Меня нет или От Байрона до Маяковского

«Дым табачный воздух выел.
 Комната -
 глава в крученыховском аде.
 Вспомни -
 за этим окном
 впервые
 руки твои, исступленный, гладил.
 Сегодня сидишь вот,
 сердце в железе.
 День еще -
 выгонишь,
 можешь быть, изругав.
 В мутной передней долго не влезет
 сломанная дрожью рука в рукав.
 Выбегу,
 тело в улицу брошу я.
 Дикий,
 обезумлюсь,
 отчаяньем иссечась.
 Не надо этого,
 дорогая,
 хорошая,
 дай простимся сейчас.
 Все равно
 любовь моя -
 тяжкая гиря ведь -
 висит на тебе,
 куда ни бежала б.
 Дай в последнем крике выреветь
 горечь обиженных жалоб.
 Если быка трудом уморят -
 он уйдет,
 разляжется в холодных водах.
 Кроме любви твоей,
 мне
 нету моря,
 а у любви твоей и плачем не вымолишь отдых.
 Захочет покоя уставший слон -
 царственный ляжет в опожаренном песке.
 Кроме любви твоей,
 мне
 нету солнца,
 а я и не знаю, где ты и с кем.
 Если б так поэта измучила,
 он
 любимую на деньги б и славу выменял,
 а мне
 ни один не радостен звон,
 кроме звона твоего любимого имени.
 И в пролет не брошусь,
 и не выпью яда,
 и курок не смогу над виском нажать.
 Надо мною,
 кроме твоего взгляда,
 не властно лезвие ни одного ножа.
 Завтра забудешь,
 что тебя короновал,
 что душу цветущую любовью выжег,
 и суетных дней взметенный карнавал
 растреплет страницы моих книжек...
 Слов моих сухие листья ли
 заставят остановиться,
 жадно дыша?

 Дай хоть
 последней нежностью выстелить
 твой уходящий шаг.»(В. Маяковский)


«Я мог бы проторчать близ нее целую вечность, бормотать всякие глупости, лить слезы, пропускать пряди волос сквозь свои онемевшие пальцы, - однако, это уже ничего бы не изменило…»
  Светловолосая особа, с серыми, почти прозрачными глазами, тщательно всматривается в свое причудливое отражение в зеркале. Вовсе не густые, но достаточно ухоженные волосы спадают на красивые женские плечи. Слегка опущенные уголки губ еле заметно дрожат. Что стало причиной ее волнения? Напряженный рабочий день или же предвкушение чего-либо? Затем старательно протерев зеркало, я ставлю его на самую дальнюю полку и завешиваю только что найденным лоскутком дешевой фиолетовой ткани.
  В этом сезоне  фиолетовый цвет считается ультрамодным. Фиолетовые маечки, легенцы, лосины, юбки, шорты, рубашки, пуловеры, джемперы, платья и сарафаны – настоящее безумие.  На меня же данный цвет навевает необусловленное  ничем уныние.  Слышали выражение «зеленая тоска»? Так вот, в моем случае, она – фиолетовая. Фиолетовый цвет для меня является символом абсолютного равнодушия. Признаюсь честно, на Земле не существует ничего более безжалостного и разрушительного, чем равнодушие и время.  Кстати, о времени.
 Он зайдет за мной через десять минут. Ровно.  Я на сто процентов уверенна, что он не опоздает ни на секунду.
Большинство моих знакомых и родственников считают мою работу дико скучной. Однако я придерживаюсь иного мнения. Букинистическая лавка подобна «Волшебной лавке» Герберта Уэллса. Что может быть увлекательнее, чем раз за разом переживать новую жизнь вместе с прекрасными, словно ожившими героями очередной книжки. Сколько я настрадалась вместе с обезумевшей Кэтрин Эрншо, как расследовала таинственные события происходящие в романе «Женщина в белом», переносилась в Париж окутанный паутиной состоящей из интриг и махинаций бессовестного и бездарного авантюриста Дюруа. Для моей души не существовало большей отрады, нежели чтение бессмертных произведений. Работа, воистину, считалась  моим вторым домом. И в какой-то мере, лучшим и более родным.
  Я опустила жалюзи, погасила свет в магазине и, прокрутив ключ в замочной скважине, покинула пределы книжной лавки. Иссиня-черное небо нетерпеливо обрушивалось на вечерний город. В другом конце переулка появилась еле заметная тень, с каждой секундой приближающаяся ко мне ближе. Вскоре я сумела разглядеть знакомые черты: темно-синие джинсы, заправленные в грузные, массивные ботинки, и черная шляпа, одна из тех, которые имеют привычку носить музыканты или писатели. Кто знает, возможно, именно этот факт ранее предопределил его нынешнюю профессию. Также его всегда выдавала небрежная, слегка ковыляющая походка и руки в карманах.
Человек устало улыбнулся. Так обычно улыбаются плотно отобедавшие люди, которых клонит ко сну. Мы поприветствовали друг друга, учтиво, сдержанно, без лишнего проявления эмоций.
Сложно поверить в то, что между нами разница в одиннадцать лет. Ему тридцать один, а он так чертовски красив! Возможно, все сказанное мною напоминает лепет влюбленной по уши, однако нас связывают лишь сугубо деловые отношения. Я, как начинающий журналист, стараюсь целиком и полностью окунуться в атмосферу литературы, потому и подрабатываю в букинистической лавке. Он, как писатель, помогает мне в приобретении нужного опыта, делиться особыми хитростями и сложностями.
Познакомились мы довольно необычно. Ибо он является  «старшим братом жены моего возлюбленного». Знаю, звучит нелепо. Однако порою жизнь подкидывает сюжеты похлещи, нежели способны придумать создатели мексиканских телесериалов.
Марк, работающий в магазине рыболовных снастей моего отца, покорил меня с первого взгляда. Светлые кудри, слишком женственные черты, тонкий аккуратный нос, фарфоровая кожа. Уж чересчур кукольная внешность для мужчины. Однако его мужественные скулы предавали ему необычайной привлекательности. Вышеперечисленного оказалось достаточно, что бы я смогла по уши влюбиться. Ну, что в цене у девочки девятнадцати лет?
  А потом мне преподнесли сюрприз, отменно, оригинально и, главное, изящно. В один из знойных дней, я решила зайти на работу к отцу. Ошиваясь около прилавка, мне в глаза бросилась одна деталь. Ничего особенного. Тоненькая книжечка с красочной обложкой. Но самым интересным оказался адрес моей букинистической лавки, указанный на визитке, которая прилагалась к книжке. Естественно, я не являлась владелицей магазина, а лишь работала там. «Интересно, почему визитку положили поверх покупки, что-то из ряда бесплатной рекламы?»- подумала я. Вскоре в памяти всплыло, как на днях чудак в черной шляпе покупал у нас детскую книжку «Алиса в стране чудес». Всем известное произведение, однако, очень старинное, практически не встречающееся издание имело большую ценность. Чудак хотел преподнести ко дню рождению своей племянницы ценный подарок, который непременно обрадовал бы девочку, не оставшись незамеченным. Девчонка, в свою очередь, редкий экземпляр, к своим семи годам успела познать «все горести жизни», сидя вечерами на подоконнике, она имела обыкновеннее размышлять о  «бренных жителях земли бессмысленно доживавших свои дни». И чтобы хоть немного удивить малышку, стоило изрядно изощриться.
   Соль в том, что чудак в шляпе – Тони Сандерс, не кто иной, как  мой писатель; племянница его Мелиса – дочь Рейчел, которая по совместимости сестра Тони. А книжка эта осталась на прилавке лишь потому, что отец  хваленной Мелисы – Марк, предмет моего воздыхания, целый год из-за которого я промучилась, глядя на его скуластое лицо и золотистые волосы. Смешно и сложно до глупости.
  Я абсолютно расслаблена, медленно переплетаю ногами, небрежно размахивая сумочкой из стороны в сторону, он же напротив – идет задумчивый, облаченный в непроницаемое безразличие, его не тревожит мой рассказ о заблудшем щеночке, которого я повстречала утром. Облик его кажется несколько странным: цвет лица у него изжелто-смуглый, из-под шляпы выглядывают темные пряди волос, ниспадающие на лоб; у него весьма привлекательное лицо южного типа; большие черные глаза  напряженно смотрят перед собой. Сдается мне, что пребывая  телом подле меня, разум его затуманен или же ослеплен какой-то навязчивой идеей, что не дает спокойствия.
  Через некоторое время  мы оказались на парковке, плотно заставленной дорогими автомобилями, данная картина больше напоминала автосалон, нежели городскую парковку.
Англичане - люди, не привыкшие к спешке, ведущие размеренный образ жизни. За долгие годы  мы наконец-то научились правильно расставлять приоритеты, уделяя должное время домашним заботам, при этом, не огорчаясь своими малыми силами и возможностями.
Наш смиренный и тихий нрав разительно отличался от буйного нрава жителей южных краев. Если лишь проследить за поведением и привычками Тони, не предавая особого значения его внешним данным, то можно прийти к выводу, что он является уроженцем далеких стран.
   На лестничной клетке мы встретились  с мужчиной лет шестидесяти, весьма приятной наружности. Опрятно одетый в  бежевый костюм из недорогой ткани, он напоминал, сперва, неприметного волшебника из детских сказок. На удивление, у него был на редкость здоровый и свежий цвет лица, в таком возрасте подобное не часто встречается. Однако было в нем еще что-то необъяснимо скользкое, за  таким небывало добродушным и круглым лицом не могло не скрываться какой-нибудь тайны. Он с подозрением провел нас взглядом.
- Чего твой странный сосед так на нас смотрит? – недовольно прошептала я, слегка дотронувшись до плеча Тони.
- Цербер. Пусть смотрит, если ему угодно.

