Дело в шляпе. Главы 22, 23

Глава 22.  Хождения по мукам

 

Верочка не хотела  вспоминать те тяжелые годы. Но ведь из песни слов не выбросишь, а песню, из памяти, тем более скорбную.  Таблетки, выданные  сердобольным  врачом, закончились.  И пока Гена не начал потихоньку выносить  на помойку вещи из  материнского дома и ценные, и рухлядь,  всё  для той было нормально и хорошо. На  опасения и отчаянные  переживания Веры, свекровь только недоуменно пожимала плечами,  усматривая в них  причуды  фантазийного и сумбурного характера невестки. И не более.

— Все пройдет! И не такое бывало. Генри просто устал от тяжелого рейса. Тебе  хорошо, ты в клинике лечилась, а он бедный, несчастный в рейсе для женушки деньги зарабатывал! —  легкомысленно и по-житейски  рассуждала она. И даже иногда покупала ему бутылочку-другую беленькой, снять стресс, несмотря  на все протесты Веры. Но когда сын порезал на маленькие кусочки  кожаный ремешок, подарок покойного мужа, да разлил по всем коврам,  лежащим  на полу,  воду,  ничего разумного не сказав в ответ на свои действия,  мать заплакала, запричитала в голос. И посмотрела суровой реальности в глаза.

Начались новые мучительные хождения по мукам. С большим трудом, через знакомых, за огромные деньги, уже по весне, негласно, привезли на дом  профессора,  который поставил страшный  неутешительный диагноз. Злокачественная прогрессирующая шизофрения. И прогноз очень плохой – постепенная, а возможно и очень быстрая деградация личности. Со всеми вытекающими последствиями. Обязательно нужно поддерживающее лечение, наблюдение специалистов. От всего Геннадий отказывался категорически. И все же их хождения по кабинетам бюрократической системы были не напрасны. Исхожено и написано заявлений-откровений для его спасения во всех инстанциях было не мало...

В один из летних вечеров удалось вызвать скорую психиатрическую помощь, чтобы забрать его насильно в диспансер. Потому что Гена  уже лежал и постепенно  угасал. Ничего не ел, не пил, ни на что не реагировал. И только иногда проявлял, не свойственные ему вспышки раздражительности и злобы, если подходила мать, уговаривая его поесть. Или вдруг  вскакивал на кровать и ластился к больному  беспородный домашний кот Мишка.  Веру  страждущий и болезный терпел и даже просил, чтобы та полечила его своим биополем. И несчастная жена часами сидела рядом с его обездвиженным телом, глядя на  красивое когда-то, а теперь измученное неведомыми страданиями, осунувшееся лицо, прижимаясь щекой к его груди, лаская  голову, как  у маленького ребенка, своими нежными легкими руками, и беспрерывно молилась о выздоровлении мужа.

Продержали  своевольного  больного в остром отделении психбольницы чуть больше месяца и выписали умирать домой, предварительно оформив инвалидность, не улучшив его состояние ни на йоту. Геннадий и в больнице категорически  отказывался лечиться и есть. И ему насильно,  предварительно  привязывая  к кровати, через нос, с помощью зонда вводили питательный бульон, который каждый день готовила из свежей курицы и приносила заботливая  Вера.

— Уникальный случай, —  говорили  ей  хором врачи, беспомощно разводя руками, —  уникальный. Медицина на данном этапе бессильна.  Все очень запущено.  Пусть дома умирает спокойно. Мы не хотим нести ответственность  еще и за эту смерть. У нас статистика, —  так и сказали при выписке, отрешенно и безразлично. Как будто речь шла не о человеке, а о ненужной изношенной вещи. И Верочка повезла его домой, откармливать и спасать своей любовью.  Но и она в своем благородном стремлении и  жертвенной самоотдаче была бессильна перед злым роком.

Несмотря на все ее старания, достойные личностные качества и интеллект Геннадия разрушались стремительно, со скоростью и силой цунами, ведя его к полной деградации. После возвращения из стационара  тот стал потихоньку, как говорят в народе, «прикладываться к бутылке».  И уже  ничего не могло остановить его от жуткого и зловредного пристрастия, ставшего, как он сам утверждал,  единственным светом в окошке.  Буквально за год, умный и красивый, ухоженный мужчина, превратился в опустившегося бродяжку, пропивая  мизерную пенсию инвалида за два дня.  Он мог в любой момент уйти из дома, а вернуться  избитым, обворованным, агрессивным.  И все же Вера не теряла надежды. И как утопающий хватается за соломинку, не упускала ни малейшей возможности, всем смертям назло, помочь любимому, безнадежно больному мужу. Хотя прекрасно понимала, что такое психическое заболевание, да еще отягощенное хроническим алкоголем, является страшной бомбой, способной взорваться в любой момент.

А с матерью Генри, Вера, как ни старалась, не могла найти общий язык. Чем лучше и доброжелательней относилась она к свекрови, тем больше негативной реакции получала  в  ответ. И все попытки как-то улучшить  взаимопонимание выливались в  лучшем случае в недружелюбное молчание, в худшем - в ссоры.

