Настоящий ум, философская сказка

Одной красивой, легкокрылой бабочке, вследствие её особого легкомыслия, взбрело вдруг в голову выйти замуж за очень умного, всеми уважаемого и почитаемого Сверчка. Внешность Сверчка её нисколько не интересовала: «Пусть будет абы какой, лишь бы с научной степенью, не ниже кандидата певческо-трельческих* наук».
— Ну и пусть, что летать не умеет, — рассуждала бабочка, делая свой выбор, — пусть темноту любит, я тоже привыкну, но зато как умно поёт!
Элегантные, большекрылые ухажёры давно уже наскучили нашей героине и своей широкогрудостью*, и своим мелкоумием.* Конечно же, бабочке нравились их широкие жесты и утончённые манеры, но её угнетало то, что образом мышления все ее кавалеры  недалеко ушли от гусениц. Выбрав среди учёных сверчков будущего жениха поосанистее и помузыкальнее, бабочка сразу же приступила к делу.
— Уважаемый господин Сверчок, — с лёту набросилась бабочка на своего избранника, — не хотели бы Вы жениться на такой  красивой бабочке, как я?
— На такой красивой, как Вы? — Сверчок принялся внимательно  изучать бабочку через огромную лупу.
— Да, на такой, как я! — бабочка кокетливо высунула на обозрение свой длинный язык.
Сверчок измерил линейкой длину языка своей будущей невесты и глубокомысленно произнёс:
— А, собственно... зачем?
— Ну, как зачем?  Вы такой умный, я такая красивая, у нас будут очень умные и очень красивые де-е-ети...  Понимаете меня? — бабочка подползла поближе к Сверчку, чтобы тот, наконец, растаял перед тонким ароматом пыльцы на её теле.
— Ну, хорошо, хорошо, — сдался учёный Сверчок, — если Вы так настаиваете, я согласен. Действительно, пусть дети растут умными и красивыми. Но почему Вы остановили свой выбор на мне? Ведь вокруг столько интересных кузнечиков?
— О, женское сердце никогда не ошибается.  Мне нужны только Вы, и ради Вас я готова на всё! — бабочка жертвенно сложила крылышки. — Я буду жить с Вами в этой тёмной норке. А когда у нас появятся наши милые и умные крошки, то ради них я буду так же готова на всё!
— Только я хотел бы прежде обсудить с Вами один деликатный вопрос...
— Ну, говорите, говорите, господин кандидат, не стесняйтесь меня. — Бабочка трогательно положила  изящную лапку Сверчка на свою умопомрачительную талию.
— Вы своих... то есть, наших будущих детей какими бы хотели видеть: более умными или более красивыми?
— Очень умными и очень красивыми — Бабочка нежно пощекотала усики Сверчка своими длинными наклеенными ресницами. — Надеюсь, что  это у нас с Вами получится?
— Да... то есть... вероятнее всего, но Природа избирательна и не всегда идёт по пути совершенствования форм, но в данном случае... я думаю... что у нас всё получится...
Под мощным натиском ласк красавиц сдавались и не такие сверчки, как наш кандидат певческо-трельческих наук. Свадьба состоялась в тот же вечер. Дети, а их было двое, и оба сына, появились через месяц, благополучно миновав постыдную стадию окукливания. Ползать малыши начали уже на третий день, крыльями замахали — на пятый, но вот петь почему-то долго не соглашались. Ходили слухи, что для этих вундеркиндов просто ещё не сочинили нот.
— Какие миленькие детишки! — восхищались родственники бабочки.
— Какие у них умные глазки, какие музыкальные у них лапки, — сюсюкали над малышами родные Сверчка.
Но никто не решался признать их ни бабочками,  ни сверчками. От тех и других в них было поровну, отчего и та и другая родня находила в малышах определённые недостатки: кто — ума, а кто и красоты. Как обговаривалось в свадебном контракте,  Сверчок взял на себя ответственность за воспитание малюток, бабочке же оставалось только искренне радоваться и гордиться своими умными красавцами. Период обучения длился около месяца, малютки схватывали  всё на лету. И вот наступил долгожданный момент, когда красавцы получили дипломы и предстали перед ногоплещущей* публикой во всём величии красоты и ума.
— Этого дня мы ждали всю жизнь! — утирали слёзы умиления потускневшая бабочка и потерявший способность к пению Сверчок. — Дети, скажите своим родителям последнее слово перед тем, как покинуть здешние места. Впереди вас ждёт жизнь светлая и красивая!
Толпа насекомых затихла в ожидании обычной в таких случаях ответной стрекотни.
— Мы никуда не полетим! Мы остаёмся здесь! — громко и уверенно отстрекотали* красавцы, элегантно сложив за спинами молодые, упругие крылья.
Наступила раздирающая души тишина.
— То есть, как... здесь?! — первой опомнилась  бабочка. — Разве не я дала вам эти крылья,  чтобы вы всему миру показали свою красоту?
— Остаётесь... здесь? — прокряхтел разочарованно старый Сверчок. — С теми знаниями, которые вы получили, и ... здесь?! Не понимаю!
