Танцор28

Глава 28


-Че это у тебя? Слышь. Да, да, у тебя...
На губах его спотыкается глупая улыбка, в глазах повисает ужас. Мне хорошо знакомо это выражение, я видел его множество раз. За секунду кровь уходит из его головы в ноги, из ног — в землю, будто кто-то залпом осушил его, как коктейльный бокал из трубочки. Он пытается скрыть свое смятение, но меня не проведешь, я буквально физически слышу, как он испускает тоненькую, неразличимую, будто ультразвук, зловонную струйку страха. Люди, когда боятся, начинают смердеть словно скунсы.
Хест стоит рядом со мной, элегантно стряхивает пепел с сигареты. Я постукиваю по запястью и киваю на его левую руку.
-Засвети котлы, братан.
Он задирает рукав. Мы с Хестом склоняемся над его часами. Моему взгляду открываются новенькие «Сейко». Отличный улов! Я издаю протяжный свист.
-Одуреть! Хетаг, посмотри, это ни мои котлы?
Хест задумчиво кивает.
-Похоже.
Пассажир поспешно отдергивает руку.
-Нет. Точно нет. Ты путаешь.
-Я путаю? - я смеюсь, - это ты попутал, друг. У меня точно такие же сперли в раздевалке неделю назад.
Он переводит взгляд с меня на Хеста и обратно. Пытается угадать, откуда ждать удара. Он старше нас, пожалуй, лет 16-17. Но это неважно. Огромные спортивные сумки, болтающиеся на наших развитых плечах и мой с понтом-дружелюбный тон делают свое дело. Он в капкане.
-Нет! Они у меня давно. Это мне пахан подарил, из-за границы привез. Такие одни в городе.
-Вот именно!- я с готовностью киваю, - Там еще сзади царапина на корпусе.
-Нет там никакой царапины.
-А ты посмотри. На моих была царапина.
Мне, конечно, далеко до Спартака и его виртуозных разводов. Я действую грубо и примитивно. Однако, цель достигнута, он снимает часы.
-Ну вот же.
-Где?
-Вот. Вот! - я дергаю блестящий корпус на свету, ловлю солнечные блики, ослепляю его, - Вот царапина!
-Нет там никакой...
Часы защелкиваются на моем запястье.
-Спасибо, братан. Они мне очень дороги.
Я широко улыбаюсь. Он смотрит на меня немигая. Власть. Пьянящее чувство. Дурманящее, с легкой примесью тошноты, как дешевый кайф, изрядно разбадяженный барбитурой.
-Пошли, Хест, - я дружественно хлопаю пассажира по плечу ровно с такой силой, чтобы он не упал, но оттерся на пару шагов назад. Мы отворачиваемся, идем по аллее. Солнечно. Мозаичный узор битого асфальта под ногами. Город распахивается перед нами пестрым полуденным шумом.
-Ублюдки, - вдруг слышу я сдавленный голос за спиной. Мы замираем. Я медленно разворачиваюсь.
-Что?
Он сидит на лавке, понуро согнув спину, сцепив руки.
-Что ты сказал?
-Ублюдки, - бесцветно повторяет он, не поднимая головы. Я поражен. Тупой, упрямый сукин сын.

-Что ты ****нул, мразота?!! - задыхается Хест, - ты понял, что ты сморосил сейчас, кусок параши?! Ты в курсе, что это значит??
-Да. Шакал. Сын проститутки. Эти часы — подарок отца. Это память...
Я неторопливо спускаю свою сумку на землю, иду к нему, наращивая скорость на последних шагах и с размахом, во всю силу моей танцевальной растяжки, вламываю ему с ноги в голову. Он совершает сальто в воздухе, с грохотом валится в клумбу.
Минут 10 я мусолю его за скамейкой, предварительно вытряхнув из фирменной кожаной курточки. Мимо по аллее проплывают безмолвные, как аквариумные рыбки, разноперые стайки прохожих. Хест прыгает вокруг нас, изредка отпихивает меня, чтобы лично утромбовать его корчащееся тело покрепче в грунт.
-Держи! Держи, гандон! На кого ты открыл свое гнойное хлебало, пидар?!!!
Пассажир не издает ни звука, не сопротивляется, лишь пытается прикрыть руками лицо. Но это не помогает — рожа его быстро превращается в нарядный расписной лоскут, точно в тон смятым городским тюльпанам на клумбе.
-Ладно. Хер с ним, - я перевожу дыхание, подбираю его кожанку и запихиваю в свою сумку, - Поперли отсюда.
Хест раздумывает пару секунд и конфискует его кроссовки. Затем, подумав еще, заставляет его снять джинсы. Я критично оглядываю перепачканные голубые «Вранглеры».
- Их не возьмут.
-Ну и что!- Хест возбужденно хихикает- Зато этот гусь научится фильтровать свой базар.
Джинсы мы отправляем в ближайший мусорный контейнер, зато все остальное приносит нам солидный куш. Особенно подогревают нас часы. За них скупщики наперебой готовы отдать целое состояние, я толкаю их по самой выгодной цене и тут же воплощаю мечту последних недель. Мечтой был тот самый огромный свадебный «Наполеон», недосягаемо сверкавший в витрине кулинарии напротив нашей школы. Потом мы затариваемся шашлыками, пирогами и прочими земными радостями, мотаемся до вечера по барыгам, и наконец, пьяные и удолбленные, под завязку загруженные анашой, с хохотом вламываемся к Спартаку.
-Вы что, кондитерскую бомбанули?- Спартак сонно косится на торт, загромоздивший половину его кухонного стола.
Мы быстро дополняем натюрморт батареями пива «Дарьял», тремя увесистыми пакетами шмали и остальным добром.
-Кайфуееем!- горланит Хест, - Мы встретили добрую фею, братэлло! Она взгрела нас волшебной травой, волшебным бухлом и волшебным тортом.
Мы хохочем, боримся, пританцовываем и прыгаем по кухне, сшибая мебель и гремя тарелками.
-Тише! - шипит на нас Спартак, - У меня здесь человек спит.
-Что, опять Феруза заболела?
Он, ворча что-то невнятное, выходит и возвращается, притворив за собой все межкомнатные двери. Образцово-показательный внук, ничего не скажешь.