Итак, Вера за короткий срок попрощалась со своим прекрасным прошлым, в котором остались дорогие родители, первая любовь со вниманием и опекой Анри, надежный и добрый муж, благородный Геннадий, любимая дочка Вероничка.
С прошлым, где были счастье, семья, свой уютный, со вкусом обустроенный  дом, радужные надежды на будущее. Теперь нужно было жить в горьком, бьющем наотмашь,  настоящем реальном времени без прикрас, без любви, внимания, понимания, средств к существованию. Необходимо было срочно устраиваться на работу. Но кому была нужна тридцатилетняя женщина хоть и с достойным высшим образованием, но не имеющей  ни одного дня рабочего стажа. В чужом городе, без знакомств и связей. И вот здесь, однозначно,  не обошлось без Анри.  Так считала Вера.  А значит, появилась надежда, что он все-таки остался  жив.

Однажды свекрови позвонила по телефону давняя приятельница, работавшая уборщицей в недавно созданной престижной, солидной фирме. Она  считала, что ей очень повезло на пенсии наводить чистоту в крупной организации с достойным социальным пакетом и прочими благами. Болтливая собеседница говорила, что  ее позвал для приватной беседы заместитель генерального директора по экономической безопасности, сказав, что тому требуется помощница, молодая женщина, со специальным образованием.  Он откуда-то знает про Веру, поэтому пусть невестка придет на собеседование.  Но такое точно было из серии чудес.

Встреча была быстрой и формальной.  Как будто заранее уже все было решено.  Верочке дали должность с хорошим окладом и без всякого испытательного срока. И Вера не подвела ни Анри, ни свекровь, ни организацию. На работе с первых дней зарекомендовав себя, как очень грамотный специалист и  инициативный работник. Все ей было по плечу и легко. И юридические, и экономические вопросы, и работа с компьютером. И грамотное оформление, и ведение всевозможной отчетности. А ее легкий доброжелательный характер и открытая улыбка расположили к себе весь коллектив.  Женщина никому не отказывала в помощи или в консультации по тому или иному вопросу, жалела, понимала, сочувствовала всем.  Но дверь в свою душу, в свой дом  держала наглухо закрытой.

— Японские разведчики умеют молчать. Можете меня расстрелять, — непринужденно шутила она.

Работа стала для нее отдушиной.  Работа и церковь. И Вера окончательно  уверовала в то, что Спаситель специально привел ее в этот известный древними храмами и монастырями, православный намоленный город, чтобы еще больше укрепить веру и окончательно воцерковить.  Через  три месяца после приезда женщину уже все знали и любили на приходе, а многие думали, что она тайно пострижена в монахини. Настолько усердно посещала та  все  богослужения, хорошо знала церковные правила, службу, типикон, псалтирь, жития святых, и истово, со слезами молилась. А Вера, чем чаще ходила в церковь, чем больше вкладывала  богатство своей души  в жизнь прихожан и клира, тем горше становилось ей.  Здесь было еще хуже и страшнее,  чем в миру. Там хоть открыто искали дружбы с маммоной,  предавали, лгали, прелюбодействовали, пьянствовали, осуждали. А здесь, прикрываясь именем Спасителя, творили... А что могли творить люди, в грехах рожденные?  Она не имела права осуждать никого. Жалела, сочувствовала, старалась понять, много жертвовала на храм. Знала, что свою чашу горечи ей нужно будет испить сполна, до дна. И просила у Бога только одного. Здоровья для любимого мужа, чтобы Господь дал силы с терпением и смирением нести этот страшный крест. И Он давал. Потому что иногда женщина не спала по нескольку ночей подряд. То, выслушивая пьяный галлюцинаторный бред Геннадия. То, разыскивая его по ночным улицам. То, отвозя на такси в травмопункт для очередного наложения швов на резаные или колотые раны на голове и теле, или гипса на сломанную в драке руку. Но на работу она всегда приходила улыбающаяся, сияющая, готовая помочь всем и во всем, разводящая  грозные тучи своими добрыми руками. И никто ни о чем не догадывался. Для особо настырных и любопытных Вера повторяла правило святых отцов. «О своем доме, о жизни близких понапрасну не говорить ничего.  Ни плохого, ни хорошего.  Первое осудят,  второму позавидуют».

 

Глава 23. Межсезонье и межвременье

За три года работы она доросла до ведущего специалиста, грамотного, пользующегося авторитетом человека, мнение которого ценили и уважали. Как  женщине ей все симпатизировали, а многие и влюблялись. Но ни разу и в голову не пришло Вере с кем-нибудь покрутить на стороне, как спасательный обруч вокруг талии,  даже самый легкий, ни к чему не обязывающий, кратковременный  любовный роман. Хотя предпосылок для этого и потуг у лиц мужского пола было хоть пруд пруди.

