Звездочка

Он был когда то маляром. Обыкновенным маляром и когда-то красил стены. А теперь он лежал на кровати и смотрел в потолок. Потолок был... он не знал как назвать это абсолютно белое нечто в котором явственно проступал чей то лик. Это было невыразимо, очень похоже на мгновенную радость, было мучительно видеть то, что не видят другие, и чувствовать вспышку чего то ослепительного белого затмевающего сознание.



Далекий рокот пришел следом вместе с потоками горных водопадов обрушиващих ледяные глыбы, разламывая, размывая их основания и превращая в одинокие айсберги стремительно тающие в парящем от солнца океане.
Он стоял на краю самой высокой скалы и кругом бушевали волны, и вокруг, насколько хватало глаз было бесконечно голубое море. Был пар, который собирался в хмурые тучи и сверкнула первая молния а следом раздался грохот.

Сон был так чертовски хорош, что конструктор уже совсем проснувшись долго лежал с закрытыми глазами слушая капель за окном, и чувствуя как луч весеннего солнца настойчиво светит в глаза.

- Слыхали как ухнуло?! - Восторженно сказал с соседней кровати Вяземский, - никак сосулина оборвалась! Слышь,конструктор, а твои ракеты точно так падали на землю?

Конструктор счел нужным промолчать. Все знали, что он нелюдим. Бывало два слова за целый день скажет, а все остальное время сидит у окна и смотрит в бескрайнее небо...
Вяземский же, напротив, словоохотлив и несдержан. Он был изобретатель, но, видимо родился не в свое время. Все его открытия совершенно не находили себе применения и вызывали, мягко говоря недоумение среди его ученых коллег.
Вяземский ходил по разным инстанциям что то доказывал, убеждал, но все было тщетно... Его внимательно выслушивали, давали высказаться, а потом говорили, что он противоречит всем основным законам и постулатам всех наук и потому. Идите ка вы приобретите себе профессию по душе и не морочьте людям головы.
Они были заняты очень важными делами и расчетами

Еще в палате жил тихий доктор который никогда никого не лечил, но однако же мог вылечить любую болезнь и кто то даже потом, на лестничной площадке шепотом говорил, исподтишка, так, что бы не услышала смерть, что будто бы он, однажды, сумел ее все таки победить...

- Слушай, доктор, - громко сказал Вяземский, - полечил бы ты что ли нашего конструктора!
- Оставь его, - посоветовал художник, - он не хочет с тобой разговаривать.

- Все со мной не хотят разговаривать! - Сказал Вяземский, -  не только он один. Но это вовсе не значит что я не смогу вам помочь. Вот ведь чем дело... Я знаю в чем ваша проблема и твоя художник, что не написал ни одной картины, и твоя, доктор, что ни разу...
Вяземский внезапно замолчал.
Тихие слова генерального конструктора были хлесткими как пощечина, они отрезвляли и опускали на землю и Вяземский как то сразу сник и присел на краешек кровати.

- Да ну вас, -  сказал он тихо. А после достал из тумбочки листок бумаги и огрызок химического карандаша помусолил немного отчего язык его стал немного синим и стал что небрежно вычерчивать. Неровный косой почерк перечеркивали параболы и никому не известные формулы и в конце в самом низу он зачем то нарисовал, совсем по детски нарисовал  голубое солнце и косыми штрихами голубой дождь над бескрайним морем.
- Я ведь знаю о чем ты думаешь, - сказал он конструктору, - да, знаю, я подсмотрел твои сны, это не трудно, я давно научился улавливать ритмы альфа волн, но не в этом дело, не в этом, а вот здесь, да вот здесь у меня в моих расчетах. Я вдруг понял, сию минуту, сделал открытие, нет, не так... впрочем, разве можно назвать открытием простое решение перемещения в пространстве на сколь угодно любое растояние в ничтожно малые сроки?

Конструктор молчал и опять смотрел в небо.

