1

Секс. Кругом сплошной секс. Вот только мне никак не удается получить причитающуюся долю. Может, мне просто не везёт, и попадаются лишь очень странные типы. А может я просто разучился флиртовать? Или всё ещё хуже – и вовсе никогда не умел? Другое дело мой сосед Фрэнк.
Два часа ночи, лежу в своей постели, слушаю, как Фрэнк в очередной раз занимается сексом. Звучит это примерно так: “А-хм, а-хм, а-хм, а-хм, а-хм”. Не акабы что, а коитус в ритме пятистопного ямба, что, согласитесь, действительно неординарно. Слышен только его голос. Интересно, он что там, сам с собой развлекается? Если так, то для сольного выступление вокальное сопровождение чересчур громкое. Нет, в самом деле, когда кто-то тихо дрючит на скорую руку, чего там комментировать? Что можно самому себе наговаривать? “Ну, Фрэнк, ты просто жеребец. Я от тебя тащусь. Тебе классно, Фрэнки, детка?” Господи, мерзость какая. Гадость. Фрэнки - извращенец!
За что мне такая жизнь? Я заслуживаю лучшего. Никому нарочно зла не причинил, исправно плачу налоги, бросаю мусор в урну – и что в итоге имею? Соседа – грязного сексуального извращенца, который заводит себя похабными разговорами буквально каждый вечер. Фу! Бе-э!
Впрочем, соло – это что-то новенькое. Хоть какое-то разнообразие. Обычно меня развлекает дуэт. Но, похоже, с выводами я поторопился – сегодняшняя подружка Фрэнка выдала себя. То молчала как убитая, а то вдруг как затянет: “Ииии”. Наверное, дамочка из Йоркшира. Уж очень у нее тягуче-пронзительно получается: “Иии-и-и”. А, теперь понятно: “Фрэнкиии-и-и”.
Так, уже немного лучше. И все же... Я, конечно, очень, очень рад, что у Фрэнка такая насыщенная личная жизнь, – должен же хоть кто-нибудь в этом доме заниматься сексом. Однако если у меня самого полный ноль на личном фронте, то я предпочёл бы не слышать, как развлекаются другие. Но не получится, а что делать? Так уж выходит – стены тонкие, голоса громкие.
“А-хм, а-хм...” – похоже, конца этому не будет. Впечатляет, поскольку эта ода любви продолжается минут двадцать пять-тридцать. У Доминика на всё про все, включая предварительные ласки, уходило вдвое меньше времени. Хорошо хоть он нашёл себе кого-то помоложе и мне не пришлось самому его бросать.
Знаю, что вы думаете. Мол, вместо того чтобы лежать тут, плакаться, подслушивать, лучше бы встал, принял душ, оделся и отправился в клуб. Вышел бы прогуляться, на худой конец. Но я не могу. Сейчас два часа ночи, и малейший треск паркетины под ногой, шум воды ясно дадут голубкам понять, что мне слышно каждое их движение. И потом, мне в своей постели очень даже удобно и вылезать из неё совсем не хочется. Тем более что на улице идёт дождь. Хотя дождь тут всегда идёт.
Бог мой, нельзя ли побыстрее все закончить? И вообще, почему у нас в доме такая плохая звукоизоляция? Между мной и этой парочкой целая комната, так что мне вообще ничего не должно быть слышно. Строители, видимо, были убеждёнными садистами и специально соорудили стенки потоньше. Определенно, все англичане – извращенцы и психи (наверное, не стоит мне так говорить, я ведь и сам наполовину англичанин).
– О-о, боже! – внезапно заорал Фрэнк. – О-о-о!
О да, Фрэнки! Заканчивайте уже, сколько можно, в конце-то концов?
– И-и-и, – подхватила подружка. – А-а-а! А-а-а-а-а! – И потом что-то совсем уж первобытное: – Оа. Оа. Оа. Оа.
Именно так: четыре раза. Да, с согласными у нее туго.
И тут она заорала. Отчетливо и громко:
– На лицо. Да! Да-а! О-о-о-о, да! О-о-о-о, да! А-а-а-ах!
И наступила долгожданная тишина.