                ***
- Один из моих знакомых сравнивал тебя с Бегбедером,- рассматривая бесконечный ряд книг, выстроенный на длинных стеллажах по алфавиту, бросила я. Казалось, как можно прочесть такое  несметное количество за одну короткую жизнь?
- И к какому выводу он пришел? – безучастно спросил человек, вероятнее всего, лишь из вежливости.
- В твоих произведениях меньше отравляющего и бездушного цинизма. Ограничиваясь лишь изредка проскакивающими саркастическими замечаниями, ты смог добиться не худшего эффекта.
- Прям так и сказал? – усмехнувшись, переспросил Тони.
Обидевшись на насмешливый тон, я несдержанно перекривила хозяина дома.
- Глупости все это,- спокойно продолжил тот,- В наше время за яркий свет истины не сжигают на кострах. Народ не боится цензуры. Вряд ли уважающий себя критик примирился бы со сдержанной манерой изложения. Читателя привлекают запретные, пикантные темы, бранные словечки, а не красочные описания природы, полной умиротворения и спокойствия. Обществу ненавистна простота в ее светлых, заурядных тонах. Изощряясь, открывая для себя новые формы, писатели постепенно теряют суть за уймой второстепенных деталей…
Смиренно выслушав проповедь, медленно опустившись в жесткое кресло, я положила на колени небольшую книжку в мягком переплете.
- Умеренная самокритика полезна для здоровья. Однако не стоит увлекаться, - искренняя бодрость прозвучала в моем голосе, что вызвало сухую улыбку на лице Тони.
- Кофе или чай?
- Чай. Я воздерживаюсь от кофе в вечернее время суток.
Писатель отправился на кухню, я же в то время, решила освежить в памяти события, происходящие в одном из самых известных произведений Тони.  Следует отметить, что  данная повесть разительно отличалась от всех предыдущих и последующих. Была в ней некая загадочность, недосказанность и попытка мистификации. И та самая, ненавистная сердцу Тони – простота. Хорошо прописанные, продуманные, глубокие образы полностью компенсировали собой недостаток остросюжетности. И только лишь главная героиня казалось до боли нереальной, уж слишком отрешенной и надменной представала она перед  строгим взглядом читателя.
- Опять за старое?- тяжело вздыхая, спросил мужчина, поставив поднос на журнальный столик,- Почему именно эта повесть так затронула твое сердце и неугомонное любопытство?
- Запретный плод…ну, ты сам знаешь,- коснувшись горячей чашки и тут же отдернув руку, ответила я,- Кроме шуток, книга, что лежит передо мною, яркий пример того, как истории про обычных людей и их быстротечную жизнь, способны поражать до глубины души и пленять своей искренностью!
- Не будем голословными. Это не самое лучшее из того, что я написал,- пренебрежительно посмотрев на книжку, заявил писатель,- неужели тебя действительно привлекает сумбур, созданный из нескольких безыскусных, грубых, неотесанных образов?
- Я скажу больше: божественных неотесанных образов!
Темноволосый мужчина снова улыбнулся своею скупою, грустной улыбкой.
- Ты знаешь, мне бы хотелось узнать, что натолкнуло тебя на написание повести, столь не похожей на все остальные твои творения? Какие чувства пришлось пережить автору столь печальных строк?
- Подобные невзрачные истории недостойны твоего внимания,- попробовал отмахнуться угрюмый мужчина.
Не обратив внимания на отговорки флегматичного писателя, я  раскрыла книгу и принялась декламировать:
« День был на редкость погожий. Летнее солнце устало глядело своими золотистыми глазами на шумные, людные улицы, а городской фонтан радостно разбрызгивал на прохожих  хрустальные капли. Капризные и невыносимые детки докучали своим родителям, что прикорнув на лавочке под кустом перламутровых роз, пытались отдохнуть. Местные флористы устроили очередную выставку, а разве можно было подыскать место более живописное, чем в центральном парке возле фонтана? Контейнеры и корзины с разноцветными петуньями, фуксиями и пеларгониями украшали собой привычную обыденность, вносили некое оживление в затхлое существование.
Однако аромат цветов не волновал сердце нашего героя, не радовал пестротой красок его глаз, окружающий мир был попросту ему неинтересен. Осунувшийся и угрюмый он глядел перед собой, погруженный в угнетающие мысли. Как и все предыдущие, его новая книга была на отрез отвергнута издателями, как не пытался он, все старания его оказывались тщетными. Издатели в свою очередь находили всевозможные отговорки, под мишурой красивых фраз скрывая лишь одно не лестное «Не годен!».
Чтобы оплачивать аренду маленькой квартиры на последнем этаже, требовались средства, которыми он, к сожаленью, не располагал. Чтобы достичь вершин, требовались титанические усилия, лисьи хитрости и огромный талант, которым, как казалось юноше, он не обладал. Теперь ему ничего не оставалось, как безмолвно сидеть на скамейке.
Внезапно кто-то коснулся его плеча, все же не сумев полностью вывести его из ступора. Слишком неожиданно. Рука поманила человека за собой, заставив, не сетуя подняться со скамейки.
- Вы только не волнуйтесь,- с испытывающей улыбкой промолвило таинственное создание.
Юноша не успел опомниться, как незнакомка притянула его к себе, впившись губами в его губы. Страстно, неистово, превыше всяких слов – вот оно чистое безумие в своем превосходнейшем проявление. Обжигающие прикосновения будоражили кровь в жилах, заставляя ее кипеть и бурлить. Пропустив тонкие пальцы сквозь темные волосы юноши, девушка изо всей силы прижалась к молодому человеку прежде, чем резко отпрянуть от него. Рассмеявшись, моментально исказившись в лице, незнакомка опустила руку в карман, затем что-то нашарив там, достала недлинный список, вычеркнула очередной пункт и двусмысленно произнесла:
- Осталось всего три,- удалившись после этих слов…»
- Прекрати!- раздраженно отрезал Тони Сандерс, - Хватит!- на его смуглой шее коварными змеями выступили вены.
 - Что с тобой? – удивленно поинтересовалась я.
Писатель сурово поглядел на меня, черными, как ночь безднами глаз. Он не промолвил ни слова, однако, как мне показалось, я все поняла и притихла. Через пару секунд сиюминутное волнение сменилось безмятежным спокойствием.
- Отложи книгу, пожалуйста!- снисходительно попросил человек,- Если ты так настаиваешь, я самостоятельно расскажу тебе историю! Я думаю, ты не прочь услышать, как зародилась идея для повести «Девушка в ситцевом платье», прямиком из моих уст?
- Вся во внимании, маэстро!- заворожено пролепетала я, устроившись поудобнее и кротко сложив руки на коленях,- Станьте моим проводником в Великолепный и Величественный  Мир поэзии!
«…Они не пересаливали продукты, не пережаривали картофель. Приторно сладкие до кончиков пальцев с уложенными прическами, с аккуратно накрашенными ногтями, преимущественно алым лаком,- они приходили и с таким же успехом уходили из его жизни, слишком идеальные, слишком одинаковые. Каждый шаг по расписанию: регулярные истерики по средам и пятницам, походы в ресторан по субботам – в качестве примирения. Не позволяя прикасаться к безупречному шелку волос и платьям из дорогих тканей, они с необыкновенной легкостью разменивались своими душой и телом. Бессчетное количество: брюнетки и блондинки, статные и совсем хрупкие, азиатки и типичные англичанки, либералки и исключительные консерваторы, мусульманки и христианки,- все они сплелись в одно целое, срослись в один невразумительный гибрид. Они не звонили посреди ночи, не врывались во сны, не сбивали привычный ритм жизни, не измельчали сердце до состояния порошка, не заставляли наполнять стакан обжигающим горло виски, поглощая его снова и снова.
Ему было хорошо с ними. Ему было хорошо без них.
Однако фальшь, которой были обильно пропитаны встречи, люди, окружающие его, фальшь, которую он именовал чувствами, разъедала изнутри. Человек не видел впереди света. Ничего не менялось. За исключением, дат в календаре, да пейзажей за окном…
   Медленно тянулось его двадцать пятое лето. Наконец-то получив долгожданное одобрение издателей, он смог вкусить сладостные плоды славы и богатства. Навсегда отстранившись от презренных убогости и нужды, совсем вскоре он пресытился. Находя отдушину лишь в писательстве, юноша закрылся от окружающего мира, словно свернувшись в кокон.
- До вечера, Нина!- подмигнув секретарше, сказал он, спешно выходя из издательства.
Русская девушка внешне была весьма хороша собой: раскрасневшиеся щеки, густые русые волосы и фиалковые глаза. Однако всю ее приятную наружность вмиг портила неопрятность и вульгарность, с которой она была одета. Длиннющие розовые когти смотрелись крайне вызывающе, а короткая юбка – чрезвычайно кричаще. Секретарша наряжалась так, словно уже смирилась с мыслью, что больше ничем, кроме откровенных нарядов не способна привлечь внимания. Отчего-то большинству девушек кажется, что мужчинам симпатичны именно такие экземпляры. Но, как же Вы глубоко ошибаетесь, дамы!
Дома его никто не ждал, за исключением верных и преданных питомцев – тараканов. Единственные живые существа на всей планете, которым он мало-мальски доверял. Во-первых, внимания не требуют, во-вторых, кормятся сами, и, в-третьих, за ними не приходится убирать экскременты. Превосходное домашнее животное!
По-прежнему проживая в небольшой квартирке на последнем этаже, Тони был вполне доволен здешней обстановкой и никогда не жаловался. Лишь изредка появлявшиеся перебои с электричеством и спутниковой антенной доставляли некоторый дискомфорт, который, впрочем, Тони переносил с присущей ему холодностью и спокойствием.
Ежедневно принимая образные «грязевые ванны» состоящие из местных сплетен, светских раутов, ночных гуляний, воскресных попоек,- в общем, окунаясь во все тяжкие, что он так решительно презирал, писатель на время забывал, кем является на самом деле. Да и знал ли он? Когда большую часть своей скоротечной жизни, ты проводишь в мире собственных грез, людей, являющихся лишь плодом твоего воображения, можно невольно стать узником собственных фантазий, не способным отличать реальность от действительности.
  Но продолжим рассказ. Дома его никто не ждал. День выдался на редкость знойным и, развалившись под кондиционером, наш писатель решил вздремнуть. Однако безрезультатно проворочавшись на диване, через четверть часа, Тони понял, что заснуть, когда в окно пробивается солнце – гиблый номер. Вспомнив, что на днях, он собирался проверить антенну и устранить неполадки, юноша поднялся на крышу. Подозреваю, что истинной причиной являлась банальная скука, а вовсе не желание спасти мир.
Оказавшись на крыше, человек замер в исступление. Не успев ясно определить дальнейшую тактику своего поведения, он сердито, и в тоже время, растерянно заговорил:
- Что вы здесь делаете?- изумился мужчина, пытаясь при этом не испугать девушку, которая лежала вдоль парапета, беспечно свесив одну ножку вниз над пропастью.
Она кинула неоднозначный взгляд из-под солнцезащитных очков, томно вздохнула, а после небрежно произнесла, словно стряхивая крошки хлеба с подола юбки:
- Пытаюсь покончить жизнь самоубийством.
- Спрыгнув с крыши моего дома?- с неподдельным страхом, спросил человек, которому впервые приходилось сталкиваться с подобным случаем.
- А почему бы и нет? У вас есть варианты получше? – равнодушно и по-кошачьи лениво протянула незнакомка.
- Да, есть.
- Тогда чего вы ждете? Потом будет поздно. Предлагайте!- настойчиво попросила она.
Тони старался аккуратно подбирать слова, чтобы дай Бог, не стать инициатором смерти этой странной девушки.
- Для начала поднимитесь и отойдите на несколько метров от края.
Незнакомка привстала с подстилки, развернувшись в пол оборота к нему.
Решительно открыв рот, юноша попытался что-то сказать, но звуки не желали исторгаться, сплетаясь в слова, а затем в предложения, звуки напрочь отказывались воспроизводиться.
- Ой, я, наверное, лучше отвернусь,- суетливо закрыв ладонью глаза, выпалил Тони.
Черные пряди волос, словно шипящие гадюки, извивались на хрупких плечах девушки. Ярко выраженные продолговатые, бездонные, черные глаза, обрамленные пышными ресницами, игриво сверкали. С застывшим выражением безмятежности на лице, она смотрела на него, не моргая, высокая и стройная, как осиновый лист.
- К чему такое смущение?
- Но вы же в нижнем белье…,- оторопев, возразил мужчина.
- Неужели? – с напускным удивлением, произнесла девушка,- У меня фобия: я боюсь находиться в нижнем белье перед мужчиной,- после этих слов, она подошла на носочках к самому краю крыши и начала слегка раскачиваться,- даже две фобии: к тому же я боюсь высоты. У меня может закружиться голова, и я сорвусь вниз,- с необъяснимым упоением, ликовала незнакомка.
Пожалуй, нашему герою, было действительно страшно сделать лишнее движение.
- Представляете, вот я перед вами, еще совсем теплая, совсем живая. Вы даже можете ко мне притронуться,- увлеченно рассуждала она,- а всего через несколько мгновений меня не станет. Несколько коротких мгновений, представляете? Нас разделяет всего один прыжок,- ее сумбурная речь, состоявшая всего-навсего из пяти предложений, заставила похолодеть внутренности писателя. По глазам было заметно, что незнакомка знает, о чем говорит.
- Не переживайте, я в купальнике,- резко сказала та,- я ведь нырять собралась,- кивнув в сторону края, усмехнулась девушка.
- Я не обладаю талантом утешать людей. Я не особо сострадателен. Но задумайтесь: Зачем вам это? Кому вы сделаете хуже? Если тому виной любовь, то пошлите ее ко всем чертям,- махнув рукой, пояснил он,- Любовь – это лишь красивое название, за которым тщательно маскируются убогие животные инстинкты. Так называемая « любовь» скоротечна, и вовсе не стоит душевных терзаний и мук.
- Умеете вы утешать,- внезапно рассмеявшись, подметила сумасшедшая. Однако смех ее не был хрустально-чистым, каким обычно владеют юные прелестные создания, смех этой девушки не был похож на россыпь маков или звон колокольчиков, в нем звучало что-то более весомое, чем мы привыкли вкладывать в это слово, что-то трагичное и неисчерпаемо глубокое.
- Он забудет о вас через неделю после вашей гибели,- отрезвляюще жестко отрезал человек,- а вы, в свою очередь, пожалеете о сделанном выборе уже через секунду…если успеете.
- Вы так циничны,- загадочно вымолвила девушка,- Мне определенно нравится ваш настрой,- резко обернувшись, незнакомка направилась к выходу.
- Это все?- недоверчиво спросил Тони, слегка поморщившись.
Не поворачивая головы, девушка, немного помедлив, ответила:
- На крыше вашего дома очень удобно принимать солнечные ванны, даже загар ложится, как-то по-особому гладко и ровно,- облегченно вздохнув, продолжила,- Вы ведь напишете обо мне в своей книге?
- Вы о чем?- нахмурив брови, удивился человек, который в действительности являлся молодым писателем.
-Безграничную душу поэта, не спрячешь, как послание в бутылку. До свидания!
               
