Стихи Глеба Горбовского, СПб

4 октября русскому поэту Глебу Яковлевичу Горбовскому исполнилось 80 лет. От имени всех читателей поздравляем замечательного стихотворца с круглой датой!

БЕСЫ
Копали землю, хлопали ушами…
Зимой дремали праздно и хмельно.
…Порожний дом откуплен ингушами,
а может, курдами. Не всё ль теперь равно?..
Был этот дом как пугало на пашне!
Крестьяне этот дом, как воробьи,
сторонкой облетали: хоть и наши,
но всё ж-таки — чужие, не свои…
Они всегда являлись по субботам —
на «мерседесах», со своей жратвой —
и жгли костры. И шашлыки — до рвоты —
коптили на земле полуживой!..
Они смеялись пламенно и смачно —
от них тряслись соседние дома.
И денег распечатывали пачки,
как будто книг нечитаных тома!
Они с себя цепочки золотые
срывали и бросали в воду: лезь!
И лезли старики и молодые,
холодный Волхов истоптавши весь!..
…На снегоходах в тёмный лес влезали,
а возвращались гордо — как с войны!
И головы лосиные свисали —
с глазами, полными смертельной тишины…
Потом их уносили «мерседесы» —
туда, где им светил златой телец!
И причитала бабка Глаша: «Бесы!..»
И распрямившись, шла, как под венец.

ЯЗЫК
Подустали и мысли, и плечи…
Как ты там ни кипи, ни бурли —
на одном языке — человечьем!
изъясняются люди Земли.
Отчего наша речь зачастую —
и мелка, и груба, и пуста?..
Даже ветры торжественней дуют,
вдохновенней рокочет вода!
Это рыбы — на рыбьем, ничтожном.
Это зверь — на своём языке…
Ну, а мы, человеки, — на Божьем —
и в любви, и в смертельной тоске…

КОСИНОЖКА
Тварь тщедушная, но Божья,
о восьми ногах паук.
Тельце плавает меж ножек,
как на спицах — шерсти пук.
Упакованный в мешочек
каротина и тепла,
словно спутник-одиночка,
пролетает вдоль стола.
Я смотрю — глазам не верю!
А паук передо мной
опечатывает двери
паутиной — в мир иной…

***
Они варились в интернате
в своём соку — сиротский сброд…
Их — монастырь, спасенья ради,
взял на прокорм! Но сей народ
весьма шумлив, шкодлив, отчаян —
мучитель кошек, хват конфет!..
Они без прошлого скучают…
В смиренье — им спасенья нет.
Трещит их келья и трясётся,
как бы расшатанный вагон…
И вот им отповедь даётся:
от мест святых убраться вон!
Они вещички собирают:
кто — рюкзачок, кто — грусть-печаль.
Им до обещанного рая
ещё изрядно топать вдаль…
Сквозит сиротская улыбка
в пристанционных попыхах…
…А вечность призрачна и зыбка —
как небо в серых облаках.

ВЕНЧАНИЕ РЫБАЧКИ
Полумрак и запах ладана,
свет лампадный и покой.
…Ваши пальцы пахнут Ладогой,
то есть — рыбой и пенькой.
Вы обветрились под парусом:
губы — в трещинах, а взгляд,
хоть и девичий, но — яростный:
в нём — тревога и разлад!..
Женишок ваш ерепенится:
он имеет два ларька!
А у Вас во взгляде пенится
затаённая тоска…
Приближается венчание
к неизбежному концу.
А у Вас в глазах — отчаяние!..
Но Вам оно — к лицу.

***
На поминках сморкалась вдова.
Люди пили и ели.
Вдруг какие-то мрачные два
обнялись и запели.
Про рябину, а также про дуб…
Остальные чуть слышно
подтянули, не склеили губ.
Изумительно вышло!
Я вначале подумал: «Кошмар!
Песняка — на поминках!»…
А потом, когда выпустил пар,
сам подпел без запинки.
Смерть ушла, как с секирой палач.
Зрели слёзы…
И была эта песня как плач —
без ужимок и позы.

«ТИ-ВИ»
— Мы вашу жизнь перелицуем,
отравим хлеб, спалим уют!
…А в телевизоре — танцуют,
а в телевизоре — поют!
— Пускай поплачут ваши Машки,
пускай увидят страшный сон!
…А в телевизоре — Юдашкин,
А в телевизоре — Кобзон.
Твоя малышка — кашке рада,
Жена — бледней день ото дня…
…А в телевизоре — неправда.
А в телевизоре — брехня.
Звенит коса в рассвете синем,
гудят над пашней провода…
А в телевизоре — Россия
и не гостила никогда!..

***
Изба, лошадка, русский дом —
стол, самовар и скрип полов.
А на столе — огромный том:
словарь иноязычных слов.
О, наш язык давно не чист,
иноязычен даже Бог.
Астат, резистор, коммунист —
как бы свистящих змей клубок.
Огромный том, а в томе том —
иноязычные жильцы.
Они — свистят. А что — потом?
Возьмут лошадку под уздцы?!

***
Огородная — благородная
почва тихая, как музей.
В ней таится судьба народная,
в ней приметы планеты всей.
Под лопатою что там звякает?
Не спеши копать — тормозни.
В сей землице товару всякого
обретёшь ты и в наши дни.
Гвозди кованые гранёные,
именная гирька-серьга,
злая звёздочка от будёновки
и чеканки древней деньга,
штык немецкий, подкова шведская,
наконечник-рожон копья,
штоф с орлами, и вдруг — советская
горе-пуговка от белья.
Пуля-дура, века проспавшая,
крест нательный, как изумруд…
Словно жизни листва опавшая,
в землю-матерь ушедший труд!..
Здесь, над Волховом, возле Ладоги,
на семи ветрах, на буграх
жили смертные, быт свой ладили —
да святится их дивный прах!

***
Родную землю и камень любит,
пичужка, кошка и лютый зверь —
весной, по молодости, и в холод лютый…
А я люблю её — и теперь.
Теперь, когда на плечах мозоли
от лямки жизни… Когда испуг
во встречных взглядах. И столько боли,
и свищут пули, хоть мир вокруг.
Когда мертвеют заводы, пашни,
в чужие страны — исход и бег…
…В родную землю — и лечь не страшно.
Страшней — утратить её навек.

СТАРЫЕ СЛОВА
Эти кроткие — без крику —
синеглазые слова:
брашно, сумно, поелику,
греховодник, однова…
Эти грады, эти веси —
дивных слов косматый ряд,
словно буки в тёмном лесе,
напугают — не съедят.
Ведь за ними, как за синим
океяном, словно луч,
брезжит юная Россия
из-под злых и чёрных туч.

КИРПИЧНОЕ ДЕРЕВО
Деревце случайное — осина
на семиэтажной высоте
прилепилось к дому… Как кузина-
приживалка — к родственной среде.
Одинокое, что ешь и пьёшь ты?
На кирпичной почве — чем живёшь?
Не вином и хлебушком хорошим —
серым небом, непроглядным сплошь…
Из окна больничного, слепого
на тебя смотрю, возвысив дух,
как на крылья Ангела святого…
И читаю Лермонтова. Вслух.