Глава 19. Депрессия
Весь вечер вчерашнего дня мы с Дрегоном, Дайэн и Холленом просидели во вновь сооруженной хижине из банановых листьев и стеблей бамбука, рассуждая о жизни. Никто за весь вечер не заглянул в наше «бунгало» - все удалились на судно.
Для большего веселья мы притащили с «Экинтауса» небольшой камин. Усевшись вокруг него, наша маленькая компания вела простые разговоры, подобные тем, которые мы обычно ведем в кругу друзей или знакомых.
Ностальгия по дому больше всего терзала меня и Холлена. Мне очень хотелось увидеть мать, отца, сестру, друзей, услышать снова шаги по железной лестнице и злобное ворчание профессора Крипсвелла, по рассеянности пролившего горячий кофе себе на ногу.
Потом я вспомнила об Алане. Это было уже далеко не так весело. Но жалеть было не о чем – мой новый друг оказался куда лучше и надежнее, чем Алан. Он любил меня – не на словах, а на самом деле, серьезно и совсем не так, как он, Алан Менглер, глупый мальчишка со сквозным отверстием в мозгу – для того, чтобы там мог свистеть ветер. Это, конечно, было преувеличение в адрес Алана, но сейчас я думала только так, а не иначе.
Но больше всех, гораздо больше, чем я, страдал Арни Холлен. Все-таки там, в Австралии, у него остался дом и две маленькие дочки – прелестные близняшки с карими, как у отца, красивыми глазами и золотистыми локонами. Что, если с ними случится что-то ужасное?
Но это было еще не все. Рядом с Арнольдом, на некотором расстоянии от него, сидела его «дриада» - Дайэн Мейдоулз, прекрасная блондинка с голубыми глазами и добрым сердцем. Я бы при описании ее внешности отметила, что облике этой девушки излишне много смазливой чувственности, но это ее нисколько не портило. Холлен смотрел на нее пожирающими глазами, которые в отблесках пламени казались огненными, а она, краснея, опускала взор и в то же время с чувством досадной ревности поглядывала на Дрегона, который, казалось, совсем ее не замечал.
Все-таки Дайэн не была сильной натурой, хотя яростно боролась с пламенным влечением к Харду, которое с самого начала терзало ее. Убедившись в том, что Дрегон тогда в нее не влюбился и ей нечего ждать от этого человека, она все же продолжала мучиться и иногда топила свое горе в стопке вина, которое Эдвардс захватил с собой для «торжественных» моментов. Дайэн никогда не говорила, что тайком выпивает, но я несколько раз видела возле ее изголовья стопку с остатками кагора или «изабеллы». Один раз даже (это было три дня назад вечером, за день до того, когда Дрегон нашел нож Кенновера) мы удалились с ней в лес недалеко от хижины, где вдвоем напились и начали распевать песни, пока нас обеих не привели «домой». Теперь я до сих пор со смехом вспоминаю этот случай.
Думая обо всем этом, я подбрасывала сухие ветки в огонь. Языки пламени то поднимались, то вновь опускались, освещая лица и руки. Снаружи светила луна. В поле моего зрения была казавшаяся мрачной фигура Холлена, и рядом с ним – фигура Харда. Он был в своей клетчатой синей рубашке – высокий, сильный, мужественный, способный стойко, с улыбкой на лице, переносить трудности жизни, рисковать и покорять вершины. Этот стройный молодой человек с приятной наружностью и несгибаемой волей – похититель моего сердца. Я никогда не задумывалась над тем, почему в нем было так много обаяния и магнетической силы, но так же много внутреннего пламени и иногда даже жестокости. Просто я всегда таяла перед ним, поддаваясь этой безмолвной силе. Он, безусловно, читал это в моих глазах и делал свои выводы. Наверняка поэтому, прочитав нечто подобное в первый раз, он понял что-то очень важное и решил не упустить свой шанс. Мы могли бы остаться просто друзьями или разойтись в разные стороны, но этого не произошло. Напротив, Фортуне было угодно свести нас таким образом, чтобы мы не могли жить друг без друга.
«Да, все эти качества человеческой натуры достойны того, чтобы за это полюбить человека, - подумала я. – И он совсем не так плох, как я думала в самом начале...»
Я еще раз подбросила веток в камин.
- Все это вполне объяснимо, - говорил Дрегон. – Мы все скучаем по дому. Я вполне вас понимаю, потому что мы все оказались изолированными от всего мира.
- Тебе везет, Хард, - отозвался Холлен. – А я не знаю, что с моей семьей. На этом острове постепенно начинаешь терять ощущение времени, и…
- Я уже давно его потерял. Здесь лучше вообще не знать, который час. Ты со мной согласна, Джилли?
Я кивнула. В тот же момент я поглядела вверх и чуть не упала лицом в камин. Прямо над нашими головами, под куполом из листьев и веток, от одного конца хижины до другого, растянулась ажурная, светящаяся всеми цветами радуги сеть – что-то вроде гигантской паутины, но более сложная и громоздкая. Именно такую сеть я видела на фотографии еще в Сиднее.
