Демиурги

Веселиться начали уже в метро. Стоя в вагоне, Хмулькевич и Расторопский непрестанно смеялись, но пока еще сдержанно, как будто боясь спугнуть предстоящую удачу. В том, что охота будет удачной, сомнений не возникало. Они могли бы возникнуть, если бы не было демиургов, но утренняя, хорошая, сильная доза уже разлилась в крови двух друзей, и поэтому было не страшно. Хмулькевича – кругленького, коренастого, - и высокого, слегка небритого и худощавого Расторопского с виду можно было принять за студентов, но они давно уже ими не были – просто методичное и правильное употребление спецсредств позволяло сохранять чистый внешний вид.
 
Ленника встречала прохладой залов, еще почти пустых – когда друзья повернули тяжелую дубовую дверь, было только десять. Теперь общение перешло в основном язык жестов и мимики. Для отвода глаз товарищами были взяты два автора – оба на букву Ф – Фридрих и Фейербах. Малоизвестный словацкий ученый Карлуш Фридрих достался Хмулькевичу, а немецкий материалист попал в руки Расторопского Александра Григорьевича. Сели. Сели, как всегда, не сразу и по отдельности. Сначала в зал вошел Хмулькевич – как координатор – пристрастно оглядел присутствующих, обошел помещение, вертя головой туда-сюда, и, наконец, вернулся в начало зала и обосновал себя недалеко от левого окна, напротив бордового двадцатитомника советской энциклопедии, разбавленного несколькими томами более позднего Российского энциклопедического словаря. На улице минус 19. А в зале – нормально, где-то двадцать градусов. Прохлада. Сергей углубился в Карлуша Фридриха, но понять ничего толком не мог – глаза застилала пелена образов из будущего, а буквы плясали под воздействием демиургов. Подумать только, как много может сделать один миллиграмм серого вещества. Названий у этой штуки много, хотя пользуются ей тысяч двадцать из всего многомиллионного населения города. Запрещен дентурион-аб официально не был, очевидно, в силу того, что власть предержащие не видели в нем угрозы национальной стабильности. Но знали о нем немногие.

В огромном зале каждый звук отдавался гулким эхом. Белые потолки, установленные на высоте 20 метров, протягивали вниз заусенчатые лапы осьминожных желто-белых ламп – на каждой стороне по шесть. Сейчас они не горели. Хмулькевич все водил глазами по тексту: «ядовитые экстазе экологических источают источники красных недооценивающих то что он ест опричник свойственный совести удовлетворяет помпезности зависти и ревности» - что-то подобное представало взгляду Сергея вместо простой фразы «Источником такого понимания свободы стало недооценивание Краскером тех свидетельств, которые в полной мере нашли отражение во взглядах Фейербаха».
Цепь сомкнулась. Пора было действовать.

Расторопский уже был в зале. Хмулькевич краем глаза видел, как тот вошел, огляделся и сел поодаль, но в зоне досягаемости взгляда Сергея. Спустя минут десять-пятнадцать после его прихода Хмулькевич встал и лениво вышел в коридор.
- Видел?
- Да. Подходит. Но потихоньку. Как будто ничего не происходит.

Они вернулись в зал. Хмулькевич еще какое-то время читал Фридриха, а потом неспешно встал и пересел на два ряда назад. Слева все так же было окно и книги – теперь уже другое издание энциклопедии – а справа сидела девушка среднего роста в красном. Еще проходя в зал, Хмулькевич разглядел название на одной из ее книг – «Прикладная педагогика». Девушка была в юбке, красной свободной кофте. Волосы светлые, уложены пучком, так что сзади видна шея. Она выглядела в меру православной. Хмулькевич продолжал читать Фридриха, то и дело натыкаясь на непонятные слова. Наконец пошло. Около девушки раздался звук выпускаемых газов. Сначала негромкий, потом более уверенный. Девушка не реагировала. Хмулькевич повторил. Краем глаза она взглянула на него. Нетрудно было увидеть, что Сергей издает звук ртом. Это известная детская забава. Девушка все еще продолжала совершать попытки читать педагогику. То тут, то там сновали люди – в основном, сомнамбулического вида старики, фрики. 

