Не плачь, детка, не плачь!

Я возвращалась вечером домой. После работы заехала к отцу, дала ему сердечные лекарства, закапала капли в глаза и теперь, выйдя из автобуса, шла к метро. Дом родителей и мой дом находятся в разных концах города и чтобы добраться из одного места в другое, нужно потратить на дорогу около часа времени. Такое положение, когда нужно было ездить каждый день, а то и два раза в день в родительский дом, длилось уже полтора года. Мы с сестрой досматривали престарелых родителей.

Мама умерла пол года назад. Но воспоминания о маминой тяжелой болезни не покидают меня. Вот и теперь по дороге к метро я вспомнила мамину осунувшуюся фигурку с обвислой кожей, с огромной опухолью, вываливающейся большим жестким "гурбяком" с правой стороны живота. В горле появился комок, слезы накатились на глаза. Я не могу плакать на людях. На похоронах я так не плакала, как потом, вспоминая все произошедшее за последний год, во время таких переездов от дома к дому. Сестра ругает меня, что я часто в разговорах говорю о болезни и смерти матери, просит, чтобы я успокоилась и перестала думать об этом.

Последние годы жить в напряжении из-за здоровья родителей для нас было уже привычным состоянием. Практически все последнее десятилетие, начиная с того рокового вечера, когда маму сбила машина, мы живем как на минном поле, не зная, где и когда рванет.


Глава 1
ДТП


Это случилось в декабре десять лет назад. В тот вечер я задержалась на работе. Нужно было выполнить срочное задание. Мне позвонила сестра.

- Ты только не волнуйся. Мама сейчас в больнице. Ее сбила машина. Отец мне позвонил. Я - с мамой. Скорее всего, останусь в больнице на ночь. А ты приезжай завтра утром.

Ледяная дрожь пробежала по нервам. В голове пронеслось, будет ли мама жить, цела ли она? Как она себя сейчас чувствует?
Я побледнела. Меня спросили:
- Что случилось?
- С мамой плохо. Можно я завтра на работу позже приду?
- Да, конечно.

Утром я позвонила сестре. Сестра сообщила, что ночью оставалась в больнице. И не зря. Маму всю ночь тошнило. Сестра ухаживала за ней. Утром она уехала домой.

Захватив с собой белый халат, я поехала в больницу скорой помощи на другой конец города. Всю дорогу меня преследовал страх увидеть маму покалеченной. Добираться нужно было на метро и на автобусе, с двумя пересадками. Через час я уже заходила к маме в палату.

Я увидела маму в бедственном положении. Она лежала в больничной рубашке на широкой высокой хирургической кровати, съехав головой с подушки. Правая нога в гипсе находилась на валике, привинченном к металлической спинке кровати. Из пятки торчали спицы, за которые через блок был подвешен груз к ноге в виде дисков, довольно тяжелых. Правая рука прижата к телу. На ней – повязка. Лицо измученное, серое.

В этот миг где-то в глубине души мне стало ясно. Мы поменялись ролями. Теперь я должна быть мамой, а мама дочкой. С этого момента мне нужно заботиться о ней в ее беспомощном положении как о маленькой.

В палате с противоположной стороны стены лежала еще одна женщина пожилого возраста. У нее было поломано два тазобедренных сустава. Ее тоже сбила машина. Спина и нижняя часть тела ее были в гипсе.

На глазах у людей я не могу плакать. Я не плакала, только внутренне напряглась и сосредоточилась.
Я подошла, поцеловала маму в щеку и тихо спросила: "Как ты?"
Она ответила: "Видишь, что со мной стало?"
Мама заойкала, попросила помочь ей повернуться, так как она уже устала лежать в одном положении.
- Что у тебя болит? Что врач сказал?
- Ну что врач сказал? Перелом в колене, в щиколотке и трещина в плече. Мне вся правая сторона болит. Рука стерта об асфальт. Видишь синяков сколько? Всю одежду на мне разрезали, чтобы раздеть меня: и пальто и сапог, все порезали. Голова болит. Всю ночь тошнило. Аллочка, молодец, не отходила от меня. Это не Алла, а ком золота.
- Сейчас тебе полегче? – с надеждой спросила я.
- Пока еще не очень.
- Главное, что ты жива, мамочка. Мы тебя выходим. Ты поправишься. Все будет хорошо.

Мама недоверчиво посмотрела на меня. Она по жизни была подозрительна и недоверчива со своими родными, но всегда открыта и простодушна с людьми посторонними.

Я спросила:
- Виновник аварии приходил?
- Да, приходил. В пакетике фрукты принес. Знаешь, что он сказал? "Ни Вы, ни я не виноваты". После этих слов у меня истерика началась. Я его выгнала. Сказала, чтобы уходил и больше не появлялся. Не могу его видеть после этих слов.
- Мама, ты помнишь, как все произошло?
- Помню, но смутно.

Мама рассказала о событиях прошлого декабрьского вечера. Было темно, часов пять вечера. В декабре рано темнеет. Они с отцом переходили проспект Победителей, который довольно широкий, возле Комсомольского озера по пешеходному переходу, саморегулируемому, без светофора. Дорога была мокрая и скользкая. Они шли осторожно, не торопясь. Машины остановились, пропуская их. Мама шла впереди, отец чуть сзади, так как у него плохое зрение на один глаз, а второй глаз вообще слепой из-за производственной травмы. Ему легче ориентироваться в пространстве, когда мама идет впереди него. Кто-то из соседей пошутил по этому поводу: "Вон опять пленного повела".

Родители уже почти дошли до конца перехода. Неожиданно на первой полосе оказалась темная машина, несущаяся на большой скорости. Маму ударило в бок. Она упала на асфальт, сильно ударившись всем телом и головой. Потом что-то зацепило ее за одежду и протянуло по дороге метров десять. Мама потеряла сознание. Отец испугался и закричал. Нарушитель, с силой нажав на тормоз, остановился и вышел из машины раздосадованный, но остался ждать ГАИ. Мимо проходила женщина, которая жила неподалеку. Она из дома позвонила, вызвала скорую помощь. Отец не пострадал, так как шел сзади за мамой. Он остался возле нее, пока не приехали милиция и врачи Маму увезли в больницу, а отцу сказали, чтобы шел домой. Из дома отец позвонил сестре, сообщил о случившемся. Алла сразу же поехала в больницу и оттуда позвонила мне.

Я помогла маме лечь удобнее, расправила простынь под ней.

Я спросила, что привезти следующий раз.
- Ничего не надо, детка, ничего не хочу.
От мамы я поехала на работу.

Мы договорились с сестрой приезжать по очереди утром и вечером в будние дни, а в выходные оставаться подольше, чтобы помыть маму, покормить, поухаживать за ней. Иногда в выходные дни приезжали зятья и внуки проведать бабушку. Конечно же, ее привязанное положение очень ограничивало двигательные возможности. Но она и мы как-то приспособились. Хорошо было хотя бы то, что она могла поворачиваться с боку на бок вокруг своей привязанной ноги. Каждую субботу мы с сестрой обмывали маму. Наливали в маленькое ведерко воды и мягкой поролоновой мочалкой с мылом обтирали ее тело, высушивали полотенцем, смазывали кремом и все складочки присыпали детской присыпкой от опрелостей. В постели у нее собиралось за пару дней много крошек от еды, которые, высыхая, становились колючими. Мы старались чаше перестилать простынку под мамой (простынки мы привозили из дома), все-время расправляя все морщинки, чтобы ничего не раздражало кожу. К счастью пролежней у нее не было. Так продолжалось полтора месяца. Благо нас пускали в палату, и мы могли ухаживать за мамой.

Через несколько дней после аварии мне на работу позвонила сестра, она продиктовала номер телефона виновника аварии и сказала, чтобы я позвонила ему домой. Они с мужем поговорили со знающими людьми и решили, что с нарушителя нужно стребовать 1000 долларов на восстановление здоровья мамы. Я тогда, первый раз оказавшись в такой ситуации, дочери потерпевшей, понимала, что должна действовать в интересах мамы, но не знала как.

Я послушалась сестры, хотя мне этого очень не хотелось, и позвонила нарушителю. Я сказала, что мама сильно пострадала и на ее реабилитацию нужны деньги, назвала сумму. Он ответил, что у него к телефону подключен диктофон и наш разговор записывается. Я разозлилась, обозвала его "мудаком" и бросила трубку. Я теперь очень сожалею об этом звонке. Это было неправильное решение. Не надо было звонить. Получилось, как будто мы вымогатели какие-то. Мне по прошествии уже более 10 лет неприятно вспоминать об этом. Я совершила поступок, несвойственный мне.

Как-то вечером при мне зашел в палату врач с польским именем Зенон. По отчеству не помню, как его звали. С ним была медсестра. Мама хвалила этого врача, говорила, что он очень внимательный.

Врач откинул в сторону одеяло, чтобы посмотреть мамину ногу. Взору всех присутствующих открылось мамино обнаженное снизу до пояса бледное немолодое тело: белые натруженные ноги с широкими узловатыми коленями, с жировыми складками живот. Белья на ней не было из-за привязанной ноги. Я смутилась от этих натуралистических подробностей, хотя потом не раз мне приходилось подмывать маму мягкой мочалкой и смазывать кремом ее жировые складки. Мне также было неприятно от того, что мама не стесняется. Может быть, она уже привыкла и понимала, что находится в таких условиях, когда стесняться неуместно.

Врач не обращал внимания на наготу, он заботливо провел рукой по маминой больной ноге и спросил, как больная себя чувствует, есть ли жалобы. Мама пожаловалась, что плохо спит. Врач пообещал, что выпишет что-нибудь успокоительное. Потом он подошел к соседке по палате и поговорил с ней. Одеяло не отбрасывал, так как та была в гипсе.