- Посмотрите наверх! – сказала я.- Что это такое?
Дрегон и Арни вскочили. Я хотела сорваться с места, но страх пригвоздил меня к скамейке.
Дрегон полез по стене наверх и попытался схватить «паутину» рукой. Странное дело, сразу же после этого сеть начала расплываться и, наконец, испарилась.
- Что это? – спрашивала я, похолодев. – Чертовщина?
Хард спрыгнул вниз и отряхнулся.
- Ничего я не понял. Опять массовые галлюцинации… Но мне кажется, что эта штука была вполне реальной...
- О, пропади все пропадом! Дрегон, помоги мне!
- Джилли, что случилось?
- Мне плохо. Я не могу больше находиться на этом проклятом острове! Хочу домой, домой! Воды!
Похоже, у меня началась истерика. Дрегон перетащил меня на кучу барахла и начал тереть виски, пока Холлен ходил за водой. Было заметно, что он и сам перепугался.
- Все... хватит! Я помню те фотографии. Эдвардс прав. Мне все ясно, Дрегон...
Что это было, я уже поняла. Прорыв во времени. Галлюцинации. Реализованный бред. Гипноз.
Мы ничего не сказали остальным – все уже и так здесь натерпелись. Док заранее предупреждал нас, что мы попадем в мир неожиданностей, иногда не слишком приятных. Даже когда мы плыли на «Экинтаусе» к атоллам, меня не покидало ощущение мистического страха и ошеломления.
Одновременно с этим в моей душе зрела необъяснимая тоска. Раздосадованные, мы думали только о том, когда все это кончится и мы вернемся к нормальной жизни. Скорее всего, никогда не узнаем тайну гибели Бернара Шоуэна и о том, кого на самом деле убил Кенновер в 1957-м году.
Моя депрессия усилилась, когда мы подплывали к живописному коралловому острову с широкой лагуной. Здесь было тихо, великолепно и пустынно. Даже в голове не укладывалось, что эта благодатная, прекрасная земля посреди безбрежного океана, этот райский уголок – должны была стать жертвой ракетных ядерных испытаний, какие проводились на других атоллах лет двадцать-тридцать назад. Теперь же, когда «холодная война», наконец, закончилась, опасности меньше не стало. О, люди, как же они бесчеловечны, черствы и кровожадны!
На краю атолла раскинулась крохотная деревня, жители которой питались плодами и рыбой и занимались заготовкой копры для экспорта на другие острова. Я также обратила внимание на то, что недалеко от селения, в небольшой бухте среди мангров, неподвижно стояла роскошная белая яхта, вероятно, туристов или бизнесменов. Мы попытались заговорить с некоторыми из местных жителей, и в итоге узнали (судя по словам доктора Эдвардса), что все они знают какую-то тайну, о которой упорно не хотят докладывать. Потом все-таки один старик, умевший мало-мальски говорить по-английски и по-французски, рассказал, что долгое время жил в одиночестве на «священной земле Туима-Ахура-Тейтумиалахаматамаханараху и что он – местное духовное лицо, жрец духов того же сложного названия, обитающих на горе Фиафу. После чего туземец замолчал и стал говорить дальше, когда Эдвардс подарил ему пару бронзовых статуэток, добытых его лондонским коллегой на Филиппинах.
Я, конечно, ничего не понимала в их разговорах, поскольку теперь жрец говорил на своем, местном языке, который был понятен только Эдвардсу. Позже, уже на обратном пути, капитан объяснил:
- Этот жрец сказал две очень важные вещи. Он знает, что на острове Шоуэна когда-то произошла трагедия, когда там высадились трое белых людей. Я понял, кто это был.
Итак, теперь что-то уже начало проясняться.
- А еще что он сказал?
- Сказал, что один из них убил остальных, а потом исчез в глубине острова. Позже его нашли мертвым туземцы, а еще позже – американские разведчики.
- Любопытно, доктор Эдвардс... А второе, что он сказал?
Лицо капитана резко изменилось.
- Для начала бы я хотел сказать рулевому Холлену, чтобы не так сильно эксплуатировал мотор. Эх, как плохо, что с нами нет нашего механика...
- Подождите! – я дернула его за рукав. – Вы так и не договорили…
- Ах, да!.. Забыл... Старик сказал, что в их деревне уже давно поселились шестеро белых людей, которые часто уплывают в море на большой белой лодке и сообщают, что едут на юг прогуляться. Я полагаю, это была их яхта.
- Ах, вот оно что...
Мне почему-то становилось ясно, что люди на яхте иногда наведывались на наш остров, хотя никаких доказательств тому не существовало. Больше я не стала ни о чем спрашивать Эдвардса. Пусть впоследствии все раскроется само собой.
Вернувшись назад на остров, мы продолжили свои обычные дела. Но все, что я ни планировала сделать в этот день, перемешалось в моей голове, и все валилось из рук. В ушах стоял нестерпимый звон, солнце жгло, как раскаленная чугунная печь. От нечего делать я незаметно для остальных удалилась в темный, мрачный лес, где было сыро, непроходимо и вольготно для бесприютной души человека, оторванного от дома, от семьи, от нормальной жизни.
