Ночь яблоком стучит. Часть 2. Гл. 8-9

               
Начало: http://www.proza.ru/2011/10/12/859

                «Ночь яблоком стучит в окно…»

                Часть 2

                Глава восьмая

                1

    …В полыхающем огнём, истекающем кровью Грозном Воробьёв  оказался в последний месяц  того трагического года -  поехал  в  этот неспокойный регион в составе сводной медицинской группы.

      В конце 94-го обстановка на Кавказе крайне накалилась. Стране срочно понадобились герои, много новых героев, таких, как абсолютно не военный человек Владимир – капитан в возрасте тридцати девяти лет. Он вызвался сам  добровольно, заменив другого кандидата в эту  командировку. 

     О войне он рассказывал  поначалу не охотно, но потом разговорился…

      В  начале декабря оказался в Беслане, в 19-й мотострелковой дивизии,  в 135-ом отдельном медицинском батальоне. Шла подготовка к маршу и дальнейшей медицинской работе.

      Инстинктивно Воробьёв чувствовал, что подготовка была какой-то несерьёзной.  Техника была, мягко говоря, в паскудном состоянии. Ведь кто-то «умный» додумался создавать сводные подразделения.  Видок у них был ещё тот!  Этот тип подразделений, наверное, до этого был военной науке не известен. Ну,  какой вменяемый командир отдаст куда-то  на сторону нормальную технику? Конечно, отдавали то,  что самим не нужно. И это касалось не только медицинской, но и боевой техники. Например, у БРДМ пулемёт ПКТ стреляет, а КПВТ – нет (БРДМ,  бронированная  разведывательно-дозорная машина. ПКТ, пулемёт Калашникова танковый калибра 7,.62 мм. КПВТ, крупнокалиберный пулемёт Владимирова танковый калибра 14,5 мм). У бронетранспортёра один двигатель работает, а другой – нет. И так сплошь и рядом.

     Ну, а какой нормальный командир отдаст в сводный отряд хорошего бойца?  Конечно, туда отправят хромого, косого, больного.  Приходилось, например, видеть в Грозном бойцов ростом с автомат, бронежилет на них до пят, а каска на голове, как шляпка у гриба.  И вот таких солдатиков посылали на передовую.  В довершение ко всему дембелей осенью уволили строго по плану – как раз накануне этих событий. А вместо них пришли вот эти пацаны восемнадцатилетние.  Однако  19-я дивизия на их фоне выглядела более-менее нормально.


                2

     Одиннадцатого декабря в составе сводного отряда 19-й мотострелковой дивизии группировки «Запад», где и находился капитан Воробьёв, перешли границу ещё пока Ингушетии и двинулись через Дарьял к административной границе Северной Осетии и Ингушетии. Дивизией командовал полковник Кандалин, группировкой «Запад» - генерал Петрук. Маршрут движения: Владикавказ – Назрань – Барсуки – Асиновская – Пригородное.

     В Назрани всё и началось… Обстреляли  машину, появился первый раненый. Солдат лет восемнадцати был никакой – белый, испуганный. Но ранен он был легко – получил пулевое касательное ранение где-то под левой лопаткой.

      Все находились в тревожном ожидании. Никто, начиная от солдата и заканчивая генералом, не был уверен, будут ли в россиян стрелять по-настоящему. Мнений было два. Первое: они (чеченцы) испугаются  федеральных войск и разбегутся. Но было и второе: офицеры из опытных  знали чеченцев лучше, как очень воинственных людей.  Но всех «грела» мысль: «Дудаев ведь советский генерал. Красную звёздочку носил, лампасы. Ну, не даст он команды в русского солдата стрелять!»

      Однако когда Воробьёв первого раненого увидел, то стал сомневаться в мирном исходе. Скорей всего, федералов будут  «валить». А тут ещё докатились слухи, что десантников российских ГРАДами (установка залпового огня) накрыли.  Считалось, что у чеченцев автоматы, пулемёты, снайперские винтовки, пистолеты, в ещё сабли и кинжалы.  Но, как выяснилось, у них есть танки, БМП, БТР, артиллерия.

     Двадцать пятого декабря в медицинский батальон привезли   уже нескольких человек раненых, у всех были неопасные для жизни осколочные ранения мягких тканей.  Трое были из Внутренних войск, человека четыре из каких-то частей непонятных.  Все они были  заросшие, грязные, закопчённые, в старых бушлатах советского образца.  На вопрос, мол,  чего вы такие грязные, они ответили: «Холодно. Мы в цинк солярку наливаем, жгём и греемся». Перевязали их и отправили во Владикавказ, в госпиталь.

