Эпилог

Лондон, три месяца спустя.

- ... В заключение хочу вам сказать, господа ученые нашей Академии, что я очень рад видеть вас снова, на этой конференции. То, что я сейчас вам рассказал – истинная правда, и никто не осмелился бы сейчас ее отрицать. Хотя должен еще раз признаться, что мне и моим коллегам не удалось обнаружить на острове Шоуэна то, над чем я так долго бился и пытался всем доказать. К большому сожалению... сэр Джонатан Моррис, особенно я обращаюсь к вам...

Пожилой грузный человек в очках и с бородкой, который сидел в самом конце конференц-зала, встал и поклонился. Я никогда раньше не думала, что англичане могут быть такими важными и солидными, как этот мистер Моррис.

- Да. К нашему большому сожалению, сэр, никто из нас больше не сможет посетить этот… этот земной рай. Видите вот это фото на стене? Извержение вулкана, сильное землетрясение и последующий взрыв ядерных боеприпасов превратил прекрасный, я бы сказал, сказочный остров в мертвую пустыню, зону радиации, и вместе с ним исчезли все тайны. К сожалению, леди и джентльмены, это так. Ваши вопросы.

Выступающего на трибуне Теодора Эдвардса засыпали вопросами, и он не успевал на них отвечать. Кто-то из телерепортеров или сотрудников лондонской газеты «Дейли» задал вопрос про динозавров. Я прыснула, скромно сидя где-то в третьем ряду.

- К вашему разочарованию, сэр, динозавров на острове нет, - ответил доктор Эдвардс, слегка улыбнувшись. – А теперь – внимание! Я хочу представить вам одного из участников нашей экспедиции, который предоставил свои материалы в письменном виде в дополнение к моему докладу. Это молодая женщина, прибывшая к нам из далекой Австралии, Джиллиан Нейл Харрисон. Прошу вас, мисс!

С замирающим от волнения сердцем, под бурный всплеск аплодисментов, я вышла и предстала перед ученой публикой. За эти кроткие полчаса я дала два интервью и кое-что рассказала по своему докладу.

Кстати, о нашем руководителе. Мистер Эдвардс (добавлю, что у нас, в Австралии, все намного проще и нет особой надобности каждый раз называть друг друга «сэр», «мисс» или «мистер», но здесь, в Англии, мы бы показались им дикарями) выписался из госпиталя как раз в то время, когда я 11-го июня прилетела в Лондон с готовым докладом, который предоставила д-ру Эдвардсу и членам конференции.

Теперь немного о себе. Должна оговориться насчет того, как меня представили публике: наверняка Теодор Джефферсон Эдвардс (с этим противным дополнением «сэр», которое почетные господа английского общества всякий раз использовали в качестве обращения) не знал, что теперь к моей, если уж так считать, драгоценной фамилии Харрисон прибавилась короткая, но звучная фамилия Хард – я вышла замуж вскоре после прибытия в Сидней. К сожалению, мой муж Дрегон Хард не смог прилететь в Англию из-за внезапной смерти своей бабушки и поехал на похороны в Мельбурн.

Здесь, в центре Лондона (я отметила, что здесь было очень сыро, ветрено и промозгло), я снимала номер в одной из «средних» гостиниц. Не люкс, конечно, но вполне сносный.
Через два дня после конференции меня снова вызвали в Академию. В это утро я, как сама заметила, слишком долго нежилась в постели, потом целый час принимала душ и двадцать с лишним минут завтракала. После чего открыла форточку, надела светло-серый деловой костюм и покинула свой номер.

В коридоре гостиницы я столкнулась со своим соседом по номеру, молодым сотрудником - активистом «Гринпис», которого мельком видела на конференции. Он был мне незнаком, но имел внушительный облик: высокий худощавый брюнет в очках и с длинными, до плеч, вьющимися волосами. Его рост, вероятнее всего, приближался к шести с половиной футам, но в плечах он явно уступал как верзиле Холлену из Фримантла, так и моему хорошо сложенному супругу.