Художник лежал на кровати и смотрел в потолок. Потолок был.... он не знал как назвать это абсолютно белое в котором явственно проступал чей то лик... это было невыразимо, очень похоже на мгновенную радость, было мучительно и восхитительно видеть то, что не видят другие, и чувствовать вспышку ослепительного белого заливающего мозг...
- Ложку, - зло сказал доктор, - скорей.
Художник бился в конвульсиях судорожно скрипел зубами и ослепительно белое растекалось выплескиваясь из его рта.
Вяземский испуганно смотрел на художника, на доктора который пытался разжать ему зубы и всунуть ложку, На конструктора навалившегося всем телом на худые ноги в разноцветных носках. В такие моменты Вяземский страстно желал быть доктором, быть ложкой, быть хоть кем то, лишь бы помочь, хоть на время... только как поможешь, если ты обыкновенный изобретатель которого никто не принимал всерьез...

Доктор вдруг выронил ложку и схватившись за голову и несколько секунд сидел так раскачиваясь из стороны в сторону.

- Ты сможешь, - сказал конструктор, - я знаю. 

Ослепительное сияние в  голове художника стало маленькой точкой  и померцав погасло навсегда.
- Ты здоров, - сказал доктор. Это оказалось проще чем я думал
- Уф, - сказал Вяземский, - я уж было... - он встал и настежь открыл окно. Свежий весенний ветер ворвался в помещение с желтыми стенами подхватил со стола расчеты Вяземского и бросил к ногам конструктора.

Конструктор посмотрел на листок, осторожно держал его на вытянутой руке, чуть щурился и странно! Он улыбался.  Он впервые за несколько лет улыбался и вспоминал как его, генерального конструктора очень быстрых ракет отправили в оставку и упекли сюда за то, что он уничтожил все новейшие чертежи.
Просто на одном из этапов его работы ему вдруг сказали, что военным его ракета нужнее.  Космос...
Они лишь ждали когда он закончит свое творение.
И тогда то он понял, что его ракету... его ракету призванную покорять дальний космос просто напросто нашпигуют... плутониевой начинкой.
После этого он сознательно допустил грубейшие просчеты в чертежах  и его ракета взорвалась на старте. Конечно же его их исправили, да только скорость у ракеты была обычной. И никто кроме него не знал как сделать как надо.

- Я не понимаю, - громко сказал изобретатель Вяземский, - это всего лишь промежуточное решение, которое в сущности...
- Нет, - сказал генеральный конструктор, - неправда, - это то, к чему я шел всю жизнь, а вы, вы вот так, запросто... Так нельзя

Они сидели до самого обеда о чем то вполголоса переговаривались поглядывая то на доктора то на художника.

После обеда пришел их пятый сосед. Койки ему не полагалось.  Только подстилка возле двери. Но он был рад и этому. Его звали Уголек и в зубах он тащил большущую кость! Вообще то Уголек был чистокровным сибиряком кошачьей породы, при этом абсолютно черным от самых кончиков ушей. И Уголька упекли сюда за то что он рычал на собак и гонял их по всему двору. Уголек грыз кости и считал себя псом. Ни больше ни меньше.
Но это вовсе не значило, что Уголек не любил когда ему чешут за ухом. Вовсе нет. Ведь бывают же вполне обычные слабости у кота который вдруг вообразил себя собакой?

- Я тоже полечу, - сказал художник, - я очень хочу увидеть ледяные миры и как встают водяные радуги под лучами небесно синих солнц! 

- Тогда и я с вами, - сказал доктор, - и если кто ни будь из вас подхватит космическую простуду, то я ее без труда смогу вылечить.

- Простуду?! - Изобретатель выронил карандаш и принялся хохотать. Конструктор смотрел на него и улыбался.
А что я такого сказал? - Обиделся доктор, - можно подумать что в космосе не бывает простуд.

После обеда им разрешили прогуляться во дворе.

Прошу вас собраться возле беседки, - негромко сказал конструктор, - С собой брать только самое необходимое.

