Желудь

«И сотворил Бог человека по образу Своему, по образу Божию сотворил его; мужчину и женщину сотворил их».


Да, он сотворил нас по образу своему. Я смотрю на тебя — смотрю, как ты выбираешь покупки в торговом центре, шумном, веселом, наполненном музыкой, людьми. Ты внимательно, словно это какой-то ритуал, смотришь на витрину с драгоценностями. Твои чудные русые волосы загибаются своими кончиками на стекле прилавка. Ты изредка стреляешь глазами в мою сторону (глаза у тебя ярко зеленые) — словно тебе и дико хочется такого подарка, и стыдно, что хочется, и ты боишься, как бы я не подумал, что ты одна из тех женщин (ты — женщина), что меряют любовь к ним драгоценностями. Но я все понимаю — нас сотворил бог, по образу божию, мужчину и женщину, я понимаю, что ты просто любишь драгоценности.


И я куплю тебе их.


«И создал Господь Бог из ребра, взятого у человека, жену, и привел ее к человеку.
И сказал человек: вот, это кость от костей моих и плоть от плоти моей; она будет называться женою, ибо взята от мужа [своего]».


Да, ты мое ребро. Я думаю об этом, когда мы, с пакетами гамбургеров в руках, спускаемся к нашему любимому месту — набережной. На улице наступающий вечерний сумрак, горят фонари. Людей не много, и они — такие же, как мы, ничем от нас не отличаются. Мы садимся на «свою» скамейку и смотрим на редкие судна, едим, пьем пиво. Почти не разговариваем.


Ты мое ребро. Ты кость от костей моих. Ты плоть от плоти моей. Ты называешься женой, ибо взята от меня. Ты создана из меня и для меня.


Всё — твои волосы, глаза, твоя благородная грудь, твои ноги, размером немного превышающие стандарт, твои чресла — всё это для меня. И ты не отрицаешь этого, хотя, как женщина современная, никогда бы так не сказала. И не скажу. А только подумаю. Мое тело — подумает так. Ты — некая часть меня, ребрышко, которое вдруг превратилось во что-то отдельное. Или — по-видимости отдельное. И я хочу вернуть себе свое. Слышишь? Вернуть. Я хочу. Сейчас же.


Ты понимаешь по моим глазам, что во мне творится, и реагируешь моментально. Твоя рука привычным движением соскальзывает с моего плеча на ширинку джинсов...


Мои последние мысли, перед тем, как кончить, — я хочу вернуть себе свое, и возвращаю, но возможно ли сделать это полностью? Мы можем только возвращать, но не можем вернуть.


Вот что такое секс.


«И благословил их Бог, и сказал им Бог: плодитесь и размножайтесь, и наполняйте землю, и обладайте ею, и владычествуйте над рыбами морскими [и над зверями,] и над птицами небесными, [и над всяким скотом, и над всею землею,] и над всяким животным, пресмыкающимся по земле».


Да, бог, мы плодимся и размножаемся. Мы, в сущности, только это и делаем. Мы днями и ночами сидим в моей квартире, которая уже вся пропахла нашими выделениями. Я включаю кондиционер, но это бесполезно. Мы почти не одеваемся, хотя на улице — ноябрь. Да, почти не одеваемся - «И были оба наги, Адам и жена его, и не стыдились». Какой уж тут стыд.


Когда мы просыпаемся, она сразу делает мне это. Так начинается день. Потом, после завтрака — мы пьем йогурт, едим тосты и рассказываем друг другу анекдоты — я беру ее сзади. Потом, перед обедом, я делаю ей это, я зарываюсь в ее промежности. А после ужина — она снова отдается мне сзади, в моей любимой позе. Заканчивается наш день так же, как и начинается. Так же интересно. Иногда мы уходим на работу, хотя работать, ни мне, ни ей, совсем не хочется.


Правда, наверное, то, что мы делаем, нельзя назвать размножением в полноценном смысле этого слова. Таблетки у нее хорошие. И она не настолько потеряла голову, чтобы забыть о них. Детей у нас не будет, - но ведь это пока, мы же еще и не женаты, потом нарожаем.


Да, мы владычествуем над рыбами морскими — буквально вчера ходили в отличный, мой любимый, рыбный ресторан. И ели великолепных окуней. Окуни пошли к нам в желудки. Потом — в систему канализации. Потом, наверное, - в море, то есть, вернулись обратно, но, так сказать, не совсем в собственном виде.


Да, мы владычествуем и над птицами небесными — прямо сейчас, когда я думаю об этом, я жду, когда в микроволновке прожарится индейка. Она ее не будет, а я — буду.         
 

