Манеж - 62

           В. ПРЕОБРАЖЕНСКАЯ


                «МАНЕЖ – 1962год»
                (что удалось вспомнить…)



Летят годы – яркие, бесцветные, черные – как листья, гонимые временем. Десять… Двадцать… Тридцать… уже тридцать пять… Что-то исчезло из памяти – как не бывало, что-то осталось, то смутно, то чётко и определённо.
Как я жалею, что не записала тогда ни строчки. Приходится раскапывать тяжёлые слои памяти.


1962 год Мы - члены «Студии Белютина», полны бодрости, энтузиазма, готовы работать бесконечно. Поездка на пароходе «Меньшиков» - Москва – Волгоград – Москва; написано множество темпер, в большинстве своём удачных – тонкие по душевному состоянию и живописи – Тамары Волковой; мощные живописные – Виты Шумилиной; полные артистизма – Тамары Тер-Гевондян; таинственные – Миши Сапожникова; озорные – Бориса Жутовского, и много других, обо всём не напишеш.
В Горьком местные художники, любуясь на наши картоны говорили, что завидуют не только хорошей живописи, но и тому, что нас так много, что мы поддерживаем друг друга, что разрабатываем новые пути в Изобразительном Искусстве.
Созревает решение показать работы Студии в нашей мастерской на Б.Коммунистической ул., которую мы арендуем в районном Доме Учителя.

Сказано  -  сделано…

Большой зал раздели выгородкой из стендов на две части. На самих стендах висят работы Студийцев, и пароходные, и сделанные дома. Внизу, у пола «домиком» под стеклами лежат рисунки Э.Неизвестного, которого ЭМБелютин решил пригласить к участию в выставке как скульптора, хотя Эрнст никогда не был членом Студии. Окна закрыты щитами и по периметру стен развешаны работы, в основном большие, в 2 – 3 листа – Н.Крылов, Л.Грибков, Л.Меньшиков и другие. У входа стоят скульптуры Э.Неизвестного.
Всё производит ошеломляющее впечатление – яркая, красивая живопись, необычная трактовка пространства; работы резко оличаются от тех, что можно увидеть на официальных выставках.
26 ноября – открытие. Масса желающих посмотреть. Их так много, что наша мастерская не может вместить всех. Пришлось поставить у дверей мужчин – Студийцев, которые как-то регулировали поток зрителей, чтобы избежать давки. В метро на эскалаторах спускающиеся приветствуют и подбадривают поднимающихся – весь эскалатор заполнен зрителями.
Поздно вечером ушли последние посетители и ЭМ (здесь и дальше – Элий Михайлович Белютин) поручил мне и Люциану Грибкову придти  завтра – 27го, пораньше, т.к. на завтра намечены кое-какие дела.
Раннее утро 27го, прохладно, дует ветер. Мы с Люцианом ёжимся и ждём ЭМ, который должен принести ключи. Невдалеке стоит группа мужчин явно «несоветского» вида. Их человек пять. На земле стоят какие-то продолговатые ящики. Наконец является, но не ЭМ, а Эрнст Неизвестный с ключами… Где же ЭМ? – «Он скоро придёт».

Мы, трое, направляемся к дому, и те незнакомцы идут за нами со всеми своими ящиками.
«Эрнст, кто это? Они собираются войти в мастерскую!» «Да, да, так договорено с Белютиным.» - Ну если договорено с ЭМ, значит, всё в порядке…

