Молитва в ноябре

МОЛИТВА В НОЯБРЕ. 
Олег вздрогнул и открыл  глаза. В комнате было тихо, лишь старый водопроводный кран на маленькой холостяцкой  кухни  монотонно будоражила  вода. 
« Нет, я уж больше не помру. Лучше уж я в деревню к себе.…А то приснится же такое. Самое лучшее, по-моему, в деревню и нечего себя срамить ведь не одной молитвы за всю жизнь не выучил. Хотя библия вон на книжной полке красуется и не какая-нибудь, а старинная в кожаном переплете бабушкино наследство», - Грустно подумал молодой человек, тщетно пытаясь вспомнить кошмарный сумбур прошедшего сна.   
 А что там все-таки было. Что-то чёрное ужасно мерзкое, зубастое и с когтями. Длинными, крючковатыми и страшными. Казалось,  они заполняли собой  пространство комнаты. Накрывали её собой, а потом впивались в тело Олега и медленно рвали его на части. Он кричал мысленно обращаясь к Богу пытаясь достучатся до сердца того неведомого и говорят справедливого который в это время…. Но что делал Бог в это время Олег естественно не знал. Не положено, ох, не положено знать это простому смертному до определенного своего часа, который у всех не за горами.
У Олега перехватило горло от слёз. Отчего-то стало жалко себя. Жалко до боли в сердце. Жалко до помутнение в мозгу. Жалко до страшного холода в опустошенной душе. Жалко ну, что тут сделаешь?!
« Пусть!.. Ведь не я же довел себя до этого. Я - мужчина я хочу реализовывать себя. Да…» - подумал он, спуская на пол босые ноги,  – Подумаешь тоже.… Пока еще ничего неизвестно, но на счёт деревни подумать стоит. Как говорит его старый институтский друг Валерка, - Прикинуть пятку к носу.  Это значит, взвесить для себя все плюсы и минусы. Обмозговать в вечерней тишине «за» и «против» Укоротить себя в своих необузданных желаниях ежедневно требующих выхода.
- Мам, набулькай мне чаю без сахара, а потом я поеду  - крикнул Олег, слегка приоткрыв дверь в зал  и просунув в образовавшийся проём взлохмаченную голову.
- Куда это с утра? – откликнулась из кухни мать.
- В деревню. Я понять хочу про справедливость, а то она в моих глазах с ног на голову переворачивается!
- Потом поймешь.
- Потом я боюсь, поздно будет, а сейчас трамвай, кольцо, вокзал и немного пёхом после поезда?
- Хорошо сказал, «немного» Пять верст не крюк. Слава Богу, попутка, какая с поворота вынырнет и то хлеб. А если нет ни чё, так и будешь до горизонта топать, грязь сапогами месить? Да и к кому опять же, дед-то Никифор помер давно. Ждут тебя там, расстилаются.   
- Не бубни, мам, сказал, поеду, значит, вещи собирай.
- Вот навязался,ирод, вещи ему собирай. Брошу всё, сейчас разбежалась. Придумал тоже…Справедливость, она на дороге не валяется ее выносить выстрадать надо, а на это не один божий день уйти может. Так-то вот.
Прокошев твой чертежи у тебя стырил, пока ты в больнице с ангиной загибался, и начальство радовать побежал: «Посмотрите мол, я хороший какой, а Олег Сериков даром на проездной деньги кидает каждый месяц и нужен он тут у нас как в Петров день варежка» Понятно племяннику руководителя проектной организации больше веры предписано ну и ты не бежать от этого, а добиваться справедливости должен. Здесь на месте, а не в деревне на печь, залезая, сынок.   

                2
Солнце лениво освещало изрытую ухабами дорогу.  Олег шел стороной, выбирая места посуше.  Он привык коротать свою жизнь в одиночестве давно забытый злобной роднёй. А ведь три года назад в это самое время у Олега Серикова чуть не случилась свадьба…
Он так и не уснул в тот день. Все ворочался в кровати, упрямо глядя в темноту темными невидящими глазами. А утро все не приходило. Олег знал, утром принесет с собой надежду и веру в будущее. А сейчас просто хотелось прижаться к Маше, расцеловать ее красивые загорелые руки, вдыхать запах ее пшеничных волос. Да и вообще чувствовать ее около себя каждой клеточкой  тела. Хотелось, но.…Они с Машей были соседями по двору. Несмотря на двенадцатилетнюю разницу в возрасте у них было много общего. Они часами говорили о сложной конструкции строящегося неподалеку здания проектировщиком, которого была Маша. Горячо, можно сказать, с пеной у рта могли  обсуждать совместно прочитанные книги. Умели восхищаться хорошо поставленным фильмом. Или просто щебетом птиц в лесу.  Господи, как недавно и как давно это было! Олег и Маша просто читали друг друга как захватывающий роман и поначалу относились к своему положению довольно легкомысленно. Затем появились вопросы…Маша, никак не хотела как-то укрепить  намертво, зацементировать отношение между ними. Говорила, что очень дорожит своей независимостью, что не следует торопиться надевать хомут на шею и связывать себя узами брака. Не следует, потому что…Дальше обычно возникала длинная пауза в разговоре, после которой Маша неизменно взмахнув своими длинными как, будто нарисованными ресницами  легко переносила нить разговора на другую более желанную ей тему….
… Сериков увидел его перед самой свадьбой вернее за две недели до нее. В этот ноябрьский день в Машиной квартире нечего не произошло. Просто Олег тогда открыл дверь своим ключом и без звонка вошел в квартиру подруги. Привела его туда, казалось бы, мелочь надо было срочно отыскать ошибку в расчётах несущей балки одного небольшого моста на самой окраине города. А чертежи его Сериков совершено случайно оставил вчера у Маши.  Мост этот, вернее только его проект, не давал покоя Олегу давно да все как-то руки до не него, как говорится, не доходили и вот этот момент, наконец, настал. И Олег вошел…
В прихожей блестя лакированными загнутыми носами, стояли чужие мужские туфли.
«Ну, вот и жених у Машки объявился!» - беззлобно  хмыкнул он и ушел в гостиную, даже не повернув голову в сторону комнаты невесты.
                3
Я проснулась? Или это еще сон - думала Маша, лежа в постели. Она чувствовала, как чьи-то горячие губы нежно ласкают ее грудь, медленно очень медленно подбираются все ближе к соску готовые навек завоевать его упругую вершину. Господи, как хорошо! – повторяла про себя девушка, - Похоже, что это не сон, но я не хочу открывать глаза. Я боюсь! Боюсь спугнуть эту сладкую нежность!  Рука мужчины, едва касаясь, не отрываясь, легко скользила вдоль тела Маши. Кожу приятно покалывали тысячи холодных иголочек инея. Машу бил озноб. А от того кто был рядом исходило тепло. Девушка чувствовала это! Она хотела тепла. Будто читая ее мысли, Костя крепко прижал стройное тело девушки к себе. А Маши совсем и не хотелось никуда убегать. Ей даже не хотелось сопротивляться! Нежные, сильные руки мужчины ловко освобождали ее от одежды.…
Девушка смотрела на лежащего рядом Константина, по-детски прижавшего ладонь к щеке, и думала: «Кто он? Совсем еще мальчик. Интересно сколько же ему? Хотя какой же он мальчик, когда буквально сегодня утром вырвался из лап смерти, да и учились мы в одной школе.
Ночной гость неторопливо повернулся на спину и открыл глаза.
- Костя ты почему со мной? – Сердце Маши как будто бы застыло на мгновение, заледенело и неожиданно рухнуло вниз, не считаясь ни с какими законами земного притяжения. «Сейчас встанет и уйдёт навсегда» - с тревогой думала она, ожидая ответа.
-Потому, что я вор! – ответил парень, улыбнувшись,- Украл у тебя то, чего у меня никогда не было. Я думаю, ты не обидишься.
- Я еще в детстве разучилась обижаться. Смысла нет! Обидчивость, если хочешь знать, это признак ограниченности.
- А я там о тебе думал, - задумчиво сказал он, поднимаясь с тахты - Там, на войне бывают минуты страшного одиночества, когда ощущаешь себя не кем. Червяком себя ощущаешь по шею землей присыпанным. Понимаешь, где-то может быть, большие города есть, там люди копошатся, делают что-то, а ты точно никчёмный чих в вакууме то в глине, то в снегу, то в болоте маешься только мысли о доме душу и согревают. И еще вот о таких красивых как ты, – произнес Костя, погладив девушку по волосам.   
- А я замуж собираюсь! За Олега, помнишь высокий такой парень из «А» класса?
Костя поправил скрученный воротник рубашки и произнёс:
- А можно я как-нибудь еще приду, через окно хочешь?
- Нет, - замотала головой Маша, - Я же тебе сказала, я замуж выхожу.…Через две недели уже. Понятно?    
 - А я как же, я ж тебя…
- Убью!- быстро проговорил Олег, неожиданно появившись на пороге комнаты, - Понятен мне этот твой солдафонский ход чужих невест из-под венца  сманивать?
Константин набычился, бросил быстрый взгляд исподлобья на Олега:
- Вот что я скажу тебе, друг. Я Машу давно знаю и хоть ты и жених ей, но любит она все - таки меня с пятого класса причём. Это учесть надо  и палки в колеса нам с ней не засовывать….
Дальше Олег слушать не стал, да и какая разница, что думает про него этот прожженный боями солдат, когда Машка в комнате затихла, как мышка и не торопится высказать своего веского слова в его Олега защиту. Зачем тогда нужен этот несправедливый прогнивший насквозь мир, в котором нет места, таким как он?! 
                4