«И насадил Господь Бог рай в Едеме на востоке, и поместил там человека, которого создал.
И произрастил Господь Бог из земли всякое дерево, приятное на вид и хорошее для пищи, и дерево жизни посреди рая, и дерево познания добра и зла». 
   

Устав после тяжелого «трудового» дня, мы лежим с ней в постели ночью, и она, нашептывая мне что-то возбуждающее о том, как в далеком детстве к ней приставали мальчишки из старших классов, берет мой член в свою руку и начинает водить ею вверх и вниз быстро-быстро, так что я кончаю меньше, чем через минуту.


Тогда, успокоенный, я ложусь к ней на плечо, вдыхаю запах ее тела, ее волосы застревают в моих ноздрях и щекочут их (я тихо смеюсь). В нашей квартире — полная тишина. Внутри нас полная тишина. Кажется, что во всей Вселенной — такая же тишина. И я говорю ей то, что в моем сердце. Не для того, чтобы ей стало лучше, хотя ей становится лучше, а просто — говорю то, что есть: «Знаешь, мне кажется, что я в раю. В Эдеме».


Она улыбается и молчит, глядя в потолок. 


«Змей был хитрее всех зверей полевых, которых создал Господь Бог. И сказал змей жене: подлинно ли сказал Бог: не ешьте ни от какого дерева в раю?

…

И открылись глаза у них обоих, и узнали они, что наги, и сшили смоковные листья, и сделали себе опоясания».


Где и когда началось грехопадение? Что пошло не так? Что это за дерево такое — познания добра и зла, да еще и посаженное посреди рая?


Мне крайне важно понять это. Потому что я хочу знать, как так случилось, что мы с ней были изгнаны из нашего рая. 


Я читал море богословских комментариев, тысячи психоаналитических интерпретаций, весь Интернет облазил, как маньяк прямо, но так ничего и не понял.   


В чем же проблема, в конце-то концов? А, бог? Все ведь было прикольно, отлично, - почему вдруг все кончилось? Когда кончилось? Что мы сделали не так?


Может быть, мы зря занимались сексом до брака (нас за это ругала ее ветхая бабушка, но мы над ней только смеялись)? А что здесь такого? Наоборот, именно делая это, мы и чувствовали себя в раю.


Тогда, дело, возможно, в  том, что мы не хотели завести детей? Сомневаюсь. Не думаю, что бог такой дотошный. Да наплевать ему на это все.


Что же тогда? Что? Как все началось? Как змий отобрал у нас нашу любовь?


Кстати, как раз вчера мы видели змею, да не одну, а много. В городском зоопарке — выставка змей. Очень, кстати, интересная. Мы случайно проходили мимо и решили зайти. Пресмыкающиеся нам очень понравились. Особенно — длинные (одна змея была чуть ли ни десять метров, я ее сфотографировал).


И вот, сидя в кафе этого самого зоопарка, и попивая колу, и что-то поедая, мы посмотрели друг другу в глаза и — отвернулись. Такого раньше никогда не было. Почему мы отвернулись? Это и был тот самый змий и то самое вкушение плодов с древа познания добра и зла. Мы словно в первый раз посмотрели друг на друга не изнутри, а извне, не как родные, а как чужие. Я это чувствую, хотя объяснить еще не могу.


Что же произошло? Сейчас, сидя вечером на кухне — она давно спит — я могу объяснить. Дело не в том, что мы что-то нарушили. Ничего мы не нарушили. Вот так. Дело в самой любви. Тот взгляд, который сегодня между нами был, - это взгляд пресыщения. Мы пресытились друг другом. Но — как только мы почувствовали это, сразу же испугались. Это была только первая капля пресыщения, но даже и она показалась нам горькой. 


Сама любовь порождает нелюбовь. Все приходит к собственному самоотрицанию. Эдем порождает змия. Бог порождает дьявола. Счастье порождает несчастье. То, что мы делаем правильно и естественно, вдруг само становится неправильным и неестественным.


Я начинаю тихо плакать, отложив проклятый бутерброд с ветчиной в сторону.


Но почему — все так? Почему?! Почему?! Скажи, бог, почему эта жизнь, созданная тобой, — такая? Почему мы заходим в ней в тупик, ничего  особенного не делая, при этом? Значит, ты и сам не можешь контролировать свое творение? Ты его только запустил, создал, а дальше — оно само, да? Выбирайтесь сами, да? Почему жизнь такая слепая, такая глупая, что даже я это понимаю? Выходит, я умнее такой жизни. Выходит, я умнее и тебя, бог.


