Квадраты квартиросчастья

Электронный будильник заменит кукушку,
Деревянные ложки – алюминий с печатью.

-Домом пахнет!- услышала я от рядом стоящего человека.
Обычно мы с ним (с этим мне дорогим человеком) держались за руки и улыбались друг другу. Прямо как сейчас.
-И вовсе не домом, а мной, - засмеялась я, вспомнив его слова перед самым отлётом:
«Как непонятно и как странно!.. Такое чувство, будто я возвращаюсь в чужой мне город, а покидаю родной, - он тогда серьёзно посмотрел на меня, уже готовую разрыдаться от будущих одиноких ночей. – Так мало, оказывается, нужно, чтобы считать город своим домом –  можно любить в нём всего одного человека…»
…Прекрасно знаю, что читать чужие истории о любви сейчас модно и вместе с тем банально и моя история не отличается от всех остальных ни оригинальным сюжетом, ни построением фраз, ни метафоричностью, но что делать? Для меня она главная в жизни.
В тот момент, когда мы познакомились, Андрей жил в Санкт-Петербурге. В нём он родился, вырос, почувствовал равновесие в жизни и собирался остаться там навсегда. Часто по вечерам бродил по улочкам  и не переставал восхищаться богатой архитектурой. Почему именно архитектурой? Да потому что он сам  был архитектором, знающим о зданиях всё даже не по долгу профессии, а по долгу уважающего себя человека, давно  влюблённого в свой город.
Когда только вышел на экраны фильм «Питер FM», я тот час его окрестила нашей связующей нитью. Как и главная героиня, я долгое время работала на радио и мой голос, скажу без ужимок, заставлял многих щедро раздаривать ему комплементы в эфире. Вот так и получалось, как в кино – архитектор и ведущая.
А ещё он любил Неву. А я каждое лето, с торжеством фанатика, совершала путешествие на теплоходе по Оби…
С самого начала у нас было место, которое мы называли домом; место, где и познакомились – «Чебурашка в ящике с апельсинами», как окрестила его  пресса, иначе говоря – Интернет.
Долго ли коротко ли, но постепенно наше общение переставало быть чем-то вроде «привет, как дела?))…», «Я скучала):):)…» и перерастало в нечто смехотворно большее. Темы становились глубже, манера письма изощрённей, вот в одних из таких  напечатанных трёх листах я и узнала, что он архитектор. Чуть позже мы стали позволять себе некоторые вольности: слать друг  другу  электронные открытки с сердечками, затем фотографии, а потом и посылки: я ему кедровых орехов, что насобирала с подругой в лесу, он мне плюшевого медведя (как всё прозаически просто у них!), я ему книгу «Окно в Югру», он – «XIIIв. Санкт-Петербурга». Начинали делились мечтами, спорить, давать разные обещания встретиться летом или вместе поехать на Балтийское море за янтарём, ловить медуз в Чёрное, искать грязи в Средиземном, но время шло, а встретиться не получалось – у него были командировки, а у меня, представляете ли, иногда заканчивался отпуск. Так и росла наша привязанность вдали от нас самих.
Я же безумно любила Ханты-Мансийск. Накатавшись ещё в детстве с родителями по странам СНГ, всюду находя себе друзей и знакомых, никогда не думала, что привяжусь к какому-нибудь месту или к людям. Жизнь мне казалась веревкой с узлами, которыми были Москва, Челябинск, Омск…Так к двадцати годам, успев поиграв в честолюбие, я решила, что сердце будет занято только одним -  работой.
Но Ханты-Мансийск покорил. Как-то слишком быстро и незаметно от меня самой. Конечно, он был несравним. В том плане, что с Москвой, Челябинском и Омском его даже нельзя было сравнивать! Большая протяжённость, сотня покосившихся домов из детских сказок, отсутствие суеты и присутствие…чего? – ДУХА, не пускающий более никуда мою душу. Даже если я покидала город на три дня то ощущала себя забытой и не нужной никому кроме своего города. Рвалась назад и, приезжая, облегчённо вздыхала. Было в нём много того, что называют пафосом, амбициями, но много и этого «широкорубашничества», свойственного национально-русскому, хотя можно ли Ханты-Мансийск назвать русским городом?
Андрей  часто сравнивал безликие дома Петербурга с коробками из-под обуви. Как архитектора его возмущали новые пластиковые здания, пристраивающиеся к памятникам искусства, рядом с ними они выглядели не так убого – респектабельно, фешенебельно и современно. Я понимала, что он любит свой город не полностью, а за что-то особое, вот только за что он никогда не мог мне ответить – не знал, наверное.
Как-то, разговаривая в аське (долго же я пыталась понять, что это такое!), он неожиданно спросил меня, почему квартиры городов измеряют квадратными метрами. Я не знала ответа и уж кому-кому, но не ему было задавать такие глупые вопросы! Я ждала, когда он пояснит свою мысль, когда появятся предложения в моём диалоговом окне и…за то долгое время, помню, успела даже набросать план будущей моей квартиры, включая полочки для статуэток, стену, разрисованную под ночной город: фонари, дома-коробки со светящимися окнами, дорогой и деревьями. Главным в комнате почему-то представлялись мне занавески, присборенные по бокам бантами, обязательно синего цвета!