Ближе к Новому году мы с сестрой договорились отблагодарить врача за хорошее отношение к маме. Мы поздравили его с Новым годом и подарили бутылку коньяку и коробку конфет.

Были и неприятные моменты. В одно из своих посещений я зашла в палату и застала такую картину. Разъяренная медсестра пожилого возраста плотной комплекции принуждала маму проглотить таблетки, чуть ли не с силой открывая ей рот. Мама не выносит никакого насилия, и поэтому сопротивлялась и обиженно всхлипывала. Меня потрясло увиденное. Медсестра, повернувшись ко мне, сказала: "У меня нет времени на ее капризы", и ушла. Я вышла вслед за ней и чуть не плача, попросила: "Пожалуйста, будьте с мамой повежливее. У нее больное сердце. Она очень ранимый человек. Я понимаю, что вам не хватает терпения на всех, но я Вас очень прошу, будьте поласковее". Я попыталась всунуть медсестре в карман халата какие-то деньги не очень большие, все, что у меня было, но она категорично отказалась. Я пообещала, что мы потом отблагодарим ее.

Я понимала, что ругаться с медсестрой не стоит, чтобы не обострять отношения. Ведь мама, оставаясь в больнице одна, когда мы на работе, вынуждена будет с ней поневоле общаться. Так лучше, если медсестра не будет обозлена на нас. Я оказалась правой. Потом мама рассказывала, что медсестра относится к ней уважительно. После выписки мамы из больницы мы подарили этой женщине коробку шоколадных конфет, правда, не очень дорогую. В ответ она дала нам много полезных советов по уходу за мамой дома.

Помимо ухода за мамой нужно было навещать отца, так как он впал в уныние и выпивал без мамы. Сестра жила ближе к родителям. Она периодически заезжала к отцу. Один раз она застала его в невменяемом состоянии во дворе дома. Он повис головой вниз на ограждении палисадника и не мог самостоятельно дойти до квартиры. Сестра очень перепугалась тогда.
В следующий свой приход Алла обнаружила в квартире вместе с отцом заезжего гастролера, здоровенного детину, который напросился к отцу пожить. Отец разрешил. Тот в ответ купил ему бутылку дешевого вина и пачку сигарет. Сестре стоило больших усилий и нервов, чтобы выпроводить непрошенного гостя.

После этого случая, Алла настоятельно рекомендовала мне прописаться у родителей, чтобы не потерять квартиру с таким безотказным папой. Через некоторое время, когда утряслись все вопросы с мамой, я так и сделала. Мы с родителями ходили в райисполком с просьбой о прописке и меня прописали.



Глава 2
Юбилей


Не так давно, всего пять месяцев назад, мы отмечали мамино семидесятилетие.

Задолго до знаменательного дня мы с сестрой договорились устроить для мамы юбилейный вечер, пригласить всех родственников, друзей и знакомых. Мы вспомнили с сестрой о том, как много мама сделала для нас, вырастила, воспитала, помогла получить высшее образование, всегда заботилась о нас, несмотря на трудности и безденежье. В ее жизни было мало праздников, в основном трудности, работа и испытания. В конце концов, она прожила очень трудную жизнь и неизвестно, сколько еще проживет. Мама заслужила праздник в свою честь. Это будет наша дочерняя благодарность.

Мы начали готовиться. Составили список гостей. Оказалось около 25 человек. Заказали кафе для проведения юбилейного вечера. Закупили дополнительно питье и деликатесные продукты для нарезки. Спасибо моему мужу. Он на машине помог все это привезти в кафе. Конечно же, нужно было придумать программу вечера, что-то для души и настроения.

У меня был опыт проведения праздничных мероприятий на работе. Я знала, что любой праздник будет успешным, если хорошо продумать программу проведения, включить такие мероприятия, которые будут интересны всем.

Сестра придумала поздравительные стихи и оформила плакат с фотографиями. Я с магнитофонной записи, которую сделала в один из вечеров, когда мама была у нас в гостях, перенесла на бумагу "Рассказ бабушки внукам о своей жизни" и вставила этот рассказ в журнал "Юбилейный выпуск №1. Маме – 70 лет" В журнал я также вклеила нарисованные внуками поздравительные открытки с пожеланиями и мамины фотографии разных лет, добавила несколько пустых листов для записи пожеланий гостей. Мои сыновья подготовили шутливую песню для бабушки, которую мы с сестрой пели, когда были маленькими. Эта песня называется "Подружка моя" и поется на два голоса.

Первый поет: "Подружка моя, как тебе не стыдно? Дома маме не поможешь, думаешь не видно?"
Второй поет: "Подружка моя, я ей помогаю. Всю посуду перебила, больше не желаю".
Первый голос продолжает допытываться: "Подружка моя, как тебе не стыдно, на уроке булку ела. Думаешь не видно?"
Второй голос невозмутимо отвечает: "Подружка моя, я ее не ела. Вот такой кусочек съела, больше не хотела. (При этом, руками надо показать какой большущий кусочек булки был съеден на уроке)". И так далее.

Детям тогда было: старшему – тринадцать лет, младшему – одиннадцать. Я им подготовила призы, двух симпатичных игрушечных зайчиков, чтобы у них тоже остались приятные воспоминания о празднике.
За столом говорили много хороших слов и пожеланий маме.

Мы танцевали под магнитофонную музыку. Муж маминой сестры играл на баяне. Все вместе мы спели мамину любимую песню "Расцвела у окошка белоснежная вишня". Супруга маминого двоюродного брата провела со всеми ролевую игру. Каждый изображал какого-нибудь зверя. А все должны были отгадывать, кого именно. Мне понравилось, что пожилые люди тоже с удовольствием играли в эту игру. Вечер удался.


Глава 3
Рассказ бабушки внукам о своей жизни


В юбилейном поздравительном выпуске на пустых листах гости написали много хороших пожеланий и некоторые с интересом прочитали "Рассказ бабушки внукам о своей жизни". Я думаю, что Вам тоже будет интересно мамиными глазами увидеть тот предвоенный и военный период жизни людей.

Бабушка провела с внуками почти целый день, так как мы с мужем были заняты на работе. В другие дни бабушка приходила на пол дня. Я работала на пол ставки и после обеда приходила домой на смену матери. Старшему моему сыну было пять лет, младшему - три года. Дети не ходили в детский сад, воспитывались дома. Им было весело вдвоем играть. У них было много игрушек и они каждый день придумывали новые игры. У детей был детский карт с велосипедными пидалями, на котором вдвоем вполне можно было ездить по комнате. Мебели у нас тогда было немного. Часть комнаты занимал спортивный уголок с качелями и с длинным самодельным матом на полу. В углу стоял большой надутый красный бегемот, на котором можно было посидеть верхом. Из диванных подушек, их было шесть, можно было соорудить пещеру и прятаться там. А в большом корыте у детей хранилось их основное сокровище: многообразные машинки, конструкторы "LEGO", трансформеры, сборные игрушки из яиц "Киндер-сюрприз", железная дорога, солдатики и динозаврики, журналы с наклейками и многое другое. Каждое утро, едва проснувшись, дети с головой ныряли в это корыто и доставали все наружу. К вечеру весь пол был усыпан игрушками. И каждый вечер мне приходилось собирать все обратно в корыто, так как ступить ногой было негде.

В будние дни, когда внуки просыпались утром, бабушка на кухне уже разогревала завтрак. У нее были ключи от нашей квартиры, и она приезжала когда мы были уже на работе. Одновременно на плите у бабушки варился суп на обед. Дети умывались, одевались и садились за стол. Бабушка была строгая и приучала детей к порядку. Они ее слушались. Только младший все время жаловался: "Мама, скажи бабушке, чтобы она меня не "накармливала".

После завтрака, если погода была хорошая, бабушка с внуками шли гулять на улицу. Иногда они ходили в лес за ягодами или грибами, который находился где-то в километре от дома.

В тот день бабушка, пробыв с внуками целый день, к вечеру уже устала, и мы предложили переночевать у нас.

Вечером, после ужина дети присели на диванчике с игрушками, а бабушка, удобно расположившись в кресле-качалке, отдыхала. Я накрыла ее пледом.

Старший внук, он был более шустрым, попросил бабушку рассказать о своей жизни.

Мы тоже пришли послушать и включили магнитофон для записи, потом я воспроизвела этот рассказ на бумаге. Вот как  начинался рассказ.

Маленький пятилетний внук попросил:
- Сначала только, сначала только рассказывай, бабушка!
Бабушка не спеша начала свой рассказ.

Речь ее была внятной и выразительной, как и всегда. Мы все слушали со вниманием.
- Жили мы в Тамбове. Мама моя умерла (мама умерла, когда бабушке было пол года). Мою маму звали Феня. И бабушку звали Феня. Потом папа женился. Вторую жену звали Зина. У нас родилась девочка Люся. Она умерла в младенчестве. Потом у нас Люся появилась вторая, потом Валя. Вскоре папу командировали в Минск. Папа забрал двух своих девочек Люсю и Валю и уехал с женой. Там у них родился Шурик. Было это перед войной.

- А тебя?- спросил внук.

- А я осталась с дедушкой и бабушкой.