Беседка была обычная, круглая очень старая и весенний дождь капал сквозь дощатую крышу падал на стол и собирался небольшой лужицей.
Вяземский с конструктором пришли самыми первыми.


Доктор пришел не с пустыми руками. На груди у него гордо блестел стетоскоп которым слушают дыхание и кашель больных.

Художник взял с собой несколько больничных листов и цветные карандаши.

Они сели напротив друг друга.Положили руки на стол.

- Смотрите! - Сказал художник, - небо наконец расчистилось. Тучи ушли...

- Всегда хотел побыть побывать на настоящем космодроме, - сказал Конструктор. - да видно не судьба... Но приготовьтесь. Начинаем обратный отсчет.

- Подождите, - сказал доктор, - мы кое кого забыли!

- Мы ждем ровно минуту, - предупредил изобретатель.

- Но экипаж будет неполным, - сказал доктор, - и к тому же ему будет без нас одиноко...

Уголек явился внезапно! Оставалась минута. Он тащил за собой кость, она цеплялась за траву мешала идти, но Уголек упорно волок ее к беседке.

Художник помог ему нагнувшись, он  сидел откинувшись и смотрел вверх. В короткую щель вверху пробивался ослепительно белый луч. Луч становился все больше и больше и на белом фоне проступал белый лик...

Что то негромко спросил Конструктор.
Доктор помотал головой. Нет, больше не повторится.
Он смотрел на художника. Потом улыбнулся и тоже стал смотреть вверх.

- Но они же улетают! - Крикнул кто то ворвавшись в кабинет главрача.

- Пусть летят, - сказал доктор.

Он стоял у окна. Смотрел в небо.

В распахнутое окно врывался весенний ветер, шевелил листы, гулял по комнате, что то бубнил, рассматривал толстые корочки книг, тихонько насвистывал, смотрел на себя в зеркало, пригладил и растрепал доктору волосы, и наконец, свистнув на прощание умчался вперед и вверх вслед за маленькой золотой звездочкой на бесконечно голубом небе
 









Он был когда то маляром. Обыкновенным маляром и когда-то красил стены. А теперь он лежал на кровати и смотрел в потолок. Потолок был... он не знал как назвать это абсолютно белое нечто в котором явственно проступал чей то лик. Это было невыразимо, очень похоже на мгновенную радость, было мучительно видеть то, что не видят другие, и чувствовать вспышку чего то ослепительного белого затмевающего сознание.



Далекий рокот пришел следом вместе с потоками горных водопадов обрушиващих ледяные глыбы, разламывая, размывая их основания и превращая в одинокие айсберги стремительно тающие в парящем от солнца океане.
Он стоял на краю самой высокой скалы и кругом бушевали волны, и вокруг, насколько хватало глаз было бесконечно голубое море. Был пар, который собирался в хмурые тучи и сверкнула первая молния а следом раздался грохот.

Сон был так чертовски хорош, что конструктор уже совсем проснувшись долго лежал с закрытыми глазами слушая капель за окном, и чувствуя как луч весеннего солнца настойчиво светит в глаза.

- Слыхали как ухнуло?! - Восторженно сказал с соседней кровати Вяземский, - никак сосулина оборвалась! Слышь,конструктор, а твои ракеты точно так падали на землю?

Конструктор счел нужным промолчать. Все знали, что он нелюдим. Бывало два слова за целый день скажет, а все остальное время сидит у окна и смотрит в бескрайнее небо...
Вяземский же, напротив, словоохотлив и несдержан. Он был изобретатель, но, видимо родился не в свое время. Все его открытия совершенно не находили себе применения и вызывали, мягко говоря недоумение среди его ученых коллег.
Вяземский ходил по разным инстанциям что то доказывал, убеждал, но все было тщетно... Его внимательно выслушивали, давали высказаться, а потом говорили, что он противоречит всем основным законам и постулатам всех наук и потому. Идите ка вы приобретите себе профессию по душе и не морочьте людям головы.
Они были заняты очень важными делами и расчетами

Еще в палате жил тихий доктор который никогда никого не лечил, но однако же мог вылечить любую болезнь и кто то даже потом, на лестничной площадке шепотом говорил, исподтишка, так, что бы не услышала смерть, что будто бы он, однажды, сумел ее все таки победить...