Фрики – вообще отдельный разговор, отдельная тема в части обсуждения Ленинки. Каких только странных персонажей не встречал здесь Хмулькевич, года два уже регулярно заявлявшийся в библиотеку. Известен был какой-то странный учёный бомж, от которого всегда плохо пахло. Он приходил с большим полиэтиленовым пакетом, нашпигованного, как казалось Хмулькевичу, жестяными банками из-под пива, которые принимают в пунктах приёма посуды за 20 копеек штуку. Ну вот. Уже за сегодня Хмулькевич видел двух таких фриков. Как правило они прохаживались по каталогам, что-то выписывали – обычно у этих людей водились толстые, исписанные почерком сумасшедшего тетрадки, пожелтевшие от времени и обтрепавшиеся от частого употребления. В зале они вели себя достаточно тихо, иногда, правда, сморкались и кашляли. Вид их многотомных конспектов вызывал ужас. Но сегодня самые яркие были замечены Сергеем в туалете: так, когда он вошел туда, один старик в очень облегающих трениках (делавших его похожим на безумного престарелого танцора) совершал ритуал сушки рук под такой специальной штукой, которая есть почти в каждом общественном туалете. Почему ритуал – потому что он не просто сушил руки, а как-то бешено вращал ими – и также вращал глазами, совершая какие-то магические пассы. В метре от дедушки над раковиной склонился второй чудный человек. Это был старик пониже ростом, может быть, даже и помоложе – он не нашел ничего лучше, чем бриться в туалете Ленинской библиотеки! На следующий день Сергею могло бы показаться, что это был сон, вызванный употреблением демиургов, если бы не кадр, снятый камерой сотового телефона, который подтверждал, что старики действительно были. Тот, высокий, сушивший руки, был похож немного на постаревшего Фантомаса из известного старинного фильма. И еще эти узкие тренировочные штаны…

Вспомнив о фриках, Хмулькевич на несколько минут отвлекся. Это было даже лучше – девушка почти позабыла о нем. Однако он вскоре пришел в себя и издал еще один звук. Теперь он делал это, практически не таясь. Девушка покосилась на Сергея, но тут же опять углубилась в «Педагогику». Хмулькевич повернулся на полкорпуса и уставился  на девушку. В какой-то момент она опять краем глаза посмотрела на него – он умел предвидеть такие моменты, и сейчас ровно за миг до ее взгляда он сделал несколько придурковатое лицо а-ля веселый Роман Абрамович и тут же ртом выпустил газы. Девушка еле слышно прошептала: «совсем больной, что ли…» и попыталась продолжить читать. Хмулькевича всегда удивляло, до чего долго способны люди выдерживать игру. Он начинал верить, что им это тоже приносит удовольствие – настолько упорно иногда люди старались оставаться невозмутимыми. Так же бывает в метро, когда на какую-нибудь вполне себе симпатичную женщину валится сидящий справа или слева пьяноватый мужик, а она продолжает сидеть, даже если есть много других свободных мест в вагоне. Все-таки в конце концов еще несколько коротких попёрдываний, следующих один за другим, довели девушку. Она встала и ушла. Нетрудно было догадаться, куда она пойдет – она несколько секунд поколебалась, и уверенно направилась на противоположную половину зала – где под одной из других шести  ламп сидел напряженный, но старавшийся сохранять самообладание Расторопский. Предугадать это было несложно – демиурги обладали эффектом притяжения, именно потому люди так неохотно меняли местоположение под давлением игрока. Это то, что в медицине называется компульсивно-аддиктивным расстройством – неведомая сила как будто бы притягивает вас к объекту. На этом эффекте основана, например, сильная влюблённость: в организме человека начинает вырабатываться дофамин, под воздействием которого он стремится слиться с возлюбленным. Здесь же сам употребляющий демиурги избегал такого эффекта, но, источая особый запах, получал способность притягивать к себе людей. Может быть, что-то общее было и с гипнозом – никто из друзей не вдавался в тайну рецепта и не мог что-либо утверждать.