У дедушки с бабушкой был большой дом. Крыльцо высокое-высокое. Там черепаха по веранде ходила. Большая черепаха. Она потихоньку ходила.
- И что она делала эта черепашка? – заинтересовался внук.
- Слушай дальше. Было высокое крыльцо. А потом – длинный коридор. И вот, как заходишь, направо сразу – кухня. Вторая комната – дедушкина и бабушкина. Дедушка – Василий, а бабушка – Феня. Третья комната была девичья. Жили там тетя Леля и тетя Нюся, папины сестры. По левую сторону большущий зал был. В этом зале принимали всегда гостей. Через зал вход был в нашу комнату. А прямо по коридору налево жил потом брат с сестрой. Вот такой был большущий дом.

- А у нас такого нету? – спросил внучок.

- Ну, слушай дальше, - продолжила бабушка свой рассказ.
Когда папа уехал в Минск с семьей, а я осталась у дедушки и бабушки, была зима. Нам так весело было. Нас так много там было: и сестры двоюродные, и братья. Делали ледянки такие. Вот такие крупные ледянки. На них катались. Санок тогда не было. Соломку обливали водичкой, она замерзала, получалась ледянка. Одежды тогда хорошей ни у кого не было. Одевали, у кого что было. Кто валенки оденет, то бурки сошьем какие. Все бегом с горки кататься.

У нас был овраг посреди улицы. Улица называлась раньше Гаврюшинская, как бабушка ваша маленькая была, а потом она называлась уже Володарского.

 - А еще потом какая?- попытался узнать внук.

Бабушка, не отвлекаясь на праздные вопросы внука, чтобы не сбиться с мысли, продолжала рассказывать. Все слушали со вниманием.
Зимой мы так и катались. А летом - сзади за домом был огород. А помидоры росли больше кулака. Большие. Когда разломаешь их, такие мясистые, красные. А как хотелось мороженного. Мороженое на колясочке возили. Оно было не то что в стаканчике, выталкивали мороженое на одну вафельку, а второй накрывали.

Мы - так бежим, так бежим за мороженым. А денег-то нету. Просим на мороженное. А потом уже у кого-нибудь деньги появлялись. То крестный мне денег даст, то бабушка или дедушка. Мы покупали мороженое. Крестный был дядя Саша, папин родной брат. Он жил отдельно. В этом году умер. А дядя Миша самый старший папин брат. Он жил один.

Никто меня не обижал. Все хорошо относились ко мне. Бабушка бывало, семья большая, рано шла на базар, чтобы все купить, овощи там, продукты.

Я утром просыпаюсь и нахожу на подушке булочку или что-нибудь еще. Иногда бабушка брала меня с собой на базар.

Я еще в школу тогда не ходила. Когда мне нужно было в школу идти, мне было семь лет, меня забрали в Минск. Папа купил мне тогда пальто. Это было целое событие. Ни у кого не было тогда пальто. Фуфайки в основном. Не то, что теперь надевают: шубки, да валеночки. А тогда кто в чем. Подвяжешь тое-сёе и идешь. Гляжу, папа мне валеночки привез, ботиночки, и пальто привез оранжевое зимнее. Все так завидовали мне.

Приехала я в Минск, пошла в школу. Жили мы на улице Московской во дворе. Возле Западного моста – длинный этот дом, где магазины. Во дворе –домики одноэтажные 12А, 12Б, наш дом был 12Г. Он был двухэтажный. Жили мы на первом этаже. Жили мы бедно. Папа один работал. Мама брала на дом работу в ресторане, скатерти стирала. Папа работал на вагоноремонтном заводе. Он – почетный железнодорожник. 35 лет отработал па железной дороге. Он ремонтировал вагоны.

- А паровозы?- спросил внук. Играть с движущимся по детской железной дороге паровозиком было его любимым занятием.

Бабушка ответила:
- А паровозы другие люди ремонтировали. Нас было четверо детей. Я - самая старшая. Помогала родителям. Меня посылали то в магазин, то воду принести, А вода была в колодце. Мама отправляла со мной младших гулять. Они за мной вереницей ходили. Мне так хотелось погулять с другими детьми в "квача" или еще во что-нибудь. Вижу, как другие дети гуляют сами по себе. А я всю эту вереницу тягаю за собой. Они, один одного меньше, и все за мной бегут, бегут. Тридцать пятого года - Люда, тридцать седьмого – Валя и тридцать девятого года Саша. Я их смотрела.

А тут началась война. Папа наш пошел на войну. Мне было одиннадцать лет. А мы с мамой остались в Минске. Вскоре мама умерла. А мы у соседей были. Валю и Сашу забрали в детдом. Мы с Людой у соседей остались. Потом папа приехал и нас забрал.

Немцы нас выселили и поселили своих рабочих. Сами заняли большой каменный дом, а рабочих – в наши дома распределили. Рабочие им дрова кололи, носили наверх. Там было печное отопление.
Сколько я видела всего, сколько я натерпелась. Маме, когда началась война, было 30 лет. Немцы таких угоняли в Германию. Мама боялась показываться на улицу. Везде ходила я. Мне было 10 лет.

У мамы было плохо с сердцем. Она умерла 1945 году в январе или в декабре не помню, но точно помню, что 29 числа. Война еще не кончилась. Осколок ей попал. Мы же дети были. Мы толком не разбирались. Я только точно помню, что чуть в яму в эту не вскочила. Её через поле повезли. Белый гроб, неокрашенный. Сколотили доски и все. Был сильный мороз. Её на санках повезли. Папа тогда приехал уже.

Когда нас немцы выселили, мы перешли жить в дом на соседней улице. Он пустовал. Из него вся семья ушла в партизаны. Я бегала на базар последние свои вещи меняла. То сахарина принесу, то еще чего.

Бомбежки были каждый день. Мы вырыли ямку и прятались на огороде в яме все время. Однажды после бомбежки иду я за сахарином на базар. На дороге лежит раненный конь. Он ещё живой. А люди уже режут у него заднюю часть. Или идешь по улице после бомбёжки и смотришь: на деревьях, то рука висит, то пух от подушки везде, то тряпье развешено где-то и вороны летают.

Однажды поехала я в Западный Минск к эшелону тряпки на продукты поменять. Как начали бомбить этот эшелон. Все начали прятаться в канавы, кто куда. С одной стороны снизу немцы из автоматов по нас стреляют, что б никто не вышел из эшелона. Я уже наменяла маслица и того, и сего. Вы можете себе представить, как в 11 лет я в такое трудное время везде ходила, добывала продукты для семьи. Я сама сейчас как подумаю, Боже мой, сколько я перетерпела. Тут сверху бомбят, тут выскакиваем мы прятаться, а тут немцы по нас стреляют. Спряталась я в канавку между путями и откосом. Она не глубокая. Не знаю, как жива осталась. Да, наверное, надо мной убитый лежал, он меня спас. Немцы так упорно стреляли, я помню, что после обстрела с трудом выползала откуда-то. Потом я в испуге побежала. Очутилась далеко от этого места. Потом я искала девочку, с которой приехала к эшелону. Не нашла ее. Не помню, сколько дней я так проблуждала. Спрашивала у людей в какую сторону мне ехать. Но, в конце концов, вернулась домой.

Один раз мы видели возле Западного моста лежали две убитые партизанки, а на груди у них были вырезаны звезды и кровь лилась. Это было в летнее время. Если ехать по Московской в сторону аэропорта, по левой стороне на столбах были развешены партизаны, На шее веревка. Языки высунуты. Дощечки на груди с надписью: «Он – партизан. Убивал немецких солдат».

Сейчас до меня не так доходит. Но когда мы сидели в этой яме, мы так просили Бога, чтобы бомба не попала в наш дом. Не только мы просили, все люди просили. На дверь в нашем доме мы повесили иконку и подковку. Наш дом уцелел.

А как мы гадали: словим паучка, стаканчиком накроем. Если через три дня он еще жив, значит и папа наш жив. А люди гадали по-страшному: и с зеркалами, и со свечами. Действительно им все показывалось. Я тогда маленькая была и не все понимала.

Однажды пошла я на базар, я все время ходила, обеспечивала семью. Базар находился возле пенициллинового завода. А там облава. Люди как побежали. Меня толкнули, я упала. Я лежала, а по мне все бежали. До сих пор у меня остался шрам от рассеченной брови. Люди от страха бежали, на меня не обращали внимания. Я руками голову закрывала, прижимала к булыжнику.
За молоком и за картошкой я в Петровщину ходила. Картошка перемерзшая такая и сладкая. Когда одна, когда с какой-нибудь девочкой ходили, копали эту картошку. Несколько человек там у нас варили ириски.

- Что это - ириски? – заинтересовался внук.

- Конфетки такие. А я их продавала. За это мне давали деньги.

Немцы давали нам с отрубями хлеб. Одну булочку на всех, а может и пол булочки, я уже не помню. Очень бедствовали.

Особенно мне запомнился день в июле, когда пришли русские. Отмучились мы. Цветов много. И мы нарвали цветов, бежим за танками. Танки по Московской проехали, на бетонный мост въезжают, мы им цветы бросаем.
Потом пошла на рынок, смотрю под Западным мостом возле вокзала, как будто людей через мясорубку пропустили, по немцам танками проехали. Где рука, где нога, где что. Это ужас. Все перекручено.

А как мы в беженцы уходили. Все шли, и мы пошли за всеми. Папы ж не было. Мама с Шуриком на ручках. Я Валю несла. А Люда уцепилась за маму. И белые узлы с собой взяли. Пришли в Острошицкий городок. А там воинские части. Немцы как увидели белые узлы кругом, давай бомбить. Нам военные говорят. Что ж вы белые узлы с собой побрали. Ну-ка прячьте. Сверху все видно. Мы травой узлы закидали. Подошли к одной деревне. Новые галоши предлагали, мама предлагала, за то, чтобы детям назавтра дать по стакану молока. Хозяин был зверюга, ничего нам дал. Мама говорит: «Пошли, дети домой. Умирать будем дома". Вернулись домой. Как-то приспособились и жили.