В длинные покрытые осеним сумраком  вечера изба скотницы Аграфены наполнялась соседками и кумушками  заходившими покалякать о том, о сём.  Чем дольше длится вечер, тем речи товарок становятся бойчее и бойчее. Вон Кондратьевна, старуха бывалая, слывшая в деревни знахаркой и исходившая на веку своём много. Поговаривают, что ходила старая Кондратьевна даже в Киев на богомолье, а там самому отцу Кириллу  исповедовалась. Верткая баба нечета  прочим «из семи печей хлебы едала» строчит сказку свою узорчатую без конца, без начала. Много разных разностей говорит.
- Слыхали, что приключилась у нас с Дарьей, снохой Григория. Пришла она с фермы, сердечная; уставшая или другое что, господь ведает, только завалилась спать тулупом накрывшись. Мальчишка-то у неё дома в люльке лежал. Расплакался о ту пору. Игрушку что ли каку надо было или замерз, может, не понять теперь. Но только страх как Дарьи-то вставать не хотелось.  Она и пошли его к чертям, ребенка-то. А черти знамо дело свое завсегда исправно творят, никакой ревизор не подкопается. Так-то вот, бабоньки милые. Не сотворила Дарья молитвы господу нашему, а погост вон он за речкой.  Жалко мальчонку-то и двух годов еще не было.  Третьего дня похоронили, уж семья-то их убивалась, не приведи никому горя такого. И отец и мать и сам Григорий аж почернел весь не смотри, что пьяница горький.
-Чу, подруги не то стучит кто, эко в окно тарабанит, аж стекло бедное визжит.  Пойду, что ли дверь открою, тоже заблудил гость полуночный. Переночевать видать негде.  А может и Катерина моя приехала с города, давно обещается.
Аграфена  махнула рукой и без дальних рассуждений пошла, отворять дверь.
У самого крыльца заслоняясь рукой от сиплого северного ветра, стоял человек. Аграфена, молча, покачала головой и недоуменно пожала плечами:
- Что бродишь, леший тебя забери. Что надо-то  на ночь, глядя грешному?
- Бог до греха не допустит, бабушка, переночевать пустишь странника?
- Заходи, коль не басурман, какой, - сурово произнесла хозяйка, пропуская гостя в сени.
Невзирая на пору и время, труба в избе Аграфены дымила сильно, а в небольших ее окнах блистала широким пламенем жарко топившиеся печь.
- Не плачь, - говорила кому-то высокая, краснолицая старуха,- ну, о чем плакать-то? Слезами не поможешь,…знать уж господу так угодно было.… По любому случаю в нашей жизни молитвы творить надо, а Дарья…да, что уж говорила я ей.    
 Олег медленно вошел в избу и огляделся. Крестьянская изба, заинтересовавшая парня в воображении, несколько дней тому назад показалась теперь ему весьма скучным удовольствием; выцветшие занавески на окнах, гудящий огонь в печи, эти непонятно откуда взявшиеся старухи. – Словом, он изъявил желание как можно скорее ехать домой.
-  А вот вишь ты, городской… Катерину мою в городе не видал? Темненькая она така, с родинкой над губой. И глаза  у нее… карие. Приехать обещала стрекоза. Вторую неделю жду. А чего это я тебя баснями кормлю, есть, небось, хочешь? А поешь, так вон тебе кровать располагайся с дороги. Подружки мои горемычные сейчас посидят еще чуток у печки, да и по домам разойдутся. Их, небось, дети да мужья дома заждались. Это я в избе одна, как Папанин на льдине, значит, у меня и жить будешь. Ежели супротив души не пойдешь, А душа она у любого путника покою да радости требует. А где ж его еще найти-то, как не у старой бабки Аграфены? Тут тебе и петух наместо будильника. И молоко парное с утра и опять же печка с вечера топлена. Тридцать три удовольствия и все даром, не то, что у вас в городу.   