- Простите, мэм, - извинился он. – Вы куда?
- Ах, это вы… А что? – поинтересовалась я.
- Ничего. Мы, случайно, не знакомы?
- Нет. Что вам нужно? Вообще-то я сейчас еду в Академию. Кто вы?
- Меня зовут Пол Эверсон, я работаю в «Гринписе». А вас, наверное – Мэри?
- Нет, - засмеялась я. – Я Джиллиан Хард, ученый-геофизик из Австралии. Можете звать меня просто доктор Хард. Хотя, конечно, для ученого мира я навсегда останусь Харрисон.
- Вы симпатичная девушка, мисс Хард, - сказал, улыбаясь, Эверсон. – Может, вы не откажетесь прогуляться со мной по набережной, посмотреть на Тауэр... Вы не против?
- К сожалению, мистер Эверсон, это невозможно, - также с улыбкой ответила я.
- Но... почему?
- Дело в том… как вам сказать... я не мисс, а миссис Хард. И поэтому я не могу гулять с вами по набережной.
- Так вы замужем... - упавшим голосом протянул "зеленый".
- Да, дорогой Пол Эверсон. Мой муж прилетает через две недели. Извините за фамильярность… сэр.
- Ничего, я не обиделся. Вы работаете в «Гринписе»?
- Нет, но я могу вступить в организацию «зеленых», когда это будет нужно. Мне нравится ваша деятельность. У вас есть информация на жестких дисках?
- Конечно, сколько угодно. У нас теперь есть все – от ЭВМ до новейших лазерных приборов для печатания текстов.
- Тогда все отлично, мистер Эверсон!

В здании филиала Академии я рассталась с Полом Эверсоном и отыскала своих новых коллег – профессоров-академиков Эдварда Миллера и Кристофера Джексона и их молодую секретаршу, мисс Энни Ли.
- Доброе утро! – весело поприветствовала я их. – Это я, доктор Харрис… Хард. Что у нас новенького?

Академик Миллер усадил меня в большое кожаное кресло на «вертушке».
- Итак, мэм, у нас с профессором Джексоном и мисс Ли есть для вас одно небольшое поручение. Если вы его выполните, вам хорошо заплатят, - посулил он.
- И что я должна буду сделать?
- Просто опубликовать вашу диссертацию в нашем географическом обществе.
- Вы ошиблись, профессор Миллер, это не диссертация. Просто записи.
- Но вы можете опубликовать свои записи в ближайшие полгода? – спросил мистер Джексон, бросив на меня пытливый взгляд.
- Постараюсь.
- Вы можете уехать в Австралию и работать там, - предложила мисс Энни Ли, оторвавшись от печатного станка.
- Но вы обязательно должны будете выпустить международное издание на английском языке, - сказал, подняв указательный палец, Миллер. – Сможете?
- Да, конечно!

Конечно, половину своей работы я взвалю на Дрегона. Но ничего, все нужно делить поровну. Я решила, что вместе мы напишем увлекательную научно-популярную брошюру для широкого круга читателей.

- Есть одно «но», - неожиданно заявил профессор Джексон. – Вы не должны упоминать в своей книге о Бернаре Шоуэне и встрече с представителями организованной преступности. Пусть это останется в тайне. Во-вторых, описания всех так называемых аномальных явлениях вы должны поместить в отдельную главу под названием «Чудеса природы» и привести примеры их разоблачения. Обо всех этих «чудесах» у нас пишут в специальных газетах.

Я была возмущена до крайности.
- Но почему?
- Таковы правила. Если вы их не выполните, вам запретят делать публикацию. И потом, даже соблюдение всех правил может обернуться скандалом в среде ученых.

Очень странно!

- Знаете, - неожиданно заявила я, - я отказываюсь издавать эту книгу.
Профессор Миллер опешил.
- Как? Отказываетесь?..
- Да, сэр. Все равно никто этого больше не увидит, а в деньгах я не нуждаюсь.
- Это ваше право, леди. Как хотите. Мы надеялись, вы примете наше предложение.
- Прощайте.

Я встала, чтобы уйти, но тут же заметила на столике Энни Ли стопку бумаг, на которые секретарша указала мне кивком головы. Спросив разрешения посмотреть бумаги и получив утвердительный ответ, я принялась читать. Это оказались различные послания от Теодора Эдвардса, которые я (я? Хм...) должна была оформить в виде писем или телеграмм и разослать по приложенным на отдельном листке адресам некоторым известным лицам. Сами листки, судя по их содержанию, предназначались мне лично.

Итак, послание № 1. «Искренне прошу передать наилучшие пожелания профессору Джейсону Скотту Ниррею за его кропотливый труд и внесенный вклад в развитие биологии водных беспозвоночных и рыб, а также за предоставленную нам коллекцию растений тропиков и за предоставление новых сведений о жизни акул. Передать в Брисбен, адрес на отдельном листе, как и все прочие адреса и телефоны.»

Послание № 2. «Огромная благодарность от меня и моих коллег изобретателю и конструктору Кристиану Гассену, который изобрел новую модель аппарата для подводных исследований. Истинно благодарен вам, господин Гассен. Послать в Копенгаген.»

Послание № 3. «Хочу объявить искреннюю благодарность и вручить денежную премию в размере двадцати тысяч австралийских долларов за помощь в работе Дрегону Найджелу Харду (переслал по почте три дня назад). Пусть мой молодой друг достигнет большего, чем достиг я в своей жизни. Передать в Сидней.»

Этот листок бумаги я аккуратно свернула с спрятала в карман пиджака.