Когда русские пришли, вскоре и папа вернулся. Я не знаю, где он воевал, но у него было много орденов и медалей. После войны он получал деньги. У него розовая книжечка была. Как месяц проходит, он отрывает корешок и получает деньги.

- А ты дальше будешь рассказывать?- вмешался внучок.

- Раньше папы вернулась домой семья, которая была в партизанах. Они нас с Люсей смотрели. Когда мама умерла незадолго до окончания войны, Сашу и Валю забрали в детские дома как самых маленьких. Нас не брали, мы были старшие, а детские дома в то время были переполнены. Нас хотели увезти куда-то, но мы не поехали.

После войны начали мы всех детей собирать. На улице Толстого был детприемник. Сашу, когда умерла мама, туда определили, а потом мы его нашли аж в Столбцах. А Валя была в другом детдоме на Осовиахимовской улице. Детдом №7. Папа вернулся, и мы все вместе собрались.

Как хотелось есть. На базаре картошку тушенную продавали. Булку хлеба резали на 10 частей. Бывало, подойду, посмотрю на этот хлебушек, оближу губы и пойду дальше. Денег у меня не было. Потом в магазинах появился американский яичный порошок. Из этого порошка мы омлет делали и мачанку. Мы по карточкам получали его,

Папа тогда уже работал на заводе имени Мясникова. Мы пошли учиться. Я закончила пять классов. А потом пошла в ФЗУ в вечерней школе (школа рабочей молодежи). Училась и работала на тонкосуконном комбинате. Всего я закончила 9 классов. На заводах распределяли тогда одежду и обувь не новую, которую присылали американцы в помощь. Мне пальто досталось.

Приезжала к нам тетя Аля из Тамбова, мамина родная сестра, забрала у нас все вещи, что после мамы остались, сапоги, пальто. Папа пойдет на работу, а она вещи к подруге носила. Мы дети были, не понимали, тетка все-таки. Потом она уехала. У нее своя семья была.

Вскоре папе дали комнату на ул. Декабристов, метров 20 где-то. Мы там жили. Потом папа познакомился с женщиной, тетей Аней. Он решил, что мы все должны жить у неё. Пригнал машину, погрузил наши вещи. Мы переехали жить к ней. Так мы потеряли свою комнату. Тетя Аня была недобрая. Своих детей у неё не было, и нас она не любила. Все деньги у отца забирала. Нас выгоняла на улицу, есть не варила. Работала она уборщицей в школе. Но скрывала это. Говорила, что учительница. Тетя Валя, её младшая сестра была к нам добрее. Тетя Аня все наши вещи продала: ручную швейную машинку, шкаф, никелированные кровати. И все говорила: «Вас надо кормить?». Мне иной раз приходилось под смородиновым кустом ночевать.
Я у папы спросила: «Мы тебе дети или нет?» И Папа пошел к своему начальнику. Ему дали комнату на ул. Парашютной. Прожила я на Парашютной до 1960 года.

Когда я начала работать на тонкосуконном комбинате и уже закончила девятилетку, я была молодой девушкой, у меня было много подруг. Мы ходили по вечерам на танцы. В Дом офицеров, в парк Челюскинцев и в клуб Ильича. На меня засматривались парни. На танцах все время приглашали. Я не стояла никогда, танцевала. Тома у меня была подруга и Мария Исаева. На работе Володя от меня не отходил. Я за станком работала, а он помощником мастера был. Станет возле моего станка и смотрит, не отходит. После работы ждал меня. Он тогда у сестры жил. В то время у меня был еще один знакомый парень. Мы с ним переписывались. Он заканчивал военное училище. Я рассудила так. Володя из простой семьи, как и я. У него погиб отец. Он - сирота. И я - сирота. Вместе мы сможем построить своё счастье, Так мы поженились. Потом Володя на 3,5 года в армию ушел. Служил в Грузии. Я его ждала. Когда вернулся, у нас в 1957 году Аллочка родилась Мне пришлось уволиться с работы. Тогда декретных отпусков не давали. Давали 56 дней после родов и все. Работать не могла. Аллочку надо было растить.

Когда Аллочке было 2 года, собралась я как-то в баню на Московской, Володя остался с Аллой, а я пошла. По дороге увидела объявление: «Требуются ученики продавцов, кассиры». Я зашла, спросила, мне сказали, что можно. Так я стала продавцом.

Я старалась, конечно. Доверили мне ситец мерить. Я померила. Всё хорошо. В этом магазине на улице Брилевской я сначала подменяла людей на время отпусков. Там был большущий магазин. И хозяйственные товары, и игрушки, и ткани, и галантерея, парфюмерия. Работала я там около года. А в 1960 году нам дали квартиру. Сами строили на улице Вилейской. Мы туда переехали жить.

Мне стало очень далеко добираться до работы. Автобусик маленький ходил и только до Танковой доезжал, а дальше - как хочешь. Так я пешком ходила но путям. До вокзала дойду, а потом по Московской шла до магазина на работу. В 1962 году у нас Риточка родилась. Через три месяца в мае умер папа. Он к тому времени был очень болен. И с сердцем плохо было, и с желудком. Врач сказала, что он умер из-за сердца. Когда Риточке исполнилось 1,5 года, я пошла в торг и говорю, что мне не подходит это место работы. Мне далеко добираться до работы. Мне предложили работать на Октябрьской улице, раньше Ворошиловская называлась. Это возле парка Горького, там где ателье "Дождик" раньше было. Мне дали такую справочку, с которой я пошла к заведующей магазина на Октябрьской улице. Она мне написала, что согласна брать меня на работу. Я с этой справочкой возвращаюсь в торг, смотрю на дверях магазина на улице Опанского висит объявление: «Продавцы требуются, кассиры требуются». Я думаю, это ближе к дому. Кассиром я не умею, а продавцом смогу быть. Меня сразу же оформили на работу в этот магазин. И вот отработала 27 лет я в этом магазине.

Дети мои все время приходили ко мне. Когда маленькие были, я их брала с собой иногда. Посажу Риточку на ящик в отделе, чтоб никто не видел ее. Она сидит тихонько. Дам ей "Докторской" когда кусочек ("Докторская" колбаса считалась всегда самой качественной и вкусной). Я тогда в колбасном отделе работала.

- А сама ты кушала? - поинтересовался внук.
- Меня уважали. Я старалась, работала. Денег платили немного, но я очень экономно расходовала деньги.
- Бабушка, а дальше что было? – спросил внук.
- Дальше мою историю расскажет мама и тетя Алла.

Добавлю к маминому рассказу. Мама никогда не гнушалась самой тяжелой работы. Она добросовестно отрабатывала на тех участках, где требовался ее труд. Продавала на морозе на улице заледеневшую рыбу, разбивая ее о ящики. Если нужно было, ее ставили на продажу ходовых продуктов, когда собиралась большая очередь. И кассиром она работала. И украшала витрины стола заказов. Это у нее хорошо получалось. Когда была моложе и работала в кондитерском отделе, под Новый год наряжалась Снегурочкой. Она так украшала свой отдел, что дети просили родителей идти за конфетами только к Снегурочке и кричали: "Это моя тетя!"

Я помню для этих целей отец на заводе сделал маленькие железные саночки. Мама брала мою куклу, наряжала ее по-новогоднему и садила в эти саночки. Все это относила на работу для украшения витрин своего кондитерского отдела. Ее отдел вместе с ней, Снегурочкой, с конфетами в блестящих обертках, с праздничными шарами и дождиком выглядел сказочно.

Маму ценили на работе. Ее фотография несколько раз выставлялась на городской доске почета. Маме подарили уменьшенную копию выставочной фотографии, на оборотной стороне которой было написано и удостоверено печатью следующее: "Тов. Щурко И.П. прод. маг. №19 занесена на доску почета за хорошие показатели в индивидуальном соцсоревновании. Пред. О.К.П. С.И. Чугайнов (печать объединенного комитета профсоюза Фрунзенского райпищеторга). Мама также награждена медалью В.И.Ленина 3 степени за трудовые заслуги. Мама была очень организованным, ответственным и трудолюбивым человеком. Постоянные покупатели здоровались с ней, так как она всегда относилась доброжелательно к людям.

Раз в год маме давали профсоюзную путевку в санаторий на лечение. Отец, оставаясь с нами на месяц, был очень заботливым и ответственным. Он не пил в это время, и каждый вечер готовил нам ужин. Напивался он только перед маминым приездом. Он очень ревновал ее. Один раз даже пытался отравиться в день ее возвращения. В сарае он выпил дихлорэтан, очень ядовитое вещество, которое он использовал для склеивания пластмассы. Я помню его лежащим на полу в кухне в майке. Изо рта у него вытекала пена. Его спасли. Быстро приехала скорая помощь. Врач сделал ему промывание желудка. Потом он долго лежал в больнице.

Мама ненавидела отца, наверное за то, что в молодости он пытался ей изменить, но попытка не удалась. Добрые люди подсказали ей, куда он пошел. Мама ринулась поздно вечером по указанному адресу и увидела в окне чужого дома отца с другой женщиной. Она разбила окно и устроила скандал. После этого она всю жизнь упрекала отца за это. Я думаю, что и с ее стороны было несколько попыток найти для себя радость в общении с другими мужчинами. Это были только попытки, возможно из любопытства или из чувства мести. Потому что мама была так устроена, что не могла жить только для себя. Она чувствовала большую ответственность за нас, за свою семью. А это было несовместимо с любовными утехами.