Входим в мастерскую, незнакомцы за нами. Они тут же распаковывают свои ящики, оказывается это софиты, съёмочные камеры, стойки, провода. Мгновенно всё расставлено, зажёгся яркий свет и началась съёмка. Моё жалкое знание английского всё же позволяет понять, что рассказ того – «высокого в плаще», идёт об абстрактном искусстве в Советском Союзе». Обеспокоенная , я спрашиваю Неизвестного: «Эрнст, вы понимаете о чём он говорит?» - «Ничего, Вера Ивановна, весь текст официально проверен. ЭМ знает…» Ну, раз ЭМ знает, значит всё в порядке. Немного позже пришёл сам ЭМ.
Съёмка закончилась довольно быстро. Все посторонние ушли, и мастерская стала наполняться участниками выставки. Через некоторое время стайками появились журналисты, явно «заграничные» - мы это определили по красным, зелёным, синим чулкам женщин, по свободному, оживлённому поведению.
Журналисты сгруппировались около ЭМ, мы - в другом конце мастерской. ЭМ что-то говорил, журналисты слушали, спрашивали, раздавались взрывы аплодисментов. Кто то из Студиек пошла послушать, но очень скоро вернулась – «Что он говорит! Что он говорит! Разве можно!?». Через час или полтора кто-то из нас заметил «серые тени» среди оживлённых зрителей и слушателей. Другой узнал представителей Райкома Партии. Сказали об этом ЭМ. Последовала команда… очень быстро ушли все посторонние, в том числе и «серые тени». Мужчины – Студийцы с невероятной быстротой пригнали грузовик, сняли все работы, погрузили их и уехали.
Я и В.М.Окороков уезжали последними. Взяли такси, погрузились в него вместе с работами и поехали. Когда наша машина уже немного отъехала от дома, примчались несколько «Волг». Из них быстро – быстро выскочили мужчины и бегом бросились к дверям. Но… там уже никого и ничего не было!
28го мне позвонила, по моему, Геда Яновская; сказала, что ЭМ и ещё нескольких Студийцев вызывали в МК и предложили Студии выставить работы «Таганской выставки» параллельно выставке «XXX лет МОСХ» в Манеже. ЭМ согласился. Нужно привезти работы то ли в Манеж, то ли к ЭМ, не помню, но не те, что были на «Таганке», а более ранние, лучше времён «Красного Стана». («Красный Стан» - Дом Отдыха Моск. Хим. Завода где весной 1959 – 60гг. проходили первые летние практики Студии. Это были работы акварелью, темперой, графика – интересные, свежие, красочные, но не имеющие той силы и условности, что работы, выставленные на Таганке)
30го в Манеже начали развеску. Нам отвели 3 комнаты на втором этаже. Первая налево, предназначалась непосредственно Студии; вторая – небольшая, узкая, там поместили работы Янкилевича, Соостера, Соболева; третья направо – совсем маленькая была занята большим столом, на котором стояли небольшие скульптуры Э.Неизвестного. Почему вместе с нашими работами были выставлены работы художников, не имеющих отношения к Студии, я не помню. Развеска началась вечером. 1го декабря утром «Манеж» должны были посетить Н.С.Хрущёв и прочие «высшие лица».
Поздно вечером 30го позвонил Л.Рабичев и попросил привезти в Манеж столько верёвок, сколько есть дома. В Манеже шла интенсивная работа – развешивали Студийцы, благо их было много, и все они были молоды. Когда я пытаюсь вспомнить что-то конкретное, то это не получается – видится Яркий свет, Яркие пятна, быстрое движение мужчин, какие-то незнакомые люди, суета, мельтешение. Верёвки у меня выхватили из рук и тут же убежали. Я торопилась домой – там остались больная мама и двое ребятишек.
К ЭМ подошёл какой-то парень, протянул список и сказал – «Элий Михайлович, подпишите список художников допущенных на завтра». ЭМ прочёл и неожиданно сказал – «Я дописываю В.И.Преображенскую, нашу старосту» - и показал на меня. Тот согласно кивнул, и таким образом я оказалась в числе тех, кому надлежало на следующий день быть в Манеже.
Может быть, кто-нибудь что-нибудь ждал от участия Студии в этой выставке  и от этой встречи, я не знаю. Но мне было как-то всё равно. Я не думала о том, что это «действо» может иметь какой-то результат. Как будто было не впервой выставляться в таком месте и встречаться с руководителями государства.
