Когда звоночком чёрная туфля

Сергей ПРОКОПЬЕВ
КОГДА ЗВОНОЧКОМ ЧЁРНАЯ ТУФЛЯ
рассказ
из книги «Сага о цензоре»
Вите Орешко позвонила бывшая жена Зина и пригласила в воскресенье в гости: «Посидим, поговорим, чаю попьём». Они прожили восемь лет (сын рос) и развелись. Два раза сходились за последние семь лет. Вторая попытка была в позапрошлом году. Хватило на пять месяцев. Полгода назад к Вите прибилась одна подружка. На десять лет моложе, но ленивая. «Как ты менеджером работаешь?» – удивлялся Витя. В итоге выгнал это счастье. Жена узнала про Витино одиночество и позвонила. Витя прекрасно понимал, не чаем с ляляканьем приглашала вечерок скоротать.
Как проворонил арматурину, торчащую из куска бетона? Пошёл напрямки через двор, походка у Вити размашистая, энергичная, и располосовал туфлю, всю бочину развалил. Новые башмаки, специально на весну купил. «Возвращаться не буду», – посмотрел по сторонам, чем бы подремонтировать туфлю.
Витя из породы упрямых. Не один пример тому подтверждение. Витя командир экипажа Ми-4. Нижеприводимый случай имел место в вертолётную юность Вити, когда летал вторым пилотом. Авария получилась из серии дурость в квадрате с гробовым итогом. Командир экипажа пустил на своё место приятеля охотника. Бывалый таёжник-промысловик захотел испытать себя в шкуре летуна-вертолётчика. Машину, мотоцикл водит, а как это винтокрылой техникой рулить? Факторов дурости сошлось несколько. Шли на предельно малой высоте. Раз. Командир стоял в проходе в грузовую кабину. Два. Стоял спиной по полёту и с кем-то разговаривал. Три. В сумме охотник цепляет передней стойкой… Да, был ещё четвёртый фактор – Витя не держался за управление… Здесь он промашку дал, мало ли что командир вытворяет, у тебя для чего голова на плечах? Причём – одна… Витя не успел схватиться за управление… Вертолёт цепляет передней стойкой снег, зарывается, движки встают, кабину разламывает, вертолет летит через кабину, кто был в машине – высыпаются, и дальше каша из снега, вертолёта и людей. Погибли бортмеханик и охотник…
Если проводить житейскую разборку полёта, командиру, раз уж захотел сделать приятное охотнику, следовало оного искателя адреналиновых ощущений посадить на место второго пилота, самому придерживать управление. Пусть рулит в своё удовольствие, но под профессиональным надзором…
Все мы умны после драки…
Витя, вылетев за пределы кабины, нырнул в сугроб, потерял сознание. Какое-то время валялся в снегу. Потом командир тащил его на себе до посёлка. Мороз под сорок градусов. Витя отморозил руки. Левая ещё ничего, а правая… Сквозь невесёлые мысли слышит, доктор приговор выносит: «Пальцами не шевелит, завтра будем ампутировать правую».
Прощай авиация, прощай нормальная жизнь, в двадцать четыре года калека.
Витя всю ноченьку бился с перспективой получения инвалидности. Снова и снова весь концентрировался на пальцах, заставляя их сокращаться. Умолял по-хорошему: «Ну, давайте, родненькие, давайте! Нам ещё на рыбалку ходить, из ружья стрелять, на машине гонять, в волейбол играть!» Бесполезно. Рука бесчувственно лежала под одеялом. Витя переходил на ругань, обращаясь к немым перстам: «Вы что – хотите валяться на помойке? Собакам в пасть размечтались? А мне по вашей милости жить уродом с пенсией? Отчикают руку, и наигрались вы на гитаре!» Витя лежал на спине и гнал, гнал поток раскалённых мыслей в умирающую руку. Наваливался сон, предательски уволакивал в сладкое забытьё, Витя не поддавался, приставлял ногу к жаром пышущей батарее (кочегар работал на совесть), болью снимал дремоту. И снова напрягал мышцы плеча, раз за разом посылая импульсы в непослушные пальцы, пробивая онемевшую ткань.
Под утро дрогнул безымянный. Витя почувствовал покалывание в подушечке. Палец ожил. Когда хирург решительной походной вошёл в палату с готовностью забрать Витю в операционную на ампутацию во избежание гангрены, пациент продемонстрировал результаты ночной битвы за физическую полноценность. «Другое дело! – оценил перемену в больном хирург, – отрезать всегда успеем!»
Поэтому порванная туфля не останавливает целеустремлённого Витю на пути к бывшей жене. Достал носовой платок, «перебинтовал» порыв и так дошёл до цели. Идти оставалось метров триста.
