Пружина

   После последней командировки на Кавказ Пашка Зверев не находил себе места. Внутри будто кто-то сжал тугую пружину. И ладно бы, постепенно отпускало, как было в первую войну, так нет – давило всё сильнее. Может, напился бы, и легче  стало, - думал иногда он, - но ведь  поклялся же, что если останется жив, в рот ни капли больше не возьмёт. И вот остался. Даже ранен не был. Атеистом Пашка перестал быть ещё в первую кампанию, попав под серьёзный обстрел в Ханкале. Там вообще, атеистов не было. Это потом – по возвращении, после «реабилитации» всё возвращалось на круги своя. Ну, или почти всё. Но в этот раз Пашка решил, что будет жить по-другому. Как? Он ещё не знал. Но про свой зарок помнил. Тем более, что командировка была, скорее всего, не последней, а как говорили в таких случаях – «крайней».

   «Новая жизнь» начиналась непросто. Когда автобус, разбрызгивая осеннюю жижу, подкатил к КПП, начальство уже стояло перед воротами. Рядом вертелись репортёры - будь они не ладны! На последней стоянке, во время очередного ремонта, подпитые сослуживцы от безделья намалевали зубной пастой на куске чёрной материи череп с  костями, да и водрузили полотнище на крышу автобуса. «Торжественной» встречи никто не ожидал, а потому рота к ней не готовилась. Бородатые мужики выходили вразвалку с оружием наперевес, кто-то в чёрных солнечных очках, кто-то в зелёных повязках на голове с арабской вязью. Не по форме … Мягко говоря.

   Красномордый полковник из Управления сначала аж поперхнулся. А потом, когда все уже вышли и нехотя построились, заорал, не обращая внимания на журналистов:
- Это, что за банда?! Мать вашу! Вы кого представляете?! Федеральные силы,  или …… - Кроме союзов и предлогов цензурных слов в «приветственной» речи почти не было.

   Пашка сжимал кулаки и хотел, наплевав на всё, подойти и одним ударом вырубить полковника. «Тебя, сука там нет! Ты бы лучше «боевые» выдал… Мужики почти сто суток в грязи и дерьме по уши. Под пулями. А у тебя рожа здесь хоть прикуривай…  Какого лешего ты вообще приехал сюда?»

   Полковник остановился около Пашки.

- Ты, что-то хотел сказать, капитан?

Пашка закусил до крови нижнюю губу, и старался смотреть сквозь полковника.

- Не слышу! – наслаждался своей властью приезжий начальник.

Пашка мысленно уже чувствовал, как костяшки кулака впечатываются в мягкое рыло полковника, но … сдержался.

- Никак нет. – Пробормотал он.

   Собственно, после этого эпизода, в общем-то, малозначительного – сколько их было за время службы! – Пашка стал чувствовать, что начинает звереть. Краски жизни  поблекли. Заводился «с полпинка» по любому пустяку, и одному Богу известно, каких усилий стоило гасить  приступы гнева.

   А тут ещё врачиха из госпиталя масла в огонь добавила:

- Нервы ни к чёрту. В госпиталь надо ложиться…

«Вот, дура!», - вскипел внутри  Пашка. – «Я и без тебя знаю, что ни к чёрту! Ты с моё повоюй, а потом вместо дома и семьи – милости просим на казённую койку. Ни с чем - просто с «нервами»!

   - Ну, может, таблетки какие попить? – Скрывая раздражение, почти безразлично спросил он.

- Да какие таблетки! Вам полная реабилитация нужна! И полный покой…

   «Дура!»  Пашка отказался ложиться и сумел всё-таки упросить врачиху не укладывать его в госпиталь - дать побыть с семьёй.

- Только никаких переживаний! – тёрла Пашке мозги врачиха, подписывая медицинское заключение. – Хоть пожар, хоть война! Для Вас ничего не существует. Нет Вас ни для кого!

   Семейство капитана Зверева ютилось в тёщиной однокомнатной квартире на окраине города. Не самое уютное гнёздышко для миросозерцания, но, как говорится: «Чем богаты!»