                5

Ещё солнышко и не думало выставлять свои непричесанные вихры из-за кучерявых облаков, окруживших его, как уже приезжий выбрался из избы и ушёл в село. Само собой разумеется, что такое усердие не могло проявиться в нем без особой причины; он наверняка об эту пору думал найти храм православный. То самое пристанище тишины и умиротворения, о котором ему ещё вчера вечером говорила бабка Аграфена, когда последняя гостья, шамкая беззубым ртом себе под нос что-то невразумительное и непроизвольно сбивая в единую кучу ногами старый домотканый половик у двери отправилась восвояси.
« Добро» - говорил Олег сам себе скорым шагом своим, приближаясь к хлебородному убранному уже к осени полю:
- Э. брат! Ты чего это тут кугажишься…- Али шукаешь чего? Али так гулять вздумал?
Парень повернул голову. В полуметре от него слегка нагнув голову, стояла старая пегая лошадь. Седок  крепкий еще мужчина с большой окладистой рыжей бородой слегка смутился, сделал даже движение отвести лошадь в сторону, но тотчас, же остановился и глуховато картаво  произнес:   
- Что вегтишься, нехгисть, или  кобылу не газу не встречал? Я думал, что у бабы Аггафены за фгукт заезжий живет. Ты ее погог пегешагнуть    не успел, а бабьи новости по дегевни быстгее вегтолета газнеслись. Не угонишься Прихожане тут мои я отцом Владимигом пгозываюсь.  Заходи, будет случай!  Село наше Озегки, не заблудишся. Настоятеля отца Владимига  спгосишь.  Но-о-о! бестия тгогай, что ли кляча пегая!
Дорога размытая осенними ливнями, обращалась порой в сплошную топь. Малочисленное коровье стадо, которое прогоняли обычно с пастбище до деревни и обратно полупьяные пастухи, основательно замесило ее и сделало решительно непроходимой. Стоило, только  чуть оступится, раз, чтобы окончательно посадить в непролазную осеннюю грязь и  лошадь, и воз и районный старенький «УАЗик» наезжавшего иногда в эти Богом забытые места  начальства. Хоть и оглядывался Олег так и не увидел, сколько нибудь заметных вешек, которые обозначили бы пусть приблизительную границу дороги. Просто- напросто тянулось необозримое поле осенней  слякотной жижи посреди других, но уже хлебных полей. Вся разница состояла только в том, что тут по всем направлением виднелись то тут, то там разбросанные глубокие ямы. Свидетельствующее беспрестанно о том, что здесь коротал кто-то лихую ночь под низким пасмурным небом   в бесполезных мечтах своих о сытном ужине и тепле. И неважно совсем человека или животного постигла  доля эта заблудшая, такая уж это пора осень, долгая и непролазная. Местами впрочем, заметны были следы чьего-то заботливого взгляда;  целые груды хвороста воздвигались на болотах этих, как бы предохраняя путника от трясины или топи. Но путники старались по возможности объезжать их потому, наверное, что тут легче всего было сломать ногу или шею.
Накрапывал мелкий осенний дождь, точно просеянный сквозь мелкое сито. Молча, шагал Олег по дороге, шагал и думал: «Все- таки страшно представить себе как он устал от города. Устал от метро, толпы, шума. От суетливых теток, потных мальчишек и голопузых нахальных девчонок. Устал от постоянного напряга на работе от прилипчивой рекламы и вязких давно набивших оскомину в зубах долгоиграющих сериалов. Устал от грязного подъезда своего некогда красивого дома. Устал и правильное принял решение взять и уехать сюда в эту Богом и людьми забытую Тмутаракань .         
Спустя немного времени Олег наконец увидел храм. «Купола в России кроют золотом» пронеслась в голове почему-то знакомая песенная строчка. Пронеслась и растворилась безвозвратно в протяжном звоне больших и маленьких колоколов нашедших вечный приют свой где-то высоко, высоко в бездонной и чистой голубизне неба. Даже стены у храма почему-то были голубые. Старые неприглядные с кое, где облупившейся краской стены эти производили довольно грустное впечатление, отрешено принимая на свой счёт бесконечные поклоны высокой высохшей уже травы которую гнул и гнул к этим стенам пролетавший мимо северный ветер.      
- Что касатик из города к нам? – услышал Олег звонкий девичий голос, - А я смотрю, не наш человек на божий храм засматривается, непорядок думаю   
- Я могу и не засматриваться, просто красиво очень, - произнес Сериков, внимательно рассматривая неизвестно откуда взявшуюся девушку. Пестрый ситцевый сарафан прикрытый едва накинутой на плечи красной кожаной  курткой красиво облегал ее стройную фигурку. Легкий шейный платочек смотрелся очень изящно на смуглой коже незнакомки. А небольшая темная родинка над верхней губой девушки придавала ее симпатичному лицу особенное очарование.   
- Катя я, тоже из города, к бабке своей еду. Вот в церковь решила зайти по пути в деревню - девушка  немного отошла в сторону, пытаясь внимательнее рассмотреть незнакомца.      
- Значит, заходите иногда, - просто спросил Олег.
- Да. Захожу, пытаюсь понять, зачем люди в церковь ходят.
- Ну и как поняли?
- Не знаю. Люди, лица тут другие, понимаете? А вообще-то у каждого своя дорога в храм божий. И люди, тут, наверное, просто покоя ищут.
- И вы тоже?
- Я? Нет, я счастья хочу найти. Как вы думаете получиться?
- Может быть, в городе я его не нашел, а наоборот с изменой столкнулся. А тут…
- Что это мы застряли посреди дороги, как две телеги в грязи. Пошли до деревни что ли, все равно в одну сторону, - весело сказала девушка, пытаясь взять Серикова под руку. – Вы еще нашего отца Владимира не видели, интересный человек, скажу я вам. Поговорить с ним одно удовольствие. Ей Богу не вру, сами увидите. Отца Владимира у нас тут и стар и млад почитает.
 
