История одной любви

Когда же любить, если не в восемнадцать лет, когда сердца бьются в унисон, кружится голова и теряется аппетит?! Эта приятная болезнь так подробно изучена различными исследователями, что, казалось бы, о чём ещё можно сказать? Ан нет! В каждой такой истории есть какие-то черты индивидуальности, которые увлекают и волнуют.


Сергей Матвеев ночью плохо спал. Запахи сирени у его окна напоминали о весне, а ни с чем не сравнимый затхлый запах школы – о выпускном вечере. Под утро стал сомневаться, что сможет сдать вступительные экзамены в институт, хоть полтора года занимался с репетиторами. Знал, что на экзаменах далеко не всё решают знания. Потом отбросил невесёлые мысли и сосредоточился на законах рефракции света. Но вскоре и эти мысли ему надоели.

Когда пробило семь, встал, по привычке заправил постель и пошёл в ванную. Долго умывался, фыркал, гремел, потом не спеша надел с вечера отутюженные брюки, белую сорочку.

– Серёжа, – крикнула из другой комнаты мама, – я только на пару минут зайду на работу и сразу же прибегу в школу. Очень хочу присутствовать. Этот день ты будешь помнить всю жизнь! Получишь аттестат, и прощай, детство!

– О чём ты говоришь?! Когда стану зарабатывать, тогда и будет «прощай, детство»! А пока…

– Ладно, хватит болтать… Мне уже пора, а Маша всё ещё дрыхнет. Завтрак на столе. Я побежала…

Сергей услышал, как закрылась входная дверь, потянулся, зевнул и пошёл на кухню, где на небольшом столике его ждал завтрак. Подумал: «Будить Машку рано. Пусть поспит! Сама поест. Не маленькая…».

Уже утром солнце палило нещадно.

На углу в тени густых деревьев стояло трёхэтажное кирпичное здание с облезлой штукатуркой и давно не крашенными оконными рамами, в которых вместо стёкол то там то здесь были прибиты фанерки, как повязки на глазе фельдмаршала Кутузова.

Мама Земфиры, стройная женщина в бежевом платье, громко восклицала:

– Как же можно, я вас спрашиваю, прививать детям любовь к великому и прекрасному, находясь в этом дряхлом, обшарпанном сарае?

Это и была школа. На первом этаже – актовый зал, окна которого выходили на улицу.

За столом, покрытым красной скатертью, сидели директор школы, завуч и Вера Васильевна, классный руководитель.

Они с Земфирой – в шестом ряду. Директор, как обычно, однотонно и нудно выступал с приветственной речью и напутствовал выпускников. Его бесцветные, казённые слова их не интересовали. Они были увлечены беседой.

– Так ты всё-таки решила на биофак? – спросил Сергей.

– В универ. Куда же ещё?! Недавно в Японии, – шептала Земфира, – из стволовых клеток вырастили сперматозоиды и ими оплодотворили яйцеклетки мышей. Родились здоровые мышата! Скоро и мужчин не нужно будет! Ты представляешь?!

– Скажешь тоже! Разве мужчина нужен только для того, чтобы делать детей?!

– Это я так… С точки зрения биологии…


Земфира пришла в их школу в пятый класс. Её приняли прохладно, а когда узнали, что она  чеченка, и вовсе враждебно. От этого девочка очень страдала.

В своей семье она была единственным и любимым ребенком. Учителя относились в девочке с сочувствием, понимали, что ей пришлось пережить, убеждали одноклассников в том, что разными бывают люди любой национальности.

Мама Земфиры, Белла Наумовна, была несдержанным человеком, и когда рядом не было мужа, позволяла себе высказываться вполне определённо:

– Сволочи, чтоб я так жила! Мы что, люди второго сорта?! Неужели и здесь нам светит еврейское счастье?! Как вам это нравится, не могут на минуточку понять своими куриными мозгами, что люди бежали от смерти!

А в старших классах Земфира уже пользовалась авторитетом как человек, всегда говорящий правду. Стройная, черноволосая, с большими карими глазами, она была очень привлекательна. Одевалась скромно, училась хорошо, не заискивала перед учителями, не выклянчивала себе высокие оценки.

Земфира увлекалась биологией. Её манили исследования Иванова о межвидовом скрещивании, генная инженерия. Она даже участвовала в олимпиаде, много читала. Учительница биологии побаивалась её, так как чувствовала, что эта девочка знает больше, чем требует программа. Сама же она после пединститута редко брала в руки книгу. Объясняла предмет по учебнику. Впрочем, большего и не требовалось.

Сергей учился хорошо, но чувствовал, что Земфира знает больше, и это у него вызывало неуверенность и уважение к ней. Всегда мечтал хотя бы в каком-нибудь предмете её превзойти, но этого ему никогда не удавалось. Она глотала книги, как бутерброды, вдумчиво и в огромных количествах. Чувство юмора у неё было унаследовано от мамы-одесситки, и потому ей боялись попадаться на язык сверстники, впрочем, и учителя старались избегать с нею словесных баталий. Её шутки тут же становились достоянием школы.

