Клиника Президента

       Жил да был в трижды славном и победоносном городе Москве Георгий Петрович. Ну, как жил? Не то, что б очень хорошо. Нет, деньги-то у него как раз были, ибо человек он не старый, работящий и талантливый, а вот здоровья, наоборот, не было. Сердце иногда  прихватывало. А однажды прихватило так, что помер бы Петрович намного раньше срока, если бы друзья не посоветовали лечь в Президентскую Клинику, поскольку лучше-то в России всё равно ничего нет.
       Осмотрел его клинический врач на входе в храм здоровья, и сказал удивлённый: «Вам, батенька, в реанимацию надо. И срочно!» Опечалился Петрович весьма. Но поскольку дело было в пятницу, а в выходные по традиции никто его лечить не будет, то разрешили ему с родными попрощаться. Хотя расписку с него взяли, что, мол, идёт он в отгул из Клиники по собственной воле и никого за это не винит, а в понедельник будет на месте, как часы. Если будет. И подпись с датой.
       Петрович слово сдержал, и в понедельник вернулся. На машине. С водителем. А куда деваться честному человеку? Пришёл бы даже если бы умер. Так привиденния и получаются. И хотя сердце болело, голова кружилась и ноги не держали, первым делом пошёл он, как приказано было, в бухгалтерию, чтобы заплатить аванс за лечение. Слава богу, что искать бухгалтерию не надо было, все указатели и дороги вели к ней.
       Встретили его там как родного, и сразу попросили сто пятьдесят тысяч наших рублей. 
       - За что? – слабо поинтересовался Петрович, поскольку если бы он раздавал деньги всем, кто попросит, то и денег на лечение у него вообще не было бы.
       - Машк, а Машк! – от крика кассира Петрович минут пять не мог ни говорить, ни дышать, хотя это говорит не о силе звука предатчика, а о слабости приёмника, - он не хочет отдавать сто пятьдесят!      
       - Ну, возьми с него сто! – помедлив, разрешил проблему хриплый голос сверху.
        Тут Петрович сдался, и, осознав всю бессмысленность своих вопросов, помноженную на общую слабость организма, отдал кассиру-террористу карточку.
       - Машк, а Машк! – голос кассира заскрипел металлом по стеклу, - так, у него денег нет! Только карточка!
       - Вот чёрт! – прохрипел простуженный голос, и что-то мягко упало, - ходют тут… ты поищи «считку» под моим столом. Или у Вальки.
        Долго сказка сказывается, ещё дольше дело делается. Через полчаса, ценой невероятных усилий удалось списать деньги с карты. А в спину Петровичу уже гневно дышали и били больным копытом в область сердца несознательные очередники.    
        - У вас, конечно, отдельная палата? – задала последний вопрос кассир нормальным голосом, делая у себя на бумажке пометку, – ну, вот и всё, идите в кардиологию. Это метров четыреста будет. Как выйдете от нас по задней лестнице, направо.
        - Послушайте, - впервые попробовал защитить свою жизнь Петрович, - я же не дойду!
        - Не бухти, - ответила ему очередь нервным хором, - все доходят!
        И пошёл-таки Петрович. Правда, с помощью своего водителя. Поскольку въезд машин на территорию Клиники, как ему объяснили, категорически запрещён. Пошел себе Петрович, и дошёл. Часа не прошло.
      Встретили его в кардиологии, как родного.
      - Вам, - сказали ему радостно, - нужна отдельная палата? А у нас свободных нет. Идите в хирургию. Там есть. Вроде. Как выйдете от нас…  Ну, метров четыреста. Не более.
       Делать нечего. Петрович по слабости организма или намёка не понял, или с карточки деньги снять не смог, и пошёл в хирургию. И дошёл, вспоминая деда-фронтовика и летчика-героя Маресьева. "Спасибо деду за победу", - шептал он стремительно пересыхающими губами, готовясь к следующему шагу.
     Встретили его и в хирургии, как родного.
      - Вам, - сказали ему приветливо, не к нам надо, а в приёмный покой, рядом с бухгалтерией. Как выйдете от нас…  По дороге у Петровича случилось озарение, и он осознал, почему мы победили Германию. Но так и не понял, зачем.  Хотя после этого озарения он совершенно утратил  и без того слабую способность здраво рассуждать, что и сказалось на его дальнейшем поведении. Больной. Что с него взять, кроме денег?
      Встретили его в приёмном покое, как родного. Очередью из семидесяти разнокалиберных страдальцев, которые никак не могли пропустить мимо себя кандидата в покойники, потому что «все такие». Хотя это была наглая ложь. Некоторые, в отличие от Петровича, достали деньги на спасение чудом, или влезли в пожизненные долги. С процентами.
       Был бы Петрович в уме и здравии, прошёл бы без помех, как чеченский боевик в Кремль во время чеченской войны, тем более что в приёмном покое он уже был в пятницу, а «повторяют» в России всегда без очереди. Но тут на него накатило. Вожжа, что ли, под хвост попала или моча в голову ударила? Нам не понять.
     - А ну всё это к чёрту! - сказал он невнятно непонятно о чём, и двинулся в бухгалтерию, с твердым, насколько позволяло здоровье и имя нечистой силы, намерением деньги за лечение назад забрать, хотя и догадывался: что с карты взято - обратно сразу сам чёрт не получит. И не сразу тоже. Поэтому выбрался он из клиники под вечер, без денег, и поехали они с водителем в гастроном. Даже ребёнок в России знает, что водка – лучшее из лекарств. Почти наравне с матом.
       Дальнейшая его жизнь никакого интереса для нас не представляет, поскольку рано утром на следующий день он вылетел в Германию. На их самолёте. А там от аэропорта до выздоровления ни шагу самостоятельно не ступил, что к нашей победе над супостатом и извергом рода человеческого никакого отношения не имеет. Такая у них, у супостатов, традиция.
        Готовясь к долгожданной встрече с горячо любимой родиной, и прощаясь с врачом, который делал ему операцию, Петрович взгрустнул:
      - Доктор, скажите, а водку мне пить можно?
Врач был русским. И тоже из Москвы. И тоже родину любил. Поэтому инстинктивно или по традиции оглянулся на дверь и понизил голос:
      - Водку можно. Успокойтесь! Я же Вам чинил не печень!

      А счёт за лечение из Германии Петрович получил месяца через два. И не расстроился, поскольку там было точно написано, сколько и за что нужно заплатить. Да к тому времени и из Клиники деньги вернулись. Правда, не все. И без объяснения. Но у Петровича «с собой было», и жизнь не сломалась. Даже трещины не дала!
      Петрович, конечно, человек не простой. А что мы будем делать, когда нас так же прихватит? А если и печень откажет? Но об этом лучше не думать. Или лучше не думать вообще? И как же это так получается, что по отдельности мы все – хорошие люди, и даже где-то в глубине души верим в Бога и любим человека, а по отношению друг к другу и все вместе – куча дерьма, слека прикрытая валютой?
Традиция что ли такая?
Или примера хорошего нет?
Одно слово, Клиника.

Или тезка нашего Петровича не того дракона победил?