пока». На том и разбежались.
        От Кузнецкого моста до Большой Дмитровки всего ничего. Но я был полностью дезориентирован и вряд ли разобрался б в перекрестье улочек и переулков их соединяющих. В метро, только в метро. Фиг с ним, что одну остановку и снегопад прекратился. Сил моих больше нет. Кстати, почему Анвар тянул меня сюда от Цветного бульвара? Остановка «Кузнецкий мост» под носом. Ну, да ладно. Проку нет - в этом разбираться. Уже на эскалаторе я перепрятал трубочку долларов во внутренний карман. Осторожно, двери закрываются и очень скоро открываются – станция «Пушкинская», свистать всех наверх! Улица объяла влажным, но потеплевшим воздухом. Напряжение спало. Всё идёт великолепно, чёрт возьми! Только как я буду перед мастером раскручивать и пересчитывать эти новёхонькие сотенные купюрки? Неловко как-то… Но где перепакуешься, не на улице же! Ладно вперёд, вот он поворот на стройку и за ней, за наезженной грузовиками колеёй вход в реквизиторский цех и далее уже по знакомому маршруту. Опять страшновато в темной и гулкой пустоте цеха. Нервов не хватило пересчитывать и перекладывать в бумажник деньги здесь, мало ли какая хыка выпрыгнет из-за плеча. В коридоре соседнего корпуса свет, а вот и дверь в туалет с позолоченной буквой «М» на чёренькой табличке, слава богу! Вас-то нам и надо. Запершись в отдельной кабинке, блаженно приступаю к общению с заветной валютой. Лишь бы в унитаз чего не уронить, спаси и сохрани! Мама родная, да у меня в жизни ни разу не было в руках такой прорвы деньжищ! Два раза пересчитал – точно, девяносто восемь штук, одна к одной. Аккуратненько разложил в соседние пазухи бумажника. Того самого, из бывшей дублёнки. Тут шесть, и рядом – три и восемь. Как в аптеке.
        Несмотря на вечер, жизнь в мастерской била ключом. Двое ваятелей, незатейливо перекидываясь шутками, творили мозолистыми руками гармонию высших сфер. Владимир Иванович расплылся в улыбке: «Ну, заходите, уважаемый!». Достал из шкафчика тот же допотопный футляр, раскрыл его. Вот она – уже точно наша «крапинка»! Переукомплектована по полной – новые подгрифник, петля, подбородник и весь аккорд струн! Машинка рядом лежит, так – на всякий случай, глядишь, когда и пригодится. Что тут ещё проверять, играли – пробовали. Впрочем, и мастер опекать не отказывается, если какие недостатки вынырнут – приходите, всегда ждём, подправим. Кстати, к слову, только что из Германии смычки привезли. Не ручной работы, от фабрики. Но для учебного процесса вполне приличны. Цена не задорого, по четыреста долларов. Имеющийся у Эльвиры смычок мастер при первых смотринах видел – не ахти какой. Эти покруче будут, возьмёте, уважаемый? Ну как отказать исключительно приятному человеку. Это же не молчаливый лейтенант с автоматом в упор. И в самом деле – нужен ведь смычок. Да и второй про запас не помешает, при наших-то деньгах. Обеспечим дочь надлежащим образом. Пусть играет, радуется. Так и договорились: «Давайте денюжки считать, Владимир Иванович. На скольких за всё сойдёмся?». Стоп, минутку. Примкнули входную дверь на всякий случай, чтоб лишний кто не вошёл, со счёту не сбил. Сальдо-бульдо простое – смычки на восемьсот, за инструмент ПЯТЬ, ну, и там за работу по доводке мелочишку какую набросить, сколько не жалко. «Короче, шесть тысяч презренных североамериканских, устроит?», - выдохнул я. – «Да, вполне», - подытожил мастер. Вот она восхитительно-расхитительная минута расплаты! Обуреваемый дотоле неизвестным чувством гордости состоятельного воротилы, я достал свой самодельный бумажник. И как же ловко угадал при раскладе банкнот в туалете – вылезайте шестьдесят бумажек из первого отдельчика. А остальные, не показываясь, быстренько обратно, в карман куртки, пригодитесь ещё. Пересчитал раз-другой и с почтеньем вручил мастеру: «Спасибо большое, Владимир Иванович! Выручили». – «Да, не за что. Всегда заходите, если что. Дорогу знаете. И телефончик вот, позванивайте при необходимости». Приторочили смычки изнутри на верхнюю крышку футляра, защёлкнули его на пару замочков. И всё!? Нет, хорошей сделке – достойное завершение. Напарник мастера уже достал из шкафчика рюмашки, лимончик на блюдечке, коньячок, само собой, золотистый: «Давайте, мужички, по грамульке накатим, по-человечески, чтобы девочке игралось хорошо и долго!».