Они с Сергеем сидели за одной партой и уже давно любили друг друга, но объяснились только в десятом классе, мечтали о будущем и верили, что эта их первая любовь будет и последней!


После выступления директора стали вручать аттестаты. Каждому ученику директор находил несколько ободряющих слов, напутствуя выпускников в новую жизнь.

Вызвали Земфиру. Пожимая ей руку, директор посмотрел девушке в глаза и улыбнулся:

– Я верю в вас, Бугуева!

– Спасибо, – сказала Земфира. – Я тоже в себя верю!

Потом пригласили и Сергея.

После каждого вручения аттестата школьный оркестр исполнял туш, как будто награждали орденами. Играть одно и то же ребятам надоело, и для последних учеников звучали не то полечка, не то марш.

После официальной части состоялся большой концерт художественной самодеятельности. Выступали школьные любимцы, вокально-инструментальный ансамбль «Надежда», пели, рассказывали смешные школьные истории. Публика требовала Колю Кудрявцева. Его упрашивать долго не приходилось. Он всегда играл с удовольствием. Он вышел к пианино, фасонисто поклонился слушателям и, поправив пиджак, сел к инструменту. Полилась музыка. Все замерли очарованно, узнав адажио из «Лебединого озера» Чайковского. По звуку, стройному полёту мелодии  было очевидно, что играет талантливый музыкант. Но помимо безупречной техники, чувствовалась индивидуальность, особый стиль, подача, внутренняя интерпретация известнейшей мелодии.

Земфира слушала, закрыв глаза. Она унеслась вместе со звуками куда-то далеко-далеко. Ей виделись не белые лебеди, а вой падающих бомб, грохот взрывов и рушащихся зданий… Странно, такая вроде бы приятная музыка рождала у неё страшные воспоминания, и она широко открыла глаза, чтобы они исчезли…

А Коля Кудрявцев уже исполнял знаменитый вальс Чайковского. Потом полонез Огинского…

Когда он обессиленно опустил руки, какие-то мгновения в зале было тихо, а потом раздался шквал аплодисментов.

Было весело и хорошо, забыты все обиды и споры.

Потом в школьной столовой был банкет… Пили шампанское, соки, пепси. Произносили тосты.

Признанная красавица, отличница и дочка какого-то шишки в администрации губернатора Милочка Соколова громко объявила белый танец и подошла к Коле Кудрявцеву, но тот, пренебрежительно взглянув на неё, махнул рукой и отвернулся:

– Отстань… Я не хочу танцевать.

Милочка фыркнула и, подхватив кого-то, закружилась в вальсе, изображая веселье. На самом же деле ей было совсем не весело.

Вера Новикова и Павлик Муравьёв пронесли в школу и спрятали две бутылки красного вина. Они периодически выходили и очень скоро были пьяны. Вера Васильевна хотела скрыть этот инцидент и отправила их по домам.

– И долго мы ещё будем здесь париться! – воскликнула Вера, оказавшись на улице. – Павлик, пойдём отсюда. Надоело… Как я счастлива, что больше сюда не нужно будет приходить!

– Учить физику, – добавил Павлик и закурил.

– Дай сигаретку, – попросила Вера.

– Последняя, – равнодушно произнёс Павлик. Потом откуда-то из глубин своего пиджака достал металлическую фляжку, отвинтил крышку и сделал несколько глотков. – Будешь? – спросил он.

– Давай.

Вера тоже сделала два глотка, потом отстранила фляжку и воскликнула:

– О, кайф, виски!

Была уже ночь, но все знали, что сегодня молодёжь гуляет до утра.

– Куда мы идём? – спросила Вера. – Ко мне нельзя.

– И ко мне нельзя… разве что в машину…

– Вот блин! Чего ж ты молчал? У тебя есть ключи от тачки?

– Ключи есть, но никуда мы не поедем. А в машине покувыркаться и потом отдохнуть вполне можно!

– Ладно. Только дай ещё глотнуть перед таким ответственным делом! – Она сделала ещё три глотка виски, закрутила крышку и отдала флягу Павлику. – Пошли! Я готова тебе отдаться!..

И они растаяли в темноте.

А в школе гремела музыка, звучали песни. В фойе выпускники окружили преподавателя истории.

– Вы знаете, – говорил он, блаженно улыбаясь, – в начале двадцатого века жил один человек по фамилии Почуев. Общительный был человек, знал многих великих. Как-то спросил он у Льва Николаевича Толстого, к чему нужно стремиться, чтобы жизнь людей стала лучше? Смысл ответа был такой: не переделывайте других людей, переделывайте себя! Тогда жизнь станет лучше. Ленин же, отвечая на этот вопрос, предлагал переделывать других. И Почуев предпочёл совет Ленина. Он участвовал в революции, коллективизации, был ярым сторонником советской власти. А потом его посадили и расстреляли…

– Вот я и говорю: нечего чирикать, чтобы тебя кошка не съела, – произнесла Даша Бубликова. – Нечего было ему высовываться!

Часа в четыре утра пошли гулять по городу.

– А что?! Классно отметили последний день в школе. Всё обошлось без мордобоя! – заметил Кудрявцев.