Вопрос вопросов – почему мужчина и женщина – не лёд и пламень, не буря и ураган – не могут ужиться. По отдельности, в общем-то, неплохие люди, даже хорошие. Все мы не без недостатков. Витя человек расчётливый, где-то прижимистый. Жена не сказать – транжирка несусветная. Но нестерпимый зуд охватывает, если деньги завелись в доме. Как это без движения лежат. Покоя не давали ни в бумажках, ни в абстрактных цифрах на банковской карточке. Жгли пятки в сторону магазина бежать… Вите в корне такой подход не нравился…
Таштагол, 1 Мая, праздник трудящихся. Вертолётчики хоть и трудящиеся воздушного транспорта, да не меньше водителей наземных машин склонны скрашивать досуг спиртным. В Таштаголе той весной несколько омских экипажей находились в командировке. Номер ведомственной гостиницы представлял из себя трёхкомнатную квартиру в пятиэтажном доме.
Праздник есть праздник, полётов нет. Отправили гонца в магазин. Штурман Гена Трофимов, освежившись с утра пораньше после вчерашнего пивом, а мужчина он заводной, авантюристичный, вдруг бросил вызов Вите. Рядом с гостиницей горушка, крутой склон и подъём метров шестьсот-семьсот. Гена к Вите пристал: «Спорим за пятнадцать минут забегу». Витя однажды от скуки забирался на горушку посмотреть на открывающийся сверху вид. Минут двадцать пять потратил, запыхался так, что и красоты открывшейся панорамы не порадовали. «Да брось ты трепаться, куда тебе! – не поверил Витя. – Я младше тебя и то полчаса маслал!» «Спорим на ящик коньяка!» Гена никогда особой спортивностью не отличался. Витя время от времени начинал бегать по утрам.
И вся компания вертолётчиков, которая была уже навеселе, недоверчиво отнеслась к заявлению Гены. Дескать, не зайчись, куда с твоим здоровьем рекорды бить? Проспоришь! Витю общий настрой усыпил «Спорим, раз такой малохольный!» – принял вызов, уверенный в дармовом коньяке.
Гена достал кроссовки, вертолётчики высыпали на улицу, засекать время. «На старт, внимание, марш!» – прозвучала команда, и Гена рванул вперёд и вверх за коньяком. Потом смеялись: «Генка, ты, наверное, предварительно бегал на гору и спорил, зная свои возможности». Гена отнекивался: «Я чё больной здоровье гробить!» Но ухитрился уложиться в контрольное время. Засекали по двум часам. Ошибка исключалась. Даже секунд на двадцать раньше упал на финише. Был момент, казалось, спёкся Гена, побежал тяжело, с переходом на шаг. Однако мысль о двадцати бутылках коньяка вовремя возбудила второе дыхание. Вернулся победитель к подножию горы измождённый и довольный. Тяжело дыша, скомандовал: «Витя, дуй в магазин, коньяка хотца!»
Витя хорошо зарабатывал, но смерть как не лежала душа тратиться на ящик коньяка. Самой собой выскочило: «Спорим, Кондом; переплыву».
Кондом; не сравнить с Иртышом – воробью по колено. Но летом. В период весеннего разлива горная речка становится серьёзным препятствием для пловца. Бешено тащит ветки, деревья, куски льда… Про то, что вода ледяная, и говорить не приходится. Летом холодная, весной и подавно. «Спорим – сходу согласился Гена, и усложнил задачу. – Плыть туда и обратно!»
Но, как ни настаивал Витя на цифре двадцать, Гена готов был спорить только на девятнадцать бутылок. Гарантировал себе в самом худшем случае один коньяк за успешный забег в гору.
Девятнадцать так девятнадцать… Витя смело разделся… По условиям пари – не переходить, а именно плыть, хоть по дну руками, но вплавь. Витя ринулся в студёную воду, а Гена возопил: «Смотрите люди, что жадность с человеком делает!»
Витя должен был схватить камень с другого берега и вернуться с ним к стартовой отметке. Он отчаянно боролся с холодом, бешеным напором реки… В процессе преодоления горного потока возникло ещё одно препятствие. Заплыв увидел милиционер. Заметив издалека нарушение общественного порядка, он помчался на задержание великовозрастного хулигана. К кромке заветного берега с разных сторон спешили с разными целями двое… Один – в форме с погонами, другой – в трусах с цветами… Задержание грозило Вите уроном в тридцать девять бутылок с тремя звёздочками на этикетке. Плюс издержки на штраф… Витя поднажал...
«Возвращайся! – кричал Гена. – Передачи носить не буду».
Витя с удвоенной энергией принялся грести навстречу милиционеру. Тому оставалось шагов десять, когда Витя, как кит, выбросился на берег, схватил камень и кинулся обратно в бурный поток. У милиционера, в отличие от пловца, не было материальной мотивации, задарма лезть в ледяную воду не захотел.
На берегу Витю ждали товарищи с одеялом и полотенцем, накинулись растирать и укутывать.
Вечером старушки у подъезда говорили: лётчики какие закалённые, в Кондом; купаются…
Первым делом, зайдя к бывшей жене, Витя попросил изоленту и перемотал туфлю. Если по темноте обратно пойдёт, вообще, незаметно будет.