 
                6

Серое небо.  Шел нудный, холодный дождь. Бабка Аграфена говорила, что идёт он уже третий день. И это было похоже на правду. Просто небо почему-то повисло над землёй и сочилось невидимыми почти струйками. Пальто Олега сразу же стало тяжёлым. На сапоги, только вышел из избы, сразу же налипла грязь. Идти было трудно и приходилось поддерживать их за голенище, иначе сапоги остались бы в грязи. Благо возле базара, куда парень отправился за провизией, Сериков нашел подводу, хозяин которой согласился подвезти его до деревни. Ехали долго, и обозленный на весь свет старик остервенело, хлестал лошадь длинным, ремённым кнутом, от чего на ее мокрых боках проступали белые полосы. Олег морщился при каждом ударе кнута, и ему казалось, что еще немного этот угрюмый старик одним мощным ударом убьет лошадь. Он даже сказал ему об этом.
- Ничего ей не сделается, - зло ответил возница, - все одно цыганам продавать скоро, приценивались уже. Главный их у меня был, барон, прости Господи. Деньги предлагал тоже. А я подумать обещал,…на той недели решу. После Михайлова дня значит. Хороших-то коней цыгане всех давно позабирали. И-ех,  паразитина жизнь! Ты вот думаешь, мы сейчас по грязи едем?  По грехам человеческим едем, и вязнем в них же бесповоротно. Сколько грехов у людей, столько и грязи на улице. Слушай, слушай, мотай на ус-то, пока старик Егор тебя уму разуму учить взялся. Ты вон в храме божьем был когда? Что головой машешь, вижу, что не был! А ты не поленись, сходи. Там в храме у народа лица другие потому как люди те с образом чудотворным в душе живут. По своей, надо сказать тебе, по чистой совести, значит. Вопрос я хочу у тебя спросить;  ты, чей же парень будешь? С лица-то вроде ты и русак, а глаза узкие. Помесный что ли? Был у нас в деревни Никифор, так - тот, говорят, из монгольцев был. Врут, наверное, хотя чем черт не шутит, когда Бог спит.            
- Дед он мне, по отцу был, - откликнулся Олег.
- Ага, - закивал возница, - стало быть, Никифору Серикову внуком доводишься.…Знал, знал такого. Не в обиду будет сказано, жадина был первостатейный. Лопату бывало зимой и ту не выпросишь, снег, значит, со двора убирать. А ко мне зимой сын всегда налаживается приезжать. Помощник, значит, из городу. Вот и идешь к Никифору за инструментом, а он.…Да, всяких я в жизни видел, помотался в свое время по гарнизонам…
- Где ходишь,милок , - с порога набросилась на парня бабка Аграфена, - Жди тут тебя глаза в окна каждые пять минут таращи, думай опять же, что там с тобой такое произойти могло. Я чо тебе мать родна, на тебя свои нервы тратить? Грязь на дворе по шею утонуть можно, а он понимаешь мне тоже.…Ну не стой столбом, а пальто снимай, сушить надо, воды-то вон сколь того гляди избу затопишь. И Катька к подругам усвистала. Мать твоя звонила по игрушки этой самый городской, который вы пчелиным словом зовете 
- На базаре я был, - ответил Олег - продукты покупал то, да сё, дед Егор обратно подвез на лошади.
- Этому Егору только бы язык об оглобли почесать, - откликнулась Аграфена. – Опять, наверно, рассказывал, как по гарнизонам в молодости мотался?   
- Мама по мобильному, что ли звонила, а кому? Мой – то второй день, как «сел» Позавчера минут двадцать с сослуживцем по работе проговорил, подставил он меня крепко. Прокошев его фамилия, племянник он….
- Вот уж я не знаю кому? Подруге своей Зойке Зориной и звонила. Прибегала она сейчас, горе у вас в дому-то, говорит,  не приведи Господь положение. Отец твой Алексей Алексеевич вечор представился. Рак в легких Зойка сказывала. А ты его, Зойка сказывала, так и не простил совсем-то? Да что уж теперь-то поздно туда- сюда слезы лить. Нет твоей душе успокоение.
Олег промолчал. Опустошение и нестерпимая боль наполнили его сердце. Он был разбит, подавлен, стерт с земли непоправимой виной своей. Мысли путались. Как же так произошло, что он здоровый крепкий тридцати двухлетний мужик не смог простить отца своего. Не сказал ему самых важных слов или просто элементарно не захотел понять его и…потерял навсегда. Теперь безвозвратно.
Тогда в свои одиннадцать лет сердце мальчика впервые обожгла несправедливость. Во вторник это и случилось. Обычный это был вторник нечем ни примечательный. Олег тогда, так же как и теперь, стоял посреди комнаты в мокром пальто мысленно костеря, на чем свет залитый дождями ноябрь. А отец  в этой же комнате, молча, собирал свои вещи в большой, темный «командировочный» чемодан. Нет, он не прощался навсегда. Просто сообщил, что теперь будет жить в другом доме, а с сыном ходить в зоопарк или цирк…по воскресениям. Еще отец сказал, что очень любит Олега и что там в той незнакомый мальчику семье, скоро  родится маленькая девочка, у которой еще нет имени, но которая, когда вырастит, обязательно с Олегом подружится, и может быть, даже подарит ему какую-нибудь красивую игрушку. «Надеюсь, ты когда-нибудь меня поймёшь, боец…». В то время Олег еще не понимал, что произошло, и каждый вечер ждал папу с работы. Ждал до тех пор, пока не смирилась с тем, что он никогда не вернется.

                7

Сериков очнулся от шороха шагов и приглушенных голосов в избе.
- Ба,- изумилась Катерина, - я такое только в городе на площади видела. Памятник этому, как его, ну который пел громко! Вот вылитый он. Только у того плащ был на правой руке намотан, а ты вон в пальто мокром стоишь. Не дорос, значит, до интеллигента-то еще! Правда, же, тетя Зой? Ой, извините, Олег Алексеевич, разболталась что-то я. И потом мы еще на «ты» с вами не переходили! Вообще рассказала мне тетя Зоя по дороге о вашем, то есть твоем горе, значит, знаю я все. 
- Не беспокойтесь, Катя, теперь уже и на «ты» и на «вы» можно. Как удобно тебе, так и говори. Не обижусь я, что уж теперь-то делить? К черту приличие.
- А ты, Олег, скучал, когда по Алексею-то? –  тихо спросила высокая полная женщина,  в белом пуховом платке крепко держа Катю за руку. – Тетя Зоя я, не рассказывала мать-то. С первого класса мы с ней вместе.  А потом судьба-злодейка по разным углам разбросала. Ее в город, а меня на ферму коров доить.
- Скучал сильно и обижался на него, - так же тихо ответил Олег.
- А и нечего, - вдруг подала голос бабушка Аграфена,- Ты раздеваться-то ноне будешь. Ну-ка скидовай  свою хламиду мокрющую, надевай вон рубаху чистую постиранную. Давай, давай просовывай башку-то свою в ворот, непутевый. А девчонки отвернутся ежали что, я век прожила мне можно. И садитесь-ка все за стол, обед стынет. А то стоите, на самом деле, яко памятники прости Господи.
Когда все удобно расселись за столом, тетя Зоя криво невесело улыбнулась, и медленно глядя прямо на Серикова, произнесла, - Ничего, парень, мужики они тоже разные бывают некоторые на измену с пеленок запрограммированы. Может и твой отец из таких ловких был, так что ты не очень-то и переживай.
- Мужики это совсем отдельная песня, - откликнулась Катя, - Которые на диване лежат, ничего не делают. Которые  пиво с утра до вечера, под кустом пьют. А которые за бабьей юбкой быстрей метеора летают. Всякие есть! Каким улыбнешься только, а он уже чуть ли не женится на тебе мысленно конечно. А других и на аркане к себе не затащишь.
- На меня через отца вся родня обозлилась и с его и с маминой стороны то что простить его не получалось у меня. Ты слишком категорично судишь отца, всегда говорила мне мама, он любит тебя и любит очень сильно. Всегда о тебе спрашивает, когда звонит. Не будь таким бессердечным. Пообщайся с ним, - выдавил из себя Олег, незаметно для остальных смахнув со щеки слезинку. – Теперь – то уж поздно ехать прощение просить.
- Ты слишком зациклился на своей нелюбви к отцу, - вдруг сказала Катя, - Я вон тоже все счастья хотела найти.
- Ну и, как? – заинтересовано, посмотрела на внучку старая Аграфена, - водится оно в краях наших счастья-то. Как, по-твоему?
- А хотите, я вам стихи прочитаю,…свои…вы не смейтесь, только…Я знаю, что не Цветаева так получилось просто. Слушайте!
Пойду хоть помою посуду
А счастья искать не резон
Посуды испачканной груды
А счастья? То лепет, то стон

