Когда я устану ждать тебя

Дым от сигареты тонкой сизой струйкой подымается вверх и нехотя расползается полупрозрачными щупальцами, затем редеет и рассеивается по комнате. Я так и не научилась курить. Просто люблю прикурить сигарету и смотреть на дым.

- Эй, подружка, опять переводишь сигареты! Брось разбазаривать лёгкий кайф! Он денег стоит, между прочим!
Я так отчётливо слышу твой голос, что мне становится даже немного не по себе. Тушу сигарету в пепельнице и бреду на балкон. Очередное лето кружит тополиным пухом, морит жарой, донимает мухами…
Я помню, как ты курила много и жадно. Выкуривала по несколько пачек в день и может именно от этого твой голос был слишком низким и хрипловатым. Он как-то не вязалась с совершенно ангельской внешностью: белокурыми вьющимися волосами и огромными в полнеба голубыми глазами, обрамлёнными длинными светлыми ресницами, которые ты никогда не красила. Никогда…ты очень часто говорила это слово – «никогда». Чуть только твои волосы отрастали на столько, чтобы прикрыть уши и шею, ты тут же мчалась в парикмахерскую и делала себе короткую почти мужскую стрижку.
- Ну, зачем? – сердилась я. – Ну, зачем? Тебе так красиво было!
- Я никогда, не буду больше носить локоны, как кукла какая-то! – отрезала ты и спорить с тобой было бесполезно.
«Я никогда не…», - говорила ты и ругалась матом, как сапожник. Натягивала каждый день одни и те же безразмерно широкие штаны. Гоняла на мотоцикле, как пацан. Сплёвывала сквозь зубы. Пила литрами пиво и курила…курила…курила… набивая окурками огромную пепельницу, сделанную из жестяной коробки с вкусной надписью «иваси пряного посола» на дне. А ещё ты сказала мне как-то: «Я никогда не забуду тебя…»

Резкий порыв ветра распахнул окно в комнате, и сквозняк грохнул балконной дверь. Вздрогнув, я инстинктивно обернулась на звук. С утра так парило, а теперь вдруг ветер поднялся. Наверное, будет дождь. Вот уже зашумели недовольно молодые деревца во дворе, пригибая тонкие ветки к горячему асфальту, закружили по земле пыльные маленькие смерчи. Скорее бы дождь. Я вытягиваю руки ладонями вверх и жду, пока на них упадут первые тяжёлые капли.