Значит, единственное, что мне остается, - воспользоваться своим разумом, если этого не смог сделать ты.


«И воззвал Господь Бог к Адаму и сказал ему: [Адам,] где ты?»


Сегодня произошло вот что. Она позвонила мне и сказала, что едет на пляж, и хочет, чтобы я, как всегда, поехал с ней. Жара — двадцать пять градусов, как никак. Но я ответил, что устал после рабочей смены и вообще сплю, она меня разбудила. «Ну и дрыхни!» - крикнула «Ева» и выключила мобильную связь.


И я — дрых. Да самого вечера. И, когда он наступил, я не позвонил ей, как делал всегда, каждый день, пожелать спокойной ночи. Потому что обиделся на нее. При этом в голове у меня были мрачные мысли — с кем она там, на пляже, развлекается? С какими подругами? Или — друзьями? Сучка.    


Конечно, мы с ней завтра же помиримся. Она это знает и я это знаю. Но — пустеет наш Эдем. В нем задул холодный северный ветер. И нам уже не согреть друг друга.   


Бог зовет меня, но я не отвечаю. Молчу. Прячусь. 


«И выслал его Господь Бог из сада Едемского, чтобы возделывать землю, из которой он взят.
И изгнал Адама, и поставил на востоке у сада Едемского Херувима и пламенный меч обращающийся, чтобы охранять путь к дереву жизни».
      

Эдем обманул нас. Кинул. Эдем оказался сказкой. Не нужно вообще было верить этой Библии. Библия — великая книга лжи.


Рай — взрыв чувственности, и те, кто посетил его, никогда не остаются в живых. Вот и мы с ней умерли. Превратились в тени собственного счастья. В призраки великой любви.


Но — у нас остался разум. И если бог и весь его мир не следуют этому разуму, то это их проблемы. Я — последую.


С помощью разума я понимаю, что наша с ней любовь кончилась — последние полгода мы только ненавидим друг друга. С помощью разума я понимаю, что мне нужно сделать шаг, принять решение — и расстаться с ней. С помощью разума я беру свой мобильник в руки (сделанный, кстати, тоже с помощью разума) и набираю ее номер.


Да, разум побеждает. Но — только в моей голове. Все остальное мое тело — сопротивляется. Меня трясет. Я плачу. Сердце хочет остановится. Ну так, остановись, глупое!       


С помощью разума я дрожащим голосом назначаю ей свидание в нашем любимом рыбном ресторане. Последнее свидание. Она это понимает, хотя и не говорит. Она уже — согласна\не согласна, готова\не готова к «этому».


С помощью разума я еду на пустом трамвае в сумерках до центра. Это снова ноябрь — два года, как мы с ней вместе.


Вхожу в шумный и людный ресторан. Сажусь к ней за стол. Мы ничего не едим, только заказываем себе мартини. И оба плачем. У нее лицо — словно на собственных похоронах. Она даже перестала быть красивой, хотя раньше у нее это было не отнять, даже в минуты наших ссор. Длинные волосы устало свисают над столом.   


Самое главное, что я даже не смог ей ничего сказать. Мы молчали. Но она все поняла. Она услышала меня без слов. Потом, просидев так минут сорок, бросила ключи от моей квартиры на скатерть и убежала.


Вот и всё. Мы изгнаны.


Но это был еще не конец изгнания. В четыре ночи — а я не спал — она позвонила мне и сказала только одну фразу: «Как я буду теперь без тебя жить?» И повесила трубку. Мне стало дико больно. И я, словно что-то такое чувствуя, сорвался и поехал к ней на машине. Открыл дверь — слава богу, я забыл отдать ей свои ключи от ее квартиры.


Она стояла на балконе своего двадцать пятого этажа и смотрела вниз. Был жуткий холод, а еще — дул холодный ветер. Готов поставить тысячу на то, что она собиралась сделать это. Волосы ее развевались, лицо было красным от слез.


Я подбежал и буквально сгреб ее, оттащил от парапета, бросив на софу в гостиной.


Мы долго обнимались и ревели вдвоем, это было нелепо, как будто с ней расстался, причинил ей боль не я, а другой человек, и вот, я ее утешал. Еще я громко ругался матом за то, что она хотела с собой сделать. Она слушала меня молча, потому что была счастлива, что я снова с ней, и я — тоже был счастлив.


Так мы и заснули — в одежде, на софе, с высохшими слезами на щеках.