Пойду и помою посуду
Во вторник, а может в четверг
Искать счастья больше не буду
Оно все растает, как снег

Растает, уйдет, испарится
Исчезнет совсем без следа
Без счастья сумею влюбиться
Вот только не знаю когда!

В комнате на мгновение повисла тишина.
- Ой, Катюшка – раздался, наконец, голос тети Зои – Ума не приложу, где ты сможешь мужика себе достойного найти. Все приличные уже давным-давно по избам да коттеджам разобраны. А завалящего тебе не надо. Сама который год с таким обормотом маюсь. Пьянь  чернорабочая. У моего-то агронома образование. В институте в городе в свое время учился. А сейчас на ферме рядом со мной коровам хвосты крутит. Скотником второй год. А до пенсии ему еще, как до Парижа на верблюде.   И потом, Кать, плохонькие мужики-то красивых баб как огня бояться.
- За коров обидно, - вдруг подала голос бабка Аграфена.
- Да, я ничего, тетя Зой, - махнула рукой Катя, - просто день сегодня с утра не задался. Настроение никакого! Сначала  не с той ноги встала, потом не на ту метлу села. Я вообще никого не жду. В судьбу только верю и еще в небесную канцелярию. Там наверху все же за нас ангелами расписано наперед. Так что, если судьбе будет угодно, она меня сама найдет и подарит счастья целый мешок.
- Ну, вот, значит, у тебя жизнь начинает приобретать очертание, - очнулся от сумрачных своих мыслей Олег.
-Мужик, он, что телок на веревочке захомутай покрепче и веди за собой. Уметь только выбрать надо. Для этого мы бабы Господу и нужны, чтобы мужей искать, да от них семью строить, детей опять же рожать,   - сказала бабка Аграфена, вставая из-за стола. – Вон и Олег у нас не женат опять же. Чем не гусь свинье товарищ? Присмотрись, Катерина.      
- Подумаю я, вот только ключ найти надо
- Какой ключ? – поднял взгляд на девушку Сериков.
- Какой, какой? Вот непонятливый,- добродушно улыбнулась девушка
- К нашим вза-имо-от-но-ше-ни-я-я-я-м ! Вот какой!    Голова садовая!
                8

- А ты знаешь, я помню, как впервые увидел тебя! Сначала  был какой-то звук, а потом вдруг появилась ты, и стало так хорошо тепло на душе.    
- Что ж тут помнить-то, третья неделя только и пошла, как у бабки моей живем?! И не звук это был вовсе, а звон колокольный. Благовест, - слышал такое умное слово? Или ты только в чертежах разбираться привык? Тоже мне гений начертательной геометрии.
- Посмотрел бы я, где бы ты в городе без моих чертежей жила. Квартира, небось, в наличии имеется? 
- А как же не без этого? Однокомнатная, правда, с мамой на двоих. Вот мама меня при любом удобном случаи к бабушке и старается сплавить, чтобы я поменьше мелькала у нее перед глазами. Устает она очень,  медсестрой в больнице работает, а там ночные дежурства считай через день.
- Сама-то ты, у какой кассы деньги пересчитываешь?
- Я не у кассы. Я в кассе и сижу. В театральной. Второй год этим летом сравнялся. Но и учусь, конечно, в университете на технолога пищевого.      
   - Мощное применение своим способностям. Только ведь и там, наверное, в лапу давать придётся?
- В какую лапу?
- Не знаю там, наверное, в любую берут. Только обидится, могут.
- Почему?   
- Мало дашь потому что.  И вообще к чему все это? Недосыпание вечное, суета, зарплата которой на хлеб с квасом только и хватает. К чему?
- Так ты, что же предлагаешь сразу из школы документы на пенсию оформлять что ли?
- Не знаю, ты, не обращай внимания на мою болтовню. Просто плохо мне очень вся душа в синяках   
- Я знаю очень хорошее средство от синяков. Меня бабушка научила. Сказать какое?
- ….?
- Мозги!
Сериков не чего не ответил, он шагал, молча глубоко погруженный в свои безрадостные  мысли ничего не замечая вокруг:
«Нет, не все умирает осенью в полях под тяжелым, затяжным дождем, не все холодеет в глухую осеннюю ночь,- думал Олег, теперь уже молча идя рядом с девушкой по деревни,-  Пусть грязь и мутные лужи вокруг, а в избе бабки Аграфены, который день дымит развалившаяся печь. И пусть Олег пока нечего собой не представляет. Рядовой проектировщик, каких, наверное, много на белом свете, но почему у него сейчас сильное желание идти вот так  вместе с Катенькой, Катериной Александровной? Идти не на кого не глядя, не с кем не здороваясь на пути. Хоть немного, совсем немного, но уже любя друг друга, ценя и уважая, будто они вдвоем и созданы для этого Господом Богом и это и есть самая главная молитва ноября их непростой, суетной жизни, молитва их зарождающейся под долгим осеним ливнем любви. А потом обязательно будут они класть любовь эту свою по маленькому, маленькому камешку ведь кто-то же должен построить на Земле великий нерушимый, не смываемый дождями и прочими катаклизмами  чарующий ХРАМ ЛЮБВИ!      
Каждый человек хоть раз в жизни бывает поэтом,  вот и он, Олег Алексеевич Сериков, поэт. Не все только деньги, не все только брюхо. Есть вещи, за которые совсем не платят деньги. Да, и не надо, наверное, ни к чему совсем. Ведь нельзя заплатить поэту за вдохновения, за незримый полет, обгоняющий мирскую суету трепетной, хрупкой мысли, заплатить за наполняемость души чем-то незримым, эфемерным легким тем, что и описать-то не всегда возможно. Можно только почувствовать, ощутить, насладится на время. 
«Лампочка»,- так говорил Серикову один знакомый литератор. Представляешь, в мозгу что-то происходит и…загорается лампочка. Значит, беги со всех ног за стол, хватай, бумагу, карандаш, что под руку попадется, и твори, не на минуту не задерживая льющейся на тебя чувственный, словесный поток необъяснимого очарования. Твори до тех пор, пока не иссохнет до самой последний капли то, что нисходит на тебя сверху, то, что диктует тебе всезнающий Бог, то, что и называется вдохновением.   Без вдохновения у поэта нет жизни, нет любви, нет, возможно, и творчества.    
Стоп! А к чему это он про поэта, про лампочку? Поздняя нынче зима. Идет рядом красивая девушка. Падает на землю  пушистый снежок.  Еще совсем немного и ударит первый предзимний морозец. Завяжет, закует деревенскую грязь. Скует неспешную речку в отлогих ее берегах. А девушка так же будет идти рядом с Олегом ведь не должно же быть мимолетным человеческое счастье, которое может только и ждешь всю свою жизнь, теребя и подгоняя мечту, точно старую уставшую за жизнь двужильную рабочую лошадь»
- О чем задумался, детина? -  просто спросила Катерина, слегка коснувшись ладошкой до рукава куртки своего спутника, - Я думала ты настоящий мужчина, а ты идешь и молчишь, будто аршин проглотил?
- А чем отличается обычный мужчина от настоящего, - С улыбкой спросил Олег.
- Тем и отличается, что от обычного мужика голова болит, а от настоящего – кружится
- ….?
- Вон она, церковь может, зайдем, давно же собирались к отцу Владимиру на огонек заглянут?
- Если точнее, то не на огонек вовсе, а на пламя свечи, Катюша. Давай уж зайдем, раз обещали.
                9

