Солженицын в Казахстане

      «Один день Ивана Денисовича» никому не известного писателя Александра Солженицина вызвал потрясение. В повести не было ни допросов, ни истяза-ний арестованных, а показана будничная жизнь заключенных, нарисованная с  такой исключительно достоверностью, что каждая страница  рвала душу. Это и понятно: мало у кого в стране кто-нибудь из родных, близких и друзей не находился за колючей проволокой и потому каждая строчка  воспринима-лась как рассказ о родных страдальцах. «Один день Ивана Денисовича» вобрал в себя лагерные годы, а его судьба - судьбы миллионов ни в чем не повинных жертв сталинского режима. А в мою жизнь эта повесть вошла не только книгой, а жуткой явью –  я видел воочию заключенных с автомобильными но-мерами - на шапках,  на груди и спине, людей, лишенных имен и биографий…

                ОДИН ДЕНЬ -БОЛЬШЕ ЧЕМ ЖИЗНЬ
      Сейчас не припомню, в какой из книг Александра Солженицина встретилась  знакомая фамилия – Хищук. Не имя, а готовый художественный образ – так и просился сатирику под перо. Правда, назвал писатель его начальником стройки, хотя занимал Хищук должность главного инженера, а начальником был Каращук. Оба здоровенные мордастые отъевшиеся мужики особенно выделялись на фоне худосочных зеков, которые и вкалывали за колючей проволокой на стро-тельстве ТЭЦ, жилья и различных культурно-бытовых объектов Экибастуза. Ну, а мне-то как было не знать Хищука, если приходилось брать у него различ-ные сведения для газеты, когда для «познания жизни» меня, молодого журналиста, с дипломом Казахского госуниверситета, редактор павлодарской газеты «Большевистский путь» С. Вернов отправил зимой 1951 года собкором в Экибастуз, где создавалась вторая в Казахстане угольная кочегарка.
     Так откуда Солженицыну известно это имя - Хищук, если б он не отбывал наказание в Экибастузе? Или, может быть, узнал, собирая материалы для своего «Архипелага ГУЛАГа»? Но почему упомянут Хищук, кто был главным инженером на строительстве Экибастуза, а не Каращук, кто являл собой здесь первое лицо? Скорее всего, потому, что по своей должности главного инженера Хищуку приходилось чаще бывать на объектах, чем Каращуку, кто правил все-ми делами из обширного кабинета. Хищук же появлялся на стройках с кавалькадой подчиненных, оценивал ход работ и давал указания, а между заключенными шел шепоток: «Кто это? - «Начальство! Хищук!».
     Интерес к личности и жизни писателя, впервые открывшего нам запретный мир сталинских репрессий, понятен. Сам же Солженицин по лагерной привыч-ке держал язык за зубами и не распространялся о фактах своей биографии. Все, что тогда мы знали, это сведения, почерпнутые из коротенькой биографической справки, предпосланной к «Одному дню Ивана Денисовича» в «Роман-газете»: «В феврале 1945 года в звании капитана был арестован по необоснованному политическому обвинению. Приговорен к восьми годам заключения, отбыл их полностью, затем отправлен в ссылку, от которой освобожден в 1956 году после ХХ съезда партии. В 1957 году реабилитирован. С момента освобождения из лагеря все годы, вплоть до 1962, работает в школе преподавателем математики и физики». Где же все-таки отбывал он наказание и ссылку – оставалось загадкой.
