eight

Декабрь.  Через неделю я отмечу  39 лет на этой планете. Я не женат и ни разу не был, хотя женщин было предостаточно.  И я преподаю историю Христианства, а ещё веду факультативно церковнославянский язык. Все лицемерны. Я учу людей тому, чего не делаю сам.
Я ни разу не бородатый дядька и не похож на попа. Хотя у меня есть  церковный сан. Это неважно. Никто, глядя на меня, не скажет, что я как-то отношусь к религии. Я и не отношусь, наверное. Я верю в Бога и не более. Нет во мне никакой религии.
Я худой и невысокий, длинноволосый кудрявый мужчина с темными глазами. Я курильщик, рокер. Я странный мужчина. Я немного маньяк, наблюдатель за людьми.  Я пишу в никуда эти главы, одну за одной, для чего? Поведать о себе? Едва ли. Вы ведь даже имени не знаете моего. И я не скажу. Рассказать о людях? Об Иллюзии, Отрыве, Парнишке и прочих цветных кусочках этого текста? Нет. Я пишу, чтобы рассказать об этом мире. Я хочу рассказать вам обо всем, что вижу, а выходит, что я ничего не могу передать.  Разве есть что-то в этих описаниях осени-зимы? В моих псевдофилософских рассуждениях о красоте и религии? О счастье? Есть ли что-то в этих людях? Я даже о любви написать не могу. Я любил, и я не могу это передать. Мои герои, как Отрыв и его Тень – любили. Но я не могу передать этого…

Этим утром, когда я, как и обычно, курил на балконе, я услышал, как наверху, над моей квартирой, громко заиграла музыка. Очень громко. С балкона выше упал окурок, затем второй, третий.  А затем Ребенок тоже упала. Прямо на моих глазах, упала лицом в посеревший снег, окрасив его в алый. Я за тридцать секунд убежал вниз, к ней, обхватил руками голову тринадцатилетнего Ребенка, зажимая ладонями её лоб. Глаза мертво смотрели в небо. Бесполезно. Бесполезно… Послышались крики: «Анечка, Анечка, горе-то какое!». Вот я и знаю её ближе. Анна. Забитый подросток, который курил надо мной, пока не было дома родителей. Молча терпел их крики и избиения, и чего-то  хотел – и не дождался.  Поздно было мне пытаться прикрыть раны, изрыгающие багровую жидкость, Ребенок умерла. Умерла почти моментально, хотя как можно – с третьего-то этажа. Значит, так хотела. Значит, душой Ребенок умерла раньше, чем прыгнула.

Когда подоспела скорая, меня стали расспрашивать что да как. Я рассказал, что смог, невольно называя Аню Ребенком. Меня душили слезы.  Я любил этого неизвестного, кто был  со мной чем-то похож. И вот так нелепо вышло. Теперь я знаю, кто это был, но мне не легче от этого.
А Парнишке оказалось девятнадцать, и она работала в скорой помощи, как ни странно, помощником парамедика.  Вот она проверяет зрачки и пульс и в отчаянии  мотает головой. Её руки непроизвольно тянутся к губам. Она хочет курить.  Я знаю, я тоже хочу. Так глупо, я замечаю сплошь и рядом одних курящих. Чем они от других отличаются?
Вечером на красное пятно на снегу удрученно смотрел Иллюзия. Я смотрел на него сверху вниз. Он уже давно не пытается найти пропажу, видимо, смирился. Вот он смотрит на снег и грустно вздыхает. А потом присаживается на корточки и, дотронувшись двумя пальцами до губ, прикладывает их к снегу, и сидит так около минуты.
Вот так зимой все умирает окончательно, хоронится в саване снега. Так и начался декабрь. Он красный, красный, как тот след от смерти Ребенка.  Он серый, как небо, черный, как ветки лысого абрикоса.
Я начинаю раскрывать карты, господа.
Этот декабрь – два с половиной года любви Тени и Отрыва. Они по-прежнему не могут быть вместе, и каждый  напивается в одиночку, проклиная жизнь. Они уже не позволяют себе секс и не позволяют себе отдаваться совместной ностальгии. Они хотят убить остаток того, что было у них.  У них есть я  - дядя священник, которому можно выговориться.  Тень хочет жить спокойно, но клянет себя за глупость и неосторожность. «Я просрала все, я просрала его и больше мне просирать нечего, понимаете?!» Отрыв хочет жить спокойно, но клянет себя за то, что совершенно и полностью угас. «Я хочу любить уже хоть кого-нибудь, но не могу. Ни кого-нибудь, ни её – не могу».
Здесь, мой читатель, я хочу вновь так глупо посоветовать тебе песню. My Personal Murderer – Sisters Loving Brothers. Любите друг друга, даже если это ведет в ад. Тень и Отрыв попали в свой ад, но они любили. Они умели.
На похоронах Ани никто не отпевал её. Самоубийц не отпевают. И был только один человек, который после церемонии прочел кусок библии над её могилой. Это был тридцатидевятилетний священник, преподаватель.
Ночью тех же суток навсегда засыпало новым слоем снега алое пятно под моим балконом.