    Дальше всё испортилось настолько, что Владимир не мог даже хронологию вспомнить. Наши вертолёты носились прямо над головами и куда-то стреляли – то из пушек, то ракетами.  Воробьёв чувствовал себя очень неуютно.  Ведь вертолёты над головами в несколько метрах пролетали, и что-то со звоном сыпалось прямо на колонну, на крыши машин.  С трудом понималось, какие цели  поражают вертолётчики. Возникало ощущение, что колонна находится в окружении противника.

     Когда одновременно начинала бить артиллерия, то у каждого нормального человека возникал вопрос: чья? Может, это и по российским частям стреляют, просто пока что не в эту сторону. Если бы хотя объявили, что это бьёт своя артиллерия, было бы как-то спокойней.

     Офицеры и солдаты перестали нормально спать. Ведь если у чеченцев есть ГРАДы, то всех могут накрыть в любой момент – и ахнуть не успеешь.   Тут прошла оперативная информация, что у противника более ста танков, шестьдесят БМП, тридцать БТР, больше ста артиллерийских орудий… Цифры сейчас не очень точно можно  вспомнить, но порядок примерно такой.

                3

     В «полный рост» встал вопрос: куда же все идём,  и что вообще будет? Вовсю циркулировали слухи о том, что  в Ингушетии вроде бы захватили целую роту Внутренних войск.  Обмены, размены. Стало понятно: мало того, что идёт война, так у россиян ещё и тыла нет.  Сзади находилась, мягко выражаясь, недружественная республика. Даже когда по Ингушетии ехали, то колонну толпы народа встречали с плакатами, орали. Такие зверские лица… Все казались на одно лицо. Дети наглые, камнями кидали. Женщины пытались в свою пользу  разговаривать, мол, куда вы едете? Вы же наши братья…

     Потерь, вроде пока не было. Но именно тогда у Воробьёва  появилось предчувствие, что надвигается что-то очень страшное.  Многих продолжала «доставать» постоянная отдалённая артиллерийская стрельба и полное отсутствие официальной информации о противнике.  Телевизор в дороге, конечно, не смотрели.  Все новости были на уровне радистов.  А новости безрадостные: там взорвали это, там по неосторожности стрельнули друг в друга, тут перевернулась машина.

     Владимир припомнил трагикомический случай. Ехала «бээмпэ», пушка была развёрнута вбок. Навстречу ехал «бэтээр». Так солдату на БТР стволом пушки так по лбу навернуло! Слава Богу, что он был в каске и потому получил только небольшое сотрясение.

    Поразило, что когда  проходили уже через чеченские населённые пункты, то там практически никого не было видно.  Никто по колонне не стрелял. Внутри опять затеплилась надежда, что всё будет нормально. Вот они увидят, сколько федералов, испугаются и сдадутся. Когда об этом заходил разговор,  многие  считали, что Дудаев как-нибудь поможет разрулить ситуацию.  Даже не припоминается, чтобы о нём кто-то отзывался  негативно. Говорили, что всё-таки он наш, что Ельцин его специально поставил.


                Глава девятая

                1

     Подошли  к Грозному и встали около Пригородного, километрах в двух-трёх от города.  В машине было радио, слушали «Маяк». Но сообщения были какие-то, мягко говоря, странные.  Пошли слухи, что в город поехали какие-то депутаты, которые должны всё уладить. Надежда, что войны всё-таки удастся  избежать, ещё теплилась. Никто не хотел воевать. Ведь это свой народ, своя страна.

      30 декабря медики ужё чётко знали свою задачу. В Грозном надо будет развернуться в приспособленном помещении какой-нибудь больницы, поликлиники или в школе.  31 декабря кто-то притащил ёлку. Скорее всего, из какого-то чеченского дома. Солдаты  украсили её пустыми пулемётными лентами, подвесили гильзы разного калибра.  Только успели нарядить (это было часов в пять-шесть дня), как началась такая какофония! По городу била артиллерия. Дым, пыль, разрывы! И тут прямо в расположение медиков прилетает мина. Ба-бах! Но на этот раз никого не задело.

      Поступил приказ, что оборонять себя в Грозном  придётся самим.  Вошли в город и увидели: на дороге стоит БРДМ и чадит. Люки открыты, и из них идёт даже не дым, а именно жуткий чад, как будто внутри горит ватный  матрац. На антенне висит российский флаг маленький. Когда проезжали мимо, можно было разглядеть следы двух попаданий из гранатомёта.

     А потом пошло… Машина, ещё машина, машина. Все брошены, двери раскрыты, пулевые следы на капоте, на стёклах… Вокруг валяются бинты, вата, какие-то коробки, носилки. Откуда это всё? Позже узнали, что это была колонна, которую существенно «пощипали». Однако  убитых пока не было видно. И раненые в медбат пока не поступали.