                ***
- Вы что меня преследуете?
- Вы слишком высокого мнения о себе,- надменно произнесла девушка в черной накидке, неся в белоснежных руках охапку алых роз. Какой невыносимо прекрасный контраст красного пятна на черном фоне.
- Согласитесь, это большая редкость дважды столкнуться в таком большом, многолюдном городе, как Лондон.
-Трижды,- как будто, между прочим, исправила таинственная незнакомка.
Тони в недоумении поглядел на нее, однако быстро привыкнув к странностям девушки, не придал ее словам особого значения. Беспорядочно размахивая руками при ходьбе, он нечаянно,- как казалось ему,- задел незнакомку. Хотя не могу не допустить вероятность того, что юноша на подсознательном уровне давно желал это сделать.
Ничего не сказав, она ускорила шаг, порядочно оторвавшись от нашего писателя.
- Любите цветы?
- Терпеть не могу,- с суровой холодностью в голосе, возразила темноволосая девушка.
- Так, что же это?- абсолютно озадаченный и сбитый с толку, спросил Тони, попятившись на букет.
- Сигнал,- коротко и очень сдержанно отвечала мадемуазель.
Рассмеявшись, человек шутливо спросил:
- Неужто в космос?
- Что вы знаете о космосе? – всем своим видом выказывая презрение, хмыкнула девушка, поправляя спадающую черную накидку,- поверьте мне, гораздо дальше, чем в космос.
- Верите в судьбу?- не отступал, обычно ко всему безразличный писатель.
- Нет. От вас не веет особой оригинальностью, новизной идей. Вы порядочно мне наскучили. Я даже не стану просить прощения,- беспечно зевнув, заявила владелица букета.