Глава 4
Отступление. Кто для меня мама? Воспоминания детства


Во дворе я была самая младшая среди детей, к тому же захваленная зацелованная взрослыми благодаря маме. Мама всю свою жизнь всегда любила маленьких детей: любила их тискать, целовать, восхищаться пухленькими щечками и крепенькими ножками. Меня маленькую она тоже очень сильно любила и всегда хвасталась перед соседями, чему я научилась и какая я хорошенькая. Я тоже очень любила маму и, ухватившись за завязки ее фланелевого халата сзади, повсюду ходила за ней. Она называла меня хвостиком. Так и говорила: "Мой хвостик".

Когда у нас бывали гости, они, поддакивая маме, тоже хвалили меня и целовали в щеки, иногда даже в губы, что мне очень не нравилось. Я сразу же вытирала тыльной стороной руки со своих губ чужую липкую слюну. А они возмущались. "Смотри-ты, брезгливая, вытирается". Зато мне очень нравилось, сидя на коленях у какой-нибудь полной женщины из наших гостей, перебирать пальчиками у нее складки на шее. Шея была такой мягкой и шелковистой. Пальчики вязли и грелись в мягких шейных складочках

Однажды мама взяла меня к соседям, с которыми очень дружила. Мне было года три. Между разговорами она попросила меня показать, как делает балеринка. Я, держась за край стола, встала на цыпочки. Балерину я видела по ч/б телевизору. Мама и соседка начали меня хвалить, называли Ритопулькой и балеринкой. Я даже не подозревала, что в соседней комнате был соседкин младший сын, который все это и подслушал. На следующее утро, как только я появилась во дворе, он на весь двор закричал с издевкой: "Балеринка пришла. Ритопулька. Ритипетузик" Мне стало очень обидно. За что он так ополчился на меня. Я побежала к маме жаловаться. Она из окна пригрозила ему пальцем.

Мама всегда защищала меня от обидчиков. Отец был более сдержанным.
В один день летом я гуляла на улице возле нашего дома, каталась на самокате с горки на дороге. Пришла какая-то девочка старше меня с неприятным выражением лица и отобрала у меня самокат. Мама была на работе. Я побежала жаловаться к отцу, который хозяйничал на кухне, надеясь, что он точно так же как и мама ринется меня защищать от этой наглой девчонки. Но отец по своей природе был очень застенчив и всегда боялся кого-нибудь обидеть. Он вышел на улицу, не ругался, спросил у девочки, зачем она забрала самокат. Потом сказал мне, мол, пусть прокатится еще раз и отдаст самокат. Она так и сделала, но я пожалела, что рядом не было моей мамы. Я пригрозила девчонке, что следующий раз, когда мама будет дома, то она ее обязательно отругает. Девочка ушла.

Я была самой младшей из детей во дворе и меня часто обижали. Я бегала к маме жаловаться. Мама, как тигрица, кидалась во двор и ругала моих обидчиков. Иногда у нее из-за этого происходили ссоры с соседями. Сестре очень не нравилось это. Уж она-то никогда не заступалась за меня, а наоборот прогоняла, когда они со старшими детьми играли в какую-нибудь игру. Игры были очень интересные: казаки-разбойники, каша, лапта, чижик или в скакалка. Она всегда говорила, когда я просилась в игру: "Иди, малая, отсюда". Также интересными были игры в города или в ножики.

Мы с сестрой часто ссорились и дрались в детстве. Но бывало и такое, что старшая сестра почему-то занималась со мной, учила читать и писать, рассказывала что-нибудь. В два с половиной года я могла по слогам читать заголовки в газете и вывески на домах. Поэтому в школе мне было легко учиться.

Но до школы были долгие годы детского сада. Детей тогда отдавали в ясли уже в полгода. Пока родители были на работе, мы целые день лежали или ползали среди игрушек в манеже, где нас кормили и переодевали. К детскому коллективу я привыкла очень рано. Я помню, как своей детской душой чувствовала, какие люди с добром ко мне относятся, а какие с неприязнью. С одними мне хотелось видеться и находиться рядом в течение дня, а других я просто терпела, замыкаясь в себе.

Помню, как все мое маленькое детство я страшно не любила просыпаться утром. Как же мне хотелось еще поспать. Меня сонную подымали, что-то приговаривая, одевали и волокли в детский сад. Мне теперь кажется, что этот недосып и необходимость просыпаться каждое утро, чтобы идти в какое-нибудь учреждение: детский сад, школу, институт, работу, сопровождали меня всю мою жизнь. Когда в саду нас укладывали в прохладные постельки на "тихий час", я наоборот долго не могла заснуть, смотрела в стенку представляла, что сейчас делается на освещенной солнцем улице. Мне очень хотелось, чтобы в стене появилось маленькое окошечко, через которое можно было бы наблюдать за всем, что происходит снаружи.
Был такой случай, когда вечером в шесть часов меня не забрали из детского сада. Никто не пришел за мной. Как же мне было обидно, что про меня забыли. Воспитательница повела меня в группу продленного дня, где все было чуждо и незнакомо. Темный кожаный диван. Пестрый ковер на полу. Маленькие столики. Незнакомые мне дети. Меня покормили ужином и уложили спать вместе с остальными. Когда, обиженная, я уже заснула, меня вдруг разбудили. Это мама, придя с работы, и испугавшись, что меня нет дома, побежала за мной в сад. Мама работала в продовольственном магазине через день. День работает, день дома. Рабочий день у них заканчивался в 10 часов. Домой она приходила где-то в пол одиннадцатого вечера. Мама взволнованная, что-то объясняя воспитателям в детском саду, преодолевая возражения с их стороны, мол, пусть уже ребенок спит, разбудила меня, одела сонную и понесла на руках домой. Как же она ругала на следующий день отца. И сестре досталось. Я была удовлетворена, тем, что сестра и отец наказаны за то, что забыли забрать меня.

На Новогоднем утреннике в детском саду я была снежинкой. Под музыку вместе с другими девочками я должна была бежать по кругу, размахивая руками, как снежинка. Мама сшила мне из марли белое платьице и украсила его оборочками из кружев и блестящими снежинками из фольги.
Корону мы делали вместе. Это процесс мне понравился. Было все очень просто и интересно. Мама из картона вырезала по размеру моей головы корону. Заварила в кастрюльке картофельный крахмал. Получился клейстер. Окунула в этот клейстер слой хлопковой ваты и наклеила это все на картонную заготовку. Оставалось только, пока клейстер не высох, налепить на вату всякие украшения, бусы фольгу, битые игрушки. Корона высохла. Получилось очень красиво. Мама привязала к короне резинку и сверху прицепила дождик. На утреннике я была настоящей снежинкой в марлевом платье, в белых гольфиках, в блестящей короне с дождиком. Только вот чешки были очень скользкие. Мне было трудно бежать по кругу. Но все прошло благополучно. Мне вручили подарок с конфетами и с апельсином, который я поделила с сестрой и с родителями.
На Новый год в нашей маленькой квартирке всегда была елка, которую мы с любовью украшали. У нас было много старых елочных игрушек: и ежики и груши и клубнички, и просто разноцветные шарики, зайчики, деды Морозы, стручок гороха и многие другие. Мама всегда покупала много вкусных шоколадных конфет и карамелек. Мы привязывали их за нитку и вешали на елку. А потом играли. Загадывали друг другу найти на елке какую-нибудь игрушку. Если найдешь, можно было сорвать с елки конфету и съесть.

Как-то на Новый год к нам приехал двоюродный брат. Он долго не церемонился, съел все конфеты на нашей елке. Как нам было обидно. Мы пожаловались маме. Думали, она отругает его. Но мама сказала: "Ничего страшного, пусть ест на здоровье. Мы еще купим". Хотя доходы у моих родителей были не большими, они никогда никому ничего не жалели.

Мама каждый год делала заготовки на зиму. Варила варенье, мариновала помидоры и огурцы. Но больше всего мне нравились компоты в трехлитровых банках: из слив, из яблок, из смородины, черники, крыжовника и другие. У нас весь погреб был заставлен всеми этими банками. А внизу на полу была высыпана картошка. Мама была очень запасливой. Когда мне бывало грустно, что-то не ладилось в жизни, мне всегда было чем скрасить плохое настроение. То ли отрезать кусок полукопченой колбасы, которая хранилась на шкафу в спальне, то ли открыть банку компота из погреба. Сестра часто жаловалась маме: "Малая открыла банку компота и почти все сама съела". Мама отвечала: Пусть ест на здоровье. Ей же хочется".

С детства мама приучала нас к труду и к порядку. Маленькую, совсем кроху, она учила меня мыть посуду. Поставит табуретку возле умывальника, нальет в миску теплой воды, даст в руки тряпочку и показывает, как надо мыть тарелки. Или принесет таз с водой и поставит у входа в комнате. Нарисует мокрой тряпкой линию посреди комнаты на дощатом полу. Одну тряпку даст мне, вторую сестре и скажет: "Это твоя часть комнаты, а это твоя. Каждая из вас должны вымыть чисто пол. Я проверю". Потом уходит из комнаты ненадолго, чтобы мы сами попробовали. Приходит и учит нас: "Вдоль досочки тряпкой веди. Каждую досочку мой отдельно. А грязь в сторону выхода собирай тряпкой и чаще тряпку в тазике промывай". Потом не забывала похвалить.

Она могла быть очень строгой и даже злой. Но могла быть и доброй и веселой. В день получки так была даже транжирой. В этот день мы с ней, как правило, ходили в город и делали покупки. Мама даже могла купить что-нибудь из необязательного, но вкусного, если ее хорошо попросить об этом.