А Гена погибал на глазах. Сколько было выплакано слез. Их количеством можно было неоднократно вымыть пол в храме. Сколько молитв  ежедневно возносилось к Небу. Она боролась за любимого до конца.  Боролась, молилась, работала. Были, конечно, отдушины. Но в них Вера не находила большого утешения. Под маркой всевозможных семинаров и  форумов на работе  проводились выезды  в столичные или крупные областные города России и бывшие союзные республики, и даже  в дальние зарубежные страны.  Посылали трудолюбивую и грамотную Верочку, знали, что она и чести фирмы не уронит, и все запишет, а потом и отчитается, и до ума фирменного доведет. Кипр и Италия, Турция и Израиль, Норвегия и  любимый Париж. Не говоря о Киеве и Минске, Риге и Санкт-Петербурге.  Вот где были назойливые поклонники, желающие сорвать сладость двух-трёх ночей. Вера благодушно, как актриса аплодисменты, принимала их ухаживания,  ничего не обещая взамен. Букой в этих кругах, тем более, на всевозможных банкетах - фуршетах являться было нельзя, да это было и не в её характере. Почему не потанцевать или не покупаться ночью в море с бокалом шампанского. Ей нужны были положительные эмоции. Но далее театральный занавес для поклонников закрывался наглухо, и актриса таинственно исчезала.

Теперь она все чаще и чаще вспоминала Анри. Да, это была  другая женщина. Взрослая, деловая, израненная, искореженная жизнью в свои тридцать с небольшим лет вдоль и поперек. Но с горячим, как в юности,  трепетно бьющимся сердцем, вопреки всем испытаниям судьбы. И с ожившей памятью о первой любви. Которую, как ни пытались всеми благовидными способами изжить и родные, и она сама,  та прорастала через мертвое пепелище трагедий, смертей, расставаний. Прорастала и распускалась чудесными целительными цветами.

Однажды, вернувшись из  очередной командировки, она узнала от свекрови, что Генри пропал. Ушел ночью, сумев открыть дверь, хотя та запиралась на много замков от него же. Ушел и не вернулся. И в милицию заявили, и в морги, и в больницы. Его нигде не было. Стояли сильные холода. Замерз, был убит в пьяной драке или, потеряв полностью рассудок, ушел  «в горы, как Алитет» . Но труп бы нашли. А так, ничего. Был человек, и нет человека. Исчез с лица земли, как будто бы и не было никогда. И опять Вера с огорчением вспомнила, как выбросила подаренный смартфон. Но и Анри, наверное, все же нет в живых, иначе давно бы он объявился и обязательно помог.

Как-то раз, в минуты просветления,  муж проговорился, что уйдет умирать в лес или в поле, или в свое любимое море, как уходят от хозяев животные, чувствуя приближение смерти. Вера, как могла, приласкала тогда болезного, ободрила, обнадежила, что все еще будет хорошо. Она достанет новые дорогие лекарства. У Гены бывают ремиссии и ничего еще не потеряно. Надо только верить в чудо. А он вдруг, только что мирно сидевший рядом с ней, набычился и со всего размаха ударил её какой-то чугунной своей головой между глаз. И серьезно сказал,

—  Это тебе памятка от меня. На всю оставшуюся жизнь. Даже, если я умру, или меня одного заберет долгожданная тарелка, с таким пропуском-отметиной тебя будут пропускать роботы на всех межгалактических постах. — Вера потеряла сознание. А когда очнулась, увидела, что он спокойно сидит на полу, плетет какую-то фенечку из разрезанного на кусочки ее нового палантина и довольно улыбается. На сей раз, психиатрическая бригада приехала очень быстро, но долго разбиралась, задавая, как ей казалось, никчемные вопросы: «Кто, что, зачем, как? Почему вызвали нас, а не милицию». Она ушла на больничный с сотрясением головного мозга и с сильным отеком лица, придумав какую-то врушку - страшилку, что ее нечаянно ударило  входной подъездной дверью по лицу. И она неудачно подскользнулась, да еще добавила украшений  при падении о кафельную плитку пола. И снова вспомнила женщина слова священника о том, что неисповедимы пути Господни. Что было бы с ее родителями, с ребенком, останься они живы. Смогли бы перенести такой ужас и издевательства над любимой дочкой и мамой. А церковь твердила, что надо смиряться, терпеть, молиться, тем более, он больной человек. И Вера понимала, что никогда не сможет бросить мужа на престарелую мать, которая похоже, тоже потихоньку сходила с ума. Не сможет. Не простит себе потом этого шага. Всю жизнь будет корить себя.

Но вот Гена бесследно исчез.  Легче ли стало женщине? Отнюдь. Может, она стала чуть больше спать, но беспокойные и тревожные мысли не покидали ее. Где он, что с ним, жив, или?..  Может, потерял память и находится в каком-нибудь приюте для хроников? Куда только не обращалась она, в какие инстанции, радио и телепередачи не делала запросы. Все просторы безбрежного интернета были исследованы вдоль и поперек. Везде ответом была тишина. «И куда-то исчезла за ветрами следом, в пору молний весенних и  ливня, и града...» Было у нее в арсенале памяти такое любимое стихотворение. О роковой любви. Но муж пропал в бредовом состоянии, в метельный  и холодный февраль.  Бесследно.

Прошло больше двух лет...


Окончание следует  http://www.proza.ru/2011/10/18/572



Фото из Интернета