               
                ***

Переминаясь с ноги на ногу, Тони с нетерпением ожидал, когда этот пренеприятный разговор с директором издательского дома будет окончен. Для написания нового романа ему дали сравнительно небольшой срок. Молодой писатель жутко ненавидел работать над сугубо коммерческими проектами, ибо он привык вкладывать душу в свои произведения, а разве бизнес нуждается в чужой душе? Безусловно, нет.
Сам директор не отличался не особой привлекательностью, не притягательностью. Являясь обладателем неприятного, чавкающего говора, мужчина изрекался нестерпимо медленно, вынужденный прерываться на паузу после каждого сказанного слова.
Обритая круглая голова глупо моргала своими узенькими глазами щелочками, а неаккуратный нос беспрестанно шморгал. Вручив какую-то красную папку нашему писателю, директор погладил свой лысый затылок, спрятал Parker в карман, и удалился.
Молоденькая секретарша в надежде перекинуться хотя бы парочкой слов с красавцем южанином, прокрутилась на стуле вокруг своей оси, а затем кинула томный взгляд из-под ресниц. Однако ее чувственные порывы были в раз остужены дежурной фразой:
- До свидания, Нина!
Всю дорогу домой, он размышлял, чему посвятить его будущий роман, какую тему поднять. Однако ничего, решительно ничего, не приходило ему в голову! Разглядывая витрины, марки машин, лица прохожих и даже названия магазинов, он искал подсказку. Тони до ужаса боялся этого состояния, глухого и беспросветного, когда все идеи исчерпаны, а повести написаны. Разбитый и отрешенный, он бесцельно блуждал по городу, погруженный в раздумья. Проходя мимо места, где проживала одна из его многочисленных девушек, парень даже подумывал наведаться к ней, чтобы только поскорее забыться.
 Вдобавок ко всему, Лондон застил плотный туман, и начинался мелкий дождь.
Поднявшись на последний этаж своего дома, он отчего-то с три минуты постоял около двери, не спеша открывать. Покрутив в руках связку ключей, он глубоко вздохнул, а потом направился на крышу.
- Я знал, что найду тебя здесь,- разводя руками, воскликнул Тони Сандерс,- мне неизвестно, откуда, но клянусь, я знал!
- Клятвы ни к чему,- как обычно холодно откликнулась девушка, сидящая на краю.
- Прошло целых три месяца!- удивляясь исключительности данной ситуации, восторгался писатель,- Ты не боишься промокнуть?
-Вы находите дождь устрашающим?- ухмыльнувшись, задала вопрос незнакомка.
Ее черные бездонные глаза неоднозначно поглядели на человека. Сложно распознать, что скрывает за собой такой пронзительный взгляд. То ли невыносимую тоску, то ли крик о помощи, а может и то, и другое…
По-прежнему благоговейно боясь прикасаться к этому необыкновенному существу, он опустился рядом на корточки, тихонько дыша в затылок девушки.
Сизый туман, как молоко, разлился на город; автомобили, как одинокие парусники проплывали по буйному течению дорог, устремляя свой взор вперед. Двое глядели на будничную суету, что царила там внизу, отчужденные от мира, находящиеся недосягаемо высоко, они разглядывали это бессмысленной мельтешение и дивились.
Прошло около получаса, когда они вновь заговорили.
- Тогда ты, на удивление, оказалась права. Я действительно писатель. Однако, как ты догадалась?
- Вы, писатели – избранный народ. Если быть проницательными, то среди общей массы Вас всегда возможно вычислить, если задаться подобной целью. Зачастую художники слова бывают двух видов: неукротимые романтики и закоренелые циники. Здесь Вы и попались.
- Занятно. И к какому же виду отношусь я?- с явным интересом, полюбопытствовал Тони.
- Неукротимые циники,- слегка улыбнувшись, объяснила девушка, вызвав на лице парня ответную улыбку.
Вдохнув аромат дождя, человек задал очередной вопрос:
- А отчего именно эта крыша? Что приводит тебя сюда раз за разом? – прищурив глаза, спросил юноша,- Когда я был ребенком, у нас с родителями было особое место, где мы изредка собирались, место, овеянное светлыми воспоминаниями, в небольшой ложбине около озера. Возможно, для тебя эта крыша является образным озером?
- Увы, но…мне всего лишь нравится проводить здесь время. Никакие запоминающиеся, памятные события не связывают меня с этим местом. Я сама его выбрала.
- А у вас с родителями или друзьями не было своего особого места?
- Я не люблю говорить о себе,- улыбнувшись одними губами, ответила незнакомка,- мне нравится твоя рубашка, я бы носила такую,- неожиданно заявила она. Внезапно Тони, словно загипнотизированный принялся расстегивать пуговицы. Однако незнакомка, не стала его останавливать,- как принято поступать воспитанной леди,- а, наоборот, с интересом наблюдала за его дальнейшими действиями. Писатель покорно вручил ей рубашку, грустно улыбаясь, а девушка, в свою очередь, беспрекословно приняла подарок.
Еще долго они сидели на краю крыши, свесив ноги над пропастью.