   Воробьёв никогда не боялся за себя, и все,  знавшие его близко, удивлялись этому почти патологическому отсутствию страха у него, в нём словно постоянно действовал какой-то наркотик, та самая напоминающая о себе смертельная льдинка у сердца. Она могла хрустнуть  от любого неровного поворота, переместиться в последний раз, и его охватывало незнакомое чувство беспомощности. 


                2

    А в городе бои уже шли по полной программе.  «Полосовались»  около Президентского дворца, около железнодорожного вокзала, на  площади Минутка.  Небольшая медицинская колонна продвигалась по городу по улице Шерипова.  Тут все увидели: на дороге лежит труп в каске. А опытные офицеры говорят: «Это не наш, это чеченец».  На его каске была полоса из яркой зелёной шёлковой материи. Одет он был в однотонный армейский бушлат, в армейские ботинки с берцами. На боку подсумок штатный на четыре магазина и противогаз. Автомата не было – наверное, забрали. Это был первый убитый противник, которого тогда увидели в Чечне.

     Когда втянулись в город – вокруг четырёх- и пятиэтажки, а чуть дальше  маячат девятиэтажки, - такая вдруг началась стрельба, так вокруг всё начало грохотать, бить, колотить!..

   Облачность низкая. Что-то с рёвом проносится над облаками! Потом взрыв: бу-бух! Всем стало   ясно – приехали! А тут ещё перед глазами появилась надпись: «Добро пожаловать  в ад!» «Духи» («чехи», как их тут звали), кстати, писали её везде и всюду.  А дальше увидели первых российских убитых. Один, второй, третий… Стоят две «бээмпэ» подбитые, рядом убитый, у него на  спине бушлат горит.   693-й полк прорывался к железнодорожному вокзалу, где героически сражалась 131-я Майкопская мотострелковая бригада, но был остановлен.

   Пока добрались до парка культуры и отдыха имени Ленина, натерпелись…  На машине Воробьёва  веткой, срезанной осколками, выбило лобовое стекло. Уже перед самым  парком перед его глазами предстала нереальная, фантастическая картинка: на пересечении двух  улиц арка (ворота с колоннами) и сквер полностью засыпаны ветками и листьями. Дома вокруг чёрные, закопчённые. Они не обгорелые, а их как будто землёй закидали. Так выглядел пейзаж после бомбардировки и артобстрела.  Расположились медики у кафе, где стали разворачивать медицинскую роту. Работали в кафе числа до 6-7 января, пока не перебрались в полуподвал здания, где проработали несколько дней.

     В это время 693-й полк и приданные части заняли круговую оборону и отражали атаки врага со всех направлений. Взять чеченскую столицу в новогоднюю  ночь одним десантным полком у бравого Министра обороны не получилось. 

    Война теперь всё равно в каждой жизни.  И в чьей-то трусости, и в чьей-то храбрости, и в чьих-то тщетных попытках жить,  как ни в чём не бывало.  И на войне каждый человек в считанные минуты раскрывался и показывал своё истинное лицо.   А таких лиц были целые галереи  и среди офицеров, и среди солдат.

   Человек, беспокоящийся в трудную минуту только о себе самом или же о последствиях, которые могут его ожидать, недостоин командовать другими.  К сожалению, некоторые  офицеры были из этой «когорты».  К счастью, их было меньшинство.

    Об опасности помнили полководцы всех времён и народов. Известно, например,  что того, кто бежал с поля боя, даже не столкнувшись с врагом, наиболее трудно заставить вернуться в бой.  Быстрее вернётся тот, кто уже видел врага, дрался с ним и пусть даже был побеждён. Быстрее пойдёт в атаку и тот, кто ещё совсем не видел врага. Иным страх более нестерпим,  чем сама смерть.

    Китайский военачальник древности Суньцзы писал: «Если знаешь противника и себя, сражайся хоть сто раз – опасности не будет; если знаешь себя, а противника не знаешь, один раз одержишь победу, в другой раз потерпишь поражение; если не знаешь ни себя, ни противника, каждый раз, когда будешь сражаться, будешь терпеть поражение».

   
                3

     В середине дня 1 января подошёл 503-й мотострелковый полк  19-й дивизии. 1 января командование группировкой «Запад» принял генерал Тодоров, но ненадолго.  3 января стал командовать десантный генерал Бабичев. Уже 5 января стало известно, что 129-й полк взял три моста через реку Сунжу и захватил 86-й военный городок.

    Солдат тогда выглядел примерно так: на голове каска, на каску надет маскировочный чехол из маскировочной сетки с тряпьём. Однотонный бушлат, бронежилет,  штаны, ботинки.   Штатное оружие: автомат, пулемёт. И всё! Никаких вещмешков. Все были обвешаны гранатомётами, «шмелями». Глаза у всех пустые.

