Идущий по сомкнутой пасти

Дитя, дитя, ты снишься мне в мои древних, туманных, темно-индиговых снах.
Дитя, дитя, следующий за светящимся туманом моего выдоха.
Я даже не могу сказать тебе "Здравствуй", потому что я сплю и только вижу, как ты малой букашкой, бредешь среди бескрайних лугов.
Эти луга - только ворсинки на почке листа Древа Жизни.
Дитя, дитя, ты ищешь свое малое в неизмеримо большом, как случайный паучок, ткущий зыбкую сеть между рогами вола, влекущего тяжкую повозку с каменоломни. Как одинокая чайка на вершине айсберга, величиной с гору, чье основание все под зелеными, солеными, масляно-ленивыми водами. Как розовый лепесток, прилипший к горбу Левиафана, за секунду, до того, как Древний Ящер снова нырнет в к самому дну океана, где вечная тьма и неизмеримая тягость километровой воды...
Дитя, дитя, я даже не успею сказать тебе "Прощай" между сном, когда я видел тебя и знал о тебе, и явью когда я тебя не вспомню....
И отверзнется моя пасть.
Черная пропасть, полная яростных, бритвенно-острых вершин и летающих звезд, бездна, куда летят, кувыркаясь, тысячи гордых существ, забываясь, крича и сгорая в легкий, серебряный, вовсе безвкусный мне пепел...
Дитя, дитя, дитя...
...когда я проснусь и зевну...
Ты умрешь.