Девушка села справа от Расторопского. Свободных мест оставалось уже мало, библиотека наполнилась людьми, и Александр оказался буквально в метре от нее. Демиурги продолжали оказывать воздействие – девушка еще ближе придвинула стул к Расторопскому.
Минут десять все шло хорошо. Оба читали свои тексты. Расторопский немного пришел в себя, успокоился, задумался о действии демиургов: все-таки странно, ты раздражаешь человека, а он, тем не менее, к тебе тянется. Через десять минут Расторопский приступил. Началось все с того же попёрдывания. Однако, как известно, одна и та же шутка не может быть сыграна два раза. Как только Александр понял, что девушка схвачена, он изменил тактику. Теперь он начал тихонько, еле слышно, причмокивать ртом, издавая звуки, похожие на мерное капание воды из крана. Девушка посмотрела на него как на идиота, и вдруг… улыбнулась! Вот оно, таинственное действие шариков. Знали бы гомеопаты, какую возможность они проворонили – ведь долгое время вещество, почти такое же по химическому составу, как демиурги, употреблялось в качестве невинного успокаивающего средства. Достаточно было поменять буквально одну букву в формуле химического соединения, чтобы прийти к редкому, удивительному эффекту.
Теперь, когда все было в порядке, Саша подсел еще ближе. Девушка заволновалась, почувствовав флюиды. У нее закружилась голова, но она еще продолжала читать. Наконец, Саша применил безотказный метод – длинный, тонкий, он с невозмутимым лицом стал валиться прямо на девушку, приговаривая с выдохом: «Бамц. Бамц». Издавание этих звуков было необходимым – ведь с ними изо рта шел невидимый пар,  одного кубика которого было достаточно, чтобы еще на пять-десять минут (в зависимости от стойкости человека) продлить эффект. Сегодня – судя по клиенту – друзьям нужно было как минимум 5-7 выдохов. Девушка захихикала. Сидящие напротив и сзади стали оборачиваться, их тоже притягивал к себе Саша, но он смог сосредоточиться – прочих необходимо силой мысли извлечь из поля действия. Это не так уж сложно. Просто нужно думать непрерывно только о себе и об объекте.

Пришло время для самого ответственного. Сегодня Расторопский всего лишь второй раз делал это сам, Хмулькевич же с довольным видом наблюдал за своим учеником, выглядывая из-за томика Фридриха. В очередной раз навалившись на молодую женщину, Александр крепко схватил ее за руку. Слава Богу, получилось! Теперь надо было действовать быстро. Едва обращая внимание на сутолоку и недовольное бурчание читателей вокруг, Расторопский вскинулся и побежал прочь из зала, увлекая за собой обезумевшую девушку. Она еле поспевала за ним на своих довольно высоких каблуках. Через несколько секунд встал со своего места и неспешно вышел вслед за ним Хмулькевич. Договор был известен – шли к почти никому не известному туалету на третьем этаже, где – в глубине самого туалета – был маленький коридор метра три в длину и полтора в ширину, когда-то ведший к складу, но уже давно ставший тупиковым. Его уже полгода назад облюбовал Хмулькевич, принеся туда стул и неброское белое полотенце.

  Когда Хмулькевич подошел к коридору, Александр уже наслаждался. Девушка в задранной юбке стояла, опершись на стул, попой обратившись к лицу Александра, тот сидел на коленях сзади нее. Нетрудно догадаться, что он делал. Кажется, всем было хорошо. Хмулькевич для вида спросил: «Не помешал?» и, не услышав ответа, начал приспускать штаны. Через пятнадцать минут все были удовлетворены и измождены. Александр, раскрасневшись, сидел в углу коридора, выбросив ноги вперед, девушка в помятой одежде лежала у него на груди, и только Хмулькевич сохранял присутствие духа, методично утирая полотенцем сначала свой живородящий орган, а затем промежность товарища по партии, которая сама сейчас была ни на что не способна. Через пятнадцать минут действие наркотика спадёт и можно будет собираться в путь. Девушка ничего не будет помнить кроме того, что ее схватил за руку какой-то парень и долго целовал в маленьком коридоре. Через год у нее в течение нескольких дней будет сильно болеть живот, а потом в состоянии медленного сна, у нее родятся боровики – маленькие двустворчатые мошки, производящие одно из веществ-основателей демиургов. Об этих мошках она тоже никогда не узнает. Единственным вопросом, который девушка в красной кофте будет иногда себе задавать, окажется вопрос, почему же они с удивительным возлюбленным не обменялись ни именами, ни телефонами; случай в библиотеке останется лишь приятным воспоминанием.

Январь 2011