Никуда не приехали

НИКУДА НЕ ПРИЕХАЛИ

Автобус бежит вдоль березовой лесополосы, над асфальтом метельшит листопадная метель. В салоне негусто – человек восемь. Автобус старый, стучит сочлениями, дребезжит дверьми и стеклами. На пластиковой перегородке за спиной водителя плакат: « 4 декабря –выборы депутатов Государственной Думы!».
Прямо по плакату – беленькая афишка «9 октября встреча по футболу между командами городов Бирюч и Грайворон. Все – на стадион!». С заднего сидения автобус просматривается насквозь, хорошо видно через лобовое стекло как в прямом и обратном направленях снуют легковушки. Изредка жуком налетит встречный грузовик и просвистит рядом.
На переднем ряду сидений, повернутых спинками к двигателю, дремлет молодой мужчина с пивным душком вокруг себя. По салону тут и там – селяне. У двери, крепко держась рукой за вертикальный поручень, в тирольской шляпе, сидит престарелый Николай Максимович. Он сто лет отработал тут секретарём колхозной партийной организации – глядит в окно, недовольно описывает увиденное:
- Развалили страну, суки. А какие раньше хутора кругом были!
Женщина по другую сторону салона, сиденья на два вглубь от парторга:
- Так вы ж и развалили… Это ж при вас все сёла в округе объявили неперспективными . Вспомни, максимович, как вы из Ряшиново людей выталкивали на центральную усадьбу. Почту закрыли, школу, сельсовет упразднили! А теперь что – протянули асфальт посередине заколоченных улиц, а тю-тю - паровоз ушёл! Разбежались люди.
Николай Максимович со злостью жмет поручень, будто железо в чём виновато:
-Не тебе бы скулить, Анастасия Никифоровна! Тебя советская власть приласкала, орден дала, звеньевой назначила. Ты вспомни, какие мы урожаи выращивали! Как за показатели бились, только свёклы одной по триста центнеров с гектара накапывали! А нынче вон – погляди – где они , грузовики с корнями? А ведь октябрь – самое то время .
-Ну да, - смеется Никифоровна, - ты ж раком не елозил по плантации в дождь и в мороз. Забыл, что мы до февраля эту проклятую свёклу из земли выковыривали? Сколько бабьего здоровья там гикнулось! Я до того укатывалась – на ходу спала. До чего доходило: вечером после дневной каторги только сяду дома картошку чистить, чтоб ужин сварить – в окно тук-тук: машины пришли на погрузку. Бросаю всё, собираю звено – и до утра вручную ЗИСы грузим. А под утро прихожу – картошка не дочищена. Сажусь, чищу и через спину назад кидаю: это я во сне всё машины гружу. Помнишь – каждый год по осени сколько солдат на уборку пригоняли! А от них вреда больше, чем толку – только машины гробили. Спасибо – кувнула через проход, на соседку по ряду, - куме Нюрке вон прапорщик в семьдесят седьмом хоть пацана сделал. – Метнула глаз на дремавшего на переднем сиденьи мужчину. - А то б коротала старость одна, как былинка.
Кума Нюрка облизывает брикетик розового мороженого на палочке:
- А свёкла та была –тьфу, слёзы. Это тебе в кабинете легко сочинялось про большой урожай, Никлай Митрофанович. Вспомни, кума Настя, как налетел на нас уже в заморозки председатель, лихой памяти Анатолий Митрофанович Уколов. Взял мороженый корень – сморщенный, страшненький – и ну нас костерить: «У меня, кричит, - член больше, чем ваш бурак, бездельники». Прав был , однако – бабы смолчали.
Николай Максимович нервно покусал губы:
- И вы в демократы записались! Да гляньте кругом – ничего ведь русского не осталось! Куртки на вас китайские, курятины накупили в районе американской, телефончики на шнурках японские. Ничего же страна не производит – только всё старое добиваем. Чего вам доказывать – досадливо махнул рукой, - вот и автобус этот, в каком едем, тоже ещё советской сборки!
Неожиданно в салоне что-то грюкнуло, над моторным отсеком появился черный дым и автобус стал. Водитель поднял капот и тоненько свистнул: «Катушка зажигания взорвалась -дальше кто как может». Молодой мужик на переднем сидень очнулся, обвел салон непонимающим взглядом и внятно сказал:
-Вот никуда и не приехали из-за вашей советской сборки.