Проплутав полчаса, я в изнеможении оперлась о ствол, увитый лианами. В тяжелом полумраке тропического леса, в темноте, прерываемой треском, шорохами, глухими ударами падающих плодов и порханием птиц среди этой вечной сырости, от которой чахла трава среди густых зарослей лиан и кустарников, мысли приходили в порядок. Рядом со мной бурлил ручеек, и этой водой я намочила голову. Теперь я надеялась, что здесь, в глубине острова, меня никто не найдет, даже Хард, который, как сыщик, везде меня разыскивал и носился за мною как тень.
Постепенно на меня опять навалилась тоска. Это была уже самая настоящая депрессия. Было невыносимо тошно смотреть на это райское изобилие всего живого, на этот девственный, никем не тронутый лес, на это солнце… Мир, казалось, был до того противен, что хотелось умереть и не смотреть на все это. Что это – кошмарный сон или безумная реальность в искаженном свете?
Я глянула на свои пальцы. Кровь… Значит, я по нечаянности порезала пальцы о колючее растение. Боже мой!
Я испустила тихий стон, которого не слышала сама. Опять... снова... И сразу же вслед за этим послышался треск ломаемых сучьев. Стиснув зубы, я быстро обернулась и… неожиданно явственно различила в полумраке человеческую фигуру. Я даже успела разобрать, что это был мужчина, но явно не из нашего лагеря и далеко не туземец, поскольку на незнакомце было слишком много одежды, к тому же он был в очках. На секунду я даже подумала, что где-то его видела, но тут же отбросила подобные мысли. И почти сразу же откуда-то сбоку вынырнул еще один – это был, по всей видимости, молодой парень с прямыми светлыми волосами, падающими на его лицо и шею, и мрачными серо-зелеными глазами, в которых выражались рассудительность и хладнокровие. Он был плечист и красив, но на его бледном, застывшем в неподвижности лице с красивыми правильными чертами и тонким ртом не было иного выражения, кроме холодной решительности.
Сорвавшись с места, я стремглав бросилась в чащу, не разбирая дороги, как будто за мной гнались дикие звери. Сейчас у меня не было с собой пистолета. Позади себя я слышала шорох – оказалось, за мной стремительно ползла крупная змея, вероятно, удав или питон, но по размеру значительно мельче южноамериканской анаконды. Сообразив, в чем дело, я запустила в гадину нож, который оказался у меня по счастливой случайности, и, на мое счастье, угодила прямо в разноцветный бок удава. Но при этом я нечаянно растрясла обвившую ствол мощного дерева лиану, которая свисала, прикрывая собой кусты высотой больше моего роста, и оттуда сверху посыпалось все что попало: какие-то палки, сучки, орехи, насекомые. Под ноги мне упала небольшая пестрая змея (насколько я знаю, смертельно ядовитая) и с быстротой молнии бросилась на мой правый ботинок, но поплатилась: в носок ботинка была вставлена стальная основа. Другой ногой я проворно наступила этому гаду на голову.
Управившись со всеми попавшимися мне смертельными врагами из класса рептилий, я собралась было бежать из этого леса к своим, но еще решила посмотреть, что будет дальше. Это как раз входило в план моего тайного следствия, ведь то, что сейчас произошло, никак не могло быть миражом. От моей недавней депрессии не осталось и следа. Притаившись в зарослях, я стала наблюдать.
Вот с одной лианы на другую по очереди стали перепрыгивать целые полчища маленьких обезьянок, создавая непрерывный шум. Потом в кроне невысокой саговой пальмы мелодично запела птица. Тут же из кустов вынырнул небольшой страус-казуар и тут же скрылся в соседних зарослях. Прямо перед моим носом с ветки на ветку, с листа на лист прыгали мириады самых разных насекомых и мелких ядовитых лягушек. Где-то неподалеку раздался треск и грохот падающего гигантского ореха, и вслед за этим – выстрел, огласивший весь лес и вспугнувший все живое. Пуля пролетела в нескольких футах от моей головы и вонзилась в ствол, выбивая осколки древесины.
Не помня себя, я вскочила на ноги и с сумасшедшей скоростью побежала в сторону лагеря. Убедившись, что я все же бежала не туда, я в сердцах выругалась и кое-как по компасу определила нужное направление.
Когда же я, кое-как выбравшись из чащи, наконец увидела нашу стоянку и людей, то едва не потеряла сознание и свалилась в траву. Ко мне тут же кинулась Дайэн:
- Джилли, где ты пропадаешь? Что происходит?
- Чужие... - ответила я, все еще задыхаясь от бега. – Их было двое, и они хотели меня убить!..
- Что ты говоришь! Джилли, неужели это правда?!
- Правда, Дайэн. На острове убийцы, они знают, где мы, и ждут приказа, чтобы нас уничтожить. Они прячутся в лесу вместе со своим шефом. Где Дрегон?
Она показала на хижину.
- Там.
Тут же мы зашли в бамбуковый домик, где я подробно изложила им все, что видела и слышала.
Свидетельство о публикации №211101200401