                ***
Жизнь окрасилась в совершенно иные тона. Серая, тоскливая осень сменилась не менее серой зимой. Однако душа нашего писателя парила, вдохновение не покидало его, с каждым днем возрастая все больше. Черноглазая девушка иногда наведывалась к нему. Сначала совсем редко, со временем значительно чаще.
Писатель никогда заранее не знал время ее прихода, слишком уж незнакомка была неуловима.
Горделиво поднимая тонкую шею и выпрямляя спину, прохаживалась по приветливым комнатам, останавливалась на несколько секунд, а затем вновь продолжала свой путь. Она держала себя высокомерно и неприступно, никогда не покатываясь со смеху от собственного остроумия, девушка была способна высмеять всех окружающих одним лишь взглядом. Тем не менее, она не при каких обстоятельствах не позволяла себе переходить на личности, говорить дерзости, упрекать. Незнакомка совершенно ничего не требовала, наверное, именно поэтому хотелось простелить весь мир к ее ногам.
Хвастовству собственным достатком она предпочитала рассуждения об учениях древнегреческих философов; пустой болтовне – короткие содержательные фразы. Холодность ее интриговала, манила, завораживала. Однако порой она разительно менялась. В продолговатых глазах вспыхивал невиданный ранее огонь, растрепанные кудри предавали ей некой спонтанности, небрежности, сумасбродности. Словно обезумевшая, она включала музыку на полную громкость и кружила в энергичном, зажигательном танце. Девушка – огонь. Девушка – лед. От крайности к крайности. В такие моменты начинало чудиться, что это невероятное создание прилетело на нашу планету из чужих, далеких галактик. Казалось, что ей была дарована с небес способность перевоплощаться, каждый раз облекаясь в новую личность. Тони ничего не оставалось, как восторгаться ее безграничными талантами.
Однако он ровным счетом ничего не знал об этой девушки, кроме имени. Агнесс – обычное такое имечко, не особо  вычурное. Черноглазая не давала подробных сведений о своем происхождение, о семье, образование, работе, болезнях, переживаниях. Одаривая людей своими танцами, размышлениями, чудным пением, она все же хотела оставаться отстраненной; ее чувства – это лишь ее чувства, ее мир открыт только перед ней одной.
Писателю приходилось идти на изощренные уловки, чтобы хоть что-то разузнать.
- Давай заключим пари,- ухмыляясь в предвкушение ответа, предложил Тони Сандерс,- Я исполняю любое  твое желание, взамен ты рассказываешь мне два факта из своей жизни.
- Не стоит кидаться подобными фразами: «любое желание». Такие обещания могут закончиться для тебя губительно,- как обычно улыбаясь одними губами, высказалась Агнесс.
- Так, по рукам?- не сдерживаясь, протянул правую руку писатель.
- По рукам,- бросив искушающий взгляд, подтвердила девушка,- ты подойдешь к той женщине в зеленой куртке, - указывая в сторону кофейни, сказала она,- и преподнесешь ей букет цветов. Преподнесешь так, что ей непременно придется его принять.
Через четверть часа, парень вернулся радостный, сел рядом на скамейку и принялся задавать долгожданные вопросы. Долго думать ему не пришлось, ведь у него была уйма вопросов, ответы на которые он желал получить.
- Расскажи мне о своей семье.
Девушка задумчиво поглядела на него, внимательно изучая черты лица молодого мужчины. Затем прикусив губу, спокойно начала беседу:
- Мои родители давно умерли. Отец, когда мне еще даже не исполнилось шести лет, а мать, когда мне было двенадцать. После ее смерти мой мерзкий отчим с постоянным упорством домогался меня, вскоре примеру папаши последовал его старший сын, еще более мерзкий и невыносимо лицемерный тип.
- Ты так спокойно об этом говоришь,- ужаснулся Тони. Даже его равнодушное, черствое сердце вздрогнуло. Однако мягкие черты девушки не на миг не исказились, никаких перемен не произошло на ее красивом, но таком бездушном лице.
- Если хочешь, что бы я зашлась рыданиями или на худой конец пустила трогательную слезу, - грустно обратилась Агнесс к писателю, слегка помотав головой,- не жди!
- А где ты работаешь или учишься?
- Работаю в театре. Я начинающая актриса.
- Невероятно!- воскликнул импульсивный человек,- Мы знакомы почти полгода, а мне только стало известно, что ты посвятила свою жизнь сцене.
- А чему еще в этом мире скучающих зевак можно посвятить жизнь?- внезапно оживилась девушка, словно услышав заурядную глупость.
  Впредь писатель и актриса не затрагивали личностные темы. Постепенно они приобретали поразительное сходство с безумцами, с одичалыми людьми, оторванными от мира. В обществе, холодное высокомерие и равнодушие считаются признаком хорошего воспитания. Однако, безразличие Агнесс имело иное происхождение. Подобное поведение не являлось лишь стратегическим ходом или искусной игрой, его истоки находились на много футов глубже, где-то в области сердца. Если, конечно, у этой девушки было сердце…
Каким-то таинственным способом, возможно известным только древним цивилизациям, она была в состоянии вмещать в себе чувственную, неистовую страсть и равнодушное, черствое и до одури эгоистичное хладнокровие.
- Я боюсь, что твое сердце может не выдержать.  Думаю, тебе не стоит пить кофе в таких количествах,- настоятельно просил писатель. В ответ на подобные просьбы Агнесс лишь понимающе смотрела и делала очередной глоток.
- Представь, что я буду делать, если ты умрешь?- полушутливо компрометировал непослушную девушку, молодой человек.
- Погладишь черный смокинг.
Такие фразы расставляли все по своим законным местам.
Когда ранняя весна уже переступила порог нашего города, за одним лондонским окном разворачивался интересный холст, которому предстояло стать картиной.
На холодном паркете лежала тонкая, как веточка, девушка; черная кофта немного задралась, невинно обнажив плечи, словно хвастаясь собственной аристократической белизной. Рядом с ней, хотя в ином направление, расположился красивый юноша, чей бронзовый загар отлично контрастировал со светлой кожей девушки. Между ними шла какая-то беседа.
- Я часто представляю, что я единственный выживший человек на планете, вожак племени или же Английская Королева, например. Придумываю себе другую жизнь. Представляю, что я Колумб или какой-нибудь средневековый невежда, считающий, что Земля плоская и стоит на слонах,- задумчиво произнесла Агнесс, рисуя полосы в воздухе,- Вообрази, каково это быть первооткрывателем, человеком, просвещающим окружающих, или же, напротив, заблудшим в собственном неведение. Каково это жить идеей и до смерти бороться за нее?
-Допустим. Ты становишься Колумбом. Хотя бы на один день. Как ты проведешь данные тебе сутки?- цинично ухмыляясь, задал вопрос человек.
- Я не сказала, что хочу быть Колумбом,- резко отрезала девушка, даже слегка приподнявшись,- я лишь сказала, что мне нравится воображать себя им. Разные вещи, понимаешь?
- В чем разница?
- Реальный мир ужасен. Он невыносимо скучен. В нем невозможно жить,- спокойно рассуждала Агнесс, однако, в этих размышлениях чувствовалась ничем необъяснимая тоска и безысходность,- А фантазии…они сродни дымки, им принято со временем рассеиваться, фантазии зыбкие, но именно они помогают сбежать.
-…Ах, если бы не грезы, даже не знаю, что держало бы меня на Земле! Я способен питаться одними лишь мечтаниями, я привык к подобному меню с малолетства. Проводя столько времени за написанием книг, за выхаживанием идей, кажущихся поначалу бесплодными, невозможно не породниться со своим творчеством. Порою, герои моих рассказов кажутся мне более реальными, чем я сам…
Наклонившись над ним, Агнесс заглянула ему прямо в глаза.
- Счастливый ты человек, Тони!- впервые за много месяцев в голосе девушки чувствовалось восхищение, чистое и по-детски искреннее,- Ты увлечен идеей, которая сподвигает тебя творить и даже радоваться жизни.
- Мне кажется, мы похожи,- пожав плечами, ответил писатель, польщенный столь душевному комплименту.
Девушка промолчала.
- Знаешь,- немного нервничая, начал Тони Сандерс,- ты для меня, как сокровище! Наверное, сейчас я покажусь невероятно алчным и эгоистичным, но я не хотел бы делиться с тобой никем.
Девушка сдержанно улыбнулась, но по-прежнему молчала. Не переставая чертить знаки в воздухе, она спокойно смотрела в потолок, ровно дыша.
- Мне бы хотелось познакомить тебя со своей сестрой, она примерно твоего возраста, ей двадцать. Конечно Рейчел слегка со странностями, но она умеет быть милой и забавной. Не хочу выражаться как какой-то малолетний олух, начитавшийся советов на сайте знакомств, и с пафосом утверждать  « я никогда прежде не встречал подобных тебе…», также не хочу говорить об этой приторной, не выходящей из моды псевдолюбви…но я действительно никогда прежде не встречал таких, как ты.
- Мило,- улыбнувшись одними губами, холодно ответила актриса,- Зачем?
- Что зачем? – осекся молодой человек, удивленно приподняв брови.
Немного помедлив, Агнесс повернулась к Тони всем телом и провела рукой по его темным, ломким волосам, грустно улыбаясь при этом.
- Забудь!- зажмурив глаза, произнесла девушка. Вскочив на ноги, она пошла к музыкальной аппаратуре,- Потанцуем? – протянув обе руки, заманчиво предложила черноглазая.
Думаю, никто не смог бы устоять перед этой высокомерной, таинственной, гордой, но такой необыкновенной девушкой. Она запрокинула голову вверх, запутываясь в собственных потоках волос, движения ее были плавными, завораживающими, а губы сложились в  улыбку. Опустив веки, Агнесс снисходительно дала возможность налюбоваться бахромой ее черных ресниц. Когда музыка внезапно оборвалась, девушка не снимая улыбки с лица, распрощалась с нашим писателем, более оживленно, чем обычно. Проскочив в незапертую дверь, она исчезла…
Прошла неделя. Прошло две. Календарь тактично намекал на окончание месяца. Однако она больше не приходила. Она растворилась, как предрассветная дымка, растворяется с восходом солнца, оставляя после себя лишь глубокое чувство утраты…»


- Все что ли?- удивленно воскликнула я, немного поддавшись назад,- Ты ведь просто пересказал свою повесть в более правдоподобном варианте.
- Ты же сама хотела узнать, что натолкнуло меня на написание рассказа.
Человек невозмутимо сделал глоток чая, вопросительно поглядев в мою сторону.
- То есть все рассказанное тобой является чистейшей правдой, а не красиво придуманным вымыслом?- с умным видом, поинтересовалась я, деловито сдвинув брови, в знак особой весомости моей реплики.
- Не совсем.
Я окинула мужчину любопытным взглядом.
- Конец повести – вот в чем состоит вымысел,- поставив чашку на стол, еле заметно вздрогнув, процедил человек,- Лучше бы она тогда ушла.


