Пердяк. Из цикла Беседы

; ... у него выкрошились все зубы; проросли новые; успели пожелтеть и, под распором зубного камня, разъехаться, точно ссохшийся частокол - таким несчислимо древним он казался.
  Ещё тридцать лет назад он сказал:
  - Советская Власть? Это - хорошо-о! Но... слишком долго!
  Попыхивая "козьей ножкой", степенно выдавливал каждое слово, креплёное едким дымом. Слова обретали зримую форму и плыли, раскачивая сизые слои воздуха.
  Через десять лет, пристыженная приговором пердяка, Советская Власть скончалась.
  Форма исчезла, но сизый дым пророчества глубоко осел в корнях лёгких - ни откашляться, ни выплюнуть, ни соскоблить посудным ершиком.
  От того хотелось притвориться и верить, что Мудрость пердяка обозначилась ещё во времена нулевой династии фараонов допесочного Египта.
  И говорил-то он образно, точно рисовал губами иероглифы:
  - По нужде живём мы.
  - По нужде только ходят до ветру гадить.
  - Вот так и мы - живём и гадим, живём и гадим. И не взлететь уж нам птицей в небушко - говна скопилось много. Сильно оно к земле тянет...

  Через тридцать лет застал я пердяка в той же позе Врубелевского "Демона", придавленного к земле, но с думами едкими, соразмерными с крепостью его самосада.
  - Покури травушку, - протянул он жестянку с термоядерной смесью.
  - У меня свои, - я показал ему пачку "Лаки страйк".
  - Табак? - презрительно поинтересовался он.
  - Табак - та же трава.
  - Да, но выросшая на могилах ****ей. А моя - чистая, одобренная ОТК Архангела Михаила и полюбившаяся Высшей Ебической Силой, ( по вашему - Вселенским Разумом), но крайне дефицитная по причине её ограниченного количества. Самому не хватает! Не знаю, почему я решил с тобой поделиться? - он спрятал жестянку за спину.

  30 лет - срок не маленький, даже по меркам Российского правосудия, заигравшегося с бесчинствующей демократией. Одни за эти годы состарились, другие вернулись в детство, третьи, не сумев вырваться из детства, так и остались навечно гениями.
  Казалось бы, возрастные грани стёрлись и шансы похвастаться мудростью уровнялись.
  Но мудрость бежит от говорливых к тем, кто научился молчать и переносить её как постоянно нарастающую боль, как несправедливое наказание  на срок, пока не придёт амнистия от Альцгеймера.

  - Много бахоришь, - пресёк пердяк, когда я торопливо перессказывал ему с улыбкой жизнерадостного эмбриона, как лихо обманывал судьбу, гонялся за деньгами и бесплатно замаливал грехи. - Видно, бездарно спалил эти годы. Так мало случилось в жизни, что пытаешься взахлёб рассказать обо всём и сразу?
  - А как надо?
  - Молча! Нет ничего красноречивее молчания.
  - Ты советуешь мне умолкнуть?
  - Я советую тебе не слушать советов, - в своей манере посоветовал он. - Если хочешь унизить друга, дай ему умный совет. Глупее поступка, чем посягательство на интеллектуальную независимость, не придумать.
  - Ты говоришь, как студент на экзамене, который даже не знает, какой предмет он сдаёт, но уверен, что заболтает с похмелья кого угодно...
;