- Слушай, доктор, - громко сказал Вяземский, - полечил бы ты что ли нашего конструктора!
- Оставь его, - посоветовал художник, - он не хочет с тобой разговаривать.

- Все со мной не хотят разговаривать! - Сказал Вяземский, -  не только он один. Но это вовсе не значит что я не смогу вам помочь. Вот ведь чем дело... Я знаю в чем ваша проблема и твоя художник, что не написал ни одной картины, и твоя, доктор, что ни разу...
Вяземский внезапно замолчал.
Тихие слова генерального конструктора были хлесткими как пощечина, они отрезвляли и опускали на землю и Вяземский как то сразу сник и присел на краешек кровати.

- Да ну вас, -  сказал он тихо. А после достал из тумбочки листок бумаги и огрызок химического карандаша помусолил немного отчего язык его стал немного синим и стал что небрежно вычерчивать. Неровный косой почерк перечеркивали параболы и никому не известные формулы и в конце в самом низу он зачем то нарисовал, совсем по детски нарисовал  голубое солнце и косыми штрихами голубой дождь над бескрайним морем.
- Я ведь знаю о чем ты думаешь, - сказал он конструктору, - да, знаю, я подсмотрел твои сны, это не трудно, я давно научился улавливать ритмы альфа волн, но не в этом дело, не в этом, а вот здесь, да вот здесь у меня в моих расчетах. Я вдруг понял, сию минуту, сделал открытие, нет, не так... впрочем, разве можно назвать открытием простое решение перемещения в пространстве на сколь угодно любое растояние в ничтожно малые сроки?

Конструктор молчал и опять смотрел в небо.

Художник лежал на кровати и смотрел в потолок. Потолок был.... он не знал как назвать это абсолютно белое в котором явственно проступал чей то лик... это было невыразимо, очень похоже на мгновенную радость, было мучительно и восхитительно видеть то, что не видят другие, и чувствовать вспышку ослепительного белого заливающего мозг...
- Ложку, - зло сказал доктор, - скорей.
Художник бился в конвульсиях судорожно скрипел зубами и ослепительно белое растекалось выплескиваясь из его рта.
Вяземский испуганно смотрел на художника, на доктора который пытался разжать ему зубы и всунуть ложку, На конструктора навалившегося всем телом на худые ноги в разноцветных носках. В такие моменты Вяземский страстно желал быть доктором, быть ложкой, быть хоть кем то, лишь бы помочь, хоть на время... только как поможешь, если ты обыкновенный изобретатель которого никто не принимал всерьез...

Доктор вдруг выронил ложку и схватившись за голову и несколько секунд сидел так раскачиваясь из стороны в сторону.

- Ты сможешь, - сказал конструктор, - я знаю. 

Ослепительное сияние в  голове художника стало маленькой точкой  и померцав погасло навсегда.
- Ты здоров, - сказал доктор. Это оказалось проще чем я думал
- Уф, - сказал Вяземский, - я уж было... - он встал и настежь открыл окно. Свежий весенний ветер ворвался в помещение с желтыми стенами подхватил со стола расчеты Вяземского и бросил к ногам конструктора.

Конструктор посмотрел на листок, осторожно держал его на вытянутой руке, чуть щурился и странно! Он улыбался.  Он впервые за несколько лет улыбался и вспоминал как его, генерального конструктора очень быстрых ракет отправили в оставку и упекли сюда за то, что он уничтожил все новейшие чертежи.
Просто на одном из этапов его работы ему вдруг сказали, что военным его ракета нужнее.  Космос...
Они лишь ждали когда он закончит свое творение.
И тогда то он понял, что его ракету... его ракету призванную покорять дальний космос просто напросто нашпигуют... плутониевой начинкой.
После этого он сознательно допустил грубейшие просчеты в чертежах  и его ракета взорвалась на старте. Конечно же его их исправили, да только скорость у ракеты была обычной. И никто кроме него не знал как сделать как надо.