«…Прошел март. Прошел апрель. Май подходил к своему happy end(у). Тем не менее, для меня время тянулось бесконечно долго, казалось, что завтра никогда не наступит. Успев сдать новую повесть без опозданий, справившись за отведенные сроки, я сидел без дела. Обуреваемый собственными противоречивыми чувствами, я начал осознавать, что потерял что-то непостижимо важное и необходимое для меня. Прежде я не ощущал ничего подобного, это было как молния среди ясного неба. В тот странный вечер, Агнесс вела себя ничуть не причудливее, чем обычно. Отчего же она ушла без объяснений? Есть  ли в ней хоть капелька человечности? Возможно, она просто испугалась? - беспрестанно раздумывал я, задаваясь вопросами. Самолюбие мое было  мастерски уязвлено.
Конечно, я не считал себя влюбленным, или того хуже, влюбленным по уши. Просто ходя по площадям, заходя в книжные киоски или кафетерии, я отчего-то искал ее лицо в толпе, сам не отдавая себе отчета. « Глупости! Глупости!» - суетливо бормотал под нос, вновь обознавшись. Между нами не было нелепых признаний, поцелуев, потных ладошек. Просто, когда я видел ее танцующей, земля уходила из-под ног.
Однако верностью и преданностью в то время я особо не отличался, не зря я прослыл, хоть и  вдумчивым, но повесой и гулякой. Отгоняя мысли, я потихоньку влился в свой привычный ритм жизни, что включал в себя фразы на подобии « До вечера, Нина!».
Я водил моих банальных девушек в такие же банальные рестораны, как и они сами, где они заказывали такую банальную пищу, которую могут заказывать только такие банальные девушки. А когда нарисованные барби наскучивали мне своей непроходимой глупостью, я снова обращался в мир литературы, перечитывая любимые произведения.
 Я давно перестал искать сильных эмоций и крышесносных страстей, среди мелких людишек, окружающих меня, которые вполне довольствовались своими собственными мелкими страстишками. Я всегда знал, что способен на нечто большое, что я готов вместить в себе самые великие чувства, от которых меня будет разрывать изнутри.  Но люди не могли предложить мне ничего подобного.
  Когда раскаленное и утомленное солнце совершало прощальное шествие над небесным куполом, в моей квартире раздался звонок, словно остро наточенный нож распоровший брюхо тишины. Распахнув дверь, я обомлел от удивления.
Она стояла предо мною, с поразительно неизменным выражением лица. Одарив меня снисходительным взглядом, девушка поздоровалась и вошла, не дожидаясь приглашения, впрочем, как обычно.
- Что за таблетки? Чем болеешь?- проведя рукой по рассыпанным на столе розовым пилюлям, спросила Агнесс.
- Простуда. Для тебя это имеет какое-то значение?
- Летом?- недоверчиво приподняв бровь, задала ответный вопрос девушка.
- Летом.
Девушка ухмыльнулась, лукаво взглянув на меня. Подойдя к окну, она резко отдернула штору, впустив немного свежего воздуха в плохо проветренную комнату.
- Какого черта? – не выдержав, выпалил я.
Агнесс не отозвалась, молчаливо поправляя бардовые складки штор. Жадно вдыхая теплый воздух, она устало прикрыла веки.
- Что ты творишь? Считаешь, что можешь вот  так врываться в чужую жизнь? Думаешь, тебе все дозволенно?- больше с насмешкой, нежели с горестью, спросил я.
- Дай-ка подумать,- театрально прикусив губу, заявила Агнесс,- скорее да, чем нет. Синоним слова «спокойно» - «скучно». Не отнекивайся, я знаю, что ты абсолютно согласен со мной.
- Что ты творишь? – уже совершенно равнодушно повторил вопрос,- Зачем ты пришла?
Агнесс отшатнулась назад с побледневшим лицом. Словно услышанная фраза больно хлестнула ее по щеке. Прежде мне не доводилось лицезреть ее в таком подавленном состояние. Отвернувшись к окну, она принялась рисовать диковинные узоры на стекле, затем резко стерла и, скрестив руки на груди, заговорила:
- Обычно меня не особо тревожат последствия, но я даже предположить не могла, что все выйдет из-под контроля. Ты ведь знаешь, что я ненавижу говорить о своих чувствах, однако…странная штука получается. Люди значат для меня одновременно все и ничего. Мне нравится наблюдать за ними, изучать их поступки, привычки, решения, глупости, причины. Но мне не хочется быть рядом, привязываться, впускать в свой мир, я ведь тоже своего рода писатель, хоть книг и не пишу. Все эти истории отпечатываются в памяти, въедаются в мою жизнь, становятся моей жизнью. И  я уже проживаю не одну, а тысячи  разнокалиберных  историй. Но мне невыносимо страшно, что наступит время и даже это занятие наскучит мне. Потому я и отпускаю людей, не успев разгадать до конца, не дав прикоснуться чужим рукам до края собственной души. Я всегда убегаю. Я не желаю развития отношений, мне скучно, нестерпимо скучно. Единственное, что мучает меня – твое равнодушие, ведь оно сродни моему. Меня пугает, что ни в ком, кроме тебя я не нахожу ответов. Ни в ком, кроме тебя, я не нахожу себя. И от этого не избавиться, не искоренить.
 Откашлявшись, властно потребовал я, хотя внутри меня переполняло волнение:
- Почему ты пришла? Назови причину!
Слегка склонив голову набок, спросила Агнесс:
- Сейчас я здесь. Разве мало?-  бросив самый пронзительный взор, который только был  у нее в арсенале. Встряхнув темной копной волос, она отдернула ворот черной рубашки и тихо вымолвила,- Не пытайся удержать. Рано или поздно я все равно сбегу. Так не лучше ли наслаждаться моментом?- загадочно улыбаясь, спрашивала меня чертовка, быстро переменившись в настроение.
- Ты сумасшедшая! – сверкнув черными глазами, цинично ухмыльнулся я.
Я чувствовал, как внутри этой странной девушки боролись две сущности, две несовместимые  крайности: чрезмерная эмоциональность и неприступная  холодность, являющаяся основной ее частью, а вовсе не ширмой.
- Я могла бы стать твоей Себиллой Вейн, но я прекрасно знаю, какая участь постигла Дориана Грея, как краски его портрета навсегда поблекли, утратив свою прелесть. Вскоре придет раздражение и скука, а за ними, как правило, по пятам следует равнодушие. Исход неминуем. Тебе стоит задуматься о последствиях.
- Мне плевать на последствия.
-…Знаю. Мы похожи,- сжав в улыбке губы, сдержанно произнесла актриса,- а сейчас мы идем на крышу кормить голубей!
- Чем? У меня нет хлеба,- заложив руки за спину, я принялся ходить взад-вперед.
- К счастью, я на редкость предусмотрительна,- резко схватив за руку, она повела меня за собой в коридор, взяла с тумбочки несколько сдобных булочек и с энтузиазмом побежала наверх.
               