 В храме отец Владимир в темной длиннополой рясе тушил свечи. Дверь в храм была отворена. Светлый отблеск воды с реки чуть желтил седые кудри старого настоятеля.
Старик даже не заметил вошедших  людей. Медленно одну за другой потушил все свечи, лишь у большого образа богоматери оставил гореть три свечи. Затем постоял секунду в нерешительности и легко всем телом своим стремительно повернулся к двери.
- Пытать о Господе нашем Иисусе Христе пришли, молодые люди, - глухо произнес он. Проходите, не стойте, поговорим.
- Да, хочу знать кто ты, старик? – Олег не то хотел спросить, но вышло все как-то неожиданно для него.
- Не то мыслишь, сын мой, но отвечу кто я.… Все мы от Бога, слуги закона божия, веры Исусовой. Людей наших  в железо ковали, кнутом били, бывало, что хгам святой и вегу святую нашу анафеме пгидавали. В  тгидцать-то пегвом году, стагые люди гассказывали, на Библию великие гонение устгаивались  сбогником еврейских пгитчей книгу Господа нашего люди считали. С хгамов говогили колокола игоды стаскивали. Увещевали нас. Но увещеванию мы слуги божьи не внемли, ибо человек- лжец! И, да пгостит меня Господь, скотина пегвостатейная! Не живет человек в ладу с самим собой и с дгугими его окгужающими. Он пгизывает людей Бога любить, а несогласного с собой своего же бгата убивает и гонит, аки змей и аспидов, - за то, что по- иному тот на свет белый очи заплаканные свои поднимает. Иначе рукой мотает. Да, может что и кгестится по-особому щепоть, складывая и книги в кожаном переплете сердцем и душой чтя!   Человек опять же и пгигоду всю испоганил между тем бегечь ее пгизывая. От гек от лесов великих ского почитай только песок да пепел на земле на беду потомкам останутся.
- А в чем смысл жизни, отец Владимир, - волнуясь, спросила девушка.
- А сама поискать не пгобывала, кгасавица, - усмехнулся в усы настоятель
- Да, все как-то время не хвата…
- А это же пгосто очень в чистоте смысл жизни человеческой и есть, в чистоте помыслов людских.  Говогить надо с людьми о Боге покуда души их еще не озлобились. А ежели ты скажем, сметен душой, значит, говорить с тобой душевно, или усмегеть тебя вовсе нет никакой пользы, значит, ггех в тебе окастенел уже. Значит, в душу, ты свою никого уже не пустишь, а ежали ты в душу свою не пустишь, что же я свою пегед тобой гаспахивать должен? Как же полюбить людей с мегтвыми-то душами? Душа человеческая, - огонь палимый. И ежели кто и даст ей быть навегху над волей, то она в два счета испепелит тело человека ггешное. Так-то вот, молодые люди! Кто не хочет знать этого тот и сгогит до угля.
- А что такое счастья?
- Вот этого я не знаю, господа хогошие. Счастья ведь люди каждый божий день видят, только не обращают на него внимания. Утгом встал солнце, небо голубое увидел, людей по делам идущих. Уже счастья! Счастья ведь оно человеку чуть ли не ежедневно кгупицами выдается, а человек существо ненасытное и ленивое стгашно ему все и сгазу подавай, по-дгугому он не понимает, жизни своей по-дгугому не мыслит совсем, понимаете. А вообще счастья это когда гядом близкие люди котогые тебя и днем и ночью понять и пгостить могут.  И ггехи отпустить ежали кому требуется. Жить в ладу с самим собой в чистоте и душой и сегдцем тоже, навегное, счастья.  Так-то вот, молодые люди! Устал я с вами, на покой пора. Позно уже, завтга новый божий день встгечать добгым людям полагается.  А храм святой в суете мирской не забывайте, заходите когда, даже в гогоде своем каменном. И там люди живут, значит, и там ггехи совершаются. Разницы никакой тут нет. В гогоде только машин и шуму никчемного побольше и ггязи не той что у нас на догогах сейчас лежит. Или не пгав я, господа хогошие? Не пгав так попгавте стагика молодые вы, умные.
- За-а-чем не прав?- задумчиво протянул Олег. – Ты чего дрожишь, Катя, озябла видно? Ничего сейчас выйдем где-нибудь огня раскладем. – Катя не ответила - Я все время думала, что счастья люди выдумали, чтобы в жизни радости больше было, а, оказывается, есть оно невзрачное, маленькое, но есть.  Спасибо, батюшка, пойдем мы.