Мы были такими разными. Такими разными. Ты не любила дождь, и как маленький ребёнок вздрагивала, когда гремел гром. А я обожала летние грозы. Любила смотреть, когда в небе вспыхивают кривые многорукие молнии. Любила ловить всей кожей холодные капли. Высовывала язык и пила дождь. Танцевала под струями ливня, когда меня охватывала непонятная, животная радость единства с природой, с деревьями, с землёй, утоляющей вечную жажду. Иногда я прямо силой вытаскивала тебя под дождь и ты, не разделяя и не понимая моего восторга, обхватывала меня руками, стараясь защитить от холода, прижимала к себе и орала:
- Дура набитая! Ты простудишься! Простудишься ведь, твою мать!
- Ну и что? – смеялась я в ответ. – Простужусь и умру. Тебе-то что? Делаю, что хочу! Это моя жизнь!
И тогда ты, сжимала меня в своих объятьях так сильно, что я вскрикивала от боли.
- Не смей, - шипела ты мне в лицо. – Слышишь! Не смей умирать! Я без тебя не смогу…
И в глазах у тебя была такая беспомощность, что мне хотелось плакать от жалости, от того, что я так жестоко шучу с тобой, но я вырывалась, отталкивала тебя и убегала по лужам. А ты кричала мне в след: «Идиотка! Ты достала меня своими выходками!»
И ругаясь последними словами, тащилась за мной под проливным дождём. Заканчивалось это обычно тем, что мы обе зарабатывали конкретный насморк и дружно болели, каждая у себя дома. Перезванивались и болтали о всякой ерунде. Я чувствовала себя виноватой и старалась развеселить тебя анекдотами. А потом, не выдержав, напивалась жаропонижающих таблеток, заливала нос нафтизином и пёрлась к тебе через полгорода.
Ты встречала меня так, словно была страшно недовольна, но я видела, как загорались твои глаза, когда открывалась дверь. Тут же начиная ворчать на меня, как старуха, ты шла на кухню. Я прошмыгивала за тобой. Ставила на плиту чайник. Доставала из сумки принесённое с собой малиновое варенье. Ты наблюдала за моей вознёй, улыбаясь одними глазами, а потом внезапно обнимала меня, прижимала к себе и низким своим голосом говорила мне в самое ухо: «Ты знаешь, как я скучала? Не знаешь! А я скучала». Я смеялась, а ты, прижав меня с силой к кухонной стене, ловила мои губы и целовала до тех пор, пока мы обе не начинали задыхаться. Я говорила со смехом: «Сумасшедшая, у меня же насморк, мне дышать совсем нечем, когда ты меня целуешь!»
- Сама такая, - отзывалась ты и закуривала. – Кто в этом виноват? Из-за тебя носами хлюпаем! В следующий раз я просто убью тебя на хер, чтоб не мучиться.
- Да? А кто- то же говорил, что не сможет без меня? И вдруг собираешься убить? Никакой логики!
-И убью, - говорила ты уверенно, выпустив в потолок длинную струю едкого дыма и добавляла , помолчав, хмуро, - а потом себя убью.
       ***
Мне исполнилось 18 лет. Проснувшись на следующий день, я решила, что с меня хватит! Я уже совершеннолетняя, но совершенно ничего ещё не знаю о жизни. Хочу попробовать всё! И начала пробовать…
Пай девочка из приличной семьи, скромница и отличница завалила вступительные экзамены в институт, устроилась работать в самый бандитский район города, связалась с «подозрительной» компанией и пустилась во все тяжкие…как мне казалось… Я не переносила табачный дым, но это была необходимая плата за познавание жизни. В компании курили все, и я тоже вынуждена была… Правда, так и не научилась толком курить. Только и умела, что эффектно держать сигарету между указательным и средним пальцами и с томным видом следить за струйкой дыма. Сначала надо мной посмеивались, а потом один из парней сказал: «Да брось ты это! Тебе же не хочется!» И я бросила. Зато пить было просто необходимо научиться. И я училась, надо сказать, весьма успешно и скоро научилась пить всё подряд: водку, коньяк, самогонку, дешёвое вино и даже разведённый медицинский спирт, не гримасничая брезгливо от выпитого. В компании собрались совсем не отбросы общества, как можно было бы подумать, а молодые музыканты, ребята увлекающиеся театром, начинающие художники и непризнанные гении от литературы. Правда, народ сплошь волосатый, хиповатый и отвязанный, но отнюдь не глупый. Я, как губка впитывала в себя все эти разговоры о новых течениях в молодёжной музыке, базары о смысле и предназначении, споры о свободной любви – в общем, впитывала всё, что только могла. Мне всё было интересно, для меня всё было важно. Давняя нежная любовь к театру помогла мне сдружиться с ребятами из городского молодёжного театра и стать для них своей. В общем, казалось, моя жизнь, наконец, забила ключом. Окончена школа, а вместе с ней уроки, учёба, экзамены…Теперь – взрослая жизнь. Я хотела узнать, какая она, эта взрослая жизнь. Какая она, вообще бывает тут, за стенами родительского гнезда, где я один на один с ней, где нет постоянной опеки и наставлений, где я всё решаю сама.
Местом наших постоянных сборов было небольшое кафе в центре города под названием «Роксолана». Там я и познакомилась впервые с тобой…Светка…Светлана…Светик… Ты подсела за наш столик, кивнула кому-то из знакомых и стала пристально, в упор смотреть на меня. Я, в конце концов, не выдержала, опустила глаз и даже слегка покраснела. «Чего ради она так уставилась на меня, -недоумевала я. - У меня что: рога растут?»
- Светка, прекрати смущать девочку, - пошутил кто-то из ребят. – Ты чего так вылупилась на неё?
Я ещё больше покраснела. Схватила со стола бокал с пивом и выдула его в две секунды. Почувствовав себя увереннее, наконец, решилась посмотреть тебе в глаза и даже промямлила:
- Ты чего, действительно? Я тебя в первый раз вижу. Ничё тебе, вроде, не должна.
Ты достала сигарету, закурила, всё так же, не отрывая взгляда от меня, помолчала и, выпустив дым в сторону, сказала низким чуть охрипшим голосом:
- Согласишься быть моей…моделью?
- Моделью, - переспросила я, глупо хлопая глазами. - Ты что художник?
- Фотохудожник, - уточнила ты, глубоко затягиваясь в очередной раз. – Я тебе заплачу. Много не обещаю, но деньги - всегда деньги.
- И что я должна буду делать, - снова проблеяла я, чувствуя себя уже полной дурой под твоим настойчивым взглядом.
- Будешь стоять…может лежать…или сидеть…я ещё не решила, - произнесла ты медленно и задумчиво, всё так же пялясь прямо на меня.
От неловкости и напряжения у меня стало покалывать в висках. Я положила на стол деньги за выпитое пиво, сказала, что, пожалуй, пойду и поднялась из-за стола. Ты не пошевелилась, даже не попрощалась со мной, просто стала безразлично смотреть в сторону, словно потеряла ко мне всякий интерес.
Я нарочно медленно вышла на улицу, так же медленно побрела к остановке, но никто и не думал меня догонять. «Странная какая-то, - пожала я плечами, заходя в троллейбус. – А может, согласиться? Ну, правда: посижу… полежу…деньги всегда не помешают. Ну, если попросит ещё раз…пожалуй, соглашусь», - напоследок подумала я и выкинула из головы эту странную встречу, казалось, навсегда.
Ты уже поджидала меня возле остановки. Сидела на мотоцикле и курила. На ручке раскачивался блестящий чёрный шлем с белыми разводами. Видимо, ты ехала за моим троллейбусом, а потом обогнала его.
- Эй, - окликнула ты меня, - тебе идти далеко? Может подвезти?
Я отрицательно мотнула головой:
- Пять минут.
Ты пожала плечами и пошла рядом. Мотоцикл легко катился по тротуару, шлем раскачивался, ловя полированной поверхностью свет уличных фонарей. Мы молча дошли до моего дома. Возле подъезда ты опять закурила. А я почему-то осталась стоять рядом, от неловкости рассматривая в тусклом свете фонарей трещины на асфальте. Потом ты швырнула окурок в кусты и тихо спросила:
- Ну, что, согласна?
- Я подумаю, - протянула я.
- Я жду тебя завтра возле «Роксоланы» в шесть.
- В шесть утра или в шесть вечера? – попыталась я пошутить.
- В шесть дня, - отрезала ты. Быстро завела мотоцикл и, не попрощавшись, порулила со двора.
- Меня Аней зовут, между прочим, - почему-то крикнула я вдогонку.
- Я знаю, - крикнула ты в ответ.