Мы поспешно импровизируем бонг из подручных материалов. Волшебная трава оказывается настолько волшебной, что после трех щедрых напасов у меня отказывают ноги. Я рушусь на табуретку; в голове- оранжевый дым, в ушах- гул, перед глазами- звездопад. Спартак раздает карты, я поднимаю свои и втыкаю, как мне кажется на полчаса, пытаясь разгадать значение этих пугающих цифр, крестов и сердец. На голову мою обрушиваются миллиарды мыслей в секунду, мозг съеживается под этим напором, они облепляют его, как тучи пестрой саранчи, гудят, копошатся, рвут его на части. Голоса пацанов расслаиваются в воздухе, распадаются на странные, почти осязаемые частицы и каждая из них пробуждает новую бурю мыслей, картинок, неудержимых вспышек воспоминаний. Комната пульсирует, корежится, углы ее сдвигаются и расходятся, словно выжимая меня в какое-то новое невиданое измерение. Все предметы, такие привычные и знакомые, начинают вдруг казаться чудовищными: холодильник, плита, кухонные шкафы- все источает угрозу, но настоящий ужас исходит от двери. Я не смотрю на нее, но точно знаю, что она приоткрыта, от нее тянет могильным холодом, и Нечто тихо глядит на меня из темноты. Внезапно я понимаю, что это вовсе не дверь, а черный колодец, со дна которого сквозь толщу неподвижной воды пристально смотрит утопленник. Я набираюсь мужества и оборачиваюсь. Сердце мое леденеет. Утопленник-это никто иной, как Спартак. То есть, Спартак сидит вместе со мной за столом, живой-здоровый, режется в карты и дымит сигаретой, но за его спиной во мраке коридора стоит еще один- страшный, посиневший, разбухший от воды. Черты лица совершенно расплылись, но я узнаю футболку и голубой спортивный костюм. Черные губы выглядят бесформенной опухолью, рожу его раздуло настолько, что один глаз слипся, зато второй смотрит неотрываясь и льет на меня поток ледяного парализующего ужаса. Я бросаю карты и провожу руками по лицу. Видение испарилось. Но дверь приоткрыта. Готов поклясться, что Спартак ее закрывал... Может у меня поехала крыша от наркоты?
-Спартак... Ты выходил из кухни?
-Нет. А что?
Я делаю невнятный жест в сторону двери. Спартак оглядывается, гасит сигарету, затем встает и выходит в коридор. До меня долетают едва слышные обрывки приглушенных голосов. Через минуту он заглядывает в кухню, на плечи наброшена куртка, в руке ключи.
-Пацаны, я отойду на пару минут. Карты мои не палите, заругано.
Он исчезает, хлопает входной дверью, шаги его стихают на лестнице. Я поворачиваюсь к Хетагу.
-Ты это видел?
-Что?
-Ну... Там, в дверном проеме... Стояла какая-то херня.
Он ухмыляется и вскидывает брови.
-Я передам Спартаку, как ты про его бабушку...
-Да нет! Не бабка, точно. Вроде... Пацан какой-то. Мертвец разложившийся. Надутый весь...
-С рогами, с копытами?
-Не смешно.
Но Хетаг уже ничего не слышит, только корчится от хохота на стуле.
-Вот это тебя приглючило, братан! Убойная шмаль, я сам еле справляюсь, хотя меньше тебя сделал. Мы ее месяц будем курить, наверно, если ни два!
Я иду к раковине, открываю кран, швыряю в лицо несколько пригоршней воды. Чувствую холод, но не чувствую ее мокроты, как будто умываюсь песком. Вот это лажа... Неужели у меня действительно помутился рассудок? Но я уверен, что мне не показалось, я действительно видел этого проклятого зомби в коридоре, со мной никогда не случалось таких дурных измен, даже в начале моей плановой карьеры... Тут меня осеняет еще более страшная мысль. А что, если у меня открылся третий глаз, и я увидел будущее? Что, если это и есть судьба моего друга- сгнить на дне колодца, и с ним вот-вот произойдет что-то ужасное?
-Куда он пошел?
-Да откуда я знаю!
Меня охватывает паника. Что делать? Идти за ним или ждать? Первое- тупо, второе- невыносимо. Лучше пускай я буду тупым, чем Спартак окажется дохлым. Но где его искать? При любом раскладе, они, конечно, будут ржать надо мной до конца жизни. Да и черт с ними! Надо что-то делать, пока не поздно. Если уже не поздно! А вдруг, в этот самый момент...
