Ноябрь 1982

               
                Пора бы, наконец  понять, пора,
                что с трезвой точки зрения моллюска,               
                к моллюску присосавшийся корабль - 
                отчаянно  тяжелая  нагрузка.
                Л. Н. Мартынов
               
               
    В  то утро Миша Андреев проснулся  рано. Приснилось, что
опаздывает в школу.  Вспомнил,  что болеет  уже пятый  день,
но решил встать и поучить уроки. После завтрака он заставил себя
засесть за учебник физики  и с унылым видом  прочел несколько
страниц  текста, совершенно не интересующего  его. Мама на кухне
включила радио.  После долгого молчания  до  мишиного  слуха
донеслись слова диктора,  который, строго  выдерживая  паузы, 
трагическим голосом сообщил о  кончине  Генерального Секретаря,
Председателя  Президиума  Верховного  Совета  Леонида  Ильича  Брежнева.
     Вошла мама и проговорила тихо и задумчиво: "Даже  как-то
не верится.  На ладан дышал человек, а пятнадцать лет правил.
Да-а-а..." "Восемнадцать" , - машинально поправил ее Миша.
     К престарелому и беспомощному лидеру страны развитого  социализма
давно  уже  привыкли  как  к  явлению  несерьезному,  но неизбежному.
Так привыкают к жевательной  резинке, сладости во рту не ощущаешь,
проглотить  не  можешь, а жуешь себе и жуешь. Всерьез о Брежневе
говорилось только  на  партийных,  комсомольских собраниях,  и  по
телевизору.  Миша слышал о  нем множество анекдотов,  но почти
не запоминал  их.  Смерть главы  государства  вызвала  в нем удивление
и ничего больше. Постепенно это чувство переросло в  тягостное,
тоскливое настроение, которое и до этого не было приподнятым.
     Вздохнув, мама   продолжила:"Помню,  Сталин  как  умер.  Каждый
день бюллетени печатали о его здоровье, по радио сообщали. Как умер
 - вся жизнь остановилась. Как его все любили!  За Родину,  за Сталина
всегда  в  войну в бой шли! Люди не могли поверить что  такой человек
умер.Как все плакали, Миша!"
     Мама  рассказывала  об  этом  не впервые,  и Миша  слушал  ее 
невнимательно. Вспомнился стишок, услышанный как-то в школе от
одноклассника  Костицына: - Мяса  нет, картошки нет. На хрена нам этот дед. -
Костицын  обладал  своеобразным  характером  и не скрывал своих
убеждений,  хотя и  не  афишировал  их.  Назвать  его  взгляды каким-то
одним словом Миша затруднялся.  Костицын  полушутливо  называл  Мишу
коммунистом,  и  между  ними  иногда  возникали  серьезные  споры, которые
всегда  кончались одним - убежденностью обоих в своей  правоте.
Одноклассник рассказывал об Александре Матросове, у которого якобы не было
другого выхода -  или  расстрел  за невыполнение приказа;  о советских
солдатах, которых гнали  в атаки под дулами автоматов,  и победа  была
достигнута только благодаря  этому.  Его высказывания подобного толка были
непривычны для Миши и вызывали в  нем  чувства,  близкие к
возмущению. Ложь или заблуждение? На этот вопрос Миша
не находил ответа.  Он  принципиально  старался  избегать
в спорах шаблонных мыслей и  выражений,  известных по учебникам
и плакатам, но это  ему  не очень удавалось.  Доказывать, 
например,  что  японские солдаты были фанатиками,  а наши
героями, он  считал бессмысленным  и  диким; это казалось ему
ясным настолько, что удивляла сама необходимость доказывать  это.