                ***
Мы слонялись вдоль шумных улиц, но чаще, подобно затворникам сидели дома. Обжигающий чай приучил нас терпеть жар. Каждое зеркало в моей квартире изучало трепетно ее отражение, вплоть до каждого движения, и морщинок вокруг глаз, вовремя смеха. Стены впитали голос, который смело, рассуждал  о пошлости и низости идей Фрейда. Я помню суровые непогоды, бушующие в ее глазах, помню, как она в нетерпении заламывала тонкие пальцы. Все эти безмолвные ночи и дни сплелись в один немыслимый ком, ставший посреди горла, мешающий дышать. Она стала моей паранойей, единственным удерживающим фактором.
  Я был готов захлебнуться в потоке собственных страстей, вывернуть себя наизнанку. Но нет! Ей по-прежнему было скучно. Лишь иногда я мог позабавить Агнесс своим состоянием, находясь на пике безумства. Однако, я не рвал на себе волос, все мои лютые страсти, любовь и ненависть, заключались во мне самом, не распространяясь далее. Больше всего на свете ей нравилось причинять мне жуткую боль. Агнесс же, тем временем, эгоистично потешалась над моими чувствами, прекрасно зная, что ничто на Земле не способно заставить меня страдать, кроме нее. Но иначе она не могла.
 Замечая резкие перемены в настроение, и  не находя достойной причины, я отчаялся, не готовый смириться. Постепенно ей становилось тесно, я видел. Однако вмешаться не сумел.
Я писатель, человек отнимающий красоту у жизни, и переносящий на бумагу. Наступит день, когда небо перестанет быть столь ярким, а безжизненная трава не порадует глаз. Зато в моих, изложенных на бумаге воспоминаниях, все останется прежним. Но, что касается реальной жизни, мне казалось, я абсолютно потерян, сердце мое раздвоенное, не ведающее, чему отдать предпочтение, чему полностью посвятить себя. Хотя, по правде говоря, выбор давно был сделан.
  Помню, как она пришла ко мне поздней ночью, холодная, замерзшая и совершенно мокрая. По ее светлой коже струйками стекала вода, клеймо дождя. Вздрагивающим, сильно ослабевшим голосом девушка тихо произнесла «привет» и грубо вцепившись руками за мои плечи, принялась пронзительно смотреть в глаза. Тогда мне по-настоящему стало страшно.
Я бережно посадил ее на диван, словно безжизненную куклу,  убирая с лица запутанные волосы, принес ей рубашку, чтобы она переоделась. Хотя я совсем не умею быть обходительным, я инстинктивно знал, что следует делать. Она не прекращала увлеченно разглядывать меня, так словно мы виделись впервые.
- И тебя душат. Люто, яростно, неистово,- голос дрогнул. Сильно откашлявшись, девушка попыталась начать сначала,- Пытаясь вдохнуть, хоть каплю воздуха, отчаиваешься. Но затем понимаешь, что удушье  внезапно сменяется жаркими поцелуями, и тогда ты уже задыхаешься не от рук сомкнутых на твоей шее, а от поцелуев, горьких, словно яд, отравляющий все твое существо. Нам невыносимо жить друг без друга; нам тесно, когда мы вместе. Ты заполняешь собой все пространство, не оставляя мне и скудного уголка в твоем огромном мире; я теряюсь в тебе, как в лабиринтах Фавна. Заблудшая, дикая, растерзанная, но отчего я не могу иначе? Знаешь, бывают минуты, когда мне кажется, что отпущу тебя, и жизнь оборвется. Пока терзаюсь, кричу, целую – живу, а как только затихну – все, пробил час. К чему мне успокоение? Это участь мертвых, а я живая, из плоти и крови, и полна безумных помыслов. А ты постоянно молчишь. Злость твоя, и гнев твой, и любовь – все в тебе, все для тебя. А мне и краем глаза не посмотреть, не притронуться. Но ведь меня нет, как и тебя нет,- она замолчала, опустив бездонные глаза. Речь была путанной, местами с надрывами, но до безумия грустной. В каждом сказанном слове скрывалось невыносимое количество боли.
- Ты есть,- аккуратно проведя рукой по взъерошенным волосам, прошептал я.
- Нет, внутри меня только вакуум,- девушка загадочно улыбнулась,- Я схожу с ума. Не вини себя,- не понимая истинного значения ее фразы, я тоже с теплотой улыбнулся.
- Расскажи мне историю.
- Хм. Я не умею,- нелепо соврал.
- Шутишь что ли? Ты ведь писатель, художник слова! – воодушевленно отозвалась Агнесс, выгнув бровь.
- Ладно. Допустим, что я умею рассказывать истории, но кто будет главным героем нашей сказки? Тролль, эльф, ведьма, Белоснежка и семь гномов?- усмехаясь, саркастично задал вопрос.
- Сегодня мы будем менее оригинальны, чем обычно, и сочиним сказку о человеке.
- Фу! Банальщина,- протянул я, наигранно покрутив носом,- Агнесс, я тебя не узнаю!
- Не страшно.
- Эта история о девушке, молодой и красивой, слегка странноватой, но очень разносторонней.
- Знакомо.
- Как мы назовем нашу девушку? Оливия, Клер, Агнесс?
- Китон. Кэтрин Китон,- как всегда, с надменным холодком, произнесла собеседница.
- Ты даже фамилию придумала?
- Как видишь. Мне нравится героиня романа «Грозовой перевал», которую зовут Кэтрин Эрншо. А фамилию я услышала в одной из передач по телевизору. Как по мне, неплохое сочетание.
- Недурно, согласен,- рассудительно качая головой, подтвердил я.
Затем, я придумал историю о девочке, которая жила посреди леса в деревянном домике, рядом с которым протекал ручей кристально-чистой воды. Каждое утро она гуляла по лесу, собирая ягоды и грибы, а зимой топила печку, долго наблюдая, как потрескивают и сгорают веточки. Все звери данного леса восхищались голосом необыкновенной красавицы, а девушка взамен одаривала их лаской. Однако, не один человек никогда не переступал порог ее маленького дома. Люди в ближнем городке считали жительницу леса отстраненной от общества. Решив, что все человеческое ей чуждо, народ пришел к выводу, что наша героиня злая ведьма. Построив хитроумный план, они подумали, что было бы неплохо избавиться от опасной соседки, дабы она не наслала на город какое-нибудь древнее, страшное проклятье. Но один храбрый рыцарь, в силу своего долга и звания, отважился спасти девушку от злобных горожан. Следует отметить, что рыцарь был довольно хорош собой. Поэтому девчонка по уши влюбилась в него, и жили они долго и счастливо,- когда я закончил свою повесть, Агнесс уже сладко спала, растянувшись на диване.
               
                ***
    Все повторялось. Агнесс жадно купалась в городских фонтанах, каталась по магазину в тележке, кормила голубей, сидела на краю осиротевших небоскребов, танцевала, и все с надрывом, так словно она делает это в последний раз. Пропадая на несколько дней, она все же возвращалась продолжать начатое безумство. Мне, в свою очередь, хотелось стать голубем, чтобы вкушать эти мелкие крохи хлеба с хрупких рук Агнесс, стать дождем, чтобы дробью разбиваться о серые макушки крыш, обратиться городом, чтобы навечно удержать ее в своих объятьях. Таких невозможно приручить, верно.
Странные, леденящие душу, отрывистые фрагменты до сих пор вспыхивают перед глазами: бледнее мела, обхватывая себя руками, девушка беззвучно падает на пол. В растерянности я ищу трубку, путаясь, набираю номер. Гудки. Дежурный отвечает басистым голосом. Сильно волнуясь, называю адрес. Сирена визгливо заявляет о себе. Люди в белых халатах суетятся. Скорая помощь увозит Агнесс.
  Бездумно бросаясь с головой в омут, я сутками слоняюсь по знакомым улочкам. Полмесяца  я прожил в абсолютном неведении, забывая завтракать по утрам. В такие дни не пишутся повести, ветра дуют мощнее, а предательские дожди застают тебя врасплох, идущим по мостовой. Через две недели она наконец-то подняла трубку, холодно спросив:
- Чего тебе?
- Ты в порядке? – не обращая внимания на стену безразличия со стороны девушки, поинтересовался я.
- Все восхитительно.
- А без шуток? – серьезно обратился, от волнения подергивая ворот рубашки,- Как ты себя чувствуешь? Где ты пропадала?
- Тони, веришь, я в полном порядке? – утвердительно отрезала Агнесс,- Врачи говорят, что мне нужно правильно питаться, потому что это уже не первый случай голодного обморока. Если я ослушаюсь, может развиться язва. Возможно, мне придется в ближайшее время лечь в больницу, в целях профилактики. Бред какой-то.
- Можно приехать?- очень неуверенно предложил, издевательски добавив,- Хоть посмеюсь с тебя. Ты, наверное, в пижаме с медведями не такая уж Мисс Вселенная.
- Нельзя,- резко возразила девушка, удивившая меня своей странной реакцией,- Тебе не стоит приезжать. Я не привыкла принимать гостей, тем более…,- девушка задумалась, а затем, снова продолжила,- просто не стоит.
- Как хочешь,- с напускным равнодушием, коротко ответил я, собираясь прерывать связь.
-Подожди! – воскликнула Агнесс,- Давай, я приеду! Ты не против?- неожиданно переменившись в голосе, уважительно спросила собеседница.
    Темные волны волос, спадающие на хрупкие плечи, черные, как две бездны глаза – все до мелочей было прекрасно в образе, стоявшем предо мной. Однако я не стану описывать ангельскую одухотворенную красоту. Мне было известно, за спиной этой безумной девушки никогда не вырастут белоснежные, сияющие крылья, уж слишком много огня в глазах, сжигающего ее изнутри; слишком много убивающего чувства, холода в речах. 
Противоречивость, одиночество, разрозненность – ее главные палачи.
Мы пили чай, беседуя о чем-то. Темные круги под глазами, нездоровая бледность, исхудавшее лицо, подобные признаки наводили на меня жуткий страх, но я не осмелился спросить вновь.
Достав, разноцветную коробку из сумки, Агнесс беззаботно высыпала содержимое на пол.
- Мы будем собирать мозаику?- ухмыляясь, я приподнял брови, для эффектности.
-…На поздравительных открытках, в письмах, электронных сообщениях люди часто выводят разнокалиберными буквами: « я скучаю по тебе», « я не могу без тебя». Впрочем, я никогда не понимала сути подобных высокопарных фраз, их значения,- собирая пазлы, рассуждала гостья,- Допустим какой смысл несет высказывание «я не могу без тебя»?
- Жизненная необходимость?
- …Люди ведь не умирают друг без друга, а фраза, тем не менее, продолжает существовать. Красноречивые людишки по-прежнему едят, ходят на работу, смотрят дешевое кино, снова влюбляются, и опять по кругу. А слова, как осенние листья вновь кружатся на ветру, каждый раз, когда заканчивается лето,- Агнесс сделала небольшой вдох, после оживленной речи,- Люди ставят весь интерес к жизни в зависимость от проходящих, поддельных вещей, пробегая мимо настоящих драгоценностей. Все их чувства мелочные, поверхностные. Они ведь даже не представляют, насколько глубока любовь, бездонна, как пропасть,- гостья почти закончила складывать мозаику, не хватало лишь одного пазла,- теперь мне понятен смысл фразы. 
Девушка неоднозначно взглянула на незаконченную мозаику, прикоснувшись к незаполненному месту пальцами, болезненно и аккуратно, словно к незаживающей ране. Затем приложила неподходящий пазл из другого набора,  произнеся:
- Это когда больше ничто не способно заполнить пустоту в те6е.
С дикой импульсивностью, я обнял ее, руководимый необъяснимым порывом. Она сильно прижала меня к себе с невыносимой нежностью, впиваясь ногтями в спину, на гране срыва. Только тогда я почувствовал,  насколько ослабло ее тело, насколько расшатаны нервы стальной девушки. Я попросил Агнесс спеть для меня, и она спела, совершенно безропотно. Как только прозвучали последние строчки песни, она спешно распрощалась со мной, оставив на полу мозаику и недопитый чай. Больше мы не встречались. Агнесс настоятельно просила, чтобы я прекратил звонить, оставил в покое.
  Холодная серебристая грусть переливается во мне. Я живу в кирпичной коробке, вокруг меня только стены. Все события в моей жизни достигли своего предела, но я не лечу вниз. Проходят месяцы, а я сижу в своей затхлой квартире на последнем этаже. И, знаете, я решительно отдал бы все, лишь бы  только она перестала сходить с ума…

