Поминки

Дело было в хуторе Калинина, что на правом берегу Дона напротив станицы Багаевской. На поминках Анны Григорьевны Морской собрались близкие и друзья. Сидели долго, никуда не торопились. Мужики все крепкие, выпить могли. Потерявший жену Матвей, чувствуя, что уже слабо соображает, решил выйти во двор, посидеть на лавочке перед домом, подышать свежим воздухом и немножко прийти в себя.

Нетвёрдой походкой, словно на палубе своего буксира, на котором двадцать лет ходил капитаном, вышел к скамейке, где уже отдыхал Василий Кузьмич, директор школы, в которой когда-то работала покойная Анюта.

– Не помешаю? – спросил Матвей и сел рядом.

– Садись-садись… Отчего же помешаешь? Не помешаешь! Вот и я уже долго не выдерживаю, выхожу подышать… Было время, когда до утра мог сидеть. И пил больше, и… Силы были… А теперь уже не то! Нет, не то!

– А у нас месяц назад должна была быть серебряная свадьба. Шутка сказать, двадцать пять лет! Не дожила моя Анюта до этого дня! А как хотела! Как мечтала! Рак проклятущий её съел, будь он трижды проклят! Отчего вот уж год, как на раков смотреть не могу. Они мне напоминают о моей боли… – Матвей достал сигареты и молча протянул Василию Кузьмичу: – Курите…

– Только выбросил… Всё пытаюсь меньше курить, да не получается. В день пачка. Хорошо, что ночью уже не встаю курить. А раньше и ночью вставал…

– Говорят же, рак от них, от сигарет.

– Так вроде бы Анна Григорьевна не курила. К тому же у неё рак совсем другой…

– Другой, – протянул Матвей и чиркнул спичкой.

Матвей Степанович, жилистый мужчина пятидесяти лет, русоволосый, с аккуратной бородкой и рыжеющими усами, в тельняшке, с наброшенным на плечи кителем, выглядел настоящим морским волком. На руках красовались наколки: якорь, парусник, плывущий по бурному морю, и имя его жены: «Анюта».

Сосед Василий Кузьмич был значительно старше его. Худой, высохший, с небольшой лысой головой и морщинистым лицом, одет он был в серый поношенный костюм, сорочку, застёгнутую на все пуговицы, и почему-то белые туфли. Впрочем, на то, кто во что одет, в тех местах мало обращали внимания.

На чёрном небе мерцали звёзды, огромная круглая луна освещала всё вокруг, серебрила воду на реке, а лягушки хором пели свои песни, и где-то громко кричал селезень.

– Матвей, а Анна Григорьевна откуда в наших краях появилась? Странно даже, работали вместе, а расспросить не успел.

– Недалеко здесь… Из хутора Мишкина, что за Новочеркасском.

– Из Мишкина?! А как же вы с ней познакомились? Вроде бы пересечься не должны были…

– Почему же. Её деды здесь жили. Может, помните: Коноваловы? Так Анюта была их внучкой. Приезжала к старикам…

– И как же вы с нею познакомились?

– Познакомились…

Матвей докурил сигарету, аккуратно потушил окурок и стал вспоминать:

– Я только демобилизовался. Во флоте служил на Чёрном море. Ходили вокруг Европы… С тех пор и полюбил морскую службу… Отслужил и приехал к родителям… Не знал, что делать, чем заняться. После службы наши места мне показались такими красивыми, что ни о каком другом месте жительства я и не думал. Стал оформляться в речное пароходство. Короче, как-то мне нужно было ехать в Ростов. А тогда новой дороги не было. Из нашего хутора автобус маленький ходил два раза в день. Но время было дождливое, дорога до хутора грунтовая. Грязь непролазная. Бывало, в какой-нибудь луже и забуксует ПАЗик. Короче, автобусы ходили не по расписанию: когда приходил, тогда и брал  пассажиров.

Матвей вдруг надолго задумался, вспоминая, как всё было, а Василий Кузьмич его не торопил. Понимал, что воспоминания те могут быть и не радостными, особенно сейчас, когда Анны Григорьевны уже нет.

– В то утро, помню, небо было хмурым. Низкие тучи до горизонта. Сильный ветер раскачивал деревья, вдалеке слышны были раскаты грома, сверкали молнии, а по Дону, несмотря на непогоду, медленно вверх по течению ползли длинные баржи.

Под навесом собралось много народа. Кто торопился на рынок, кто по делам. Всем нужно было попасть на тот автобус.

