Один лишь шаг обратно

- На мой взгляд, все всегда можно объяснить. Пусть слова покажутся слишком натянутыми, слишком фальшивыми, но объяснением их назвать можно. Поэтому даже всякие таинственные штуки могут иметь вполне земную, абсолютно приземленную расшифровку.

Он в очередной раз затянулся сочным, выедающим глаза табаком в шикарной, пожалуй, даже слишком длинной, трубке чувствующим себя, надо думать, наипрекраснейшим образом. Иначе красноватые отблески высохшей ароматной травы не укладывались бы так вольготно на накрученных усах бывшего офицера полиции.
Молоденькая девушка, сидевшая перед ним в маленьком провинциальном кафе, которыми так славятся подобные городки, начинала скучать. Стараясь не показывать это, чтобы не обидеть пожилого человека, она всячески делала вид, что все его рассказы ей безумно интересны. Но диктофон уже отключила.

- Но был у меня один случай, который я никак объяснить не могу…

Говорит, а сам хитро глаз прищуривает. Так деды во всем мире делают. Когда замечают, что внуки их не слушают. Не слушаются. Начинают по сторонам смотреть, носом клевать, диктофон отключают. Видимо, специально, старый шельмец, какую-то интересную историю напоследок оставил. Хотя какую историю он мог рассказать, если за все время его работы не было ни одного громкого убийства, ни одного крупного уличного столкновения. Так, мелочевка всякая, простая работа простого полицейского. Какую-то бабку из-за наследства внук зарезал, любовники под поезд бросились и тому подобные глупости, которыми современного искушенного читателя вряд ли удивишь. Вроде как сериал про инспектора Коломбо посмотрел.

- И, надо тебе сказать, до сих пор из головы не выходит. Уж больно все странно было.

Время тянет. Вызывает интерес. И вновь – способы старые, дедовские.