Естественно, наутро за столом царила некоторая неловкость. Я не собираюсь выговаривать Фрэнку, обычно я отмалчиваюсь, но на этот раз я жутко не выспался и встал в на редкость гнусном настроении. До трёх мне не давали уснуть, а в шесть уже нужно было вставать и собираться на работу. Фрэнки был свеж как лютик – что делает с людьми хороший секс! Я же из-за кругов под глазами похож на старую ведьму.
Пол восьмого и мы на кухне. Фрэнк в своем любимом старом клетчатом халате, выжимает сок из апельсинов. Апельсины точно совпадают по цвету с его волосами (на теле, голове и, скорее всего, на лобке. За последнее не беру ручаться – привычки ходить по квартире голым он не имеет, за что ему огромное спасибо). И если вы подумали, что это история о настоящей любви, “которая была так близко, а эти придурки её не заметили”, вы очень заблуждаетесь.
У Фрэнка много достоинств: он милый, умный, веселый, добрый и необыкновенно преуспевающий – его картины мой бывший, Доминик, продаёт за большие деньги. Не слишком большие, но нищим назвать Фрэнка язык ни у кого не повернётся. И внешне он очень симпатичный: твёрдый подбородок, серо-голубые глаза, жёсткая линия рта, и почти грубые губы (по-моему, весьма сексуальные), когда не улыбается. А улыбка у него чудесная, немного глуповатая – словом, обезоруживающая. И телом Фрэнк тоже удался: стройный, в меру мускулистый, а руки жилистые и сильные, это от постоянного махания кистью. И ещё я думаю очень умелые и чувствительные, говорят, рисование замечательно развивает мелкую моторику пальцев.
Так что на бумаге – да, рыжий дьявол-искуситель. Прочитай я про него всё это, влюбился бы по уши, ни минуты не колеблясь. И тогда ночью не какая-то незнакомая красотка, а я бы занимался с ним сексом, открывая ему всю прелесть согласных звуков. И гласных. И различных их сочетаний. Но это только на бумаге. И хотя все вышеизложенное – чистая правда, есть одно непреодолимое обстоятельство.
Будь я в полном отчаянии, я бы, наверное, согласился на рыжеватого блондина или шатена тициановского оттенка, как ещё иногда называют себя рыжие. Но Фрэнк – он же не просто рыжий. Цвет его волос затмевает рыжину апельсинов, которые он сейчас давит. Он такой рыжий, что аж глаза режет. Но проблема не в его шевелюре. За что я действительно терпеть не могу рыжих, так это за цвет их волос не на голове. Да-да, вы меня абсолютно правильно поняли. Сам знаю, это уже клиника, и понимаю, насколько ужасно это звучит.
Если бы дело было только в шевелюре, и макушка у него просто немного отсвечивала бы золотом, то без очков я бы этого, может, и не заметил. Но нет, дело в волосах на остальных частях тела, которые с близкого расстояния видны отлично. Рыжие волоски на груди, руках, ногах и – вот самое ужасное – рыжая поросль под мышками, влажные и волнистые от пота завитки после бурного секса... и ещё волосы на лобке. Огненно-рыжие, оранжевые волосы на мужском лобке. Этого я просто не могу вынести. У кого-то рвотный рефлекс вызывают мужчины с волосатой спиной или с женственными ягодицами (поверьте на слово – картина так себе), кто-то рыдает при виде маленького пениса. Или – не дай бог – мужчина с грудью второго размера. А я вот не могу думать о сексе с рыжим лобком. Нет-нет, и ещё раз нет!
Но, к несчастью, и это ещё не все. Есть у меня и другие претензии к Фрэнку, от которых я не могу так же шутливо отмахнуться, как от рыжей шерсти на его теле. Фрэнк, кроме всего прочего, ещё и крайне неразборчив в связях. Меня это и восхищает, и смущает одновременно.
Он относится к сексу легко, весело, и меняет женщин так часто, что невозможно уследить за их появлением и исчезновением. При этом совершенно не тяготится чувством вины. В этом, конечно, нет ничего криминального, но мне бы не хотелось быть очередной зарубкой на спинке кровати Фрэнка. Не желаю, чтобы он забыл обо мне так же быстро, как охмурил. Впрочем, мне это и не грозит. При всей своей неразборчивости Фрэнк ни разу не был замечен в связях с мужчинами.
