Падальщик

Птица сидела на верхушке гранитного блока и следила за суетой внизу. Небо словно обветшало и превратилось в сплошное сито, сквозь которое на землю просеивалась мокрая холодная крупа. Её кристаллы покрывали грязно-коричневые земляные холмы, каменные плиты и людей. Всё было одинаковым. Птица тоскливо встряхнулась, сбросив с себя нерастаявшую муку, и подумала, что она выглядит, как каменное продолжение памятника. Она вспомнила старые надгробья, с которых надменно взирали гранитные изваяния воронов. Птица горделиво расправила крылья, нависая над копошащейся процессией, но тут же склизкая сырость расползлась по всему её птичьему телу, и она обиженно убрала клюв под тёплое крыло. «Ещё немного, - думалось ей. – И я промокну до последнего пёрышка, тогда придётся махнуть на всё хвостом и искать место поуютней».
В укор кощунственным мыслям где-то прогремел злорадный голос. Он вещал о былых временах величия, когда воронов почитали за спутников богинь сражений, смерти и ночи. Когда их принимали за свиту сатаны. Когда их страшились, видя в их появлении дурное знамение. И как можно обратиться в бегство потомку гордой и почитаемой династии?
Птица высунулась из-под крыла. Какой-то мощный древний инстинкт прошёлся по её нервным окончаниям и хищно блеснул в глазах. Желудок заурчал, словно ожидая, когда птица начнёт выклёвывать и алчно глотать глазную жижу и тлеющую плоть… Птица снова встрепенулась от укола сырости и полезла обратно под крыло, отправляя вдогонку грозному голосу: «Да, когда-то нас действительно боялись. Но нынче вороны не в чести. Прошло суеверие, и на смену уважению явилась брезгливость. Отвращение. Презрение. Нас презирают, ставя в один ряд с безродными оборванцами-воробьями. Но этих подбиральщиков они подкармливают, приручают. А нас они просто прогоняют. Насмехаются над тем, что прежде приводило их в ужас. Народ наш измельчал. Скитается по свалкам, бежит от людей. А кто-то изловчился – жирует, как тупоумный голубь, выстилается перед человеком, просит подачки! Нет, сегодня ворон уже не тот».
И птица, сощурившись, следит, как немногочисленная процессия расходится, оставляя упокоенного наедине с собой. Рыхлую землю уже укутала небесная мука. Птица ухмыльнулась углом клюва. Она помнила этого закиданного землёй человека. Ему было 56 лет. И всем, кто знал его, казалось: вот, кто должен быть вечным помощником чёрта!
В его небольшом деревянном доме царила диктатура. От него сбежали оба сына и сестра, а жену он довольно скоро доконал. В молодости его знали как состоявшегося, предприимчивого парня, временами не слишком сдержанного. С годами его нрав копил в себе яд. И вот липкие пары его стали отравлять жизнь знакомых, родных и соседей. Ошалев от свободного времени, он организовал самую развитую систему шпионажа. Он поджигал дома. Травил чужих кошек и собак. Разбивал окна. Бросался с вилами на жильцов. И ловко уклонялся от бесконечных повесток и протоколов.
В начале очередной промозглой зимы на его улице скончался старик. Счастливчик жил далеко от буяна, потому врачи в заключении не написали: «Сердечный приступ на нервной почве». Родственников у старика было немного, а помощники были нужны позарез. Вот и подвернулась стариковскому сыну маячившая из-за забора пара глаз. Работы всего-то было – перенести покойника в грузовик. Буйный уличанин любил похвастаться силой, и без колебаний разделил ношу с другим помощником. В тот день мороз жадно лизал тротуары. И, не успев просеменить до безопасного участка суши, один из «носильщиков» поскользнулся и едва не уронил тело. Герой шпионажа в одиночку подхватил валившегося покойника. На том события дня и завершились. Похороны состоялись. Приглашённые разбрелись по домам с хвостом уныния.
А на следующий день вдруг прекратился и кошмар соседей. Приехали сыновья буяна, отвезли его на кладбище, где наскоро устроили поминки. И вот теперь этот никогда не жаловавшийся на здоровье мужик негодовал под землёй, навечно лишённый возможности выплёскивать свою злобу.
Птица встряхнулась, сбросив с себя нерастаявшую муку. «Нет уж, - думалось ей. – Пусть лучше черви жрут эту падаль! А у меня есть вчерашний грецкий орех. Что я, как дура, буду здесь мёрзнуть! Хе, гордая династия!»
И, хрустнув онемевшими крыльями, птица полетела к воротам.