– Без мордобоя, – эхом отозвался Сергей.

– Вы того… не теряйтесь, – продолжал Коля. – Я надеюсь всё же пробиться в консерваторию, хотя понимаю, что вероятность небольшая. Но мой преподаватель говорит, что шанс есть.

– Куда мы потеряемся?! Мы же здесь…

– Вы уверены, что пройдёте?

– Пройдём. Нужно пройти! – сказал Сергей. – А если ты не поступишь?

– А нет, загужу в армию. Буду лабухом в музвзводе. Я же и на кларнете лабаю. А потом снова буду пробиваться в консерваторию…

– Ты пройдёшь! Я уверена! – успокоила Колю Земфира.

– А Мишка Володин говорит, что, если не пройдёт, будет пытаться поступить на заочный. Там конкурса практически нет.

– Но для того чтобы поступать на заочный, нужно работать.

Наконец, когда небо стало серым и в кроне тополей проснулись птицы, ребята стали прощаться.

– Мир, дружба, любовь! – воскликнул Вася и обнял Дашу Бубликову. – Ура! Завтра уже не нужно идти в школу!

– Подожди! Посмотришь, сколько раз она тебе ещё будет сниться! – почему-то грустно изрёк Коля Кудрявцев.

Сергей пошёл провожать Земфиру домой.

– Всё будет нормально. Познакомимся с новыми ребятами… – утешал он её и себя.

– Я трудно схожусь с людьми. Всё время чувствую на себе двойное проклятие: мало, что моя мама еврейка, так ещё и папа – чеченец!

– Точно. Гремучая смесь, – улыбнулся Сергей.

– Зато, когда меня начинают кошмарить такие мысли, я думаю или о тебе, или читаю всякие умные книги… Телевизор принципиально не смотрю: врут всё… Показывают Осетию, Абхазию… А разве не то же самое было у нас в Чечне?!

– Двойные стандарты…

Он не хотел говорить об этом. Да и она не настаивала. Это была у них запретная тема. Отец его участвовал в первой чеченской войне, был ранен.

– Ты знаешь… – как-то сказала Земфира, – я стараюсь это не вспоминать. Но иногда мне снится наш дом в Грозном. Ночью бомбёжка. Папа будит меня, и мы бежим в подвал… А потом взрыв, грохот… а когда вышли, половины дома как и не было. Там как раз жила моя бабушка Фарида, папина мама. Она болела и не вставала с постели. Потом её откапывали, вытаскивали из-под развалин. На похороны я не ходила, папа не пустил. Он работал учителем в нашей школе. Но говорили, что школу закроют…

– Не стоит об этом… – Сергей хотел отвлечь девушку от этих воспоминаний.

– С тех пор почти вся моя жизнь – это фиолетовые зигзаги, которые изредка вытесняются зелёными трапециями и розовыми кругами. Трапеции и круги связаны с чувством удовольствия и безопасности, а зигзаги – с тревогой и безысходностью… – Она не могла быстро переключиться на другую волну.

– Ну, хватит тебе!

– Зубрю целую неделю, корплю, как папа Карло…

– Ты не можешь корпеть, как папа Карло?

– Почему?

– Потому что ты могла бы быть мамой, но папа Карло был одинок…

– Ладно тебе!

– Когда я тебя увижу? – спросил Сергей.

– Не знаю… Нужно ещё повторить две темы. Я думаю, на этой неделе не смогу…

– Как не сможешь?! Я же тебя люблю!

– Говори мне это чаще! Ладно… Вечером сделаю на часок перерыв. Отдыхать же нужно!

– Я люблю тебя! И всегда буду любить… Мы с тобой не будем расставаться!

Они стояли в тени дерева у дома Земфиры, и девушка положила руки на плечи юноши. А Сергей взял её за талию и нежно поцеловал.

– Странно! Когда ты меня целуешь, у меня кружится голова!

– Что же здесь странного?

– Но когда меня целует мама или папа, голова не кружится!..


Ночью ему снились, будто красные, синие, зелёные волны накатывали на него. Трапеции, кубы и параллелепипеды нагромождались один на другой, но почему-то не рушились, а образовывали устойчивые конструкции. И он чувствовал себя взрослым. Это не отец, а он воевал в объятой пламенем Чечне. Не отец, а он попадал в окружение, терял товарищей. На его глазах снайпер убил медсестру, молодую девчушку. И кто только её направил в этот ад?! А потом, когда они проходили по узкой кривой улочке, он вдруг увидел, как из рухнувшего дома выбираются люди. Он бросился им помогать. Взял на руки девчушку и перенёс в безопасное место. Поставил её, а она улыбнулась, и сказала, что теперь они всегда будут вместе. «Ты что, колдунья?» – спросил он, а она только улыбалась, и её огромные глаза блестели, как два фонарика. Ночь прошла, а утром их обнаружили. У них не осталось боеприпасов, не было воды, а без воды швах, без еды прожить можно, без воды нет. Но у него во фляге было немного воды, и он дал девчушке попить. А она с каждым глотком прямо на глазах становилась взрослой. «Как тебя зовут?» – спросил он, а она ответила: «Земфира»…