       ***
Ты была на целых семь лет старше меня. Ты рассказывала, что твоя мать «впала»...именно это слово ты употребила, когда рассказывала мне о матери. Так вот, твоя мать впала в последние несколько лет в религию и совершенно неожиданно для всех простая уборщица уехала в Штаты, так сказать, от церкви. А тебе досталась однокомнатная квартира на окраине города, которую мать заработала на машиностроительном заводе, горбатясь много лет во вредном цеху. Об отце ты никогда ничего не рассказывала. Наверное, потому что и сама ничего не знала о нём. Ты рассказывала, что очень часто в вашей с матерью однушке снимали угол какие-то мужчины. В основном, командировочные, которые приезжали на завод устанавливать новое оборудование. Для них у окна ставилась раскладушка, но, проснувшись посреди ночи, ты видела её пустой.
Ещё ты рассказывала, что в селе у тебя есть бабушка, которая нянчилась с внучкой до первого класса. Ты не любила ездить к ней, но изредка всё же навещала. Когда я расспрашивала о причине такой нелюбви, ты морщилась, как от зубной боли и отворачивалась. Только однажды, выпив немного больше, чем обычно, процедила сквозь зубы: «Она меня кроме как сучкой белобрысой…никак».

Дождь обрушивается на землю сразу, как из ведра. Я моментально промокла. Поёжилась в мокрой одежде от пронизывающего ветра и вернулась в комнату, подперев балконную дверь стулом, чтоб не закрывалась. Стянула с себя влажный халат и накинула на плечи большое банное полотенце. Дождь остервенело хлещет в балконные стёкла в потемневших рамах, летит в открытое окно. Ты бы сейчас же скомандовала закрыть окно и дверь…не любила ты дождь.

На следующий день с опозданием в 10 минут я подошла к «Роксолане» Ты курила, опершись на свой мотоцикл, на ручке висели два чёрных, почти одинаковых шлема.
- Надевай и поехали, - скомандовала ты, делая последнюю затяжку.
Я натянула шлем и уселась на заднее сиденье.
- Обними меня за талию, не бойся, я не укушу, - сказала и, когда я обхватила твою крепкую, чуть полноватую фигуру руками, газанула и резко сорвалась с места. Я ухмыльнулась: «Лихачка! Впечатление что ли на меня хочет произвести? Ну-ну».
Мастерская, как гордо назвала ты невзрачное темноватое помещение, находилась в полуподвале старого трёхэтажного дома постройки чёрте каких времён. Я с любопытством рассматривала фотографии, висящие на длинных тонких верёвках вдоль стен. Часть мастерской была отгорожена ширмой. Там стоял раскладной диван, маленький журнальный столик, две табуретки и тумбочка. По углам темнел какой-то хлам и коробки. На полу прямо посреди комнаты валялось несколько окурков. Ты выругалась, пригрозила какому-то Игорьку оторвать яйца и быстро смела окурки в угол.
- Терпеть не могу, когда бычки на пол бросают, - пояснила. – Ну что стоишь? Раздевайся.
Я недоумённо переспросила:
- Раздеваться? Зачем?
- Как зачем? Будем работать. Снимать будем. Фотографировать…
- А зачем раздеваться?
Вид у меня был, наверное, такой перепуганный, что ты не выдержала и рассмеялась. Я в первый раз услышала, как ты смеёшься. Не смотря на довольно низкий голос, смеялась ты звонким приятным смехом, и это тебе очень шло.
- Ну, чё ты перепугалась, дурочка? Никто тебя тут насиловать не будет.
Ты осеклась почему-то резко и почти неслышно пробормотала: «Если только сама не захочешь». Хотя это было сказано очень тихо, но я услышала и забеспокоилась ещё больше.
- Ладно. Давай сначала выпьем чего-нибудь, - предложила ты.
Мы пили какой-то довольно вкусно пахнущий ликёр, сидя прямо на низком столике за ширмой, и ты рассказывала о том, что скоро будет выставка эротической фотографии, что это первая выставка такой тематики в городе. Что в столице это уже сплошь и рядом, а мы вот такие отсталые, что всего боимся. Что городские власти долго не давали разрешения, жаловалась на проблемы с помещением и почти не сводила с меня огромных глаз, которые в сером свете полуподвала казались такими же серыми. Я посасывала сладкий напиток из своего стакана и скоро почувствовала, как смущение и страх оставляют меня, а на смену им приходит какое-то бесшабашное чувство предвкушения приключений и новизны. Я решила познавать мир и здесь, в этом подвальчике, рядом с этой странной девушкой, которая мне всё больше нравилась.
Ты носила множество разноцветных фенечек. Позже, некоторые из них подарила тебе я. Это были единственные украшения, которые ты признавала.
       ***