Разум проиграл. Он был отправлен в отставку. Выяснилось, что ни я, ни она не были умнее жизни и умнее бога, создавшего ее.


Мы снова были вместе. 


Но каждый из нас понимал:


Мы вернулись друг к другу, но не вернулись в Эдем.


Мы стали живой памятью об Эдеме.


Эдем перестал быть реальностью, перестал навсегда, и превратился в лейбл наших отношений.


Теперь мы будем только помнить его и рассказывать другим и себе, как мы были там счастливы.      


Мы заснули на самой границе рая. Прямо под мечом херувима. 


Еще через год мы поженились — мы сделали это из жалости друг к другу, из страха перед расставанием и из любви к той любви, которая у нас когда-то была.


«Жене сказал: умножая умножу скорбь твою в беременности твоей; в болезни будешь рождать детей; и к мужу твоему влечение твое, и он будет господствовать над тобою».


Она родила мне двух мальчиков. Мучилась на родах — страшно, мне было так ее жалко. Но, в конечном итоге, мы были счастливы. Правда, уже совсем другим счастьем.


«Адаму же сказал: за то, что ты послушал голоса жены твоей и ел от дерева, о котором Я заповедал тебе, сказав: не ешь от него, проклята земля за тебя; со скорбью будешь питаться от нее во все дни жизни твоей... в поте лица твоего будешь есть хлеб, доколе не возвратишься в землю, из которой ты взят...»


Мы живем вместе уже десять лет. Ребята пошли в школу.


С финансами у меня проблемы, — и чем дальше, тем больше. Прошли блаженные времена, когда я покупал ей дорогие кольца и серьги. Компания, в которой я тогда работал, давно разорилась, и я ушел в другую. Но доход, по сравнению с тем, что было раньше, - все равно не высокий.      


Жена этим недовольна. Она ничего мне не говорит, но ее молчание, ее строгие требовательные взгляды — мне понятны. Я в семье — машина для зарабатывания денег. Если машина начинает работать неисправно, то ее, по логике, нужно починить. Или — выбросить?


Я должен найти новую работу, где платят больше. Я должен. Должен. Но, почему-то — не могу. Потею, работаю, - а денег кот наплакал.


«... ибо прах ты и в прах возвратишься».


Сегодня утром я сел на унитаз в туалете — мое любимое место отдыха — и стал какать. В доме никого не было: жена на работе, дети в школе. Я сидел и тупо смотрел на белый кафельный пол. Обычно я беру с собой книгу, но в этот раз почему-то не захотелось.


И вдруг, на полу я увидел — желудь. Небольшой, «голый», без шляпки, светло-коричневого цвета. Я понял, что его здесь бросили дети, совсем недавно мы гуляли в парке и они собирали желуди. Зачем желудь нужно было приносить сюда — непонятно. Но, впрочем, спрашивать о мотивах детских поступков вообще бессмысленно.


Я поднял его. Понюхал — никакого запаха не было. Повертел в пальцах. С интересом обнаружил в боку желудя маленькую дырочку (уверен, кто-то из моих мальчиков просверлил ее иголкой, сорванец). Даже попытался в нее заглянуть.


Держать желудь в руке было почему-то приятно.


Я подумал — вот этот желудь и есть все, что осталось от Эдема, и что осталось от меня. Прах, который возвратиться в прах.          
 

Сколько еще людей войдут в Эдем и будут жить им и только им, а потом — будут изгнаны из него и поймут, что он был самым большим обманом в их жизни. Но — таким обманом, без которого эта жизнь невозможна. И сам бог участвует в этом обмане, в этой вселенской разводке.


Я ни о чем не жалею. Не отчаиваюсь. Я люблю свою семью, и даже свою жену.


Мне не понятно только одно — почему все повторяется? Почему все идет по кругу? Миллиарды Эдемов позади, миллиарды — в настоящем и будущем. Может ли кто-нибудь разорвать этот круг? Бог, сам его создавший, на это явно не способен. Но — кто или что тогда? Разум человека? Или сила его воли?


Может ли любовь когда-нибудь стать другой? Конечно, кто-то скажет, что это и не нужно, что мы должны принять любовь такой, какая она есть. Но — не все с этим согласны. Может ли любовь перестать быть такой тяжелой, такой порабощающей и главное — такой банально повторяемой, как колесо? Может ли она стать высокой, благородной и чистой?


Не знаю. Не знаю, как это возможно.


Я бросил желудь обратно на пол и спустил за собой.


Вряд ли.   


















10 октября 2011 года,
Колтуши