                10

Падает пушистый снежок, постукивает мороз на речке, в отлогих  берегах. По первому снегу легким уверенным шагом идут молчаливые ребята после разговора с отцом Владимиром. Интересный получился разговор. На первый взгляд вроде бы о чем-то высоком, о том, о чем и не понять сразу простому человеку, не долететь умом своим, пониманием не достигнуть. О счастье человеческом, да о смысле жизни. Куда уж выше, а вдуматься, если о самых простых житейских вещах весь разговор этот и был. О солнце, о ветре, о дожде о грязи этой будь она не ладна то, что обычный человек никогда и не замечает вовсе.
- Надо работать, Катюша,- энергично жестикулируя руками, с жаром говорил Олег,-  Ты понимаешь, такое положение? В деревне вашей сорок четыре двора и одна единственная почта.
- Ну, и ….
- Видал позавчера ребятишек пьяных – чуть-чуть постарше школьного возраста. Тоска у всех в глазах. Да им и глядеть-то некуда, кроме как в пустое холодное поле…
- И глину под снегом…
- А вот про глину это ты зря, Катя! Из глины кирпичи делают, керамзит еще тоже…
-  Смотри, дед Егор к нам едет на лошади.   
- Разрешите вопрос спросить, почему это со мной штука интересная приключилась?- спросил дед Егор, едва его телега поравнялась с ребятами,  - Ездил на стацию по общественному делу, очутился в поле за пятнадцать верст от своей избы. Сижу, как дурак, на телеге вот этой вот и хозяйство не надо. Тьфу, проклятая баба опять пилить зачнет, только шею подставляй. Ну, что ты будешь делать с таким моим характером. В своей избе этого добра, так распустил глаза на чужую. Тоже надо сказать баба, только от ней что-то больше ночами не сплю. Разрешите вопрос спросить, почему такое в моем характере происходит? Сам понимаю не культурно это как-то, а что делать? Да мерин встал еще. Ударил кнутовищем по оглобле, а он того, не трогается. Тьфу, черт! Попал я здорово в эту историю.
Дед Егор легко спрыгнул с телеги, пошел вдоль оглобли, - Вот смех-то где, ребята! А вы чего тут, из храма божьего, небось? Тоже курам на смех грехи замаливали? Разрешите вопрос спросить!
- А кто она, дядя Егор?- заинтересовано вскинула брови девушка.
- Кто?
- Ну, эта, к которой ездил…?
- Верка-то? Махонькая с оглоблю ростом, но душа я тебе скажу, захочешь до солнышка растянуть можно?
- Резиновая что ли,- улыбнулся Олег.
- Сам ты, шланг гофрированный!
Егор сонно рассмеялся, прислушиваясь, как мерин хрупает траву, чувствуя себя большим здоровым озорником. Потом вдруг помрачнел лицом, и медленно произнося слова, будто выдавил из себя, - В ней, в Верке печаль моя человеческая. И букашка малая о жизни доброй думает, когда под ногами ползет. А Вера, она горячая. Но пошел что ли, Малыш, а, то я те голову оторву - сказал дед Егор, основательно усаживаясь в телегу,-   Будет, ребята, дорога мимо моей избы бежать, - заходите чайку попить из рюмочек. Баба недавно из района новые привезла, на высоких ножках не нашем словом зовут. Мажеры какие-то! Пока не хлебнешь из них, так язык и прозвание сказать не повернется. Вы-со-ки-е-е!  Так-то вот!  Но, Малыш, до бабы давай, один раз пропадать.
И долгий ременный кнут со свистом опустился на мокрый бок  усталого мерина.   
…Бабка Аграфена тихо сидела на колченогой табуретке, прислонив ее травмируемым боком к горячему боку печки.
- Вот те раз, пришли, наконец, голубки. Руки ломит спасу нет. Гляжу в окошко снег пошел к непогоде видно. К отцу Владимиру на разговор заглядывали? Уж он точно наставит души ваши городом испоганенные на путь истинный. Садитесь, вона ужинать, корову только подоила. Молоко теплое еще. Танька—соседка за грибами ходила. Дала блюдечко, я картошки пожарила. Хотела из избы выйти, слышала, Егор приехал, мерина распрягал, да у них с его Александрой опять бой начался. Вся деревня смехом исходит, когда дед к своей Верке лыжи вострит, а ему все нипочем. И Шурка гляжу опять охломона простила. В сто первый раз, наверное. Беда с ними!
- А может у них не бой, баба Грунь, а так землетрясение средних размеров? спросила девушка, наливая в стакан молоко. – Тетя Шура она же не человек вовсе, а вулкан неуправляемый, цунами. Кричит, бурлит, кипит, сердится, но любит все-таки любит мужика своего беспутного! 
- Кака така любовь,- привычка уже. Столько-то годов вместе прожили. Ботинку одному в сенях и то тошно стоять. А тут человек. По ученому, я слышала, гомо какая-то зовут. Чуть не  куриный помет,  прости Господи, придумают же!  По домам-то, когда собираетесь?
- Скоро уже, вместе с Катей и поедем, - кивнул головой Сериков, - Работа ждет!
- Да, кончилась наша романтика, - тяжело вздохнула Катя, - каждое утро умываться возле колодца, в туалет «на семи ветрах» среди ночи в любую погоду выбегать, чем не романтика! Мне это всегда нравилось: природа, простор и эта тишина нетронутая, первобытная какая-то тишина. На всю жизнь сюда бы уехать подальше от городской суеты, трасс, опостылевших бетонных коробок. А воздух, здесь какой? Вы чувствуете? Ведь его же, как кисель большой ложкой есть можно? А в городе…
    
                11

Олег довольно быстро нашел эту серую «сталинку» в центре города, которую местные жители называли просто «семиэтажкой». Дом этот был построен еще до войны – добротный, помпезный, со всевозможными архитектурными излишествами в виде колонн, атлантов и башенок со шпилями наверху. Здесь в советские времена жили всякие писатели-лауреаты, партийные функционеры высокого полета, директора рынков, кладбищ, центральных универмагов и гастрономов. Жил там и Евгений Прокошев.   
- Тебе что надо? – холодно спросил Прокошев, нехотя пропуская Олега в большую полутемную прихожую – Чего на ночь, глядя, явился?   Может  лекарства, какие нужны? Так я могу достать не для тебя конечно, для матери твоей, если что вдруг. Дяде позвоню? Чего приплелся-то?   
  - Да, так захотелось что-то увидеть старого друга, чтобы помочь темное пятно с биографии очистить.
- Тоже мне чистильщик нашелся, и на солнце, говорят, пятна есть может ты и светилу очистится, поможешь по старой дружбе, благодетель? Проходи, давай в комнату. Жена с сыном сейчас в санатории в Пицунде,- объяснял Евгений, ведя незваного гостя в комнату, - так что временно живу один.   
Олег заметил, что Прокошев держится вполне достойно: не истерил, слова произносил внятно, и только едва заметное подрагивание левого века выдавало крайнею степень его нервного возбуждения.
- Ты, наверно, о чертежах своих печешься, Сериков, - нервно теребя жесткую щеточку усов под носом, произнес Евгений, опускаясь на мягкие диванные подушки в гостиной при этом давая место гостю.   
- Как догадался? – удивлено поднял брови Олег, - Проект моста через реку в элитном  поселке вроде бы моя работа, все расчеты по проекту вел я, а ты с ними к начальству побежал, стоило мне  где-то вирус подхватить!
 - Проект этот, если ты помнишь, мы с тобой вместе вели, и стоило тебе в больницу тогда загреметь с ангиной , меня тут же к начальству с расчетами на ковер вызвали. Не к дяде нет, дядя тогда в Финляндии был по обмену опытом. Прихожу, а там комиссия целая человек пять стариков-пенсионеров сидят и во все глаза в чертежи мои пялятся, это которые я им под нос толкнул, значит. А один такой въедливый с козлиной бородой все допытывался у меня: - А не скажите ли вы мне, уважаемый юноша, на какую нагрузку рассчитан ваш мост? – Сам понимаешь, мне тогда не до нагрузок было, я тогда с Фаей из столовой закрутил. С женой чуть до развода не доходило, а тут расчеты.…  С расчетами этими у нас с тобой работа, как у дворников: сколько снега навалило, столько и убирать. Ну, и говорю им: «Мост вполне выдержит и заказчика и его автомобиль  и таджиков-строителей со всем их скарбом и инструментами, а обычные люди по мосту этому все равно ходить не будут». Ох, ты бы видел, Сериков, как эти пенсионеры на меня на бедного все ополчились вот, и пришлось за твоими чертежами бежать, у тебя-то расчеты в полном порядке были. Только нет их у меня теперь…      
- Кого?- не сразу понял Олег.
- Как кого чертежей этих проклятых! Пока тебя не было, в нашем знаменитом доме целая серия квартирных краж произошла. Так вот первой жертвой этих подонков стал я! Такой вот перекос судьбы у меня приключился.
-Что у тебя-то взять могли, - удивлено посмотрел на Прокошева Олег, - Зарплату? Похоронную заначку? Траченную молью шубу жены? Что?
- Ну, не скажи, Сериков,- возразил хозяин квартиры,- Если хочешь знать мой дядя оставил мне кое- что  хата эта антиквариатом была нафарширована, как иной  молодой поросенок гречневой кашей.
- А чертежи, расчеты мои?
- А это ты у тех подонков спроси, если их на улице встретишь! Правда тот старикан с козлиной бородой обещал войти в положение и, так сказать, не отказать нам с тобой в помощи учитывая исключительные обстоятельства. Так что, не бойся, Сериков, я с тобой…