Ты любила курить в постели, стряхивать пепел в свою любимую жестянку и рассуждать. Я не мешала. Просто молча сидела рядом и слушала о ракурсах, композициях, динамике…
- Не тронь машинку, Анька, - говорила ты, не открывая глаза, - не тронь, я тебе сказала.
- Да ничего с ним не случится с твоим фотоаппаратом!
Интересно, как ты чувствовала, когда кто-то прикасался к твоему сокровищу?
- А можно я один разочек тебя щёлкну, - ныла я.
- Это тебе не игрушка! Положи, где взяла! И никогда больше не трогай!
- Да что я с ним сделаю? Я же не ребёнок. Ну, один разочек. Я тоже хочу твою фотку.
Ты приподнималась на локти, смотрела на меня своим пронизывающим взглядом и шипела, как змея:
- Последний раз тебе говорю: положи…
- Подумаешь…не больно-то хотелось. Он чё такой дорогой, что его даже в руки взять нельзя?
- Да.
- Сколько стоит?
- Все деньги, - отрезала ты и валилась опять на подушку.
И так каждый раз, стоило мне только руку протянуть к твоему ФЭДу.
- Техника моя, машинка, - говорила ты, любовно вытирая объектив. - А знаешь, когда у меня первый фотоаппарат появился? В 14 лет.
- Тоже стоил все деньги? И где же ты их взяла?
- Нет, у меня тогда не было вообще никаких денег.
- А как же ты его?
- Я его заработала. Ну, не новый конечно, ну ведь и я - не Чичолина.
Ты рассмеялась. И принялась поправлять складки на заднике.
- Сядь на стул в центре. Я софиты настрою, - велела мне.
- А причём тут Чичолина? – недоумевала я, послушно занимая своё место.
- Посмотри на меня, Ань, нет не сюда, вот сюда…вооот молодец…не смотри на свет, глаза будут болеть. Чичолина не при чём. Я при чём. Я его заработала вот этим местом. – Ты, ухмыльнувшись, хлопнула себя по лобку и продолжала выставлять свет. – Только не надо таких круглых глаз. Всё норма – жила-была девочка-целочка, у которой была мечта. Понимаешь мечта! А стала девочка без целочки, но с …слушай, Ань, вот сделай ещё раз так, как ты только что сделала…ну тряхни головой…ну, вот так…запомни…сделаешь так во время съёмки. Хорошо? Так вот…за мечту надо платить…я и заплатила. Ну, а цена – фигня какая-то. Зачем она мне вообще эта плёнка была нужна. Могу же я без неё прожить…живу же и не херово живу. Кстати, - ты подошла ко мне, подняла двумя пальцами подбородок, - ты когда собираешься расставаться со своим сокровищем? Всё принца ждёшь? А они повывелись все. Вымерли. Как мамонты…а может их и не было никогда. Не жди…только время тратишь. Да ладно тебе, не сердись…
Потом ты снимала меня в разных позах. В каких-то невероятных лохмотьях, в верёвочных накидках. Заставляла трясти волосами, вскидывать голову… Ты очень много снимала меня. Когда ты была увлечена своим любимым делом, то забывала о времени и обо мне. Пока я не начинала ныть, что устала, хочу пить, есть и вообще – лечь прямо на пол и умереть в этом долбаном подвальчике у ног его безжалостной хозяйки. Ты уговаривала меня потерпеть ещё немного и не капризничать, но потом наконец сдавалась, и мы обе валились на диванчик за занавеской и ели печенье, запивая его тепловатый лимонадом.
Ливень на улице разошёлся не на шутку. Всё-таки пришлось встать, закрыть окно на балконе и вытереть приличную лужу, которая образовалась на полу. Пелена дождя такая плотная, что за окнами совершенно ничего не видно. Я зачем-то протираю стекло рукой, и вглядываюсь в почти непроницаемую стену небесной воды. «Хорошо, что я дома, - подумалось, - погодка явно не для прогулок». Что это со мной? Я…кажется, старею…боюсь заболеть? Ерунда! Я не старею…я…ведь…нет, я ещё совсем не старая…я вот только-только жить начинаю…я начинаю жить…только…хм».
       ***
Я стянула свитер, расстегнула блузку.
- Мне что…полностью раздеваться?
- Нет…брюки можешь оставить. Выпей ещё ликёра. Выпей, а то замёрзнешь. Как я тебя буду снимать…всю в пупырышках.
Ты рассмеялась как-то совсем невесело и напряжённо. Я тоже почувствовала себя слегка неловко. Но уверенно взяла из твоих рук стакан и залпом выпила ликер. Потом смело сбросила блузку и швырнула её на стул, вслед за свитером.
- Не бойся, в таких фото твоего лица видно не будет, - заверила ты.
- А я и не боюсь, - храбрилась я. - Помоги мне расстегнуть бюстик.
Ты почему-то медлила.
- Ну, помоги же мне, - снова попросила я, поворачиваясь спиной.
Я почувствовала, как ты медленно подошла, почему-то положила мне руки на плечи и жарко задышала в ухо:
- Аня, ты… очень красивая…Я тебя давно заметила…Ты мне нравишься…ты мне очень…
Я вспыхнула и пошатнулась.
- Ты чего? Что ты делаешь? Света, что ты делаешь?
Ты развернула меня лицом к себе и стала целовать в губы совсем лёгкими, почти невесомыми горячими поцелуями. Губы твои дрожали…. Это так сильно меня поразило, что я, казалось, превратилась в соляной столб. Стояла, как замороженная и молчала. Вдруг ты отстранилась, развернула меня снова спиной к себе, быстро расстегнула бюстик и, бросив хриплое «прости», стала включать освещение, готовясь к съёмке. Я не смела обернуться и посмотреть на тебя, вдруг так захотелось расплакаться и уйти, но почему-то на это не было сил.
Когда ты снова подошла ко мне сзади, я вздрогнула.
- Не бойся, Аня, - сказала ты уже совершенно спокойно. – Я больше не притронусь к тебе. Ты, конечно, можешь уйти, но…я тебя прошу,…останься. Это будут сугубо деловые отношения. Поверь.…Пожалуйста,…Я обещаю…
Не знаю почему, но тогда я поверила тебе.
- Ну, где же мой ликёр для сугреву? - Я вскинула голову и медленно сняла кружевной лифчик.
Ты смотрела пристально, слегка прищурив глаза. Потом наполнила стакан, протянула мне и наблюдала, как я пью спиртное…
Я познавала жизнь…а она, оказывается, была и такой…вот такой странной. И в ней девушка могла, о ужас, полюбить девушку. Как-то это не укладывалось у меня в голове…хотя после выпитого ликёра в моей голове, кажется уже ничего не помещалось. Голова слегка закружилась, и непонятное весёлое отчаяние вдруг пришло на смену недоумению и шоку.
- Ну, что мне надо делать? - сказала я, вызывающе глядя на тебя, и попыталась улыбнуться.
- Повернись в профиль…закинь руки за голову...
На улице за подслеповатыми окнами полуподвала, которые только в пол глаза глядели на городскую золотую осень, моросил противный мелкий дождь. А в «студии» каждые 3 секунды щёлкал затвор фотоаппарата, и ты отдавала мне короткие, как выстрелы приказы: наклониться, сесть, встать, повернуть голову вправо, влево…
Через пару часов я вышла из «студии. Мы попрощались почти сухо. Ты не вызвалась меня провожать. Только и сказала: «Встретимся через 3 дня. Жди меня в «Роксолане». Я кивнула, хотя приходить сюда мне больше не хотелось. По дороге домой я даже решила, что не пойду. Потому что это как-то…не так всё. Потому что мне было страшно…потому что неправильно…страшно неправильно… Решила…но всё равно пошла.
Мы снова поехали в студию на твоей «Яве». Я опять должна была обнять тебя за талию. Ты совершенно спокойно отреагировала, когда я сделала это. Сказала: «Держись покрепче», - и рванула с места, как обычно. Лихачка, блин! Мне действительно пришлось уцепиться за тебя двумя руками изо всех сил и спрятаться от пронизывающего осеннего ветра за твоей спиной.