    Упоминание Солженицыным имени Хищука побудило меня снова заглянуть в повесть «Один день Ивана Денисовича», и чем я больше в нее вчитывался, тем очевиднее вписывалась жизнь зека Щ-854 в хорошо знакомые реалии лагеря в Экибастузе. Как же раньше не обратил внимание на то, что один день Ивана Денисовича происходит на строительстве ТЭЦ? А именно, в то время здесь начали возводить теплоэлектростанцию, приспособленную для выработки дешевой электроэнергии из малокалорийного местного угля, запасы которого были неисчислимы, а добывать его предстояла дешевым открытым способом. Или вот еще штрих: чтобы закрыть дыры в помещении, где предстояло работать зекам, он тайком «прихватизируют» толь, предназначенный для будущего сборного жилья. Так весь Соцгород, который тоже упоминается в повести, тогда состоял из так называемых финских домиков. Наконец, разговор о буранах. Когда в павлодарской степи разыгрывалась метель, ветер бывало дул с такой силой, что можно было лечь против ветра на воздух и не упасть.
     Мне вспомнились аккуратные, как по солдатской шеренг выстроенные бараки, плац, на котором копошились зеки - рано утром перед отправкой на работу и вечером, когда возвращались «домой». Их было хорошо видно из нашей гостиницы для специалистов, стоявшей на пригорке. Бараки и плац были обне-сены двойной колючей проволокой, а на вышках бдили часовые. Когда начинало темнеть, включались прожекторы, и их ослепительный свет захватывал и гостиницу. Чтобы заснуть, первое время без привычки приходилось закрывать полотенцем лицо.
     Мне доводилось бывать на строительных площадках, непременно обнесенных колючей проволокой, и вышками для вохровцев.  А вот  начинать новый объект, а зекам самим для себя же приходилось прежде всего ставить ограду и сторожевые вышки, колупая зимой мерзлую землю под столбы, самим для себя натягивать колючую проволоку считалось злейшим наказанием. При том, что согреться было негде и нечем – и об этом Иван Денисович, к слову, размышляет перед утренним разводом.
     Может быть, среди тех, кто таскал раствор, клал в стену кирпич на ТЭЦ или на будущем доме культуры, да и мало еще где, вкалывал  зек Щ- 854. Вступать в разговор с заключенными, меня предупредили, запрещалось. Да и о чем было спрашивать у людей, у кого отняли даже имя? И так было все понятно по погасшим глазам и изнуренному виду. Сопровождал меня, обычно, какой-нибудь лейтенантик, который задавал заключенным один и тот же вопрос: «Жалобы есть?»- «Нет, гражданин начальник, жалоб нет!» – заучено отвечали заключенные. Менялись объекты, которые я посещал, менялись лейтенантики, а вопрос был один и тот же – видимо, мои «гиды» были хорошо проинструктированы, как держаться с журналистом. Тем более, что был я у начальства стройки под подозрением, не вынюхиваю ли я чего... . С первых же дней пребывания в Экибастузе я заметил за собой негласную слежку. Да и мой сосед по койке в гостинице для специалистов, когда мы с ним по какому-то случаю под-давали, признался, что его расспрашивали: не высказываю ли я каких-то критических замечаний по поводу местных дел и особенно в адрес начальства.
     А у руководителей Экибастузской стройки были все основания подозре-вать во мне соглядатая, присланного собирать на них компромат. Меня отправили сюда собственным корреспондентом  после того, как сначала на отчетном партийном собрании, а затем на бюро  Павлодарского обкома партии и в областной газете «Большевистский путь» Каращуку и Хищуку, этаким руковолящим вельможам, вообразившим себя полновластными хозяевами Экибастуза,  всыпали по первое число за серьезные упущения в работе и зажим критики, что по тем времена считалось серьезным партийным преступлением. Особенно сильно отхлестала их газета, и было за что! Держали они себя, как удельные князьки, распоряжаясь судьбами людей, словно своими вассалами: захочу - возвышу и премирую, захочу - выгоню. При том зазнались они до того, что забыли о святом правиле партийной иерархии: независимо от любой высокой должности коммунист прежде всего подотчетен местным партийным органам. А они, считая себя посланцами Москвы, держались до наглости независимо, пренебрегая отношениями с обкомом партии. Вот и щелкнули вельмож союзного значения по носу, чтобы не забывались…
     О  грандиозных перспективах Экибастуза, где дешевый уголь будет на месте  перерабатываться в дешевую  электроэнергию и передаваться по проводам  по Казахстану и в Сибирь, газета уже не раз трезвонила. У читателей завязла в зубах и легенда о происхождении Экибастуза – по-казахски это значило два куска соли. На первых порах выручил шагающий экскаватор ЭШ-3,4, (это объем ковша). Чудо советской строительной техники производило вскрышные работы: зачерпнет землю и отбросит далеко в сторону — стрела у экскаватора  была длиннющей. А о чем писать дальше? Не мог же я порадовать читателей сообщением, что, став на трудовую вахту в честь выборов в Верховный Совет республики, скажем,  каменщик Щ-854 выполнил полторы нормы выработки? Зеки вкалывали  ради дополнительного ломтя хлеба, а не из советского энтузиазма.    
