***

Сонный ветер бился о закрытые окна виллы. Легкие занавески чуть подрагивали от сквозняка, проникающего сквозь щели. Шум морского прибоя разбивался о тишину комнатного пространства. За окном бушевал ураган, а Рома медленно курил, сидя в обитом кожей кресле, закинув ногу на ногу. Стеклянный столик, заставленный пустыми стаканами из-под Бренди, выбивался из всего интерьера. Уже неделю, как хозяин не стремился появляться в офисе. Ему было совершенно наплевать, что все сотрудники ждут его в Москве, а он упивается воспоминаниями из его молодости, мешая это с самым быстродейственным убийцей реальности. Наплевать, что его зам уже избегался по инстанциям, хотя и дела шли достаточно хорошо. Наплевать, что телефон не производил ни одной знакомой мелодии, поставленной на близких ему людей. Роме откровенно все равно, что секретарши давно судачат о том, почему же у него нет жены и детей, с кем же он встречается и как проводит время, кто он такой и какова его функция в фирме, если он не может даже на один день прилететь на одно из важнейших собраний холдинга.

- Может быть он и правда такая большая шишка? – прокручивая сигарету в пальцах, говорила одна из секретарш на перекуре.
- А кто его знает. Ему, кажется, совершенно не интересно, что контрольный пакет акций может оказаться не в его руках, - задумчиво бубнила другая девушка, стоя в курилке около холодной стены.
- Прямо лирика, - засмеялась другая, - откуда ты знаешь, может он так богат, что ему и не надо этого, как ты его назвала?
- Контрольного пакета акций, - поправив очки, ответила та.

Да. Его спокойное, теплое, чуть морщинистое и идеально выбритое лицо пахло холодом и отдавало одиночеством. Он оставался таким же педантом: пил, но пил так, что бы не потерять себя: в свежих рубашках, чистых брюках, но без ботинок. Ему хотелось хоть как-то расслабить себя. То, что творилось вне его тела, мало касалось его души. Будто по прозрачным струнам скрипки прохаживался, плача, невидимый смычок. Главное, что было внутри: алкоголь, никотин и мутное сознание изо дня в день. Уже как год ему было не с кем поговорить, не с кем поделиться. Друзья были, оставались, но их время убивали дела. Дозвоны, переписки в диалоговых окнах аськи: это все, что они и Рома могли позволить себе в их возрасте. Никита обзавелся семьей. У них была любовь. Смех. Чувства. Жизнь, в конце концов. У Ромы... Ни.че.го .. Кроме денег, разбросанных домов по всему свету и вечного пути в конец, который становился новым началом путешествия в другие города. Просыпаясь каждое утро в холодной постели, один и совершенно не важно где, когда, он явно ощущал привкус горечи во рту, легкое недомогание душевной системы и прокрутку Баха в голове. Эти легкие и такие тяжелые симфонии голода по настоящим чувствам. Ему ничего не стоило улыбнуться барышне в баре, и она стала бы его. Блондинка, брюнетка, рыжая, да кто угодно. Но он больше не нуждался в бабочках на час, два, ночь. "Мне сорок, - Думал про себя он, - ладно, утрирую. Просто сорок звучит солиднее, чем тридцать девять. Разница в год заставляет думать меня, что я стал мудрее или хотя бы умнее. Что-то в подобном роде. У меня никого нет, кроме меня самого. Кроме бизнеса и толстого кошелька. Презирая подобных людей, я сам таким и стал" - кричал его внутренний голос, а Рома спокойно продолжал сидеть в той же позе, с тлеющей сигаретой между пальцами. В камине тихонько потрескивал огонек, завораживая взгляд своими красными языками... он нуждался в чем-то теплом, добром и нежном, но не видел даже намека на это, среди блуждающих мимо него людей на улицах Ниццы. В забвении ему казалось, будто он не один, но холодной реальности нравилось подчеркивать, что, не смотря на все пустые бутылки, стоящие под стеклянным столиком дорогие, рядом с его бокалом кроме пепельницы не стоит больше ничего. Нет этого второго бокала. И все его рубашки висят в нужном количестве и качестве в шкафу. Внизу, на первом этаже около двери не стоят рядом с его лакированными ботинками чьи-то туфли или сандалии. «Можно даже обычные шлепки, - кричало подсознание, вырвавшееся наружу за долгие годы, - не важно какие, главное женские! Можно с бусинками, можно с бантиками. Ленточками, ниточками! Пожалуйста! Хотя бы одни белые носки, спокойно лежащие у подножья кровати в спальне. Все что угодно, только не так!»

- Помолчи, - шепнул Рома в пустоту, - а лучше, Замолчи, очень тебя прошу.