-Это караул!- вырывается у меня сиплый стон.
-Ас, успокойся, что с тобой? Что ты носишься туда-сюда по кухне? Измену выхватил? Сядь, расслабься...
На роже Хеста глумливая улыбка. Если бы он видел то, что видел я, под ним бы уже растекалась лужа. Но разве ему объяснишь? Глупый и радостный баран, чья безоблачная жизнь не омрачена какими-либо раздумьями, лишь бы была трава! А может все-таки правда у меня плохо с головой? Я усаживаюсь обратно на табуретку, следуя его доброму совету. Время тянется невыносимо медленно, и когда Спартак, наконец, возвращается, я почти готов расцеловать его в десны от счастья.
-Где ты лазил? Что за говно у тебя здесь происходит?
-Да хрен его знает, - он озадаченно скребет затылок. Брови его насуплены, выглядит он каким-то растеряным и злым, - Пятнадцатый год живу, а впервые встречаю такого еблана...
Он плюхается на свое место, подобрав под себя одну ногу, делает несколько глотков пива и поджигает новую сигарету.
-Короче, тема такая. Иду сегодня с тренировок. Вижу, возле сквера тип сидит на лавочке. Голый. Ну, как голый... В трусах и в рубашке. Ни куртки, ни штанов, ни туфлей. По ходу, выставили его, еще и табло расквасили. Деньги отработали у него, часы. Так он сказал. И живет на другом конце города, на проезд бабла нету, да и как в таком виде...
Мы с Хестом медленно переглядываемся.
-И?...
-Ну, я говорю, пойдем, умоешься, то-се... Шмотки ему свои дал.
-Ты его домой приволок???
-А что было делать? Там холодало уже на улице. Да и поташнивало его что-то, мало ли, думаю, сотрясение, или что еще... Отбуцкали его конкретно. Вобщем, умылся он, вкинул мои спортивки и говорит: «Можно я полежу?» Ну, я ему- лежи, отдыхай, ради Бога. Мне че, жалко что ли? Завалился у меня на диване и вырубился. Потом вы приехали, я к нему зашел, хавать,-говорю,- будешь? Он сказал, что не будет, и опять заснул. Теперь, выхожу в коридор, смотрю, он там стоит. Подорвался так резко, засобирался, я,-мол, -пойду. Испуганный какой-то. Я говорю,- пойдем, провожу тебя. Доходим до трамвайной остановки, и он вдруг как ломанется! Запрыгнул на ходу в трамвай и укатил. В моем шмотье и в моих тапочках. Я вообще попутал. Откуда только такие олени берутся...
Спартак затягивается, снова хмурится и задумчиво потирает лоб. Я смотрю на него и даже не могу подобрать слов. Ни приличных, ни матерных- никаких.
-Спартак...-я ошалело качаю головой- «Олень»- это твое второе имя!
-Почему? -он поднимает на меня глаза.
-Ты знаешь, что ты сделал? Мать Тереза ты долбаная... Ты хату слил!
-В смысле?
Меня вдруг разрывает дикий хохот. Я сползаю с табуретки и скручиваюсь в узел. Смех терзает мое горло, перемешиваясь с кашлем, пресс обжигает огнем, но я не могу остановиться. Спартак хмуро смотрит на меня, и в глазах его, наконец, мелькает страшная догадка. Он косится на обалдевшего Хеста, затем переводит взгляд на стол, ломящийся от разносолов, и лицо его каменеет.
-Да не гоните...

Ни проходит и пяти минут, как мы все трое уже лежим рожами в пол. Квартира становится серо-голубой от кишащих ментов. Они шмонают шкафы, выворачивают ящики, потрошат диваны. Феруза гневно ковыляет между ними, плюется, сыплет проклятьями, и норовит огреть кого-нибудь своей клюкой. Конечно же, они вскрывают все наши заначки; на свет божий выволакивается ворованное золото, аппаратура, вещи, короче все, как любит говорить Спартак, «нажитое непосильным трудом». Ариведерче, дружественная Куба, знойные мулатки и тропические ливни. Я разглядываю пол, перемазанный раздавленным «Наполеоном» и обсыпанный игральными картами и прощаюсь с очередной мечтой.
В добавок ко всему, менты взламывают гараж, в котором красноречиво сверкает свеженькая куча запчастей, составлявших недавно чью-то «девятку». Иллюзий не остается- мы влетели по-крупному. Хотя, даже одной анаши бы хватило, чтобы впаять каждому из нас по внушительному сроку.