Рано утром 1го декабря мы стояли у входа в Манеж. Было холодно, дул ветер и гнал позёмку по всей Манежной площади. Как не напрягаю память, не могу вспомнить, сколько же нас было. Вспоминается то одно число, то другое. То один человек, то другой. Всё же напишу, хотя за достоверность не ручаюсь:
1. Белютин Э.М.
2. Виноградов И. (?)
3. Воробьёв Н.
4. Галацкий В.
5. Голицин А. (?)
6. Грибков Л.
7. Громан Д.
8. Жутовский Б.
9. Колли А.
10. Мечников Л.
11. Преображенская В.
12. Рабичев Л.
13. Снегур И. (?)
14. Шорц В.
15. Янкилевский
16. Неизвестный Э.
17. Соболев (?)
В этой мужской команде была только одна женщина – Я.
После каких-то формальностей нас впустили внутрь. Мы сразу же прошли на 2 этаж. Работы, развешанные в ярко освещённой комнате, были интересны, ярки. Были большие работы – Грибкова, Крылова, Мечникова. Были средние и совсем маленькие. Сразу же по левую руку от входа висел очень красивый по живописи в «фиолетовом ключе» «Портрет девушки» - А.Россаля. Через несколько работ привлекал внимание пейзаж В.Миронова – «Вольск» в благородном «сером ключе». Выделялась большая, в несколько листов, темпера Н.Крылова – «Спасские ворота». Направо от входа висела большая, энергичная, сильная по цветовому решению работа Л.Грибкова, не помню названия – «Часовые»? «Солдат»? «Революция»?
В Манеже было довольно много людей. Они быстро двигались, взлетали по лестнице к нам на 2 этаж, быстро пробегали нашу экспозицию, потом спускались в основной зал, вскоре опять, иногда другим составом, взбегали на верх , спускались вниз, опять поднимались, пробегали наши 3 комнаты, останавливаясь не надолго, шептались, опять сбегали вниз. Особенно шустрым был тогдашний комсомольский вожак.
Мы стояли кучкой  на площадке второго этажа. Вдруг всё пришло в организованное движение, захлопали двери, послышались шаги многих людей. И В большой выставочный зал вступил сам Глава Государства Н.С.Хрущов, сопровождаемый свитой из полутора десятка, а то и больше человек. Они направились в левую сторону. Там было начало выставки – работы Штернберга, Фалька и других, работавших в начале 30х годов.
Двое Студийцев – Жутовский и Рабичев поспешили туда же – «Пойдём, послушаем». Мы остались на площадке; всё стихло. Вскоре Лёня и Борис вернулись со словами: «Ничего интересного!» Подозреваю, что охрана их просто не пропустила. Тем временем, кажется, Лёша Колли предложил встретить Хрущёва аплодисментами. Я возмутилась: «Он же не тенор, чтобы ему рукоплескать, когда он появится!» Но мои слова приняты во внимание не были.
Повсюду стояли «стражи порядка». Один из них – немолодой мужчина, стоял у входа на нашу площадку. Была открыта форточка, и из неё изрядно дуло. «Смотрите, - говорю я ему – простудите начальство!» Он изменился в лице и побежал организовывать закрытие форточки. К прибытию всей компании уже не дуло.
Хрущёв взошёл на 2 этаж. Наша группка встретила его довольно жидкими хлопками. Я спряталась за спины мужчин и аплодировать не стала. Мне кажется, что у ЭМ был намечен свой порядок осмотра: сначала Хрущов идёт в две «не наших» комнаты. Затем в наш зал, где ЭМ объясняет ему принципы развития Искусства, значение современного изобразительного Искусства в жизни Государства. На этот случай у ЭМ был заготовлен небольшой конспектик.
Но… Хрущов свернул налево. Толкаясь, за ним двинулась его свита. Мы ждали в нашей комнате. Войдя, Хрущов  взглянул на лево и увидел «Портрет девушки» А.Россаля. Казалось, что поднимаясь по лестнице, он уже был чем-то раздражён и сердит. Теперь же при виде этого с нашей точки зрения прекрасного портретиста, он возмутился изображением серо-фиалетового лица с одним глазом (мы уже привыкли к тому времени для большей убедительности и воздействия изображать только один глаз). Голос его стал визгливым, и он громко закричал: «Кто вы такие? Художники?! Даже нарисовать женщину не можете! Пидрасты поганые!!!» (это, конечно, вольное изложение его слов, но смысл верен). Он двинулся дальше, сопровождающие его, стараясь не упустить не единого слова, чтобы в унисон согласно кивать, негодовать, смеяться, ужасаться, последовали за ним.