«Гораздо разумнее, с нашей стороны, было бы измерять минутами счастья на человека в год... – писал он после пятиминутного молчания. - Представляешь, реклама жилья звучала бы так: в этой квартире расчётное человеко-счастье составляет полмиллиона минут в год! Человек пытливый сразу же высчитал бы, что на несчастье в такой квартире  останется всего-то тысяч двадцать пять минут, а человек догадливый сразу понял, что такого количества счастья у одного человека не бывает. Человек же умный и расчетливый уразумел, что счастливых минут на самом деле никак не больше пятнадцати тысяч - то есть десяти дней в году, и, в принципе,  тогда было бы абсолютно всем ясно, что такая реклама - ложь, и платят люди за несуществующее счастье. Как, впрочем, и сейчас…».
Через десять минут эта тема уже нами была забыта, но ночью я задумалась и долго не могла уснуть, представляя, как должна выглядеть такая квартира. Особые «счастливые» обои? Или же занавески в ней обязательно были бы другого цвета? Сон под конец одолел, но эта мысль осталась, и вот через час я была свидетельницей того, как сонные человечки с надписями на груди «Счастстрой» шпаклевали «счастливые» стены и клали «счастливый» паркет, но я не испытывала счастья - потому что смотрела на них одна, не зная, в каком месте, городе, стране я нахожусь.
На следующий день я задала вопрос Андрею: «А каково бы было наше, личное, счастье в такой квартире?» и принялась снова ждать.
  «Наше квартирное счастье будет, конечно же, непродолжительным -  всё будет ограничиваться коротким "доброе утро" и столь же коротким поцелуем в щёку - в каждодневней суматохе  на другое рассчитывать не стоит; днём у каждого свои дела, а вот вечером... вечером можно  погулять по какой-нибудь тенистой аллее, держась за руки и танцуя перед лужами... а когда придём в квартиру, обязательно будут и взаимное раздражение, и недовольство, и возможно резкие слова... в общем, с нашими характерами…
Замечательно! – подумала я, разозлившись от таких слов, но это был не его конец.
Зато совсем в другом свете представляются мне минуты перед сном, когда лёжа рядом, будем разговаривать обо всё на свете, вслушиваться в  тишину и думать, какое это счастье - лежать рядом с тем человеком, которого любишь… Ну как теперь? Довольна?!»
Теперь я действительно была довольна этому неправдоподобию!
Это был самый откровенный наш разговор в переписке – настолько мы боялись перешагнуть грань, пускай интернетной, но всё же вседозволенности. Так и жили: нервничали вместе, радовались вместе, жаловались на своих начальников, делились опытом, искренне пытались поддерживать  нейтральные темы, но с каждым новым письмом делать это приходилось сложнее. Наконец, Андрей сказал, что прилетает  в Ханты-Мансийск…посмотреть город, увидеть Иртыш…обо мне ни слова!
Встреча в аэропорту прошла в настороженности – согласитесь, писать друг другу – это одно, а видеть человека на расстоянии метра – совсем другое. В письмах и приукрасить можно, а тут как это сделаешь? Отвезла  его на съёмную квартиру, пообещала приехать к нему утром и попрощались. Хозяйка, сдававшая мне помещение, долго выпытывала, для кого же я так стараюсь, предлагала свои варианты и ехидно улыбалась, предчувствуя квартиро-счастье, о котором она подозревать-то и не могла. Через пару дней я бы, не задумываясь, ответила, что для НАС. МЫ – это он, я и часть того мира, который мы создали.
Самолёт поднялся в небо. Я не в первый раз ощущала на своих щеках мокрые слёзы. В этот раз ветер подталкивал меня к ограде аэропорта и жалобно выл. Город часто был свидетелем моего затворнического одиночества – между прилётами любимого человека могли быть шесть, а то и восемь недель. Как никто другой, мой духовный бетонный массив умел разделять мои печаль и  радость, волнения и томление - от того становился лишь дороже. Андрей признавался, что если моя душа привязана к Ханты-Мансийску, то его неразлучна с моей и, если однажды ему придётся покинуть одну северную столицу и переехать в другую, то разве он увидит разницу в городах? Другое дело, что разница заключалась в одном человеке.
Город, как и живое существо, даёт нам поддержку. Становясь опорой, он уже никогда не оставит нас и будет оберегать до последних дней. Важно найти СВОЙ город, в котором будет на душе всегда солнечно и ясно, а там обязательно сыщется тот человек, с которым понимание любви станет полнее.
Среди жарких степей и зелёных равнин,
Я нашла тебя, милый мой город!    
     И спасибо скажу за подарок судьбы.
Как же голос твой снежный мне дорог!
…А что стало с нами? С нами – это со мной, с Андреем и нашим миром? Всё просто, как дважды два – наш счётчик какой уже год отсчитывает общее квартиро-счастье, изредка заглядывая через дверь в зал и переговариваясь с занавесками, присборенные по бокам синими бантами.