Сильный ветер

        Меня разбудил тонкий двойной свисток паровоза «кукушки». Недалеко за бабушкиным садом проходила железнодорожная ветка, по которой возили рабочих на солеварни и отдыхающих в сосновый бор, раскинувшийся по берегам озёр.
          В комнате было темно и только редкие лучи солнца, проникавшие сквозь прогонычи, на мгновение пересекали потолок, скользили по стенам и пропадали в дальнем углу. Одновременно слышался шум проезжавшего по улице грузовика. Но в доме стояла тишина. Бабушка, наверно, ушла на базар, дедушка копался в огороде, квартиранты спали.
          Я направился в кухню. Прохладный крашеный пол приятно ласкал ноги – и я
прошёлся по нему туда и обратно. На плите стояла большая кастрюля с постным борщом, который бабушка сварила вчера к моему приезду. Я взял в буфете ложку, взобрался с ногами на высокую бабушкину кровать и стал есть. Борщ за ночь остыл, настоялся и приобрел неповторимый, присущий только ему вкус.
          Я ел и смотрел в выходившее на веранду окно. Вдруг за стеной я услышал громкий мужской шёпот, приглушённые ругательства, надрывное дыхание и стоны как будто кого-то душили. Потом раздался женский крик и грохот падающей мебели. Вслед за этим на веранду выбежала женщина в ночной рубашке. За ней выскочил мужчина со столовым ножом. С криком: - Помогите, - женщина бросилась по дорожке вдоль забора. Я тоже вышел в сад. В руках у меня была ложка. Квартиранты к этому времени обежали один круг и принялись за второй. Топтать цветы, росшие в центре сада, они не решались. Мужчина грозился зарезать женщину, но был пьян и заметно уставал. Расстояние между ними увеличивалось и через минуту уже трудно было сказать, кто кого догоняет. В конце концов мужчина задохнулся, остановился, раза два нелепо взмахнул руками и сел под кустом георгин. Нож упал на землю. Я подошел, поднял его и вернулся к дому. В глубине сада показался дедушка. На веранде стояла девочка немного младше меня лет тринадцати и молча смотрела. Я передал ей нож, и она отнесла его к себе. В это время раздался мощный заводской гудок. Было семь часов утра. Начинался трудовой день.
          После завтрака я пригласил девочку на соленое озеро. Её звали Надеждой. Их семья переехала в наш город недавно, так что она ещё ни с кем не успела подружиться и согласилась. Мы сели на велосипеды и покатили. Я ехал первым, усердно нажимая на педали. Надя почти не отставала, и мы домчали к курортному озеру минут за двадцать.
         Солнце грело на славу. Из досок купален выступала смола. Её душистый запах, синь озера и простор – все вызывало восторг. И мы, не сговариваясь, одновременно бросились в воду, с силой отбросив в стороны тяжелую мощь времени. Мы плыли к далеким столбам - одиноким останкам давно не существовавшего моста. И там отдыхали. И медленно возвратились.
        А у купальни уже собралась компания. Как всегда  затеяли играть в салочки. Чтобы уйти от преследования, мы что есть сил разбегались по деревянному настилу и со всего маху ныряли. Или забирались на крыши кабинок и кидались оттуда, стараясь подольше пролететь в воздухе. А в воде, затаившись на глубине, пережидали пока водящий окончательно не потеряет тебя из виду.
        И пришлось водить мне. И я гнался за Надей. И уже почти настигал её. Но она, легко оторвавшись от настила, всякий раз  пролетала на метр дальше, чем я. И не дразнила меня, и не издевалась: просто у неё так получалось. Я помню, как она приостанавливалсь перед прыжком, оборачивалась, улыбалась, а оттолкнувшись, словно парила в воздухе.
        - За одним не гонка, человек - не пятитонка, - кричали ребята. И я сдался, резко изменив направление, шлепнул одного из них еще в прыжке.
        Блеск озера, жар солнца, радость свободы остановили время. Да, и было ли оно тогда!?
        Мы отдыхали, загорали. Чудили. Возможно, перед Надей. А, может, сами перед собой. Крутили сальто, ныряли в одежде или, вскочив на велосипед, разогнавшись, деловито вместе с ним  катили по настилу в воду.   
        Но солнце, устав, упало с зенита. Захотелось есть. И вот посверкивают катафоты, трезвонят звонки, ватага мускулистых и бронзовых разъезжается по домам.
        Вечер придёт. Сладко запахнут травы, в окнах зажгутся огни, взрослые сядут на верандах пить чай. Ребята соберутся у железной дороги. Таинственно светятся её рельсы. Причудливо темнеют кусты. И над всем этим, серебрясь в лунном свете, необъятной громадой возвышается дуб. Начинается игра в прятки:-Кто за мной стоит, тому три кона водить,- кричит водящий. Есть шутливые среди нас: дерево обошли. Водящий только начал оглядываться, а они уже застучались, выручились:-Один за всех! Есть рисковые: за ближайшим кустом замерли. В их сторону смотрят, а они не шелохнутся, ждут случая. Если ты отошёл и зазевался,значит, - лопух. Есть осторожные: ползут вдоль забора, прячась в его тени.