    Почти сразу раненые пошли нескончаемым потоком. За неделю через медиков прошли сотни искромсанных людей с оторванными руками, ногами, перекрученных в узел, прострелянных. Трудно было сообразить, какой день наступил. Раненых привозили-увозили, увозили-привозили.

    Нельзя, трудно представить, как во время боя притупляются нервы. Сама природа, кажется, заботится о том, чтобы всё это человек перенёс. Смотришь кругом: валяются руки, ноги, черепа без глаз, без покровов, словно в анатомическом театре, и проходишь мимо почти равнодушно потому, что весь горишь единым желанием – победы!

    Информация от раненых, что лечились в развёрнутой медроте, была противоречивая и безрадостная: там наши погибли, там наших взяли в плен… «Нас окружили, нас предали!» Потом: да нет, ерунда всё это! Ведь каждый боец видит войну только своими глазами. Это была такая свистопляска, хуже которой придумать нельзя. Вообще тема – «нас предали в Москве» - была чрезвычайно актуальна и звучала на всех уровнях.  И тут не надо быть аналитиком.  Как только наша армия начинает врага давить, тут же объявляется перемирие  якобы для сбора трупов погибших, решения срочных гуманитарных вопросов. Или  просто без каких-либо объяснений…

     Убитых тоже привозили к медикам в медроту.    Как-то во время 48-часового «перемирия» одновременно доставили более двухсот погибших. Многие лежали рядами прямо на улице на носилках, присыпанные снегом.

    После «перемирия» чудовищный кошмар продолжился, но врага уже наши войска начинали бить конкретно: в хвост и в гриву.
 
   В начале января зампотех 693-го полка рассказал, что среди тыловых возникло стихийное «снайперское движение». Ведь дисциплина в этом войске так заметно упала, что делать можно было почти всё что угодно.  И вот такой тыловик берёт снайперскую винтовку (оружия лежало видимо-невидимо, ведь раненых солдат к медикам доставляли с оружием) и залезает куда-нибудь повыше открывать личный боевой счёт. Через час «снайпера» за руки-ноги тащат назад – готов…

   Настоящее лицо солдата, видимо всё-таки, проявляется отнюдь не в победе, более отчётливо оно проявляется в период поражения. Побеждать может любой дикий зверь. А вот осмыслить поражение, уметь взглянуть ему в глаза – для этого нужно нечто большее, чем обычное мужество. И способен на это только тот, кто сохранил в себе хоть искру ясности.

   Примерно через неделю непрерывных боёв наши солдаты  начали преображаться.  Отчётливо стало видно, что бойцы преодолели первый шок и начали воевать по-настоящему. Даже внешний вид у них изменился.  Люди преобразились: вчерашние салаги стали настоящими смелыми и стойкими воинами. Народ стал чудить: кто-то оленьи рога на БМП прицепил, кто-то плюшевого мишку на ствол пушки посадил. Таким образом ребята психологически восстанавливались и утверждались.

   Вот и разговоры бойцов  изменились. А на войне  у солдат нет другой такой темы для разговоров, которая хотя бы приблизительно занимала их в такой степени, чем женщины. И они говорили о них, потому что находились под гнётом смерти. Страх смерти является одним полюсом их бытия, половое влечение – другим. Война и любовь. Тщеславие и сексуальная потребность, опьянение властью и опьянение полового влечения, гибель и зачатие. Это то, что  каждый носит с собой.

   Что касается смерти, то с её помощью невозможно  смыть ничего из жизни, которая предшествовала этой смерти. Смерть, как таковая, не может явиться ни оправданием, ни искуплением. Она всего-навсего конец. Одновременно она является как бы переходом в мир иной, так люди надеются, однако здесь, на земле, она подводит заключительную черту жизни.

    Смерть  ничего не меняет. Смерть, как таковая, не является оправданием. Она никого не освобождает от ответственности. Как человек живёт,  так его и ценят.

    А жить – значит быть полезным. Иной жизни не надо!  В конце концов,  век человеческий измеряется не тем, сколько прожито, а как прожито, что сделано доброго для людей. Когда приходится слышать или читать о чествовании старцев,  которым за сто, право же, хочется иной раз спросить: а что они совершили, была ли жизнь их достойной чести и славы, или долголетие их объясняется тем, что они бежали прочь от тревог и трудностей, что главной их заботой была забота о себе, своём личном покое? Долголетие, построенное таким образом, кому оно нужно? И почёта ли оно заслуживает?

= окончание следует =
http://www.proza.ru/2011/10/15/888

Фото из Интернета.

***