5

Вечер погож и приятен. Потому сижу не внутри таверны, а на улице, за дряхлым деревянным столиком на краю  летней терассы. Передо мной задымленная полупустая бутылка с жидкостью цвета глубокой осени. На западе еще виднеется горбушка тяжело закатывающегося солнца, которое изо всех сил пытается озарить последним лучом золотой песок.
Таверна, у которой сижу, как будто инородное тело, космический корабль, случайно свалившийся с неба в центр пустыни. Я смотрюсь по сторонам и не вижу ничего кроме песка, пыли и серых грунтовых дорог, паутиной растянувшихся в разные стороны. О времени или же, о причине своего пребывания здесь не думается вовсе. Опрокидывая стакан, вливаю в себя прохладную, жгучую воду, после чего закуриваю. Тепло снаружи и внутри. От этого тепла постепенно  клонит в сон, с каждым следующим выпитым стаканом, с каждой скуренной сигаретой. Солнца уже не видать, лишь кровавая стена нависла над горизонтом.
Грохот копыт о сухую вбитую землю заставляет меня поднять уставшие веки. Галоп доносится откуда-то из темноты, ежесекундно становясь всё чётче и громче, он целенаправленно приближается ко мне.
Вот, я уже вижу чёрного коня, молнией вынырнувшего из-за таверны. Он становится передо мной, поднимая столб пыли, издает истошное ржание. На коне всадник, облачённый с ног до головы в старое, серое сукно. У него в руках верёвка, которая через секунду смыкается на моей шее. Падая со стула и волочась несколько метров в холодной пыли, силюсь высмотреть лицо наездника. Но конь прибавляет ходу, и чувствуя как кадык проваливается во внутрь, я закрываю глаза. 

Я открываю глаза только после того как миную последний бархан, за которым земля становится твёрже и слышен шум травы ласкающей ноги моему загнанному коню. Я и есть всадник.
Передо мной оросившееся холмистое поле, дарящее безграничное количество сырого воздуха. Оглянувшись, вижу за собой спящую пустыню и волнистый ручеёк следа, оставленного телом, которое тащу за собой. На этой границе разжимаю кулак и верёвка, больно врезавшаяся в пальцы, падает наземь.
Конь убавил ходу, и я этому не противлюсь. Прислушиваясь к его уставшему дыханию, еду к разлогому холму, за которым виднеются хохолки темно-зелёных деревьев. Оттуда доносится убаюкивающее чириканье птиц и тихий шум листвы.
Взобравшись на вершину холма, останавливаюсь и гляжу на идеально круглую форму поднимающейся луны. Это серебреный шар меня дурманит. Все звуки в моей голове превращаются в единый беспрерывный свист, равномерно нарастающий. Его апогеем становится  хлёсткий удар по лбу, от которого я выпадаю из седла в траву.
Голова моего коня повисла над моей головой. Теплый воздух из его огромных ноздрей раздувает по моему лицу струйки горячей крови. Мне кажется, я мёртв.

Но мёртв мой хозяин. Я только лишь смертельно устал. Лежу в траве рядом с охладевшим телом, которому верой и правдой служил всю животную жизнь. Теперь этого человека нет, и дух, которым было наполнено его нутро, исчез. Я предоставлен себе.
С трудом поднимая свою изнеможенную тушу, бреду к шумящему лесу. Моя тень рассеивается по мокрой земле небрежной кляксой. Иду, обожженными пустынным песком ребрами трусь о сухую кору деревьев. Изнанка моя, как я чувствую, наполняется какой-то необъяснимой грустью, причины которой у меня нет возможности найти. Только вслушиваюсь как ветер ерошит мою гриву.
Бреду на белую полоску света, дрожащую на зеркальной глади. Это отражается луна в таинственно-тёмной воде лесного озера. Смотрюсь в воду и вижу свою несуразную морду лежащую на дне. Тела у ней нет. Оглянулся и понял, что и у меня его нет. А было ли вообще? И может меня никогда не было, вовсе?