       ***
Ты была почти на голову ниже меня, но гораздо сильнее. Ты могла подхватить меня на руки и кружить, как маленькую. А я кричала, чтобы ты немедленно опустила меня на пол. Но это так нравилось мне. Ведь меня никто не носил на руках с тех пор, как я научилась самостоятельно ходить. А это, оказывается, так приятно, когда тебя носят на руках.
Ты говорила: «Малолеточка ты моя», - и учила меня жизни. Ты покупала мне шоколад, который я очень люблю, а сама не притрагивалась к сладости, пока я не отламывала первый кусочек. Ты смотрела, как я смакую лакомство и улыбалась, довольная моей почти детской радостью. Ты говорила: «Ты ешь мороженое, как первоклассница…и ложечку сосёшь потом, когда мороженое заканчивается», - и смеялась надо мной. Ты любила меня…
Твоя квартира была слишком бедной, даже убогой. При всей своей любви к прекрасному, ты совершенно не заморачивалась тем, какие шторы висят на окнах, чем застелен диван, что валяется на полу. Когда я пыталась навести хотя бы относительный порядок в твоём доме, ты сердилась. «Какая разница, - говорила ты, - это антураж, мыльные пузыри, пшик». И начинала разглагольствовать о том, что есть относительная красота и абсолютная.
- Всё стремится к абсолюту, - заявляла ты.
- Абсолют не достижим, - возражала я.
- Согласна, но само стремление - уже хорошее дело.
А потом…ты раздевала меня и, бережно целуя мою грудь, говорила страстным шёпотом:
- Вот это красота…вот это… А всё, что надевается на это…все эти рюшечки...кружева…к ёб...й матери!!! И целовала бесконечно… Мне нравились твои ласки. Твоё восхищение мной, моим телом. Твоя страстность и порывистость. Мне нравилось, когда ты целовала меня и пела дифирамбы моей груди.
- Тебе бы на «Плейбой», Анька, сниматься. Ты была бы там в фаворе.
Я смущалась, но мне нравилось. Мне очень нравилось, когда ты так говорила.
И вместе с тем… я терялась каждый раз, когда ты проявляла нежность по отношению ко мне. Ты такая грубоватая и не очень приветливая со всеми вокруг, почему-то выбрала из общей массы меня…и почему-то полюбила меня. И эта твоя странная любовь удивляла и пугала меня. Может, именно по этому, я не могла ответить тебе тем же.
Ты терпеть не могла носить всякие чулочки, кружевное бельё, босоножки и ненавидела юбки. Ты презирала носовые платочки, пахнущие духами, сумочки, косметику… Но, когда я пользовалась всем этим, ты улыбалась довольная. Часто подтрунивала надо мной, но я видела, что тебе это нравится…всё это на мне…у меня. Ты ворчала, хитро улыбаясь:
- Обвешаешься украшениями, как новогодняя ёлка, а мне теперь снимать.
И терпеливо расстёгивала мою цепочку, осторожно снимала серёжки, стаскивала колечки. А потом клала это всё на стол или подоконник и целовала меня. Это освобождение от украшений стало нашим своеобразным ритуалом, как и освобождение от одежды. Сначала –кофточка и бюстик, потом обувь, брюки и трусики. И каждый раз ты беззлобно ворчала:
- Сколько времени потрачено зря…
- И что? Я должна снимать всё с себя перед твоей дверью? Ничего себе!
- Всё и к такой-то матери! Такую красоту нельзя прятать!
Я смущалась и краснела от удовольствия…Никто никогда не говорил мне столько комплиментов. Да и не была я избалована пока ни чьим вниманием. А ведь это так замечательно, когда тебя кто-то любит…вот так…до восхищения, до щенячьего восторга тобой, до дрожи во всём теле, до…кажется, до смерти.