Ироничный Костицын лишь усмехался, видя, как неубеди-
тельно защищает Миша честь страны и  государственного
строя. Его язвительная  улыбка, обнажавшая  редко поса-
женные зубы, как бы говорила  собеседнику:"Пусть  у  меня
рот  до  ушей,  но я все равно смеюсь над тобой, потому
что я  прав." Когда  Костицын  шутил,  его  по-восточному
раскосые  глаза  еще  более  сужались,  отчего он  казался
еще  ехиднее. Он  прозвал  Мишу "генералом «Трухляшкиным»,
имея  при  этом  в виду, вероятно, нечто среднее между
трухой  и  диктатором Трухильо. Все это напоминало Мише
споры  карася  с  ершом из знаменитой сказки Салтыкова-Щедрина,
причем себя он чувствовал, конечно, "карасем-идеалистом".
     Диктор по радио медленно продолжал читать некролог:
"Пока  билось сердце Леонида Ильича, его помыслы и  дела
были всецело подчинены интересам людей труда. С массами
трудящихся  его всегда связывали кровные, неразрывные узы. 
В сознании коммунистов, сотен миллионов  людей на всех континентах
он был и остается воплощением ленинской идейности,
последовательного  интернационализма,  революционного оптимизма
и гуманизма..."
     Миша вспомнил, что когда он был маленьким, в ки-
оске "Союзпечать" работал пожилой мужчина со  сросши-
мися на переносице густыми черными бровями.  "Я ребя-
там в детском саду расскажу, что Брежнев в киоске га-
зетами  торгует",  -  громко заявил как-то Миша маме,
после того как долго и с интересом разглядывал  киос-
кера. Ничего другого, связанного с Генеральным Секре-
тарем,  Мише в голову теперь не приходило,  и это  не
удивляло. "Занимайся, занимайся, не буду тебе мешать.
Пойду полью столетник." - засуетилась мама, видя, что
сын взялся за учебник, и поспешно ушла на кухню. Миша
даже не успел сказать ей,  что она ему вовсе не меша-
ет.  С кухни продолжали доноситься слова правительст-
венного  сообщения :"Великий  патриот,  Леонид   Ильич
Брежнев был интернационалистом в самом глубоком,  ле-
нинском смысле этого слова.  Связанный тысячами нитей
со своим народом, он всегда понимал и принимал близко
к сердцу судьбы и устремления других народов..."
     Вечером Миша писал в своем личном дневнике:"Объ-
явили, что 10 ноября умер Брежнев. Его сменит, по-ви-
димому,  Андропов.  На  день похорон отменили учебу в
школе.  Жаль,что приемник не работает. Интересно было
бы  послушать западные голоса.  По радио и телевизору
весь день одно и то же. Тоска. Темнеет уже в половине
пятого.  Надо же ему было умереть в самый мрачный ме-
сяц ноябрь!  Я чувствую себя сносно,  но выписываться
пока  не собираюсь." Миша вел дневник с прошлого года
и не был доволен характером своих записей. Стремление
каждый день что-нибудь записывать перешло со временем
в привычку.  Записи по форме своей были суховатыми  и
краткими,  и касались событий, обычно, малозначитель-
ных, на фоне которых мысли серьезные и глубокие прос-
то растворялись.  Миша определил, что отсутствие уме-               
ния много говорить ограничивает его словарный  запас,
и мысли,  по большей части интересные и оригинальные,
остаются невыраженными или  выраженными  неполностью.
Дневник,  таким образом, пока не оправдывал возложен-
ных на него надежд.
     Несмотря на недомогание,  на следующее утро Миша
отправился покупать газеты. Событие произошло истори-
ческое  и  память  о  нем непременно должна остаться.
Когда случалось политическое событие,  которое заслу-
живало мишино внимание,  он брался за ножницы и акку-
ратно вырезал нужную статью,  а то и оставлял на хра-
нение газету или журнал. Интерес к коллекционированию
был привит Мише одноклассником Игорем Мещериным,  ко-
торый скрупулезно  собирал некрологи как знаменитостей,
так и мало  кому известных военачальников,  министров,
персональных пенсионеров.  Как-то Миша застал Игоря с
утюгом в  руках, которым он проглаживал не белье, а
помятые вырезки,  приводя их в нормальное состояние.