- Ну так слушай… Было это лет тридцать-тридцать пять назад. Я тогда не то, чтобы молод был, но и до чинов особых не дослужился пока. Все в лейтенантах ходил. И, как положено, довольно-таки часто оставался на ночное дежурство. Не часто, но приходилось с оперативными группами на разного рода преступления выезжать. А так, в основном, сидели и ждали утра. Самое мучительное – и это можно понять – утренние выезды. Спать хочется, ни черта не соображаешь, а тебе в глаза смотрят и ответа ждут на свои вопросы. А что ты им ответишь, если даже не помнишь вопроса?
Вот и тот случай был под утро. Ну, ты знаешь, когда все люди работающие просыпаются, умываются, кофе на кухне пьют. Звонит нам дежурный и говорит, что вызов срочный. Пропала девочка. Говорит, маленькая. Говорит, из дома пропала, родители полицию вызвали. Все, больше ничего не знает. Ну, и адрес, конечно!
Девочка пропала из дома… Нам тогда показалось, что чушь. Куда они делась бы. В худшем случае родители случайно загубили дитя и решили припрятать тело, а нас вызвали, чтобы от себя подозрение отвести. В лучшем… Впрочем, о лучших случаях мы тогда не думали. Никогда.
В общем, приехали. Домик неплохой, четыре спальни. В одной – хозяева, супружеская пара. Молодые. Он, как оказалось, в банке работает, не последний человек. Она сейчас дома с ребенком сидит, а работала до беременности в рекламе. Не понял я толком, где конкретно. В общем, зажиточные ребята. Дом свой, две машины. Все есть. Только ребенка вдруг бац! – и нет.
Рассказывают, что ложились спать вчера в десять вечера. Как всегда, девочку покормили, уложили спать и к себе отправились. У них в детской – девочке полтора года – видеонаблюдение. Периодически просыпаешься, посмотрел на экран – ребенок как на ладони. А в ту ночь… вернее, уже почти утром, мать проснулась, а ребенка на экране нет. Вскочили оба, бросились в детскую – ребенка вообще нет в комнате. И в доме тоже нет. Закупорен он, кстати, на славу: окна закрыты, двери, даже дверцы для собаки или кошки нет. Ну, вы знаете, такая из стороны в сторону болтается на двери в кухню из сада.
Ребенок никак не мог выйти из дома.
Когда мы подъехали к дому, народу вокруг было – масса. Дедушки с бабушками приехали, родственники какие-то, друзья, соседи. Полиция, скорая помощь, пожарные – все прикатили. И стоят – друга на друга смотрят. Искать попросту негде. Родители уже везде поискали. Мы сначала думали, что ребенок спрятался, а потом, когда шум поднялся и двери все раскрыли, тайком на улицу сбежал, но полуторогодовалая девочка в памперсе далеко не убежит. Конечно, близлежащие канавы, подворотни осмотрели. Нигде нет. Решили еще раз в дом заглянуть. Может, просмотрели что-то родители. Не поверишь, я даже в унитаз заглядывал. Конечно же, там тоже никого.
Что нам оставалось делать? Мы записали показания отца и матери, попросили их до выяснения обстоятельств дела не выезжать из города и собирались уже удалиться.
Не знаю, что потянуло меня вновь войти в детскую. Просто захотелось взглянуть на кроватку, в которой, быть может, еще час назад лежала девочка. Казалось, постель еще хранит ее тепло. Оно словно исходило от нее. И – могу поклясться, что действительно это слышал – дыхание. Детское спокойное сонное дыхание. Едва слышное. Но ведь оно и так едва слышно. Страсти внизу, на первом этаже, не утихали. Они мешали мне расслышать, откуда же идет дыхание. Пришлось закрыть дверь.
Меня объяла трепетная нежная тишина, словно колыхающаяся от нежного детского дыхания. И – не поверишь – дыхание шло от кровати. Неужели до сих пор все мы искали ребенка, а он преспокойно спал в своей постели?
Я откинул одеяло – никого. Но звуки… Они оставались.  Я заглянул под кроватку – вдруг просто не заметили. Никого. И под матрасом никого. И в углу рядом с кроваткой тоже. Нигде никого. Кроме звуков. Тихое дыхание.
Не знаю, что заставило меня вновь откинуть одеяло. Теперь там было уже не пусто: на матрасике, на изрисованной лошадками простыне лежал позвоночник. И тихонько двигался, словно тело, которое должно было его носить, дышало. Или точнее, тело, которое должен был носить он. Но не носил.
Я стоял и смотрел на этот позвоночник. Он слегка подрагивал, изгибался. В общем, вел себя вполне достойно. Для позвоночника. А потом из него стали расти ребра. Сначала маленькие такие уступики, словно ножки у какой-нибудь сколопендры. Но быстро росли, надо сказать. Вот они уже изгибаются вверх и закругляются. Некоторые из них, те, что пониже, слегка деформируются. И все стремятся вверх, чтобы потом слиться с вдруг возникшей из ниоткуда грудиной.
В общем, долго тебе, девочка, описывать то, как скелетик детский на кроватке образовывался словно из воздуха – смысла нет. Черепушка разве что интересно появилась – сначала глазницы в воздухе будто повисли. Потом провал носа появился, челюсти, зубы. Такое недоделанное лицо вроде. А уж потом и прочие кости стали проявляться. Вроде как фотография в ванночке лежит – мы с отцом такие в детстве моем тяжелом проявляли в туалете. Свет выключали, у отца лампа специальная была, красная. Жутко интересно было смотреть, как на бумаге, в ванночке лежащей, какое-то изображение появляется. Так и тут – буквально минут пять прошло, а на кровати уже целый детский скелетик лежит. И дышит, что самое странное. И даже страшно немного.
Потом, правда, много страшнее стало. Когда внутренние органы появляться стали. Сердце теперь уже билось по-настоящему. Легкие задышали, сеткой кровеносных сосудов покрылись. Кишечник словно побежал из черепа вниз, к тазу. Печень, какие-то другие органы постепенно проявлялись в чреве. Нервные окончания, какие-то нити, тяжи, мышцы наконец. Появление всего этого я видел своими глазами. Стоял и смотрел, даже не думая ни о чем. Словно настоящий глупец. Безголовый. Не поверишь, девочка, стоишь и понимаешь, что ничего не понимаешь. И все равно – глаза буквально прикованы к происходящему. Не могу взор отвести.
Когда тельце кожей покрываться стало, мне вроде бы спокойней стало. Дитя появилось, Родителям только нужно сказать. И тут меня как молнией ударило: а живое ли дитя? Наклонился, чтобы послушать. Запах неприятный, наверно, обкакалась. С малышами, знаешь, такое случается. Прислушался – дышит. Раз дышит – значит, живая. Поворачиваю к ней голову, а она на меня смотрит. И улыбается. И многозначительно так, словно знает что-то. Но не расскажет, это точно.
И тут я задумался. Ну вот, стою я тут, ребенка вижу, а как мне рассказать, где я его отыскал. Скажу, что в кроватке лежал – не поверят. Под кроватью – тоже искали. Да, в общем, они везде искали – хозяева ведь. И дитя-то свое искали. Запнулся я тут и задумался. И тут слышу, кто-то по лестнице поднимается. Я мигом ребенка одеяльцем укрыл и к двери! Выглянул – никого. И только шаги по лестнице. Только не пойму, то ли вверх, то ли вниз. Собрался с духом, чтобы место это покинуть, и прямиком, не дыша, головы не поворачивая – вон из дома.
Сейчас вот думаю: я минут десять на появление ребенка смотрел. Почему меня никто не хватился – ума не приложу. Все как стояли внизу, так и стоят. Словно и не пропадал я. Решил никому не рассказывать – тебе, вот, первой поведал. Все равно помирать скоро.
Только после случая того… Ах, да, родителя девочку отыскали. Счастья было, но и недоумения тоже… Так вот, после случая того я копать стал. Подобные недоразумения выискивал. И знаешь что?