                12
Гололед в городе был ужасный. Олег, то и дело, глядя себе под ноги, возвращался из магазина с двумя тяжеленными сумками. Перед ним на пешеходном переходе взвизгнув тормозами, остановилась новенькая темно-вишневая «Калина» и симпатичная девушка за рулем машины резко махнула рукой: «Проходи!». Сериков пошел, но не сразу заметил, что автомобиль медленно, медленно катится на него. Олег боковым зрением поймал перепуганный взгляд девушки на водительском сидении, который почему-то показался ему страшно знакомым и понял, что девушка не сможет затормозить,- слишком скользко. От страха мужчину буквально парализовало, он, словно под гипнозом спокойно смотрел на неуправляемую уже «Калину, которая все- таки сумела остановиться буквально в пятнадцати сантиметрах от пешехода. После этого Олег отошел к самому краю дороги и буквально без сил плюхнулся в сугроб - его трясло, его выворачивало наизнанку от ненужного никому совершено дикого истерического смеха. Даже слезы потекли по щекам.  Девушка вышла из машины уселась рядом на снег и тоже засмеялась. Оба понимали, что только благодаря чуду кошмарное приключение на дороге закончилось хорошо. Олег нехотя повернул голову в сторону своей спасительницы и вздрогнул:
- Маша! Ты что здесь делаешь? – волнуясь, произнес Сериков. 
- Мать моя,- женщина,- еще больше удивилась Маша, - Ты?!! Вот никогда не думала, что так вот вдруг мое прошлое мне здесь под машину кинется. А теперь спроси, куда я ехала пока вот тебя на дороге не встретила?
- Ну, и…
- В парикмахерский салон, можешь себе представить, замуж выхожу за Костю, мы с ним в одной школе учились, помнишь? Ребенок у меня будет через шесть месяцев…с половиной. На свадьбу не приглашаю потому, как состоится она в подмосковном городе Чехове у будущей моей свекрови, то есть за тысячу километров отсюда. Тебя куда-нибудь подвезти что ли, а то поехали со мной в салон. Ну, подождешь там меня, пока я красоту навожу? Заодно и поговорим по дороге?

                13

Не раздеваясь, Олег зашел в комнату и включил телевизор. Там должны были показывать результаты розыгрыша. Джекпот – десять миллионов!
- Пришел уже, сын, - вышла из кухни мать, тщательно вытирая руки о цветастый передник, - Тетя Зоя, подруга моя из деревни, письмо прислала на столе вон лежит. Возьми почитай, тебе тоже интересно будет.
Олег, не отрывая взгляда от экрана телевизора, взял со стола надорванный слегка помятый конверт и быстро пробежал глазами строчки. Но вдруг на секунду поднял взор к потолку, вздохнул и стал читать медленнее, стараясь уловить смысл письма.
  Тетя Зоя писала: «Бабка Аграфена со всем в Бога уверовала, каждый день со старухой Кондратьевной к отцу Владимиру на исповедь ходят. Дед Егор любовь свою Верку бросил, говорит, что  сон ему странный как-то приснился. Будто хочет он в своей избе в окошко поглядеть, а не может. Летит мимо избы дракон с огненными глазами. Летит, пыхтит, гремит, фукает. По бокам все искры летят. Вдруг как фыркнет около самой избы тут, и дым пошел прямо на старика, значит. А из-за дыма баба Шура выходит, и руки к мужу своему протягивает: - Выгони, говорит, Верку. Верка,  она как собачонка, - воздух обнюхает, да и пойдет дальше, а я, жена твоя, с тобой навсегда останусь. Отрыл дед глаза – не поймет. Будто бабы Шурин голос, а будто и нет. И голова, будто не женина. Короче говоря, с тех самых пор к Вере своей и не ходит. Уж, как он с ней там объяснялся,- не знаю. А только долго его в тот день в деревне не было, только к вечеру и заявился. Черный и потрепанный весь словно собака побитая.
Муженек мой, Илья Иванович, на работу устроился по специальности.  В соседнее село, правда, но нечего переживем как-нибудь…..»
- Да забыла тебе сказать, Олег крикнула из кухни мать, - Оторвись на минуточку от чтения, - Тут Катя забегала, невеста твоя, сообщила, что у нее нет не одного приличного платья. И надо срочно посетить салон красоты. 
- Да, но я же хотел после свадьбы ей.....
Резкий звонок в дверь прервал его речь.
- Кто это, на ночь, глядя, пожаловал?- забеспокоилась мать. 
- Я сейчас открою, мама, - крикнул Олег и рванул в коридор.
За дверью стояла невзрачная ничем непривлекательная девушка лет двадцати.
- К вам можно войти?- Робко спросила она, слегка сощурив глаза в душной, полутемной прихожей, - Я Оля, - дочь Алексея Алексеевича Серикова, приехала к  вам погостить недельки на две. Не прогоните!?...

Сергей Карпеев