— Успокойся, отец! — вышел вперед самый красивый из сыновей. — Если мы полетим показывать миру свою красоту, о нас подумают, что мы глупы, как все бабочки, а это не соответствует истине.
— Если мы спрячемся ото всех и будем услаждать слух окружающих только своими трелями, все будут считать, что мы безобразны, как все обыкновенные сверчки, — добавил второй.
Из толпы раздалась возмущённая стрекотня сверчков.
— Тише! Ти-ише-е! — старая бабочка от потрясения еле держалась на ногах. — Дети, но что вы будете делать в этом захолустье? Ваша красота здесь никому не нужна!
— Не ну-жна! Не ну-жна! — скандировали агрессивно настроенные насекомые, которых всегда очень раздражало близкое соседство с неизвестным и недостаточно изученным.
— Ваш ум здесь некому будет оценить... — опуская лапки, проговорил съёжившийся учёный
Сверчок.
— Не-ко-му! Не-ко-му! — задыхаясь от злорадства, истошно вопили членистоногие.
И тогда самый красивый снял свои изящные крылья, отдал их матери и прострекотал:
— Если вся наша красота в этих крыльях,  и  весь наш  ум в этих учёных степенях, мы расстаёмся с этим без всякого сожаления!
— Мы будем творить свою, настоящую красоту и постигать подлинную мудрость! — сообщил второй, протягивая отцу только что полученный диплом.
Старый Сверчок, успокоив свою супругу,  обратился  к присутствующим:
— Господа! Выслушаем этих молодых музыкантов, может,  они объяснят нам своей музыкой, что же есть настоящая красота...
— Настоящую красоту невозможно показать, так же, как и настоящей мудрости никого обучить нельзя! — гордо прострекотал первый.
— Глупо давать учёные степени настоящей мудрости, она не нуждается ни в оценках, ни в почестях! — смело поддержал его второй.
—  Насколько мы понимаем, вы публично отказываетесь от всех почестей, а также от родства со сверчками и бабочками?
—  Да! Отказываемся! — очень твёрдо и очень вежливо ответили сыновья.
Толпа насекомых гневно затрещала со всех сторон: «Какое коварство! Какая дерзость! Какое жестокое предательство!»
Старый Сверчок, когда все немного успокоились,  обратился к сыновьям с укором:
— Если вы не желаете признавать себя ни бабочками, ни сверчками, тогда кем же вы хотите быть?
— Они хотят быть пауками, чтобы сосать из нас кровь! — ехидно язвили из бабочки.
— Да нет, они скорее станут сколопендрами, если и дальше будут выпендриваться! — захлёбываясь от обиды, стрекотали сверчки.
— А, может быть, вы нам всё-таки споёте? — выкрикнул кто-то из пёстрого окружения бабочек. — Что-нибудь своё!
— Спойте! Спойте! Спойте! — хором подхватила вся насекомая братия.
... Музыка зазвучала ещё до того, как утихли неугомонные бабочки и сверчки. Каждый ощутил её внутренне,  безропотно опуская перед ней свои когтистые лапки и складывая свои крылья-пропеллеры. Звуки музыки непринужденно лились на завороженную толпу, и каждый невольно начинал принимать участие в их новых, незнакомых доселе сочетаниях, которые проникали внутрь совсем по иным звуковосприимчивым* каналам. Неосознанно смеявшиеся
над чем-либо вдруг задумались и горько о том же заплакали. Равнодушные и скучающие теперь участливо заулыбались. Толпа насекомых на глазах превращалась в нечто, совершенно непохожее ни на бабочек, ни на сверчков. Сверчки, вместо того, чтобы добросовестно отстрекотывать* навсегда заученные каноны, принялись на разные голоса подпевать исполнителям в совершенно несвойственных им регистрах.  Бабочки же, вместо того, чтобы отмахивать своими изящными крыльями такты,  захлопали ими так, будто это были вовсе не бабочки, а самые обычные веерницы из отряда молевых. Даже отец, кандидат певческо-трельческих* наук, заскрипел под старость лет так бездарно низко, что найдись среди завороженной толпы слушателей хоть один здравомыслящий, он никогда бы не поверил, что такое может исполнить самый уважаемый, самый учёный сверчок. Когда музыканты закончили играть, все вокруг  ещё продолжали беспорядочно махать крыльями, пищать и рыдать... Первыми опомнились сверчки:
— Как это грязно!  Как это пошло!
— Какой кошмар!  Как это некультурно! — поддержали их возмущённые бабочки.
В музыкантов полетели увесистые комья грязи. Солидные дамы гневно щёлкали своими длинными хоботками.  Вроде бы культурные сверчки откровенно задирали свои фраки и оборачивались к музыкантам своими волосатыми задами.
      Старая бабочка обливалась слезами и во всём случившемся винила своего мужа-злодея, а кандидат певческо-трельческих наук с недоумением и восторгом смотрел на своих умных красавцев и всё никак не мог понять, откуда же взялся в них этот Настоящий Ум.