- Я не понимаю, - громко сказал изобретатель Вяземский, - это всего лишь промежуточное решение, которое в сущности...
- Нет, - сказал генеральный конструктор, - неправда, - это то, к чему я шел всю жизнь, а вы, вы вот так, запросто... Так нельзя

Они сидели до самого обеда о чем то вполголоса переговаривались поглядывая то на доктора то на художника.

После обеда пришел их пятый сосед. Койки ему не полагалось.  Только подстилка возле двери. Но он был рад и этому. Его звали Уголек и в зубах он тащил большущую кость! Вообще то Уголек был чистокровным сибиряком кошачьей породы, при этом абсолютно черным от самых кончиков ушей. И Уголька упекли сюда за то что он рычал на собак и гонял их по всему двору. Уголек грыз кости и считал себя псом. Ни больше ни меньше.
Но это вовсе не значило, что Уголек не любил когда ему чешут за ухом. Вовсе нет. Ведь бывают же вполне обычные слабости у кота который вдруг вообразил себя собакой?

- Я тоже полечу, - сказал художник, - я очень хочу увидеть ледяные миры и как встают водяные радуги под лучами небесно синих солнц! 

- Тогда и я с вами, - сказал доктор, - и если кто ни будь из вас подхватит космическую простуду, то я ее без труда смогу вылечить.

- Простуду?! - Изобретатель выронил карандаш и принялся хохотать. Конструктор смотрел на него и улыбался.
А что я такого сказал? - Обиделся доктор, - можно подумать что в космосе не бывает простуд.

После обеда им разрешили прогуляться во дворе.

Прошу вас собраться возле беседки, - негромко сказал конструктор, - С собой брать только самое необходимое.

Беседка была обычная, круглая очень старая и весенний дождь капал сквозь дощатую крышу падал на стол и собирался небольшой лужицей.
Вяземский с конструктором пришли самыми первыми.


Доктор пришел не с пустыми руками. На груди у него гордо блестел стетоскоп которым слушают дыхание и кашель больных.

Художник взял с собой несколько больничных листов и цветные карандаши.

Они сели напротив друг друга.Положили руки на стол.

- Смотрите! - Сказал художник, - небо наконец расчистилось. Тучи ушли...

- Всегда хотел побыть побывать на настоящем космодроме, - сказал Конструктор. - да видно не судьба... Но приготовьтесь. Начинаем обратный отсчет.

- Подождите, - сказал доктор, - мы кое кого забыли!

- Мы ждем ровно минуту, - предупредил изобретатель.

- Но экипаж будет неполным, - сказал доктор, - и к тому же ему будет без нас одиноко...

Уголек явился внезапно! Оставалась минута. Он тащил за собой кость, она цеплялась за траву мешала идти, но Уголек упорно волок ее к беседке.

Художник помог ему нагнувшись, он  сидел откинувшись и смотрел вверх. В короткую щель вверху пробивался ослепительно белый луч. Луч становился все больше и больше и на белом фоне проступал белый лик...

Что то негромко спросил Конструктор.
Доктор помотал головой. Нет, больше не повторится.
Он смотрел на художника. Потом улыбнулся и тоже стал смотреть вверх.

- Но они же улетают! - Крикнул кто то ворвавшись в кабинет главрача.

- Пусть летят, - сказал доктор.

Он стоял у окна. Смотрел в небо.

В распахнутое окно врывался весенний ветер, шевелил листы, гулял по комнате, что то бубнил, рассматривал толстые корочки книг, тихонько насвистывал, смотрел на себя в зеркало, пригладил и растрепал доктору волосы, и наконец, свистнув на прощание умчался вперед и вверх вслед за маленькой золотой звездочкой на бесконечно голубом небе