Послание № 4. «Хочу выразить признательность и передать привет молодому коллеге и лучшему другу Арнольду Холлену. Пусть устраивает Рождество дома и ждет меня к себе в гости. Желаю больше не пасовать и вовремя сдерживать свой пыл.»

И наконец, послание № 5, последнее. «Хочу выразить свое глубочайшее презрение профессору-географу Адаму Р.-К. Крипсвеллу, проявившему крайнюю несостоятельность, некомпетентность и наплевательское отношение к моей работе. Пусть мое огромное, несокрушимое, глубокое и беспрецедентное «фи» звучит в его ушах до самой его смерти. Отправить в Сидней.»

М-да, красота... Ну что ж, попробую послать, если получится. Если уж доктор Эдвардс у себя на родине начал валять дурака, почему бы его не поддержать в его мероприятии?

Хорошо, займусь этим завтра. Но не сегодня.

Выходя из здания академии с твердым намерением не писать мемуары и не печатать книг по требованиям лондонских профессоров, а ограничиться статьей по чисто научной тематике (куда не входила тема о «спецэффектах», поскольку была признана несостоятельной и входила в разряд «чудес», смелых гипотез, в которых заплутал доктор Эдвардс), я опять напоролась в коридоре на выползшего невесть откуда долговязого мистера Эверсона. На этот раз он опрокинул себе под ноги что-то тяжелое.
- Извините, сэр...
- А, это опять вы! – с досадой произнес «зеленый». – Из-за вас, мадам, я уронил деталь компьютерного блока. Придется платить. – Он по очереди загнул пять пальцев на правой руке без кольца.
- Это так неловко, - замялась я.
- Ничего, я как-нибудь выкручусь, - успокоил меня Эверсон.

Хорошо, это мы замяли. Но у меня оставалось еще одно дельце – залезть в центральный архив Лондонской академии и попытаться найти там данные о Бернаре Шоуэне и об операции под кодовым названием «Штурм».

После многократных усилий я все-таки выбила для себя пропуск в хранилище засекреченных данных, и в один прекрасный день мне предоставили материалы для удовлетворения моего любопытства. Итак, Бернар Шоуэн, 1957-й год. Участвовал в операции «Штурм» против шпионов японской контрразведки совместно с ядерными испытаниями. На некий остров Z были доставлены 2 водородных бомбы и две ракеты типа «А» с целью уничтожить противника. Ввиду отсутствия на данной территории японцев смерть троих участников спецоперации считать не связанной с ее несостоявшимся выполнением.

Все. Теперь все понятно. Участников было трое, а убил всех один человек – Кенновер. Видимо, я замечательный следователь.

Немного погодя я послала все сообщения мистера Эдвардса по адресам. Управившись со всеми делами, я к вечеру вернулась в свой номер. В почтовом ящике я заметила два письма – одно от Арни Холлена, другое – от Дайэн. Еще не войдя в номер, я бегло прочла их. Дайэн писала, что на днях (если не считать времени доставки письма) обвенчалась с Крисом, и оба отправились в кругосветное свадебное путешествие. По сути, она писала письмо уже в дороге и отправила в Лондон, судя по печати, уже за границей.
 
Что касается Холлена, то его теперешнее положение дел оставляло желать лучшего: вернувшись домой во Фримантл, разбитый и подавленный, он уже собирался вновь увидеть унылую картину своего одиночество, но вместо этого ему пришлось немало удивиться: в своем собственном доме на ферме он застал совершенно чужих людей, а свой новый дом нашел в Таунсвилле, куда его отправили новые хозяева фермы. Оказывается, за месяц его отсутствия к нему вернулась его бывшая жена Мэгги, которая незадолго до этого развелась с итальянцем, вернулась на ферму родителей первого мужа, и, продав дом и забрав детей и стариков, уехала вместе с ними в Таунсвилл, полагая, что Арни Холлен умер. Каково же было ее удивление, когда он явился к ней во все красе и потребовал объяснений! В итоге бывшая благоверная устроила Холлену такой скандал, какого он не ожидал даже от нее. И теперь бедняга, не в силах ничего больше предпринять, сидит в Таунсвилле «под каблуком» у своей злой жены и сварливой тещи и все мечтает о разводе, которого Мэгги, судя по всему, не даст. Впрочем, в этом деле Арни оказался тоже не промах и в последние дни познакомился с племянницей одного банкира, хорошенькой Евой Бэрнсдейл, с которой втайне надеется связать свою дальнейшую жизнь. Но пока это ему не удается.

Что ж, невезуха - она и есть невезуха. Вздохнув и сунув письма в карман, я вошла в дверь гостиничного номера, которая, к моему великому удивлению, оказалась не заперта, хотя я точно помню, что заперла ее на ключ. Странно, но во всех комнатах я обнаружила какой-то беспорядок и… мужскую одежду на своем диване.