                ***
Через складки штор, коварно пробирается полная луна, не давая уснуть. Она ласково проводить холодной ладонью по моей теплой щеке, остужая мой врожденный пыл. 
Полупрозрачная, почти безликая, луна готовит  меня к предстоящему испытанию, нашептывая детскую колыбельную. Безмолвно наклоняясь надо мной, она старается смягчить черты задумчивого лица, одарить спокойными снами.
 В прихожей раздается резкий звонок. Я знаю, что уже очень поздно, однако неохотно подымаюсь, откинув манящее одеяло. Звонит телефон. Сонным голосом недовольно рявкаю в трубку, мол, почему в такое-то позднее время меня потревожили.
- Здравствуйте! Извините за столь поздний звонок,- официально обращается ко мне голос в трубке,- Вас зовут Тони Сандерс, верно?
- Верно,- недопонимая, сопровождаю ответ бессмысленным кивком.
- Вы были знакомы с Кэтрин Китон? Девушка просила непременно передать письмо,  адресованное Вам,- в моей памяти мимолетным призраком возник обрывок из нашего давнишнего разговора,- Примите наши соболезнования. Сегодня в час ночи двадцать три минуты Кэтрин скончалась. Если Вы не знаете, где располагается наша больница, я в тот час же продиктую Вам координаты. Простите за беспокойство!
  Безмолвно выслушав женский голос, диктующий адрес, я в исступление опустился на пол. Разметав визитки и кусочки бумаги, лежащие на столе, наспех одевшись, я выбежал из дому.
 Шесть с половиной миллиардов, сегодня ночью стало на одного меньше. А мне-то казалось, что все оборвется, что мир рухнет, и я не смогу дышать. Но вместо этого таксист везет меня к тебе, в последний раз. Я, уставившись в окно, смотрю на грязное стекло автомобиля, в таком положение я проезжаю всю дорогу. Дышать могу, только внутри как-то пусто…
Город вокруг, словно в сизой дымке. Потускневшие глаза, безразличный взгляд, высокая температура тела. В остальном, все в порядке. Машина остановилась. Водитель оборачивается, просит платить и выметаться. Я кидаю ему купюру, не дожидаясь сдачи. Внутри все похолодело. Умоляю врачей пустить меня в палату, обезумевши,  обещаю отдать любую сумму за такую услугу. Однако врач-женщина, оказывается на редкость сентиментальной и буквально сразу соглашается помочь мне.
Я осторожно ступаю вовнутрь, от волнения и боли у меня перехватывает дыхание. До сих пор повсюду я ношу эту жуткую картину с собой, возле сердца: Глаза-агаты бездумно глядят перед собой, кожа цвета слоновой кости пугает своей неестественной белизной, а черные спутанные кудри беспорядочно раскидались по простыне.
Я мог бы проторчать близ нее целую вечность, бормотать всякие глупости, пропускать пряди волос сквозь свои онемевшие пальцы,- однако, это уже ничего бы не изменило.
  Я вернулся домой около пяти утра, опустошенный и в край отчаявшийся. Поднимаясь на крышу, я втайне надеялся на чудо. Может все произошедшее лишь дурной сон, который растает с появлением первых солнечных лучей? Может, там, на осиротевшей крыше, я вновь встречу Агнесс? Где она, свесив ноги над пропастью, будет холодно мне улыбаться, напевая тоскливые песни. Кроме нее ничего не имело значения. Отныне и навсегда.
 Аккуратно, развернув в несколько раз сложенное письмо, я обнаружил маленький цветастый кусочек картонки, похожий на пазл, отложив его на время в сторону, я принялся за чтение:


« Прости за то, что я совсем не умею писать писем, я даже не знаю, с чего следует начать. Мне так много нужно сказать тебе, и также много унести навеки. Прости, что я часто впадала в безмолвие или в безумство, но мы сами избрали эту участь, сами обрели себя на муки. Ты прекрасно осознавал, что я никогда не стану милой девушкой, живущей обычной жизнью, не стану горячо клясться в любви, и ходить за руку под луной. Несколько месяцев назад я узнала, что неизлечимо больна, но отнюдь причина моего необычного поведения вовсе не в этом. Впервые я увидела тебя несчастным и потупленным, сидящим на запачканной скамейке в парке, возле фонтана. Еще тогда я заметила твою уникальность, непохожесть на других, стремление к чему-то необъятному и безгранично высокому. И я пожелала…разбить твое сердце. В небольшом списке, состоявшем всего из двенадцати пунктов, находились графы: «поцеловать незнакомца» и «разбить кому-то сердце». Ты, наверное, сейчас удивленно подымешь брови и спросишь «Зачем?», поэтому я отвечу на твой еще не произнесенный вопрос. Всему виной скука и жуткое безразличие. Ты не представляешь, какой нестерпимо ужасной кажется жизнь, когда все вокруг до тошноты скучно, когда ты не в состоянии выбраться из этой трясины. Однако увязнув в эгоистичных попытках разбить твое сердце, я разбила свое. Я бежала от своих чувств, не желая быть как все, не желая становится обыденной и зависимой. Я никогда никого не любила! А теперь, когда это непостижимое, дикое чувство настигло меня, схожу с ума.
Прости, наверное, я родилась не в том веке, не на той планете. Мне нестерпимо больно признавать, что я больше не увижу твои руки, так старательно пишущие прекрасные повести. Теперь, когда уже ничто не имеет значения, и время скудно отмеряет мне минуты, я хочу, чтобы ты знал, что я жила только рядом с тобой. Как оказалось кремний, что у меня в груди, глыба льда тает и болит, пронзающей, нестерпимой болью. Когда все это началось? Я не могу вспомнить.
Вот и все. Как видишь, без тебя меня попросту не существует! Имя мое сотрется с больничной карты, останется только письмо и твои воспоминания. Я искренне надеюсь, что ты никогда не забудешь обо мне. Знаю, звучит слишком эгоистично. Но, если это реально, если это действительно так…то я всегда буду частью тебя…»


Милая моя Агнесс, Ты будешь всегда, а вот я – нет. Ты станешь вечностью, растворившейся в свежем воздухе. Ты будешь в каждом деревце, солнечном зайчике, в бликах на окнах, испариной на лбу труженика,- повсюду я буду находить твои следы. Пускай боль будет вечным моим спутником. Пускай она обволакивает и пронизывает каждую клеточку моей души. Без тебя – я аскет, безмолвный всадник, рассекающий безвоздушное пространство. Без тебя – я сияние умирающей звезды. Шекспир однажды сказал:
« От исчезновения одной единственной женщины в мире не остановится ничего, кроме сердца одного единственного мужчины.»
Пусть люди утверждают, что со смертью одного человека ничего не меняется, что летом солнце по-прежнему встает в пять утра, но я никогда вновь не видел столь алого, рубинного, пламенного рассвета…»

- Ты довольна?- с вызовом спросил Тони Сандерс, поднимая на меня свои жгуче черные, как кофейные зерна, глаза.
Сердце мое сжалось, переполненное сочувствием и жалостью. Однако сдержанно промолчав, я промокнула шелковым платком ресницы, и принялась читать затертые названия на корешках книг. 
- Божественные неотесанные образы!- еще раз про себя восхитилась я.