       ***
Я хорошо помню, когда это произошло между нами в первый раз. Ты уже почти 2 месяца готовилась к выставке, к той самой, эротической, которую долго не разрешали проводить. Мы виделись по 2-3 раза в неделю, как правило, в твоей студии, реже в «Роксолане» и у нас были исключительно деловые отношения, как ты и обещала. Студия оказалась не совсем твоей потому, что ты арендовала её вместе с ещё 4-мя фотографами: Игорьком, которому время от времени грозилась оторвать яйца, но так и не отрывала, Сергеем, Лёшей и Борисом Петровичем. Днём ты работала в городском фотоателье «Зенит». Если удавалось, подрабатывала в школах и детских садиках, а вечером, когда помещение студии оказывалось свободным, работала там сч моделями. Ты фотографировала не только меня. Иногда говорила мне: «Завтра я буду снимать другую девочку, а ты приходи в среду или в четверг или… я сама тебя найду». И тогда у меня появлялось странное чувство необъяснимой ревности. Я сама не понимала, что со мной вдруг происходит, когда болезненно сжималось сердце от твоих так небрежно брошенных слов: «буду снимать другую девочку»…
Выставка должна была открыться сразу после Нового года. Времени оставалось всё меньше. В конце декабря мы просиживали часами, рассматривая отпечатанные фото и выбирали, выбирали, выбирали…
Тебе всё казалось, что это не совсем то, что нужно…ну, чего-то постоянно не хватало. Наконец, удалось отобрать штук 10 , которые ты окрестила: «относительно ничего». Наступил день, когда ты сказала:
- Ну, вот и всё! Наше сотрудничество, так сказать, закончилось. П…ц! Через 5 дней я получаю зарплату и могу рассчитаться с тобой. Вот…и всё...Аня, - и замолчала.
Мы сидели за занавеской: я - на диванчике, ты – прямо на столе, закинув ногу на ногу.
Я не знала, что мне сказать и тоже молчала.
- А может, стоит обмыть это дело? У меня есть водка. Ты…будешь?
Я кивнула, в конце концов, какая разница что пить: водка, так водка. Мне почему-то вдруг захотелось напиться до поросячьего визга. Может затем, чтоб перестало ныть внутри, где-то под левой грудью.
- Ну, и ладно, - сказала ты и достала из-за тумбочки бутылку водки. – Вот держу здесь, иначе мужики выпьют на хер…проверено.
Мы выпили по пол стакана водки, закусив только бубликами. Меня сразу же развезло. Несмотря на нервное напряжение, которое я постоянно ощущала в твоём присутствии. Блаженное расслабление растеклось по всему телу. Я прикрыла глаза и откинулась на спинку дивана.
- Ань, позвала ты, - а давай напоследок я ещё несколько фоток сделаю.
И, пока я раздевалась, ты стала мне не очень связно объяснять, что что-то ты во мне всё-таки не смогла уловить…но ты чувствуешь, что во мне что-то такое есть…такое необъяснимое…только моё…
- Изюминка, как в каждой женщине? - ухмыльнулась я.
- Ну, да…может и изюминка. Я не нашла её, а без неё фото, как и портрет…мёртвый…кусок бумаги…или тряпка…
Я была совершенно спокойна, когда ты подошла и стала сама поворачивать меня то в одну, то в другую сторону, выбирая более удачную позу, разворот головы, положение рук.
Я была совершенно спокойна даже тогда, когда ты опустилась на колени передо мной и, обняв за ноги, прижалась ко мне. И только когда ты заплакала, моё оцепенение и безразличие прошло.
Я стала гладить тебя по голове, приговаривая:
- Ну, ты чего, Светка? Светик, ты чего? Перестань, Светочка.
А ты всхлипывала молча, без слов, горько, как ребёнок. И от этого мне было так жалко тебя, что я сама заплакала. Тогда ты поднялась и начала целовать моё мокрое лицо, потом шею, грудь, живот… И, подхватив меня на руки, понесла за занавеску.
Голова кружилась то ли от выпитого, то ли от того, что ты заласкала меня всю своими лёгкими поцелуями. Потом стянула с меня единственную одежду – маленькие белые трусики, и я впервые узнала, что такое секс…оральный секс…
Какое-то необъяснимое, несравнимое ни с чем другим блаженство охватило меня. Мне казалось, что я взлетаю к потолку этого подвальчика, а внизу подо мной раскинулся ковёр из фантастически белых цветов. Я закричала от наслаждения и восторга…и стала медленно падать в этот цветочный ковёр. И, когда очнулась уже там, внизу, услышала в самое ухо твой шёпот: «Я люблю тебя».
Ты курила, а я лежала, боясь пошевелиться, чтоб не прогнать ощущение лёгкого кайфа, как от одной затяжки... Ты прилегла рядом, опершись на локоть и стала рассматривать моё лицо.
- Ань, я тебя очень прошу, - умоляюще сказала ты, - давай я сейчас тебя сниму, - я тебя очень прошу.
Ты зажгла свечу и дала мне в руки, объяснив, как именно её надо держать. Поколдовала со светом и стала снимать…
А на следующий день ты примчалась ко мне прямо на работу. И сверкая воспалёнными от бессонницы глазами, закричала, обнимая меня прямо на улице:
- Анька, это оно! Вот то самое! Получилось!!!
- Что получилось?
- Ну, изюминка твоя получилось. Твою мать, ты… ты не представляешь ...какой это будет…что это будет…Это восторг!
Ты не могла подобрать слов, только подпрыгивала на месте от радости, как маленькая девчонка:
- Получилось! Получилось!
На фотографии, затемнённой по краям…была изображена девушка, лица почти не видно, но обнажённая грудь слепила глаза двумя белыми холмами безупречной формы. Тонкая рука изящно держала свечу как раз между ними. И крошечные соски располагались на одной линии с началом яркого языка пламени. Я не могла узнать в девушке на фотографии себя. Это была не я…какая-то там Аня, обычная девчонка, каких тысячи…это была сама женская красота в вечном своём стремлении к абсолюту, к идеалу…
- Ах…только и смогла выдавить из себя я…
- Я знаю теперь, как тебя надо снимать, - радовалась ты. – Тебя надо напоить и трахнуть…
Кровь с силой ударила мне в лицо.
- Так ты только из-за этого? Ты из-за этого меня…вчера…там
Меня захлестнула обида и злость.
- Дура ты моя, - ты рассмеялась и обхватила меня руками, не давая возможности вырваться, - я вчера там тебя…потому что …я тебя люблю… А фотки…настоящие фотки, оказывается, только так и получаются настоящими, когда любишь то, что снимаешь. Ё…твою мать! Почему мне это раньше в голову не приходило!