         Мне же нравилось завлекать, нравилось выручать:-Последний за всех! - или, переодевшись, самозабвенно кричать:- Обознатушки-перепрятушки, обознатушки - перерепрятушки… Но с Надей получалось немного не так: я невольно следил за ней, но она постоянно ускользала из вида. Исчезала и вновь появлялась, уже выручая себя. И никогда не водила.
         Потом мы сидели, тесно сгрудившись в корнях дуба, рассказывали страшилки и фантазировали. Звенела ночь. Ветер шелестел листвой. Становилось прохладно. Постепенно все расходились. Мы с Надей вошли в наш двор. Дедушка и бабушка всё ещё были на веранде. Стол освещала лампа с зеленым абажуром. Заманчиво отсвечивал самовар. Но я хотел быть с Надей и замедлил шаги. Надя тоже. Мы подошли к лавочке, находившейся в окружении цветов, и сели.
         Воздух сделался ещё прохладней. Мы прижались друг к другу, я обнял её и положил к себе на колени. Надю бил озноб. Пытаясь согреться, она свернулась клубочком. Я наклонился к её лицу. Гладил волосы. Тихо покачивал, словно убаюкивая. И Надя перестала дрожать. Но в этот момент она вспомнила отца, ей стало больно и стыдно, и она заплакала. Мне нестерпимо захотелось как-то утешить, и я, повинуясь какому-то необъяснимому  влечению, поцеловал её. Надя тут же выскользнула из рук, я потянулся к ней, но она как-то странно сдвинулась вбок и зависла над землёй. Меня сковало от неожиданности. Я видел, что она летела. Летела, не меняя позы.
          Постепенно я пришёл в себя. Встал. Сделал два шага по направлению её движения. Было тихо, но вскоре я услышал дыхание. Надя стояла почти рядом. Я протянул руку и коснулся её плеча. Она снова заплакала. Я обнял её и повел в дом.
          С утра погода испортилась. Бойкий ветер носился по дорожкам сада, взметая белесую пыль. Я спешно мастерю змея. Надя уверенно помогает.
          И вот мы уже за калиткой. И сладко чувствовать туго натянутую нить. А змей наш носится выше домов, выше деревьев и телеграфных столбов, стремительный и сильный. Мы    бежим по улице туда вперёд, к месту наших игрищ, к нашему дубу. И радостно смеётся Надя, запрокинув в самую глубину неба счастливое лицо. Ей хочется поделиться своим восторгом, она останавливается, передает мне нитку, и мы снова бежим.
          Но грозно шумит дуб. Глухо раскачиваются его ветви. Мощный порыв ветра выхватывает змея и тот, запутавшись в них, безжизненно повисает. Надя, чтобы устранить беду, подпрыгивает и, уже не скрывая своей тайны, летит к змею..И только теперь я окончательно убеждаюсь, что она - летунья. И ещё я убеждаюсь, что она доверяет мне. И ещё, что страшусь за неё. Но Надя легко распутывает змея и вместе с ним планирует к земле. И вот мы снова мчимся навстречу ветру. И звенит натянутая нить. И носится змей в вершинах неба, играя всеми своими красками.
           Неожиданно хлынул дождь. Он теплый и ласковый. Нежный. Но он удаляется и мы едва догоняем его, купаясь в добрых струях. Но всесильное Солнце устраняет дождь. Казалось печаль навсегда, но светится радуга. Вначале одна, потом другая, третья. И Надя шалит. Надя искрится. И взбегает по ней, и танцует. Я стою, не дыша, онемев в восхищении. А Надя съезжает по радуге на траву, хватает и кружит меня, и толкает. И чувствую я, что земля уходит из-под моих ног.
           И вдруг, как гром,как удар раскалывающий небо - окрик её отца. Я вижу,он хлещет её по щекам. Она падает и отползает в сторону. Пытается подняться. Но рядом снова отец, взмах рукой для удара. Но Надя, слегка оттолкнувшись, взмывает вверх. Неожиданный порыв ветра подхватывает её, треплет. Чувствуется, что у неё не хватает сил бороться с ним, но ненависть к отцу и стыд бросают её ещё выше. Ветер переходит в шквал. Надя пытается сопротивляться, но тщетно.
           Я разгоняюсь и с силой бью её отца ногой. Бегу за ней. Кричу. Но ветер заталкивает слова обратно. Я машу руками. Я всем телом стараюсь выразить, что люблю её, что забуду и никогда не напомню её унижение. Но разбушевавшаяся стихия неумолима.
           И только в последний миг, в наступившей почему-то тишине я услышал её плач.
               
                19                19-21 сентября 1979г.