«Кто автор?» - у картины Л.Грибкова… «Кто отец?» -  Узнав, что отец был репрессирован, замолчал, перенеся внимание на работу В.Шорца – «Кто отец? Кто мать?» - услышав, что матери нет в живых, Хрущов заявил – «Вот и хорошо, не узнает, чем занимается сын!».
Студийцы, на работы которых обратил внимание Хрущов, были отчасти испуганы, отчасти недоумевали. Дошла очередь до «Вольска» В.Миронова. «Чья работа? Кто отец?». Автора в манеже не было. Тогда выступил М.А.Суслов – громким, неожиданно высоким голосом он завизжал, что знает Вольск, он там работал, там на цементном заводе работают в белых халатах. «Это клевета на нашу действительность!! Сослать этих бездельников на лесозаготовки, пусть узнают, что такое настоящий труд!». Вздёрнутые вверх тощие, белые, костлявые руки торчали из манжет рубашки. Потрясая ими он всё кричал, возбуждался от своего крика, не подозревая, что похож, как две капли, на голодающего старика крестьянина с плаката Д.Моора.
Хрущов всё больше распалялся, сопровождающие как могли выказывали одобрение его словам.
Вдруг он обратился к ЭМ, который отрешённо стоял в середине комнаты. «Вы руководитель? Кто отец?» - «Я его не знаю он умер, когда мне было 2 года». Потеряв к нему интерес, Хрущов отошёл от ЭМ.и ЭМ остался стоять, сжимая в руке ненужный конспект своей просветительской речи.
Меж тем Хрущов бушевал по поводу работы Жутовского, вытащил из скопления Студийцев Л.Рабичева, который попытался хоть как-нибудь объяснить смысл своей работы. Но Хрущов уже никого и ничего не слышал: «Дадим вам всем самолёт, и чтобы духу вашего в стране не было!» Мы растерянно бормотали – «Мы не хотим уезжать «Куда? Зачем?..»
Взор его ушёл на Ильичёва: «Ты куда смотрел, как допустил?!» Ильичёв со сбившейся на сторону лысиной что-то лепетал, но его ни кто не слушал. Фурцева, подурневшая в один миг, с красными пятнами на белом лице, с растрёпанными волосами попыталась выдавить из себя какие-то оправдания.
Следуя хаотичным движениям Хрущова, внезапным изменениям его движения, вся масса перемещалась, толкаясь, думая только об одном – не проштрафиться, вовремя оказаться рядом, засмеяться или осуждающе нахмуриться.
Мною овладело отвращение ко всем этим подхалимам, лицемерам, более сильное даже, чем испуг, который я, конечно испытывала. Течение меня вынесло к человеку, который что-то записывал в узеньком блокноте, лежавшем у него на ладони левой руки. Потом выяснилось, что это был Шелепин.
Хрущов потребовал показать ему скульптуры того кто «разворовывает запасы цветных металлов СССР». Из толпы выделился Э.Неизвестный, начал что-то говорить, но Хрущов, не слушая его, направился в комнату со скульптурами. Всё стадо бросилось за ним, в узкой двери произошла давка, т.к. каждый хотел, чтобы ОН увидел его рядом первым. Я в эту давку не полезла, осталась снаружи рядом с охраной. Симпатичные, вежливо разговаривающие молодые люди рассказывали как они сопровождают Хрущова в его поездках. Сказали, что даже посещают музеи.
Вскоре из двери выкатился Хрущов и, обращаясь ко всем и ни к кому, прокричал: «Вы что, думаете мы совсем дураки? Мы ещё вчера знали, что о вас кричит весь буржуазный мир – «абстракция в СССР!!». Он повернулся, собираясь уходить. Я, как человек воспитанный, сказала – «До свидания, Никита Сергеевич». Он посмотрел на меня, не видя, и направился к лестнице.
Несколько студийцев на цыпочках побежали по галерее и присели за большим плакатом. Внизу, как раз под ним, остановился Хрущов и гневно сказал: «Вы, что, сами не могли с ними справиться? Все гады, журналы, радио, телевидение должны встать на борьбу с этими отщепенцами!». (может быть слова не те, но смысл верен)