«Что за черт!» - подумала я. Действительно, не перепутал ли кто номера?
- Эй, кто здесь? А ну, выходите отсюда немедленно, или я вызову полицию! Еще чего не хватало – незнакомый мужчина в моем номере!

Шорох в ванной. «Так вот ты где, негодник!» - подумала я.
- А ну, вылезайте оттуда, сэр!

Дверь ванной распахнулась, и там оказался... мой муж Дрегон Хард. Он был в новенькой белой рубашке в черных и синих вертикальных полосах и в черных новых брюках. С левого плеча Дрегона свешивалось большое махровое полотенце.

От неожиданности я стукнулась головой о косяк двери.
- Дрегон?..
- Я, - ответил он, хитровато улыбаясь. – Что, напугал?
- И ты еще спрашиваешь? Да я чуть не умерла от страха! Когда ты прилетел?
- Сегодня днем, в три часа. Странно, Джилли, что ты не встретила меня в аэропорту…
- Что-о? В аэ... Что это за шутки, Дрегон?

Оторопев, я в порыве разнообразных эмоций плюхнулась на диван. Он приблизился ко мне, сел рядом и нежно погладил по волосам.
- Ты правильно поняла, что я шучу. Наверно, ты ждала меня не так скоро, но должен тебя обрадовать.
- Чем же? – оживилась я.
- Я узнал, что моя бабушка жива. Врачи неправильно констатировали смерть, но все обошлось. А то я уже думал, что еду к ней на похороны…
- Да?..

От радости я даже подпрыгнула на диване. Потом отошла к окну, погладила пальцами лист комнатной пальмы и с чувством благодатного упоения несколько мгновений смотрела на серое лондонское небо. Потом неожиданно вспомнила о самом главном и повернулась к окну спиной.
- Ах да, я же совсем забыла! У меня для тебя приятная новость.

Дрегон вскочил с дивана.
- Какая?
Вместо ответа я быстро подошла к мужу и сунула ему листок серой бумаги. Дрегон прочел и пришел в неописуемый восторг.
- Премия! Двадцать тысяч!.. Невероятно! Завтра же летим в Сидней! Надеюсь, ты успела управиться со своими делами?
- А чем я, по-твоему, занималась в Лондоне?

Он еще раз прочел содержание врученного мною бумажного листка, поднес его к губам, потом сунул послание в карман брюк. Лицо Харда озарилось светлой улыбкой неописуемой радости. Он тут же бросился ко мне, сжал в объятиях, расцеловал и, приподняв, закружил по комнате. Я начала от него отбиваться, но не сильно и в шутку, и он это понял.

- Да, я на самом деле была очень занята, - сказала я, когда он, наконец, поставил меня на ноги. – Сплошь одна работа. Но я успела сделать все и даже больше. Все вышло очень здорово. Потом все расскажу.

Мы провели остаток дня очень неплохо. Утром следующего дня мы прибыли в аэропорт, где нас ждал самолет первого рейса до Сиднея, и купили билеты.

Я была, пожалуй, счастлива. Все мои несчастья и поиски были закончены. Я возвращалась домой вместе со своим мужем, этим самым дорогим мне человеком, которого я искренне, от всего сердца, любила.
- Я счастлива, что мы вместе, - сказала я, когда мы заняли свои места в самолете. – Ты меня любишь?
- А ты все еще сомневаешься? – беззлобно усмехнулся Дрегон.

Он обвил рукой мою талию и замер. Для пущей уверенности в его надежности я проследила, не смотрит ли он вслед сверхсимпатичной стюардессе с очаровательной улыбкой или на изящную блондинку впереди. Оказалось, что он смотрит на все, что здесь было, но исключительно из любопытства или оттого, что надо вообще на что-то смотреть. Нет, сейчас его невозможно было уличить в неверности. Что же, думала я, посмотрим, какой муж из него получится. По крайней мере, до сих пор я не нахожу причин, чтобы на него жаловаться, хотя, как известно, ни один, даже самый счастливый брак не обходится без некоторых размолвок и неурядиц. Впрочем, в нашей совместной жизни за все двенадцать лет их было не так уж много, и ни одна из них не стала поводом для крупной ссоры и расставания. И в этом надо было отдать должное его стойкой натуре.

Разумеется, тогда, когда мы только поженились, я никак не могла думать обо всех этих вещах, а просто с головой окунулась в волны нового для меня семейного счастья. Впереди у нас простиралась целая жизнь, а позади остался лишь короткий ее эпизод. Именно эта мысль мелькнула тогда у меня в голове, а самолет, поднявшись высоко в небо, мчал нас в Сидней, оставляя прохладный, туманный Альбион далеко позади.
Мы вступали в новый этап нашей жизни.

_____________________________________

Июнь - август 2004 г.