     При первой же возможности – под предлогом отметить майские праздники и День печати в кругу журналистов на открытой платформе, закутавшись в теплое одеало, так как ночью мороз покрыл инеем все вокруг. я удрал из Экибастуза, чтобы больше туда не возвращаться, а вскоре  вообще уехал и из Павлодара.
     У меня до сих пор хранится «Один день Ивана Денисовича» в «Роман-газете» с портретом Александра Исаича на обложке. Тираж по нынешним вре-менам был немыслимый – 700 тысяч экземпляров! Судьба книги поначалу складывалсь более чем благополучно - ее даже выдвинули на Ленинскую пре-мию, поскольку повесть увидела свет с благословения Хрущева, потому что подтверждала его правоту, когда он на ХХ съезде партии разоблачил культ личности Сталина и его репрессии против народа. Однако подхалимы пересрались, выставив книгу на самую высокую литературную награду. Этим не преминули воспользоваться силы противодействия, и, несмотря на самую высокую поддержку, номинация не прошла. А через несколько лет скинули Хрущева, и недобитые сталинисты сделали все, чтобы народ не будоражить воспоминаниями о кровавых сталинских злодеяниях: на тему репрессий в печати, в кино, в театре было наложено табу. Так что следующие книги Александра Солженицина – «В кругу первом» и «Раковый корпус» мы читали уже в «подпольных» изданиях.
                У НЕГО БЫЛИ КЛЮЧИ ОТ ДЕТСКИХ СЕРДЕЦ
     После лагеря Солженицин был оправлен в ссылку на вечное поселение. Так предписывалось политическим. А куда? В «Раковом корпусе» упоминается аул Уш-Терек, откуда в Ташкент на лечение приезжает Костоглотов, а также река Чу, которая  между прочим никуда не впадает, исчезая в песках. Наконец, возвращаясь после выписки из больницы домой, Костоглотов просит продать билет до станции Хантау, откуда ему ближе, чем со станции Чу, добираться до Уш-Терека. Так что, глянув на карту, нетрудно было представить, где отбывал ссылку Солженицин. Понятно, Уш-Терек на ней нет. Зато ближайший от Хантау райцентром в те годы являлся Берлик. Не он ли выведен в романе под другим названием? И не там ли учительствовал Солженицин? Вопросов было больше чем ответов.
И вот мне повезло: по счастливой случайности мне досталась газета «Ленинская смена» от 10 января 1965 года с материалом чимкентского журналиста Юрия Кунгурцева* «Солженицин в Казахстане» с фотографией Исаича в кругу выпускников школы. Повезло, потому что этот номер газеты был изъят из всех библиотек.
     Как же набрел журналист на золотую жилу? Об этом он рассказал в своей книге «По высокой траве – берега». Однажды во время одной из своих командировок он заглянул в редакцию газеты «Чуйская долина». Там зашел разговор о Солженицыне, и кто-то сказал, что он учительствовал в этих краях – в ауле Берлик. Сработало профессиональное журналистское чутье, и Юрий Кунгурцев отправился в Берлик, хотя редакционным заданием такая поездка и тема не предусматривалась.