Мне больше нравилась она строгой, а не злой или дурашливо расслабленной. Пока я была маленькой, каждая мамина похвала была как орден для меня, как награда, возможно не всегда заслуженная.

Мама очень переживала, когда я или сестра болели. Мы тогда не задумывались о том, что вечером, идя с работы, после длинного тяжелого дня в магазине, мама мечтала съесть тарелку супа и заснуть под телевизором, потом, полусонной перебраться на свою кровать. Если нам не здоровилось или были какие-то трудности у нас, мы дожидались, когда мама придет с работы, чтобы рассказать ей о своих проблемах. Она никогда не отворачивалась, всегда предпринимала какие-то шаги, чтобы помочь нам. Если мы болели простудой, мама парила нам ноги, заставляла дышать над горячей картошкой, давала кипяченое молоко с медом или с содой. Если же мне болел живот или что-то другое. Обычно это проявлялось вечером, когда в поликлинику идти было поздно, она брала меня маленькую спать ночью к себе в кровать, прижимала к своему теплому животу. Мне становилось легче, не знаю почему. Я засыпала спокойно у нее под боком.

Лидером в нашей семье всегда была мама. Она принимала все самые ответственные решения. Отец подчинялся ей, иногда ворчал.

Когда мы с сестрой были маленькие, мы ночью спали с родителями. Я с отцом, Алла с мамой. Отец жаловался, что я очень беспокойно сплю. Бью его ногами по лицу, ворочаюсь, и под утро он меня находит перевернутой на 180 градусов с ногами на подушке. Чтобы усмирить мой сон, отец сшил из старого ватного одеяла спальник. Это помогло на некоторое время, пока нам с сестрой не вздумалось проверить, поместимся ли мы вдвоем в этом спальнике. Это произошло вечером, когда родителей не было дома. Мы смотрели какой-то интересный фильм по телевизору, что-то жевали. Чтобы сделать обстановку еще более приятной и интересной, мы решили залезть вдвоем в спальник. После чего он разошелся по швам. Отец не стал его восстанавливать.

Пока родители были молоды, они часто ходили в гости к друзьям и знакомым и, как правило, возвращались поздно. Почему-то всегда брали меня маленькую с собой, наверно боясь оставить без присмотра. Я помню поздние трамваи, когда, уткнувшись в стекло, я пела про себя детскую песенку, чтобы не уснуть и мечтала скорее бы добраться домой в теплую постельку. Помню темный ночной город и два темных силуэта моих подвыпивших родителей, которые, взявшись под руку, шли передо мной. Мне деваться было некуда, я молча шла за ними. Похоже, они тогда забыли про меня. Потому что мама на следующее утро удивлялась, что я всю дорогу шла за ними и не потерялась. Она хвалила меня, молодец, называла хвостиком, а я гордилась тем, что я молодец,

Мама часто брала меня, маленькую с собой в какие-нибудь поездки по городу. Я всю дорогу без умолка болтала и все время спрашивала: "Правда, мама?" Мне обязательно нужно было получать подтверждение на свои мысли. Я не успокаивалась, пока мама не отвечала: "Правда". К концу поездки она уставала от моих вопросов и рассуждений.

Как бы там ни было, в детстве меня сильно разбаловали. Я была капризной и требовательной. До сих пор помню маленький магазинчик на горке на улице Гвардейской. Сейчас его уже нет. В таком маленьком магазинчике умещалось много отделов со стеклянными витринами: молочный, колбасный, кондитерский, рыбный, вино-водочный и где-то в уголке овощные полки. В этом магазинчике всегда было много соблазнительных продуктов.

Мне запомнилось, как сидя у мамы на руках (мне, наверное, было года два), я плакала и просила купить мне какую-то сладость, которая ярко блестела на прилавке. А мама говорила: Нет, нельзя. У меня мало денег". Тогда возможно впервые я поняла, что не все можно, что хочется. Чем старше я становилась, тем больше запретов вырастало передо мной. Я помню, что не раз стояла в углу. Один раз даже досталось мне и сеткой по ногам, после чего остался красный след на коже. Когда я была взрослее, мы могли целую тягостную неделю не разговаривать с мамой, но всегда первой извинялась я. Она с удовольствием прощала меня, потому что сама переживала из-за нашей ссоры. Иногда она просила сестру, чтобы та поговорила со мной, убедила меня, что я не права, что я должна у мамы попросить прощения. Мама была твердо убеждена, что старших нужно уважать и никогда не роняла свой авторитет. Иногда передо мной нарочито хвалила сестру, чтобы я брала пример с нее, а перед сестрой хвалила меня. Учила нас с уважением относиться к пожилым людям. Здороваться со всеми первыми, уступать место в транспорте. Для нее это было свято. Соответственно она требовала уважения и  к себе.

Мама очень любила природу, лес. Почти каждую неделю в выходной день в грибной сезон мы просыпались ни свет, ни заря часов в пять утра и спешили на электричку, чтобы отъехать подальше от Минска, где в лесу больше грибов. Как мне не хотелось просыпаться почти среди ночи. Но я не могла противиться маминой воле. Потом когда сон проходил, и мы были уже в лесу, всходило солнце, я была благодарна маме, за эту красоту, поля в росе, стога сена, синее небо, лесные опушки, крепыши грибы. Какой же вкусной была наша "ссобойка" на свежем воздухе: черный хлеб, колбаса или кусок сала  и огурец. Назад  мы возвращались далеко за полдень усталые и гордые своей добычей. Обычно мы всегда собирали по ведру грибов. Самые красивые грибы мама укладывала сверху. Ей хотелось, чтобы люди увидели какая она труженица и похвалили ее.

Мама стыдилась моей худобы. Она боялась, чтобы люди не подумали, что меня плохо кормят. Однажды мы выбрались с ней поехать в город, по пути нужно было заехать к ней на работу, мама заставила меня одеть две пары колгот, чтобы ноги казались толще, хотя на улице было лето. Я послушалась. Мама не терпела, когда ей перечили.

У мамы не было много одежды. Было несколько самых необходимых нарядов, которые ей очень были к лицу. Многие вещи она шила сама. Выношенное пальто она отдавала в ателье на перелицовку и носила его еще второй срок. Была очень бережливой. Нас приучала к женской работе. Мы с сестрой умеем шить и вязать, знаем многие рукоделия, в этом превзошли даже маму, кроме вышивки. Мама любила вышивать гладью и крестиком. Это у нее получалось очень хорошо. В ее молодости это было модно.

Мне нравилось выходить с мамой в город по делам или пройтись по магазинам, когда она простенько, но со вкусом одевалась, подводила черным карандашом глаза и высокие с изгибом брови, делала высокую прическу на затылке, закалывая волосы шпильками поверх "куклы", сшитой в виде овальной формы из ее же собственных волос. Когда мы шли с ней по улице, я гордилась мамой. Она была строгой, уверенной в себе и красивой. Мне больше нравилось, когда мама была строгой, а не беспомощной  или растерянной, а еще хуже больной.

Когда мне было лет семнадцать, я как-то застала маму на кухне с сигаретой из отцовской пачки. Она была слегка выпившая в угнетенном безрадостном настроении и курила. Меня неприятно поразило это. Я вышла, потом вернулась и сказала маме: " Тебе это не идет. Лучше не кури". И мама больше никогда не курила, потому что, не смотря на все трудности, она не пускала свою жизнь на самотек, а всегда самые важные и насущные задачи держала на контроле. Она была уверена, что все держится на ней. И если она сдастся, то все вокруг обрушится и нам, ее детям, будет хуже. Наверно она была права.

Мама мечтала, чтобы старшая сестра научилась играть на баяне. Специально для этого купили за 60 советских рублей баян. Тогда это были немаленькие деньги. Сестра училась в музыкальной школе. Мама, ничего не понимая в музыке, каждый вечер стояла над ней, контролируя, как сестра выполняет домашние задания. Эти сцены я сейчас вспоминаю с улыбкой. Особенно смешно выглядело мученической лицо сестры, с усилием разводившей меха баяна, и полное энтузиазма выражение на лице мамы. Сестра проучилась больше года в музыкальной школе, а потом бросила. А баян так и простоял долгие годы у нас на шкафу. Зато на любых семейных праздниках, когда к нам приезжал дядя Толя, он с удовольствием играл на баяне, и было всем весело.

С отцом они не были дружны.
Отца постепенно вовлекли в коллективные попойки после работы так называемые друзья, коллеги по работе. Он работал на заводе слесарем 6 разряда. Зарабатывал неплохо. Получал премии, которые тут же пропивал У него неделями могли быть запои. Между родителями часто случались скандалы. Мы с сестрой очень переживали из-за этого, так как скандалы часто проходили с криками, драками и бранью. И, как правило, на ночь глядя. Я как-то вечером, когда мама начала кричать на отца, обычно это начиналось словами: "Вот, полюбуйтесь на него. Опять напился как свинья", зашла к ней в спальню, желая примирить ее с отцом. Я попросила маму пойти спокойно поговорить с отцом и во всем разобраться без крика. Мама ничего не хотела слушать. Она обругала меня, что я защищаю отца, что он этого не стоит, и выгнала меня из комнаты.

Больше я не питала надежду, что родители могут примириться и спокойно разобраться во всем. Я думаю, что мама всю жизнь ненавидела отца и сильно ревновала нас к нему. В ее глазах он был полное ничтожество. Мама не хотела мириться с пьянством отца,  часто просила нас поговорить с ним. Мы знали, что такие разговоры абсолютно бесполезны. Это были не лучшие времена. После таких скандалов и нервных тревожных ночей, утром в школе мы себя чувствовали угнетенными и подавленными.