   Тёща в этот раз Пашку вообще не донимала. Видно не могла поверить, что выпало, наконец, такое счастье – зять не пьёт, ни  кого не гоняет, ни кого не цепляет у двора. Жена вела себя как всегда: тихо, покладисто и, даже как-то исполнительно. Эта её исполнительность изводила Пашку вконец!

«Все - как с больным», - думал он, - «Поговорить не с кем!» Да и не хотелось, впрочем, ни с кем говорить. И ни о чем было говорить. Пружина сжималась. Оставаясь один дома, он не находил себе места. Земля будто горела под ногами. Пробовал чем-то заниматься – всё валилось из рук. Вечером, когда тёща с женой сползались с работы, было ещё тоскливее: тихо, спокойно и уныло. Как в братской могиле.

   После трёхмесячной совместной окопной жизни видеть сослуживцев не хотелось. Да и им, наверное, тоже – надоели все друг другу до тошноты. Каждый шорох, каждый чих товарища уже знаешь наперёд - на несколько ходов. Да и говорить о чём? У всех – одно и тоже: и там, и здесь…

    Однажды Пашка не выдержал и поехал к Толяну Грачёву. Со всей роты он один, наверное, не бухал по случаю вывода. Снимал стресс тяжёлой работой – строил гаражи или дачи. И в этот раз Пашка застал его на очередной стройке. Поговорили, покурили. Пашка даже попытался помочь, но… Всё по-прежнему валилось из рук. И вскоре плюнув на эту «грёбаную» работу, матеря в душе крестьянскую ломовую натуру сослуживца, он уехал домой.

- Паша, тебе чаще бы надо на воздухе бывать. – Сказала вечером жена. – Смотри, совсем посерел в четырёх стенах.

- Это я не в четырёх стенах посерел, а там… - Пашка отвернулся и ничего больше не говорил до утра.

   На следующий день, поняв, что в словах жены есть какое-никакое здравое зерно, Зверев собрался погулять. День был выходной, поэтому в парк пошли  вместе: он, жена и дочка Саша. Уже во дворе он обратил внимание на тонированную «шаху». Будто, кто-то внутри подсказал: «Не хорошая машина». Он сбавил шаг, а когда увидел, что к машине подошли два придурка из соседнего подъезда, что-то быстро сунули туда, а потом, осклабившись, взяли через окно какую-то хреновину, намётанный глаз капитана не дал осечки: «Так и есть! Дурью торгуют!», - промелькнуло в голове.
 
- Ты, чего, Паш? – насторожилась жена. – Пойдём.

Он тут же вспомнил слова врачихи  про нервы, пожар, и про то, что его пока нет ни для кого, сплюнул под ноги и пошёл, увлекаемый женой, в парк. На душе сделалось  вообще паршиво.

«Вот ведь, суки - до чего оборзели! В открытую торгуют, прямо у дома! Скоро, наверное, киоск откроют. А ты ходи и ничего не замечай…»

   Жена пыталась как-то отвлечь супруга от его мыслей, заговаривала о чём-то, задавала дурацкие вопросы. Он отвечал односложными фразами, порой невпопад. Потом и вовсе перестал отвечать. Замолчала и она.

   На обратном пути он снова упёрся взглядом в «шаху». Дверь была полуоткрыта. Дребезжала какая-то отвязная музыка, доносилось ржанье отморозков.

   Пашка довёл жену до подъезда. Даже до первой площадки и, сделав вид, что забыл купить сигареты, поспешил вернуться во двор.

- Хлеба ещё купи! – крикнула вдогонку она.

- Куплю, -  ответил он, не оборачиваясь, и едва сдерживая оживление.

- Ну, что ребята? Почём нынче опиум для народа? – Спросил Пашка, распахнув дверь машины и широко улыбаясь.

- Ты чё, мужик? Опохмелись …

   Парень не успел договорить, увлекаемый за ворот стальными ручищами Пашки. Ещё секунда и сотрясающий удар, поверг его в ближайшую лужу.