И, наконец, то самое обстоятельство непреодолимой силы, которое мешает мне слиться  с ним в яростном экстазе. Итак, барабанная дробь, зал затаил дыхание, - Фрэнки самый убеждённый гетеросексуал Старого Света. Так что давайте примем за аксиому - Фрэнк не мужчина моей мечты, - и закончим на этом, не вдаваясь в дальнейшие подробности.
Что-то я отвлёкся.
– Доброе утро, Даниэль. – С лучезарной улыбкой Фрэнк протягивает мне стакан апельсинового сока. – Как спалось?
Я приподнимаю одну бровь и смотрю на него пристальным взглядом. Он правильно читает основную мысль сегодняшнего утра, и его по-шотландски бледное лицо начинает заливать краска смущения.
– Так и быть, прощаю. Но с тебя подарок, – сурово говорю я.
– Бутылка виски? Правда, мне кажется, я не так уж провинился, – улыбается он.
–  Виски неплохо, но лучше беруши.
– Господи, – и Фрэнк закрывает лицо руками, – боже, как неловко. Прости меня, пожалуйста.
– Да ладно, – отвечаю я. – Но, Фрэнк, все время одно и то же. Если ты и дальше будешь такой... э-э-эм... шумный, то затычки для ушей мне и вправду понадобятся.
– Ну ладно, – сконфуженно бормочет Фрэнк, пялясь на свои босые ноги, на которых от ужаса поджались пальцы. – Честное слово, Даниэль, я не знал, что этим все закончится, иначе...
– Иначе – что? Что иначе, Фрэнк?
– Ну, пошли бы к ней или еще куда-нибудь.
– Сомневаюсь. Ты вечно их к себе приводишь. Они что, все бездомные? Ладно, надеюсь, результат того стоил. Удался? – Я залпом выпил сок и теперь стою у кофеварки. – Кофе?
– Да, пожалуйста. Что удался?
– Секс, Фрэнк. Секс удался?
К моему великому удовольствию, Фрэнк уже совсем красный. И, в сочетании с мандариновыми волосами над пылающим лицом, похож на модный в конце девяностых яркий кардиган в терракотовой гамме.
– Даниэль, ну какой секс? – бубнит он, мучительно пытаясь придумать что-нибудь в ответ, затем выдает: – Я же хороший мальчик из католической семьи!
– Перестань говорить со мной как с мамочкой. Во-первых, ты не мальчик: ещё недавно тебе было тридцать пять. Во-вторых, с католичеством это всё как-то не очень вяжется.
– Даниэль! – прерывает меня Фрэнк.
– А в-третьих, – повышаю я голос, – в-третьих, Фрэнк-и-и-и, нет ничего хорошего – ни католического, ни даже мальчишеского – в том, чтобы кончать женщине на лицо. Хорошая минетчица, а? Давно с ней знаком?
Фрэнк с размаху ставит стакан на стол, расплескав сок.
– Черт возьми, Даниэль! Нельзя ли поуважительнее?!
– Можно подумать, ты уважительно относишься к женскому полу!
– Даниэль, перестань!
Мы стоим в напряженной тишине, сверля друг друга недобрыми взглядами. Да, возможно, я слишком далеко зашёл. С другой стороны, меня бесит, когда люди – эти чертовы англичане – начинают отпираться, хотя я собственными ушами слышал, чем они полночи занимались. Но ничего, посмотрим, кто кого.
– Оа. Оа. Оа! – кричу я прямо ему в лицо. – Оа, Фрэнки, детка.
Фрэнк в полном смятении. Он проводит рукой по волосам, которые стоят дыбом, как оранжевое безе, а потом вдруг улыбается. И я тоже улыбаюсь. И мы оба хихикаем.
– Злой ты, – говорит он. – Уйду я от тебя.
– Я? Злой? Да я – сама доброта. - Он закатывает глаза. – Фрэнк, я, конечно, понимаю, что это не моё дело, но “оа-оа”?..
Фрэнк пытается сохранить суровый вид, но ему это не удается. Он начинает смеяться в нос, а затем во всё горло. От смеха у него на глазах всегда выступают слезы, и это меня обычно смешит. Как и сейчас. Мы оба смеемся, потом он виновато хрюкает – мы снова помирились.