Засуха. Записки Ф. М. Огородника 7

565/036/328
Болезненная страсть Элен Волковой к чистоте и порядку – серьёзный повод для размышлений. Одно из возможных объяснений: тщательная организация окружающего пространства – не более чем внешняя маскировка внутреннего раздрая и  хаоса – способ сокрытия от себя самой толстого слоя липкой душевной грязи. Волею случая, Элен стремительно всплыла на поверхность бульона закисающей жизни  России. И попала в мутную пенку нарождающейся плесени, громко именующейся элитой общества, а в тайне – скромно  относящей себя к российской аристократии. Однако, «аристократия в первом поколении» столь же забавное понятие, как «рабоче-крестьянская интеллигенция» – хамское происхождение не скроешь ни в первом, ни во втором случае. Но так называемый «интеллигент» из рабочих, правда, в исключительных случаях, хотя бы понимает: полученное образование вовсе не укорачивает мучительный путь избавления от подлых последствий плебейского воспитания и достижения нравственного образа мыслей и поведения, без которых образованный человек не может считаться интеллигентным. Наверное, в этом и заключается разница: суть внутреннего конфликта эленоподобных существ иная: они вновь и вновь заглядывают в «волшебное зеркальце», а оно с холодным упорством отражает ненавистное свиное рыло в роскошном наряде «от кутюр». Вполне вероятно, я глубоко ошибаюсь и всё усложняю: нет никакого «зеркальца». Плесень примитивна и плотоядна. Она разрастается, питаясь соками общества, и заведомо не способна увидеть собственное уродство, которое считает поистине неземной красотой.

423/037/914
Иногда Антон был неожиданно откровенен. Как-то раз мы ехали с ним в город за продуктами, и он сказал: «Я хочу жить долго. Очень долго. И знаешь почему?» Нужный вопрос я не задал из экономии слов, и он продолжил, смачно выпустив клуб дыма: «Я хочу дождаться, когда Петруша вырастет и, с глубокого похмелья, потребует от матери денег на спиртное, девок и наркотики. А если она, не дай Бог, денег не даст…».
Антон замолчал, а я живо представил, как подросшее чудовище начнёт хладнокровно избивать родную матушку – постаревшую Элен, а новое поколение молодых телохранителей не будет знать, что же в такой ситуации делать? Ломать созревшего подонка и бить его поганой мордой об асфальт? – непременно уволят за причинение вреда любимому сыночку. А как обойтись без телесных повреждений, если обучен, как безжалостный автомат, калечить любую мразь, посягнувшую на охраняемый объект? Крепко держать молодого барина холопскими грязными руками за белые рученьки, унижая человеческое достоинство аристократического чада? – Уволят.  За невмешательство – тоже уволят. Как поступить?
Я не стал поддерживать разговор, но понял, что в душе у добродушного Антона уж давно кипит возмущение от порядков, которые неумолимо и настойчиво устанавливает новая хозяйка Дома.
Его злорадные мечты о неминуемом возмездии для всей барской семьи уходят длинными корнями во времена крепостничества.

015/038/051
Раскольников размышлял перед убийством: «Смогу ли я переступить или не смогу! Осмелюсь ли нагнуться и взять или нет? Тварь ли я дрожащая или право имею!». Он посчитал, что имеет право, и убил. Не менее сложен выбор, когда перед тобой человечишко, который, по сути, дрянь. И его невозможно любить. Но ему грозит смертельная опасность, и возникает вопрос: стоит ли эта никчемная жизнь того, чтобы её спасали? Думаю, немногие ответят на него утвердительно: да, стоит. И тогда следует вспомнить о грешности и смертности самого Бога. Бессильный старик, он прятался в разграбленных храмах России, а власть хладнокровно уничтожала миллионы его чад. Разве невмешательство Бога в совершение насилия не великий грех?
Лишь одно есть ему оправдание: если он умирал вместе с каждым от холода, голода и болезней, от непосильного труда в лагерях, от вражеских пуль и снарядов, под пулемётами заградительных отрядов, от гниющих ран и предательства близких. Если каждый крест на могиле – его очередное распятие: кованые гвозди, кровь и венец из колючей проволоки.
Бога можно простить, если верить в его бесконечное многосмертие, если верить, что он родился, грешил и умрёт вместе с каждым из нас. В безгрешного и бессмертного Бога я верить не могу.
Стоит ли спасения жизнь самого скверного человека – не нам судить.

253/039/845
Сад уж давно отцвёл без ожидаемого весеннего буйства. После суровой зимы он как-то болезненно и мучительно украсил отдельные ветви побитых морозами деревьев редкими цветами. И лишь на нескольких яблонях завязались плоды. Одна из них – любимица покойной Валерии Ильиничны – засохла, едва распустив листья. Все попытки спасти её не принесли результата. Всё случилось именно так, как предсказывала Ида Петровна. Но мы не решались убрать гибнущее дерево, в котором ещё теплилась жизнь. Остальные яблони всё-таки выжили и в течение лета должны были полностью оправиться от зимних потерь. Мы с Таточкой каждое утро начинали именно в саду, уточняя планы на предстоящий день и неспешно завтракая. Вечерами, когда скрывалось солнце, и на землю опускалась долгожданная прохлада, мы тоже сидели в саду, но уж ни о чём не говорили, наработавшись до отупения. Мы мечтали только о дожде, без которого в нашей жизни не могло быть ни одного свободного дня. Заканчивался июнь, жара всё усиливалась, и наш участок всё более походил на оазис в прокалённой пустыне. Осока, растущая в сухом русле речки, уже пожелтела. Южные склоны холмов, так радующие нас яркой зеленью ранней весной, полностью высохли под лучами беспощадного солнца. По долине давно умершей реки тянуло гарью. Великая Засуха душила и сжигала всё живое на этой земле.   

263/040/413
Алексей Сергеевич приехал без обычного телефонного предупреждения и нашёл нас с Таточкой на огороде. Он был непривычно хмур и пригласил меня в сад для серьёзного разговора. Мы подошли к теплице, где уже появилось неисчислимое множество маленьких пупырчатых огурчиков. «Есть мнение, - начал он, глядя мимо меня - что сад должен стать современной зоной отдыха. А для этого нужно убрать все эти деревья. От них всё равно нет проку». И он неопределённо махнул рукой.
Хозяин – барин. Возможно, вопрос об уничтожении сада был решён ещё тогда, когда он цвёл. А потому я не счёл возможным обсуждать подлую безапелляционность «мнения», отчётливо понимая, чьи сахарные уста на хищной головке могли его высказать. Лишь уточнил на плане участка: что именно следует вырубить и выкорчевать, и в какие сроки. 
И ещё я позволил себе задать единственный вопрос: что планируется посадить нынешней осенью вместо срубленных яблонь и груш? Ответ меня не удивил: «На месте сада в ближайшее время будет постелен искусственный газон и построен бассейн». Итак, вместо живых деревьев, едва переживших губительную зиму,  хозяева Дома хотят видеть пластиковую траву, которая не выгорает на солнце и не нуждается в поливе. О вкусах не имеет смысла спорить. Действительно, мёртвая пластмасса совершенно  не боится засухи и не требует особого ухода.

Продолжение http://www.proza.ru/2011/10/13/359