   Двери «шестёрки» распахнулись и на свет выскочили ещё двое. У одного Пашка заметил в руке блеснувшую заточку. Впрочем, тот даже не успел ей махнуть -  удар ногой в челюсть надолго выключил его из драки. Третий и вовсе -  не сопротивлялся. Он чуть поднял руки и попятился назад:

- Всё нормально, мужик. Всё! Успокойся!

- Нормально говоришь?! А это, у тебя, что? - Сжав одной рукой воротник вместе с шеей задержанного, Пашка выворачивал  карманы.

   На асфальт выпал спичечный коробок. Другой остался у Пашки в руке. Зная, что находится внутри, он всё-таки приоткрыл его и сунул под нос парню бурую высушенную травку. В это время тот, что сидел на водительском месте и первым получил Пашкин удар, поднялся из лужи и попёр сзади. Пашка ждал этого, поэтому и саданул его сперва вполсилы, чтобы растянуть удовольствие. Второй и третий удар капитана уложили всю бригаду окончательно. Он подобрал выбитую заточку и хотел проткнуть колёса машины, но услышал сзади знакомый пронзительный голос:

- Паша! Паша! Не надо! Отпусти их! – Он оглянулся и немного охолонул. У подъезда в тапочках стояла жена.  Растерев по земле, «изъятые» два коробка с «травкой», Пашка впихнул в машину избитых торгашей, хотел вмазать ещё, но остановился, только пригрозив:

- Ещё раз увижу вас тут, убью, щенки!

Пружина, сидевшая внутри, будто распрямилась.
Они подходили к подъезду. Тонированная «шаха» торопливо развернулась, но прежде чем дать полный газ, тормознула:

- Ну, смотри, капитан! Теперь мы твои должники! – крикнул кто-то в окно.

- Они тебя знают, что ли? – Спросила жена.

- Наверное. - Ответил Пашка. И чуть подождав, добавил – Теперь точно будут знать.

   Стемнело быстро. Поужинав, Пашкино семейство сидело у телевизора. Только дочурка, расположившись на полу, что-то раскрашивала в книжке. В этот вечер Пашка начал улыбаться. Даже смеялся пару раз. На душе полегчало. «Может быть, даже посплю сегодня», - подумал он, глядя на часы. Сон после командировок вообще был ахиллесовой пятой. Не брал ни «карвалол», ни снотворное. Часов до 3-х-4-х Пашка ходил от кровати до кухни, курил, пил чай, пытался читать. Но сегодня он чувствовал какую-то приятную усталость. «Точно засну!» Было без четверти одиннадцать. Пашка зевнул.

   Вдруг хлопок выстрела разорвал вечернюю тишину. По кухне зазвенело разбитое стекло.

- На пол! Всем на пол! - Заорал Пашка таким голосом, который его домашние никогда не слышали.

   В один прыжок он подскочил к выключателю и вырубил свет. Закрыв собой перепуганную дочь, он нагнул к полу голову жены.

- Тихо… Лежите тихо…

- А что это? – спросила лежащая рядом тёща.

На кухне раздался ещё один глухой хлопок. Снова зазвенело стекло.

- Стреляют, мам! – Отозвался Пашка. – Да вы не бойтесь! Ни хрена у них не выйдет.

   Больше никто не стрелял. Выждав минут пять, Пашка наглухо зашторил окна. Тёща, не спрашивая разрешения, уже метнулась на кухню и включила свет. «Ну, куда она всегда лезет?», подумал Зверев и мысленно заматерился.

- Ой, беда-то какая! Лидочка! Две банки вдребезги! – голосила тёща. - Вот такие сейчас крышки делают!
 
   Пашка вышел на кухню. Под ногами среди битого стекла валялись «взорвавшиеся» огурцы. Обои и потолок были испорчены забродившим рассолом. Жена нервно смеялась, прижимая к себе дочь, и смахивая слёзы. Пружина, сидевшая внутри все эти дни, вроде бы распрямилась, но на душе всё - равно было как-то нехорошо. Опустошенно…
 
   Пашка снова плохо спал этой ночью. А утром, наспех побрившись, поехал к врачихе и попросил положить его в госпиталь…

2011.