Журналистка сидела, сама не своя. То ли сумасшедший перед ней, то ли случай и правда экстраординарный. Но на всякий случай она спросила: «Что?»

А вот что, девочка. Случаев таких зафиксировано было много. Шел человек по улице, бац – и пропал! А потом через двадцать минут с того же самого места появился вновь и пошел дальше. Или мама спать легла, а ребенка в комнате у телевизора оставила. Просто отдохнуть прилегла, пока ребенок перед сном мультфильм смотрит. А просыпается – ребенка нет. И телевизор шипит, словно далеко за полночь уже. Она к кроватке ребенка, а он давно спит. И кто его уложил, понятия мама, конечно же, не имеет. А утром спрашивает у сына: «Кто тебя спать уложил?» А он ей в ответ: «Тебя не было, вот я сам и пошел улаживаться». Пропадать-то люди пропадают, только вот момент, когда они исчезают по органам, по клеточкам, и когда они вновь появляются по той же системе, никто застать не может. Потому что в момент этот время будто останавливается. Все замирает, а где-нибудь в другом городе, а может и в другой стране в это время в кровати, в ванне, в лифте, в туалете появляется позвоночник, затем скелет весь, органы разные и кожей все покрывается. Человек встает и дальше дела свои делает.
И лишь изредка удается момент появления или исчезновения засечь. Лучше, конечно, появления – не так страшно.
Куда человек девается и почему – я не знаю. Одно только точно могу сказать, что после возвращения он уже никогда не будет прежним. Словно разум его на сто восемьдесят градусов поворачивается. И хотя ничего необычного он не замечал и вспомнить, где телом находился и душой быть может, он не может, по возвращении совершенно иным он становится. Совершенно. Вроде бы как два шага туда сделали, но лишь один – обратно.

Накрученные усы бывшего офицера полиции дернулись, словно спрыгнуть хотели с лица. И девушка-журналист вдруг подумала, что у него уж точно сначала усы бы появились, а уж потом – позвоночник.