     Не в пример формировавшемуся уже тогда отрицательному «обществен-ному» мнению о Солженицыне, в Берлике вспоминали его очень сердечно. Принимал Александра Исаевича на работу исполнявший обязанности заведующего районным отделом народного образования Зейнегаты Сарымбетов, впоследствии директор средней школы имени Кирова, куда он и направил учи-тельствовать Александра Исаича. Из осторожных ответов гостя Сарымбетов понял, что посетитель оказался в Кок-Терекском районе не по своей воле. Принимая ссыльного на работу в школу, он шел на известный риск, так как его могли заподозрить в сочувствии к политзаключенному, на ком стояла печать врага родины: культ личности Сталина и его репрессии еще не были осуждены
     «У меня было такое чувство, что если я не помогу этому человеку, по-павшему в беду, меня всю жизнь будет мучить совесть»,- признался в разговоре с журналистом Зейнегаты Сарымбетов.
     Правда, у него был веский довод в пользу того, что «политический» принят на работу в школу — в районе катастрофически не хватало учителей математики и физики. И Сарымбетов не прогадал: несмотря на многолетний перерыв, Солженицын продемонстрировал прекрасное знание материала и талант педагога, и быстро завоевал уважение и в педагогическом коллективе, и среди учеников.
     Фридия Ивановна Черноусова, учитель немецкого языка, например, рассказала:
«Покорял он своей эрудицией, удивлял знанием немецкого языка. Когда я узнала, что Исаевич стал писателем, очень удивилась. Зря это он сделал, его призвание – педагогика. Он умел подбирать ключи к сердцу любого ребенка».
     Память о своем учителе сохранили и бывшие ученики, посвятившие себя впоследствии трудной профессии педагога. Среди них оказался Ульмес Баяубаев, преподававший историю в той же школе, в которой учился у Солженицина. Он поделился своими воспоминаниями об Александре Исаевиче:
     «Раньше я не мог понять причину всеобщей привязанности к Александру Исаевича. Просто мне и моим однокашникам было хорошо, интересно с ним. Сейчас я понял секрет его обаяния. Он никогда не высказывал превосходства взрослого человека, обремененного житейским опытом, держался с нами как с равными. И мне, кажется, в общении с нами он находил радость».
     В Берликской средней школе Солженицын проработал с 1953 по 1956 год, когда, после реабилитации, смог вернуться в Россию. Сначала в Берлике Александр Исаевич жил на квартире у Екатерины Мельничук. Семья ее ютилась в мазанке, но в гостеприимстве бездомному учителю не отказала. Он пришел с деревянным чемоданчиком. «Когда Яков, мужик мой, взял его, чтобы поставить на место, то удивился его весу. «Ого! Тяжелый какой! Золото что ли?» – пошутил. «Нет, книги», - отвечал новый жилец». И когда только он успел обзавестись ими? Солженицину устроили лежак из тарных ящиков.
     Вставал Александр Исаевич по лагерной привычке в 6 утра. В хорошую погоду уходил на прогулку далеко в степь. В дождь, особенно в распутницу, гулял возле дома. Лампа керосиновая горела на кухне допоздна – жилец что-то писал. Хозяева думали, что готовится к урокам. А, наверное, он уже тогда начал сочинять… Поднакопив денег, Солженицын купил себе мазанку на Пионерской улице, два окна выходили в степь, а точнее, здесь начиналась пустыня. Елизавета Ивановна Шмидт, высланная в Казахстан вместе с другими советскими немцами в 1941 году, рассказала, что вечерами у Солженицина всегда было полным-полно ребят. Кто-то приходил за помощью, не сумев решить задачи или не поняв теоремы.. Кому-то просто требовались дополнительные занятия, так как поотстал в учебе. У всех находился повод лишний раз пообщаться с любимым учителем.