Миша заинтересовался содержанием папки,  куда Игорь
Складывал  свежепроглаженные газетные материалы.
"Пожалуйста", - ответил Игорь равнодушно, слегка пожав
плечами, будто  не  видел в мишиной просьбе никакого
смысла - "только  не надо ничего трогать,  я сам все
покажу." Он сел за  письменный  стол,  Миша  пододвинул
стул и сел рядом. Вырезки лежали в строго хронологическом
порядке,  за  январем  обязательно  следовал  февраль, 
а потом уже март.  Игорь так бережно обращался со своими
вырезками,  словно каждая из них представляла большую
музейную ценность,  казалось, что он перекладывает их
пинцетом, а  не  пальцами. Все лежало настолько ровно,
словно было приклеено,  хотя клей, оставляющий после
себя желтые пятна, Игорь не любил. Столь серьезное
отношение повлияло на Мишу,  он тоже стал собирать
некрологи,  потом материалы  о  войне  Ирана с Ираком,
потом еще более расширил тематику.  Некоторые вырезки не 
вызывали  у  Миши  интереса,  но он оправдывал хранение их
тем,  что через десятки лет они будут такой  же  ред-
костью, как сейчас, например, фотографии Хрущева.
    Одевшись потеплее,  Миша вышел в сырой  полумрак
осеннего утра. Фонари уже погашены и нелегко  понять -
светает или темнеет.  Небо словно разрисовано  мрачным
художником,  обладателем только двух красок - серой и
синей.  Обещанный синоптиками  северо-западный  ветер
настойчиво  напоминает  о наступающих холодах.  Купив
несколько центральных газет,  Миша развернул "Правду"
и прочел, что советские люди с глубокой скорбью восп-
риняли весть о кончине славного сына рабочего класса.
Он усмехнулся, и пройдя еще несколько шагов, заключил,
вглядываясь в лица прохожих:"Не вижу вокруг ни одного
советского человека".  Тут подъехал автобус , и Миша,
не  долго думая, вошел в него, чтобы проехать до гаст-
ронома  и  купить себе бутылку "Тархуна".  В автобусе
мужчина, с  большой  копной  нечесаных  волос, и  в
старомодных  очках  с увлечением рассказывал сидящей
рядом  молодой женщине о своей  поездке  на  овощную 
базу. Спутница  же его,  лениво поддакивая,  поглядывала
на  выстроенные вдоль дороги  серые  дома-близнецы.
Мише  стало смешно. Но улыбка не слишком долго продержалась
на его лице.  Войдя в магазин, он стал свидетелем того,
как в меру упитанная дама неопределенного возраста, 
нагруженная макаронами,хлебом и мукой, столкнулась около 
прилавка с женщиной,  не уступающей ей в  полноте. Вместо
извинений из уст первой дамы прозвучало  лаконичное:
"Лошадь".  Вторая  дама оказалась не менее остроумной и
ответила  тоже  одним  словом:"Корова", после чего с лицом
весьма  довольным  заспешила  к  другому прилавку. Женщина,
названная коровой, захотела  продолжить обмен репликами,
что было видно по ее  решительному лицу. Но пока она
изменяла  цвет  лица, предусмотрительная ее собеседница
отошла  уже  довольно  далеко.
     Такие мелочи  жизни  обычно  не  вызывали у Миши
Андреева никакого интереса. Он считал это недостойным
своего внимания, но сейчас у него возникли такие мыс-
ли:"Вот и вся философия этих представительниц  лучшей
половины   человечества.  Полное  отсутствие  чувства
собственного достоинства. Они оставили его где-нибудь
в  парикмахерской  или  прачечной и позабыли об этом.
Эти люди живут только потому,  что когда-то появились
на свет,  и в этом нет их вины.  А ведь это большинство,
которое у нас всегда право.  Мне бы их энергию. Быть может,
это главное, чего мне не достает."
     Придя к таким выводам,  Миша заспешил домой  для
того  чтобы занести эти суждения в свою заветную тетрадку.