Однажды, возвращаясь с моего школьного собрания, мама услышала за своей спиной: "Смотри ты, отец - пьяница, а дочку хвалят на собраниях".

Как-то в средних классах я спросила у мамы: "Как ты думаешь, Бог есть?" Она тогда ответила: "Я точно не знаю, но мне кажется, что Бог есть", - и показала пальцем вверх.

В младших классах она еще пыталась проверять у меня уроки, а потом перестала. Ведь я и так хорошо училась.

Когда мне было лет одиннадцать, мы с мамой пошли на Комаровский рынок за продуктами. Это было вначале лета. Возле рынка с машины торговали живыми цыплятами. Это было изумительное зрелище. Желтенькие пушистые комочки подпрыгивали и щебетали в деревянных ящиках. И продавали их очень дешево, по пять копеек за штуку. Я начала уговаривать маму купить цыпленка и растить его. Мама возразила, где, мол, он будет жить. Я предложила, что пока он будет маленький, пусть живет в коробке из-под обуви, а как подрастет, можно будет поселить его в сарай. Мама согласилась. Она сама любила животных и хотела, чтобы мы росли добрыми.
Мы стали в очередь. Пока стояли, решили купить пару цыплят, чтобы одному не было скучно. Так и сделали.
Принесли цыплят домой. Сколько было радости. Было так забавно держать цыпленка на ладони, подсыпать ему зернышки и смотреть, как он аппетитно их клюет. Мы не знали, курочки это или петушки. Мы не разбирались в этом. Потом оказалось, когда за лето у них выросли гребешки, и они начали кукарекать, что это петушки.

Петушки прожили у нас все лето, днем мы их выпускали на улицу, а на ночь запирали в сарай. Они подросли, были уже не такими забавными и начали кукарекать ни свет, ни заря. Двор у нас небольшой, дома невысокие, слышимость хорошая. Соседи начали жаловаться, что наши петухи их будят рано утром. Мама сказала: "Надо отвезти петушков к бабушке в деревню. Там на природе им будет хорошо".

Отец и мы с сестрой повезли петушков к бабушке.
Каково было наше удивление, что бабушка совсем не обрадовалась нашему подарку. Сказала только: "На што они? Надо сразу их в суп". Я заплакала, но бабушка была неумолима. Так в деревне поступали всегда с петухами. Оставляли только одного в курятнике, остальных убивали. У бабушки уже был ярко окрашенный красно-рыжий петух.

Бабушка пошла искать топор, а мы с сестрой убежали далеко на картофельное поле, чтобы не видеть этого ужаса.
Сидим мы на копне с картофельной ботвой и слышим громкий предсмертный крик наших белых петушков.
На душе было погано и тоскливо, я заплакала. Мне показалось, что петушки звали меня, чтобы я прибежала и спасла их, но я не спасла их и еще больше заплакала.

Через полтора часа бабушка позвала нас обедать. За столом сидел отец с нашими дядьями и тетей. Они, увидев наши заплаканные глаза, ехидно сказали: "Идите, пробуйте ваших петухов, как бабушка вкусно приготовила. Сами ж вырастили их. А птицу растят только для еды". Это были рассуждения взрослых. Но я не могла есть своих питомцев. Сестра тихонько сказала мне: "Надо идти есть, а то бабушку обидим. И мама бы нам сказала бы, чтоб мы ели. А то все другим достанется, а мы так и не попробуем".
Не знаю, почему, но я послушалась. Мы сели за стол под одобрительные слова взрослых. Бабушка действительно очень вкусно приготовила, тушеные в печке петушки были вкусными.

Когда мы вернулись из деревни домой и рассказали о случившемся маме, она очень удивилась, что мы согласились есть петушков. Мне было не по себе.

Мама всегда рассказывала нам обо всем, что с ней происходило. У нее не было секретов от нас. Когда мне было лет двенадцать, мама сильно заболела. Скорее всего, у нее был грипп, и часто шла носом кровь. Она пошла в поликлинику к врачу, так как в таком состоянии отстоять целый день за прилавком тяжело. Врач почему-то не дала ей больничный. Мама расстроенная вернулась домой и со слезами рассказала нам об этом, прибавив, что вот так люди ходят себе, ходят, а потом внезапно падают и умирают и никто не знает от чего. Я, возмущенная, тут же оделась, пошла в поликлинику, отсидела в очереди часа два, зашла в кабинет к врачу и спросила с упреком: "Почему вы моей маме больничный не дали? Ей очень плохо, у нее кровь из носа идет. Вот так люди ходят, ходят, а потом вдруг умирают".
Врач у меня спросила: "Это она тебя подослала?" Я вспыхнула от этих слов и возмущенно ответила: "Никто меня не подсылал. Я сама. Мне маму жалко". Я ушла, обиженная. Впоследствии я никогда не бывала у этого врача на приемах. Как-то удалось избежать этого. Правда один раз она сама пришла ко мне домой через несколько лет, когда я была уже студенткой первого курса. Ее вызвала мама. Я тогда сильно простудилась. Лежала с температурой и больным горлом. Врач очень внимательно осмотрела меня. Мне было неловко, я отворачивалась от нее. По ее виду я поняла, что она помнит тот случай, когда я приходила просить за маму и где-то сожалеет о том, что плохо подумала о нас тогда. Маме она сказала: "У Вас хорошие дети".

В школьные годы каждое лето по две смены я бывала в пионерских лагерях, и почти каждый раз привозила похвальную грамоту, сама не знаю, за что мне их давали. Я была такой же, как и все, даже хуже некоторых детей.

Часто меня выбирали председателем совета отряда или звеньевой. Я знала наизусть все раппорты и речевки. У меня был звонкий голос и наивная вера в коммунизм и в дедушку Ленина. Когда я читала книжку о пионерах-героях, я представляла себе сцены, где немцы пытают бедных детей. Мне хотелось оказаться там и поговорить с этими жестокими немцами. Я была уверена, что смогу убедить их стать добрее, осознать, как они неправильно поступают. У меня в голове складывались пламенные речи и сокрушительные доводы. Мне казалось, что этим немцам никто никогда доходчиво не объяснял, как надо жить, а я смогу.

Каждую неделю в выходной день мама приезжала ко мне в лагерь. Я ждала ее у ворот. Обычно она забирала меня за пределы лагеря на природу, рассказывала мне все домашние новости, кормила там салатом оливье или капустным с майонезом, колбаской вкусной, с собой давала банку клубники с сахаром, апельсины и сладости. Помню, в младших отрядах, сколько было радости, когда она мне привозила новые носочки в разноцветную полосочку. Издалека, завидев меня, мама радостно кричала: "Ритулька!" Я, услышав ее звонкий голос, бежала со всех ног с криком: "Мама!"

Боже мой! Неужели все это было? И как же давно это было!

В истории наших отношений с мамой был один единственный раз, когда я не просила первой у нее прощения. Она вспылила тогда. И можно было понять почему.

Со своим мужем я познакомилась в подшефном совхозе. Нас тогда от работы отправили на сенокос оказывать шефскую помощь. Я молодым специалистом после института только что устроилась работать в научно-исследовательский институт. А муж был ведущим программистом.

Были теплые августовские дни. Красивая природа, запах сена. Он старше меня на шесть лет. Вечерние прогулки на лодке, танцы в клубе. Его уверенность в себе, рассудительность и самостоятельность, забота обо мне: все это произвело на меня впечатление. Я полюбила. А он полюбил меня.
После, вернувшись из совхоза, через три месяца мы поженились. Мужа моего мама сразу приняла и до конца своей жизни относилась к нему с уважением. Он платил ей тем же. Очень ему нравились мамины супы и домашняя еда.

Мама устроила нам большую свадьбу, да еще и на книжке подарила 900 советских рублей. Я даже не знала, что у нее есть эти сбережения. Как она умудрилась собрать эти деньги?
Когда из ЗАГСа на такси мы вернулись домой, это было в декабре, мама вдоль дорожки к крыльцу нашего дома постелила красный ковер и встречала нас с хлебом-солью. После этого мы отправились в Дом торжеств, где должна была состояться наша свадьба. На свадьбе присутствовало человек шестьдесят, если не больше. Было весело и торжественно. Но в конце между нами с мужем произошла первая стычка. Моя тетя предложила отвезти нас на своей машине в общежитие. А муж заупрямился и сказал: "Нас отвезут мои друзья. Поедем с ними в общежитие и там продолжим праздник". Пока мы спорили, тетя уехала. Его друзья почему-то не знали, что они должны нас отвезти и тоже уехали.

В итоге: я - в белом длинном платье с накинутой поверх шубой, в фате, он - в туфлях на тонкой подошве стоим на пустынной, темной дороге на окраине города и пытаемся остановить хоть какую-нибудь машину. Дует холодный ветер и падает колючий снег. Наконец, один водитель сжалился над нами и подвез нас.

Первые два года мы жили в общежитии в его одноместной комнате. Я жила незаконно и для меня было очень мучительно каждый день проходить мимо вахтера, объясняя, что иду к мужу. Когда у нас родился первенец, я была очень счастлива, что наконец-то есть веская причина вернуться домой. Но я не думала, насколько это будет стеснительно для моих родителей и сестры, которые более полугода теснились втроем в проходной комнате, уступив нам угловую комнату. Мама не брала у нас деньги, кормила нас. Иногда продукты покупали мы для всех. Вскоре у мужа подошла очередь на получение квартиры. Мы хотели сначала сделать там ремонт, а потом переехать. Но пришлось переехать сразу же после получения ордера.