Вдруг стало темно и хлынул ливень. Крупные капли стучали по земле, и я подумал, что это надолго.

К остановке, держа свои туфельки в руке, босиком по лужам бежала она. В лёгком летнем платьице, с небольшой сумкой на плече, Анюта показалась мне необычайно привлекательной. Я к тому времени имел большой опыт общения с женщинами. И соседние хуторские девчата мечтали меня заполучить в женихи, но я никому ничего не обещал. Просто весело жил. Никак не мог нагуляться после службы во флоте. А здесь у меня сердце словно ёкнуло.

– Боже, какой ливень! – воскликнула Анюта, жалобно взглянув на меня, будто я мог ей чем-то помочь. – Я вся промокла!

Мимо, разбрызгивая грязь, проходили грузовые машины, а люди, ожидающие автобуса, пытаясь уместиться под навесом, жались друг к другу.

Анюта подошла и стала рядом.

– Да… – сказал я. – Это всерьёз и надолго… – Я не собирался её утешать. Мне было интересно на неё смотреть. Промокшее платьице прилипало к телу, вырисовывая её формы, и это меня забавляло. – Как вы здесь оказались? – спросил я.  – Глухомань. И автобус может по такой погоде не прийти.

– Оказалась… – коротко ответила Анюта.

Она злилась на меня, не увидев ни капли сочувствия.

Люди, теснящиеся под навесом, о чём-то тихо разговаривали, смотрели в чёрное небо и поругивались.

– Видно, сегодня не уеду, – сказал мужик, везущий в мешке на рынок свежий улов. – Завялю, будь она неладна.

Он смело вышел из-под навеса и торопливо зашагал по лужам. Благо, был в резиновых сапогах.

Чтобы что-то сказать, я, обращаясь к Анюте, бросил:

– А у нас хорошо!

– Особенно когда гроза, – сказала Анюта и посмотрела в небо. Где-то вдалеке появился голубой лоскуток. – Кстати, она скоро пройдёт!

И действительно гроза так же внезапно, как началась, так и прекратилась. По дороге текли бурные потоки. Как только окончился дождь, к остановке подкатил автобус. Водитель не рассчитал и протянул на несколько метров дальше. Люди ринулись к нему, но, странное дело: мы с нею продолжали стоять, словно боялись потерять друг друга в этой толчее. Наконец, водитель закрыл дверь. И здесь я сорвался с места и оказался перед его стеклом.

– Открывай! Ещё не все сели! – крикнул я.

Водитель открыл дверь. Войти в автобус было трудно, но я пропустил её вперёд, подсадил и буквально втиснул в салон.

–  Как звать-то тебя? – спросил я с улыбкой. – Куда засылать сватов?

– Анюта, – ответила она, – Коновалова. А сватов засылай в воскресенье. Я сюда приеду!

Она говорила весело, понимая, что это шутка. Потом, видя, что я и не собираюсь садиться, спросила:

– А ты? Давай залезай! Потеснимся!

– Поеду позже. Мне торопиться некуда… – беспечно ответил я. Тогда и не думал, что действительно буду засылать сватов.

Водитель с трудом закрыл дверь, и автобус тронулся, Анюта через мокрое стекло старалась рассмотреть меня. А я стоял на остановке до тех пор, пока автобус не скрылся за поворотом.

Потом пошёл домой. Всю неделю она не выходила у меня из головы. Думал о ней, вспоминал её глаза, каждое движение её там, на остановке.

Неделя прошла быстро. И Анюта давно забыла о том забавном эпизоде. Думала – шутку шутили. Когда же пришла суббота, она как обычно купила то, чего нельзя было достать в хуторском магазине, села в автобус и поехала к своим. Деды были уже старыми и нуждались в помощи.

А в воскресенье часов в девять утра к ним в дом пришли мы со сватами! Подарков принесли. Иван-гармонист играл что-то весёлое. Бабуля её, увидев такое дело, быстро накрыла стол… Пили горькую, пели песни.

Вот так и поженились и с тех пор жили дружно и мирно. Двух деток родили, мальчика и девочку. Колька в училище Седова учится. По моим стопам, так сказать, пошёл, а Марийка в педагогическом, по линии матери, значит...

– Да… – протянул Василий Кузьмич. – Судьба играет человеком, а человек играет на трубе! Пошли, что ли?

Они встали и направились в дом. Поминки затянулись, и бабы уже завели песню, единственную, которую, наверное, знали:

По Дону гуляет,
По Дону гуляет,
По Дону гуляет
Казак молодой…