Жена приготовила любимый Витин рассольник с почками, компот из сухофруктов, Витя мог выпить сразу стакана четыре. Жена не касалась темы возобновления супружеской жизни. Знала, Витя не сторонник резких действий. Когда-то Зина громко возмущалась его постоянными командировками, возвращению домой ночь-заполночь. Теперь была готова принимать Витю как есть. Витя тоже её ревновал. Были косвенные подозрения. Сразу как развелись, Зина сошлась с одним мужичком. На четыре года моложе её. Но что-то не сложилось… После ужина, совместного просмотра телефильма Витя не отказался остаться на ночь. Под утро пошёл в туалет и перепутал в темноте выключатели, зажёг свет в коридоре, и сразу на глаза попалась туфля, отремонтированный изолентой. В голове стрельнуло: а не знак ли давала арматура? Не звоночек ли это был?
В приметы Витя верил. «Однажды измену Родине шили, – говорил про памятный случай, – чуть не выгнали из авиации». Всё почему? Два раза перед полётом вернулся в номер, через порог переступил. Из гостиницы экипаж выходит, Витя хлоп по карману: бумажник забыл. «Зачем тебе деньги?» – бортмеханик попытался остановить. Но кошелёк наполняла приличная сумма. Вернулся. Чтобы через пару минут с кошельком в руке вспомнить на лестничной площадке о карточках «Спортлото». Десять штук вчера заполнил, а сегодня последний день приёма. Вдруг машину выиграл? Снова переступил порог номера.
«Всё равно сегодня летать не будем, – успокоил себя и экипаж. – Вон погода какая…»
Погода была на грани… И всё же лётная пересилила… Ветер разогнал тучи, появилось солнце – раскручивай моторы.
Проводили съёмку в горах – разведка полезных ископаемых. Никто не любил эти полеты. Аппаратуры полный вертолет, операторы сидят, самописцы пишут. Работа нудная и непростая. Это не над нефтепроводом летать по прямой. Здесь постоянно идти на высоте пятьдесят метров да с огибанием горного рельефа, то вверх, то на скатывание, отрицательные углы… Восемь часов туда-сюда, туда-сюда над горами. А если жара, болтанка, машину держать сложно, двигатели не тянут... Хотя к Ми-4 это мало относилось, сносно тянул. Витя в отличие от других не увиливал от съёмки. Надо так надо. Начальник это ценил. Тем более Витя недавно стал командиром, надо набирать очки у начальства. В тот злополучный день, когда Витя два раза вернулся в номер, они тоже вели съёмку.
И заблудились во второй половине дня. Летят, а что за местность под винтом, как привязать к карте – непонятно. Один из способов ориентировки – опрос местных жителей. Есть песня: «А на восточном полушарии, вижу очи твои карие, с незабудками стоишь, ты любовь моя». Это если взгляд с Луны на Землю. С вертолёта не так хорошо видно. Сектор обзора значительно уже. Перелетев балду, так Витя называл любую гору, разглядели юрту в долине. «Командир, подсядем, – предложил второй пилот, – спросим у местных». Из таковых оказалась одна бабулька. Глаза не как в песне, и вообще – узкие. Алтайка, видимо. Начали выяснять географию долины, что за речка бежит, но познавательный диалог не завязался. Бабулька была далека от русского языка. Лопочет непонятное. Бортмеханик заглянул в юрту – пусто. Стали моторы раскручивать. Вдруг второй пилот кричит: «Командир, быстрее! “Уазик”! Монголы! Пограничники!» «Ведь и пострелять могут!» – забеспокоился бортмеханик. Вертолёт вовремя взлетел, оставил военный «Уазик» с носом. Выкрутились.
Однако в Горно-Алтайске экипаж ждали не с распростертыми объятиями, а с наручниками. Как позже выяснилось, советские пограничники нарушителей не засекли ни когда те пересекли границу с Монгольской народной республикой, ни на обратной дороге. Монголы довели по телефонной связи сей чрезвычайный факт до русских коллег.
Началось дознание о цели полёта и посадки на территории иностранного государства. Развели экипаж по разным комнатам писать объяснительные. Бортмеханик, не долго думая, вывел: «Во время потери ориентировки матчасть работала нормально». Такая объяснительная не удовлетворила органы: «Пиши подробно, как всё происходило. Без утайки». Бортмеханик пишет: «Матчасть работала нормально как над территорией СССР, так и над территорией МНР». С него, конечно, взятки гладки. На самом деле для бортмеханика основное – бесперебойная работа матчасти. Второй пилот тоже не ударил лицом в грязь. Написал: «Только когда я осознал, что мы находимся над территорией сопредельного государства, понял, как люблю свою Родину – Советский Союз и наше Правительство». Витя получил серьёзный втык за вояж в Монголию, но сошло. Некому было работать на съёмке. Начальник сумел отстоять экипаж, спустил дело на тормозах…
«Вот и не верь в приметы, – говорил потом Витя. – И в “Спортлото” ни рубля не выиграл»…
Утром он пил кофе на своей бывшей кухне, и вдруг в форточку залетела чёрная птица. Заметалась от стены к стене. Витя открыл окно, выгнал зловещую гостю. Допивая кофе, вспомнил туфлю, и решил: птица – второй звоночек.
«Я пошёл, – сказал бывшей жене, – вечером не жди».