       ***

Весна пролетела, как испуганная ласточка. Мы стали видеться так часто, как это вообще было возможно. Ты встречала меня с работы почти каждый день. Мы неслись на твоей «Яве» к тебе домой. Вваливались в крошечную квартирку на 5-ом этаже, начиная раздеваться уже в коридоре. И упоённо до полного изнеможения занимались любовью. Я отдавала себя тебе, открывалась перед тобой, как книга…Ты пила меня, как бабочки пьют сладкий нектар: ненасытно и долго. Твои поцелуи окутывали моё тело, как лепестки цветов. Твои руки скользили по мне, струились, как вода, заколдовывали меня своей ласковостью, своей невероятной нежностью. Я не знаю, где ты научилась всему этому, может, это было заложено в тебе самой природой…я не знаю…Позже, когда в моей жизни появились мужчины, ни один из них не умел ласкать меня так, как это делала ты.
Потом ты отвозила меня домой. Мы целовались в подъезде, как сумасшедшие. Ты на прощание сжимала мне до боли левую руку и уносилась на своём мотоцикле, и я ещё долго не могла прийти в себя после нашей встречи.
А жизнь шла своим чередой. Я решила снова попробовать поступать. Но всё оттягивала разговор об этом с тобой. Не знала, как ты отнесёшься к тому, что я уеду в другой город. А ты восприняла эту новость на удивление спокойно, даже с некоторым энтузиазмом. Пообещала, что когда я поступлю, ты будешь ко мне приезжать каждые выходные. Так оно и было потом.
Ты приезжала ко мне. Почти всю осень на своём любимом «коне», а зимой - на автобусе. Долгими вечерами ждала меня то на ступеньках училища, то в промёрзшем фойе. Сколько раз, увлечённая своими делами, учёбой, которая мне безумно нравилась, я забывала о тебе. А потом, спохватившись, бежала сломя голову, и сбивчиво просила прощения, целовала твои озябшие руки, прижимала тебя к себе, чтобы согреть. Как-то, прождав меня несколько часов кряду, ты сказала:
- Когда-нибудь, я устану ждать тебя и уйду.
- Уйдёшь? А как же я без тебя?
- А ты…постараешься меня забыть…если сможешь, потому что…Я вот сама не умею забывать…
Я никогда не обещала хранить верность тебе. Да ты и сама никогда не требовала этого от меня. Я была ветренна, как может быть ветренная молодая свободная женщина без особых комплексов. Мне нравилось внимание мужчин, и я даже не задумывалась, как это обстоятельство моей жизни влияет на тебя. Я просто жила, просто искала свой путь, а ты…всегда была рядом, и я относилась к этому как к само собой разумеющемуся факту. Ты просто была, просто была со мной всегда… И меня поразило выражение твоего лица, когда ты впервые встретила меня в обнимку с парнем. Огромные глаза сузились и стали тёмно серыми щёлками. Скулы побелели. Полные губы сжались, превратившись в искривлённую линию. Ты поздоровалась сквозь зубы и сразу же закурила, пуская дым прямо мне в лицо, чего не делала никогда раньше. И столько презрения было в твоём взгляде. Что я растерялась.

Ливень почти прошёл. Но дождь продолжал сеяться. Боже мой, как я любила дождь раньше! Как много всего я любила раньше. Какими отчаянными и бесшабашными мы бываем в своей юности, и как нас потом обламывает жизнь. Вчера в метро встретила девушку с нарисованными на футболке крылышками. Совершенно юное воздушное создание с огромными светлыми глазами…Я тоже была такой когда-то… «триста лет тому назад»…