     «Александр Исаевич, а он преподавал, помимо математики, и астрономию, изготовил макет купола звездного неба. Когда под купол ставили лампу, четко проступали созвездия с их названиями. Потом ребята их отыскивали на настоящем небе. Надо ли говорить, как ребята любили уроки такого учителя».
     Любопытная деталь: Солженицын приехал в Берлик с фотоаппаратом и снимал все, что казалось ему примечательным, особенно во время экскурсий с учащимися. Фотографию выпускного 10-го класса, сделанную в июне 1955 года, Ю. Кунгурцев включил в свою газетную статью, но воспроизвести ее из-за низкого качества печати не представляется возможным.. Интересно сохранилось ли что-то из снимков тех лет у писателя: ведь ему пришлось налегке уезжать из родной страны изгнанником.
     После знакомства с материалом Ю. Кунгурцева по-новому читается «Раковый корпус» – в его персонажах легко угадываются реальные лица. В романе прототип Солженицина - Костоглотов представлен землемером. Но автор в нескольких местах проговаривается, и становится очевидным его подлинная профессия - учителя. Например, когда Костоглотов предлагает Демке заниматься стереометрией, перед нами явно вычерчивается профессиональный урок. Или когда рассказывает, как анекдот о директоре школы, сорвавшем со стены картину Саврасова «Грачи прилетели», так как там изображена церковь, опять же возникает вопрос: откуда о таком факте мог знать человек, далекий от школьных дел. Ну а рассуждения Костоглотова о Декарте, вряд ли входившие в круг интересов геодезиста, выдают его с головой...
     В книге упоминается десятиклассница Инна Штрем, занимавшаяся параллельно с учебой метеонаблюдениями. В ней нетрудно узнать Елизавету Ивановну Шмит, преподавателя немецкого языка. Ее выбор профессии педагога состоялась явно под влиянием Александра Исаевича. Это видно из ее слов журналисту: «Я горжусь, что училась у Солженицина. Это был самый лучший, самый мой любимый учитель».
                *  *  *
     Александр Исаевич Солженицын вызывает самые разноречивые толки. Одни сохранили злобное  к нему отношение с советских времен, когда он боролся  за гражданские права и свободу слова. Другим не по душе его мессианство:  его желание помочь своему народу и стране слишком часто носит декларативный характер, так как не состыковывалось с нашими реалиями – здесь сказывается его долгая оторванность от родины.  Евреи не могут простить ему  книгу, написанную, думаю, из самых лучших побуждений, но ставшую пособием для анти-семитов.  Этакая медвежья услуга. Казахи клянут его за попытку пересмотреть границы своей страны в пользу России (Вспомните его высказывание насчет  северных областей Казахстана, тогда густо населенные русскими, что они, мол,   являются «мягким подбрюшьем России»  и должны потому отойти к ней. По этому поводу чуть не разгорелся политический скандал).
     Тем не менее, давайте уйдем от злобы дня и на одну чашу весов бросим весь этот негатив, а на другую - что  сделал Солженицын для разрушения коммунистической системы, вкупе с его  его книгами. Что перевесит?
     И здесь мне вспоминается рассказ давнего советского писателя Ефима Зозу-ли  о человеке, который писал всем письма. Они вызывали  раздражали адресатов, потому что он всех поучал, как надо жить. Вдруг письма перестали приходить – человек этот умер, и все, кому он писал, почувствовали какую-то пустоту – он их будоражил, не давал погрузиться в обывательское болото. За гробом шли горожане и плакали, говорили, что умер самый нужный человек, и теперь неизвестно, как надо жить.
     Не хочу проводить никаких параллелей — они всегда приблизительны. Но уж очень похож чем-то Солженицын на этого человека, писавшего всем письма .  Уверен: его очень будет не хватать всем нам, и не только друзьям и почитате-лям писателя, но и его недругам и недоброжелателям. 

     * Отдаю дань искренней признательности Юрию Кунгурцеву, без кого эта статья не состоялась бы. К великому сожалению, я не смог пригласить его в соавторы - он умер в 2003 году.