И голос вдруг встрепенулся, закрутился в его голове и куда-то исчез. Так было намного проще. Мужчина докурил. Судорожно тыкая бычок, затушил его и, облокотившись на кожаную ручку кресла, встал. Комната закружилась вокруг него, будто свежий воздух наполнил его легкие, но это был обман: спертая дымка сигаретного духа ворвалась в его тело и так же стремительно вырвалась куда-то к белому потолку. Он прошелся по ковру медленно, чувствуя каждую ворсинку дорогого атрибута. Осмотрелся. Его серо-зеленые глаза наполнились слезами, как не наполнялись никогда, он стиснул зубы, сжал кулаки. И в одну секунду в его сознании промелькнуло то, чего так боялся наш «мальчик». Рома рванул к стеклянному столику. Крепко ухватившись за его режущие края, он поднял несчастную безделушку и швырнул в окно. Звук битого стекла посыпался во всей округе, как листья опадают осенью в России. Знаете, так красиво кружат и касаются серого неровного асфальта. Ветер ворвался в гостиную и, поиграв со шторами, пустился в пляс с белыми бумагами, лежащими на рабочем столе Ромы. «Ненавижу! – вырывалось из его уст неслышно. – Ненавижу. Забирай, если тебе так надо, - закричал он на все пустующее пространство, - к черту, забирай все!» И смахнул со стола чернильницу. Темная жидкость разлилась по полу и въелась пятном в идеальную поверхность. Бутылочка откатилась в угол комнаты. В окно с разбитым стеклом полетели все бутылки, пепельница и стакан. Он свалил шкаф на пол и, собрав все силы, начал двигать его.

Из уст хозяина летело столько нецензурной брани, что ворвавшийся в залу дворецкий вдруг притих, забился в угол и не мог даже крякнуть.
- Убирайся к чертям собачьим! - кричал на него Рома в агонии. – Осточертели, не могу больше так! В огонь всю эту работу, - вдруг спохватился он и кинулся собирать опавшие рабочие бумаги, а потом со всей силы швырнул их в камин, и огненные языки пламени, еще недавно так привлекающие внимание, сорвались снизу и поглотили их, как поглощает демон ушедшие души.
- Что ты уставился на меня? – рявкнул мужчина в угол, где по-прежнему трепетал дворецкий.
- Может быть… вам… помочь… - промямлил тот.
- Что? Помочь? А где ты был, когда я тут напивался? Где все были, когда я плесневел и гнил здесь, в этой убогой лачуге? Где? – расставив широко руки, кричал Рома. – Где, черт вас всех бы побрал! Где? Что вы все мне дали за этот год, пока я мотался по всему свету?
- Я… присылал… вам… книги… как вы просили… - опуская глаза, шептал дворецкий.
- Присылал? Ах ты мразь! Ты хоть что-то сделал не за две тысячи шелестящих зеленых бумажек в месяц? Сделал, потому что тебе хотелось? – начал наступать на него Рома. – Ты хоть раз позвонил мне, что бы узнать, как я долетел, вместо того, что бы сообщать мне о дне своей зарплаты? Или вместо того, что бы сказать, что «у нас закончился корм для собак», - театрально изображая голос дворецкого, горячился мужчина. – Ты – продажная скотина, как и все остальные! – в эту секунду он оказался нос к носу с дрожащим псом. – Убирайся! И не даже не думай здесь больше появляться. Ты понял меня?
- Да, - прошуршал тот и юркнул в широко распахнутую дверь.
Рома все так и стоял среди разгромленной комнаты и тяжело дышал. Вдыхал и выдыхал. Глубоко. Медленно. Чутко. Успокаивающе. Потом развернулся, прошелся по все тому же ковру и рухнул в кресло. Холодный воздух, получив большее пространство для проникновения, блуждал по горячей комнате и охлаждал накаленный воздух. Рома закрыл глаза, и мягкие кончики ресниц коснулись его щеки. Это был его сороковой день рождения. День, когда мир впервые услышал его крик. А сегодня он вырвался из него снова. Второй раз за всю его жизнь. И это было уже не изменить.

Этой ночью он долго бродил по холодному песку босиком, ощущая каждую песчинку. Каждую частицу себя и маленьких темных гранул. Потерявшиеся на черном небе тучи дали свободу блестящему круглому диску, отражающемуся в воде. Утихший ветер забился где-то в углу его комнаты, почти как дворецкий и тихонько подвывал от одиночества. Маленькие растянутые барашки волн омывали ноги Ромы, будто хотели облизать его пятки. Стиснутые кулаки грелись в карманах старой шинели, которую он нашел в ящиках.
Вибрация. Яркий свет, пробивающийся сквозь дорогую ткань. Зеленая кнопка.
- Алло, - сонный и пьяный голос мужчины.
- С днем рождения, дорогой.

И сорокалетние спавшие оковы. Рухнули.



С надеждой, К.

13. 1о. 2о11 год