Мы были напуганы, растеряны, оскорблены. Спустились помершие, вышли на Манежную площадь. Было ещё светло, по прежнему ветер гнал позёмку. ЭМ сказал: «Едем ко мне!». Сели в троллейбус и поехали на Садовую. Нас встретила Нина Михайловна Молева, Жена ЭМ. Увидев наши лица, она сразу же поняла, что произошло и воскликнула: «Почему ты не разрешил мне пойти на встречу? Я бы нашлась, что ему ответить!». Мы посидели какое-то время, о чём-то пытались говорить. Потом ЭМ сказал, что нужно подписать письмо с объяснением. Мы его подписали и ушли.
Испуг был силён, он ещё больше усугубился рассказами о том, что Л.Мечников, например, подходя к дому, увидел «чёрного ворона». За кем приехали? Правда, оказалось, что это было просто совпадение. Но испуг был сильный.
На следующий день мы, несколько человек, собрались у одного из участников встречи. Жена его была настолько напугана, что потребовала, чтобы мы прошли на кухню, где не было телефона, и пустила сильную струю воды, заглушающую наши разговоры.
Должна признаться, что и я была напугана: единственным источником дохода у меня была работа в изд. «Просвещение», а на руках у меня была семья: мать и двое детей. Приходили в голову совершенно бредовые идеи – если перестанут давать работу в издательстве то пойду к ЦК (а это рядом со мной), сяду с детьми на тротуар и не уйду, пока мне не разрешат работать. Надо сказать, как выяснилось позже, действительно, главный художник изд. «Просвещение» получил указание не давать мне работу, но он категорически отказался это делать, сказав, его не касаются «мои эксперименты», а издательству я нужна как художник – график.
Вызывали нас в ЦК Профсоюза Культуры, требовали отказаться от Студии, от Белютина. Большенство отказалось выполнять эти требования, за исключением К., которая заявила, что её участие в этой выставке чистая случайность, своего согласия она не давала и, вообще, не считает себя членом Студии.
Некоторых членов Союза Художников, напр. Л.Рабичева, перевели в кандидаты. Кому-то помешали работать.
По всей стране поднялась истерическая волна осуждения, проклятий; во всех центральных газетах одна за другой появлялись статьи о недопустимости такого явления как Студия.
Но были письма и в защиту Студии – писали академики АНСССР, писали уважаемые писатели, искусствоведы…
Настроение было подавленное. Но мы всё же несколько раз собирались на квартире ЭМ. Он посвящал нас в последние события, последовавшие за «Манежем».
Пытались заниматься, но из этого ничего не получилось. Наверное, под влиянием всего этого я написала темперу «Материнство» на 2 листах картона. Принесла на очередную встречу. ЭМ был доволен, а Нина Михайловна (дальше - НМ) даже приподнесла мне тюльпаны. Работа эта стоит у меня у стены за большими папками, и с тех пор я её не видела, но думаю, что такая реакция ЭМ и НМ была в основном на сам факт – несмотря на всё, мы занимались своим поруганным делом.
В конечно результате после скандала в Манеже, разнузданной травли в средствах массовой информации, притеснения на работе, вообще лишения возможности трудиться, большинство Студийцев ушло из Студии. Остались: Е.Батырь, Н.Борисова, Т.Волкова, Л.Грибков, С.Элинсон, Б.Жутовский (вскоре тоже ушёл), Е.Каверина, Л.Корбут, Е.Лебедева, Н.Левянт, М.Лещинская, Н.Матвеева, В.Окороков, Л.Поддубовская, В.Преображенская, Е.Радкевич, А.Сафохин, Т.Тер-Гевондян, Г.Фальчевская, М.Филиппова, И.Шмелёва, Г.Яновская.
Этот список не может быть точным – кого-то забыла, кого-то приписала.
Осенью 1963г. Начались занятия в мастерской, оформленной на имя Н.М.Молевой, на Патриарших Прудах. Мастерская – бывшая квартира в полуподвале. Комната примерно 30кв.м, коридор, от него отгорожена газовая плита. Размещались все, было довольно тесно, особенно после того, как стали приходить «новенькие». Их становилось всё больше и больше. Первое время занимались рисунком, графикой. Потом начали работать темперой и даже маслом.
В 1964г. ЭМ и НМ покупают дачу в Абрамцево, но это уже другая история жизни
«Студия Белютина – Студия Новая Реальность»


                В.Преображенская