Наша единственная: первая и последняя ссора была дикой. Я кричала. А ты шипела, как змея.
- Ты уже переспала с ним? Отвечай. Ты, б…ь спала с ним?
- Какое тебе дело! Чего ты лезешь? Это моя жизнь! Я сплю с кем хочу! И да! Да! Мне нравятся мужчины! Я от тебя этого никогда не скрывала!
- Нравятся, - ты сплюнула в снег, - нравятся? Так катись, на х…й к ним. Чего же ты со мной?
- Это ты со мной, а не я с тобой! Я тебе ничего не должна!
-Какая же ты сука… Я тебя…берегла…я в тебя ни разу руками не полезла, потому что ты же у нас девочка-целочка. А ты с этим прыщём…с этим…Ты себе получше хоть не могла найти? Я тебя что для него берегла? Для вот этого?! Для того чтоб ты давала таким, как он?
- Замолчи! Я может, его люблю! Я может, замуж за него пойду! Я нормальная, не то, что ты! Да, я с тобой улетаю! Да мне с тобой ох…ть как хорошо, но я хочу нормальную семью! Тебе это в голову не приходило? Я хочу ребёнка! Ты можешь мне дать ребёнка? Ну…трахни меня так, чтоб я забеременела! Что заткнулась?
- Ты – п…а малолетняя, слушай сюда, с этой минуты можешь катиться на все 4 стороны. Еб…ь с кем хочешь. Пусть они трахают тебя во все дырки! Соси у них, им это нравится! Будь подстилкой, б…ь. Рожай им детей! Давай! П..й! Чё вылупилась?
Ты обзывала меня последними словами. А я, не выдержав, опустилась прямо в снег и заплакала. Мне было так больно, но только сейчас я поняла, как больно было тебе. Ты ведь любила меня…
А через неделю ты примчалась снова и, почти ни слова не говоря, силой увезла меня к себе домой. За руку втащила меня в свою квартиру, помогла снять куртку. Суетилась на кухне, пока я безвольно сидела на диване, тупо уставившись в телевизор. Потом ты кормила меня ужином из своих рук, как ребёнка и поила моим любимым сухим вином. Потом я нежилась в хвойной ванной, приготовленной тобой. А после ты вытирала меня большим махровым полотенцем, которое мать передала тебе из благословенной Америки в подарок. А потом, после всего…ты любила меня так, как не любила никогда… И упиваясь твоей любовью, как вином, я решила, что останусь с тобой навсегда.
Наутро я заявила, что хочу с тобой жить. Я так решила. Только мне надо закончить учёбу. А потом мы будем вместе. Мы можем даже взять ребёнка из детдома, если захотим. Главное, что мы будем вместе теперь уже навсегда и плевать на всё и на всех. Мы можем, в крайнем случае, уехать куда-нибудь, где нас никто не знает. Найдём работу, снимем квартиру и заживём. Я строила планы, а ты кивала, гладила меня по голове и уверяла, что всё будет так, как я захочу.

       ***
Твой вызов в Штаты пришёл в самом начале марта. Перед 8-м марта я приехала домой, отпраздновала с родителями в тесном семейном кругу и, улучшив момент, улизнула к тебе. Я как-то сразу почувствовала: что-то произошло, что-то изменилось. Казалось, изменился сам воздух в комнате…он стал нежилым. Ты собиралась…
Целый вечер я проплакала, а ты утешала меня. Теперь была твоя очередь строить планы, которым никогда не суждено было осуществиться.
- Америка – свободная страна, - с жаром уверяла ты меня. – Там столько перспектив. Там ценят молодёжную культуру. Там я смогу подняться. Ты же знаешь, у меня куча идей. Я смогу.
- А как же я?
- Ань, ну ты пойми, я зацеплюсь и тогда смогу вытянуть тебя туда.
- А что я буду делать тут, пока ты там зацепишься?
- Ты…ты пока закончишь учёбу. Может, будешь дальше учиться. Английский вот подучишь, - ты хлопнула рукой по учебнику, валявшемуся на кровати. – А там смотришь, я тебя и заберу. И всё будет хорошо. Я смогу. Мы сможем!
Ты так уверенно говорила мне всё это, что казалось, сама верила в придуманную тобой американскую сказку, в которой, как правило, всегда бывает хеппи энд.
А потом…ты уехала, чтобы больше никогда не вернуться…никогда. Ты любила слово: никогда.
Светка…Светлана…Светик. Где ты теперь? С кем ты? Какая женщина рядом с тобой?
Сначала я ещё очень сильно надеялась, что ты вернёшься за мной. Я ждала тебя. Мечтала хоть о письме или звонке… Потом на смену надежде пришла горькая обида. За ней злость. Потом разочарование. И только через несколько лет – чувство вины. Я поняла: ты не бросила меня, не забыла, ты просто устала ждать и ушла. Ушла и оставила мне мою жизнь и мой выбор. Ты не забыла меня, потому что ты не умела забывать. Ты просто устала ждать. А я полжизни пыталась тебя забыть, но тоже так и не смогла.
Через 5 лет после твоего отъезда я удачно вышла замуж, родила двоих детей и, казалось бы, могла быть счастливой. Но чувство вины перед тобой всегда напоминает о себе. Прости меня, Светка, я не любила тебя так же, как ты любила меня. Я просто не умела любить тогда. И я не умела ценить того, что ты давала мне, того, что ты делала для меня. Прости меня, Светка.

Скользнув в шлёпанцы, я выхожу на улицу. И, запрокинув голову, подставиляю лицо под редкие капли дождя. Я так любила дождь, когда ты была ещё рядом, когда ты ещё любила меня, когда я танцевала под ливнем босиком…

Почему я пишу о тебе только теперь, спустя два десятка лет? Потому что жизнь справедливая штука. Я влюбилась, Светка. Я влюбилась в женщину. Она совсем не похожа на тебя, она другая. Совсем другая. Но когда она появилась в моей жизни, я почувствовала, что это не просто так. Я осталась должна тебе, Светка, я должна тебе свою любовь. А такие долги нужно отдавать. Я люблю…я очень люблю Её. Так, как когда-то могла бы любить тебя. Так, как ты сама, наверное, любила меня. Позволь мне, отдать этот долг Ей, раз уж так сложились наши жизни.
 Прости меня, Светка…

20.08.08