Мы поссорились с мамой. Она начала упрекать меня, что я неблагодарная, что она все для меня делает. Я никак не могла понять, чего мама добивается, как я должна была выражать свою благодарность. Своей основной задачей я видела воспитание сына и рассчитывала на помощь родных, но не думала о том, что за эту помощь я должна чем-то заплатить.

Мы не поняли друг друга. Мама в заключение разговора крикнула: "Чтобы ноги вашей здесь не было!" - и хлопнула дверью.

Я была очень расстроена и потрясена. Вечером, когда муж пришел с работы, я сказала, что нам надо срочно переезжать. На следующий день мы переехали.

Мы так и не сделали ремонт в новой квартире в течение первых лет. Потихоньку обживались. О маме я старалась не думать, и была очень обижена на нее. Она не приезжала к нам.

Старшему сыну исполнилось год и три месяца, когда я вновь забеременела. К нам в гости заехала моя старшая сестра. И только после того, как она рассказала маме, что я в положении, мама все-таки отважилась приехать к нам.

Мы встретились, как ни в чем не бывало. Мама сказала, как бы, между прочим, что на мать не следует обижаться.

После этого случая мы больше не ссорились. Мама тогда была уже на пенсии и часто приезжала к нам и была почти такой же хозяйкой, как и я. Благодаря ей мы не отдавали детей в детский сад до школы. Я работала на пол ставки, а мама смотрела детей эти пол дня, пока я была на работе. Спасибо ей. Правда мне всегда было обидно, когда на каких-нибудь праздниках она говорила гостям: "Это я вырастила внуков". А, вобщем-то, какая разница. Главное, что детям было хорошо. У них поистине было счастливое детство.

Сестра вышла замуж через три года после меня. И со вторым зятем у мамы сложились прекрасные отношения. И его она приняла в свою семью.

Мама ходила на завод к отцу и выпросила для сестры с мужем двухкомнатную квартиру, правда не новую. Отец стоял тогда на очереди на улучшение жилья. На заводе было проще и быстрее получить квартиру, чем на каком-либо другом предприятии. Отец не мог ничего просить для себя, а мама ради дочки пошла и смогла убедить руководство, что им нужна квартира. Двухкомнатную квартиру дали на отца. Но родители по обмену отдали ее сестре с мужем.


Глава 4
Реабилитация после больницы


Мама пролежала в больнице полтора месяца после ДТП. После вытяжки ее поврежденную ногу полностью загипсовали. Естественно в этом белом каменном чулке ходить она не могла. Зятья вдвоем несли маму в одеяле, как куклу. На машине привезли ее домой, уложили на диван в зале. Мы с сестрой начали ездить к родителям каждый день до и после работы по очереди. Мы привозили продукты, готовили, кормили маму, ухаживали за ней, делали уборку в квартире, покупали нужные лекарства.
Во многом помогал отец. Пока мы были на работе, он разогревал еду для мамы, подавал ей нужные вещи, выносил судно. Спасибо ему за это. Он вернул свой долг.

Когда с ним случались несчастья, мама не бросала его одного, а помогала справиться с ними. Когда отец в нетрезвом состоянии обморозил пальцы на обоих руках и долгий период лечения не мог работать, мама кормила за одну зарплату всю семью и заботилась об отце, не смотря на свою ненависть к нему. Правда, потом иногда упрекала его за это. Были и другие случаи, когда она не бросала его в беде.

Моя знакомая рассказала мне историю о своей соседке, которая была замужем за пьяницей и имела двух сыновей от него. Эта соседка добилась того, чтобы ее мужа выселили из квартиры, специально провоцировала его на скандалы дома, хотя по натуре тот был тихим человеком, бежала к соседям, что бы они были свидетелями этих скандалов, вызывала участкового. Он пошел жить к своим родственникам, более сердобольным, чем жена. В конечном итоге он окончательно спился и умер.

Я, еще, когда мы с сестрой жили с родителями, спросила у мамы: "Мама, почему вы не развелись с отцом и не разъехались по разным квартирам, ведь вы всю жизнь ругаетесь, как кошка с собакой?" Мама ответила: "Ни к чему хорошему это не привело бы. Это его дом. Я его хоть как-то призываю к порядку. А один он совсем пропадет. Да и вам нужен отец".

Когда мы привозили что-то из фруктов для мамы, угощали и отца, маме очень не нравилось, что мы заботимся об отце. Она говорила: "Я – больная, а он здоровый. Обо мне надо заботиться". Она считала, что достаточно того, что она снисходительна к отцу и заботится о нем, хотя он этого не заслуживает. А дочки не должны вмешиваться в этот процесс, мол, она сама с ним разберется. Очень нервничала и злилась, если мы ласково заговаривали с отцом, спрашивали о его самочувствии или дарили подарки на день рождения. Какая-то непонятная ревность.

Мама, будучи с загипсованной ногой и не имея возможности двигаться по квартире, часто жаловалась на отца, что он все неправильно делает. Кашу не в той тарелке приносит или суп мало подогреет, или руки плохо помоет. Мы ее успокаивали, просили, чтобы она потерпела, так как не можем бросить работу и сидеть целыми днями с ней.

Иногда маму навещала соседка с верхнего этажа, тетя Нина. Она давала маме дельные советы, выслушивала ее жалобы, рассказывала новости и уличные сплетни.

К маме приходил следователь. Он готовил документы для передачи в суд. Он охарактеризовал виновника аварии, как не очень хорошего человека, который думает только о себе и не испытывает сочувствия к пожилой женщине, которую искалечил, каковой является мама.

Так прошло два месяца.

Наконец маме сняли гипс. И теперь только от нее самой зависело, сможет ли она самостоятельно ходить. За долгие месяцы обездвиженности, мышцы ног атрофировались. Мама начала делать гимнастику, начиная с простых движений. Специальным массажным валиком она разминала мышцы ноги. Стопой больной ноги катала по полу стеклянную бутылку. Кто-то из родственников передал костыли для нее. Мама заново училась ходить. Она ставила себе ежедневную задачу: 50 раз прокатать бутылку по полу. 20 раз согнуть и разогнуть ногу, постоять 5 минут возле дивана, а потом уже и пройти по комнате десять шагов туда и обратно. Постепенно ногам возвращались привычные навыки в ходьбе. Сначала на костылях, а потом с палочкой мама начала ходить. Правда кость в колене так и не срослась и постоянно щелкала при ходьбе. Мама приспособилась к этому. Она туго забинтовывала колено эластичным бинтом, так и ходила до конца жизни с палкой и со щелкающей коленкой.

Мы стали реже приезжать к родителям, занялись своими семьями и делами.


Глава 5
Суд


Весной маме пришла повестка в суд. Мы с сестрой пошли с мамой. Мой муж тоже пришел на суд. Мы сидели в коридоре и ждали. Нарушитель пришел с женой и еще с какой-то родственницей и все время шушукался с адвокатом в дальнем конце коридора. В этот день суд не состоялся по неизвестным причинам, может быть из-за нашей многочисленности. Если бы мама была одна, ее легче было бы победить.

Мне не понравилась эта ситуация. Я поговорила с мужем и выразила сомнения: "Не хватало еще, чтобы маму сделали виноватой после всех перенесенных страданий".
Муж сказал, что знает очень хорошего адвоката, и дал мне ее номер телефона.

Я позвонила, адвокат назначила мне встречу. Я рассказала все, что знала о маминой истории, единственно, о чем я не рассказала, о своем звонке виновнику аварии. В заключение я сказала. Наши беды уже позади, а для него только все начинается. Но он должен нести ответственность за содеянное.

Вскоре было назначено второе заседание суда. Мы опять собрались в полном составе: мама, сестра с мужем, я с мужем, сестра мамы. Пришла мамина защитница. Она села возле меня и мамы на скамейку в коридоре. Вдруг мама изумленно вскрикнула: "Ляля!". Адвокат также удивленно ответила: "Ирина Петровна!".

Оказывается в детстве Ляля с родителями часто приходила к маме в магазин, так как они жили неподалеку. Родители Ляли маму очень уважали и дружили с ней и даже хотели познакомить своего старшего сына с моей старшей сестрой. А Ляля, когда была маленькая,  называла маму: "Моя тетя".

На суде речь Ляли была яркой, умной и беспощадной, как в хорошем кино о торжестве справедливости на суде. Она сумела достучаться до сердца ответчика так, что он даже заплакал и чуть ли не на коленях просил у мамы прощения. Нам даже стало жалко его. Мы сказали тихонько за ее спиной: "Мама, прости его". Мама простила.

Правда, в ответной речи виновник пытался заговорить о том, что у него якобы вымогали деньги. Но это после пламенной, гневной речи маминого адвоката прозвучало как неуместный лепет.

В перерыве, в ожидании приговора суда около часа мы с мамой и Лялей гуляли в парке и ели мороженое, вспоминая о прошлом.

Суд вынес решение: ответчик должен возместить причиненный моральный и материальный ущерб, компенсировать расходы на адвоката и на восстановление здоровья пострадавшей. В пересчете на условные единицы получилось около полутора тысячи долларов. Деньги он должен был отдавать через судебного исполнителя в течение года установленными суммами ежемесячно.

Когда из-за резкого повышения курса доллара белорусские рубли начали обесцениваться, мы подали заявление на переиндексацию. После этого ответчик выплатил сразу всю сумму.

За полученные деньги мы купили родителям путевку в санаторий недалеко от Минска на берегу водохранилища. В выходные дни  приезжали к ним проведать, как они отдыхают.



ПРОДОЛЖЕНИЕ  СЛЕДУЕТ