Археологическая экспедиция

    Спасибо всем тем, с кем мы были. За доброту, гостеприимство и открытость. Прошу прощения за мелкие неточности - они наверняка есть. И ещё за то, что не обо всех получилось написать.

Мы прибыли в археологическую экспедицию 6 июля. Меня как-то спросили: «А как ты вообще узнала, что там копают? И почему именно туда?» Всё просто. Мой однокурсник Серёга Ковалевский, к.и. н., т. е. кандидат исторических наук (сейчас пишет докторскую), в экспедиции ездит регулярно. Не руководителем, а просто в гости. Вот я и попросила его взять заодно и меня с мужем. Женька вообще-то хотел порыбачить, сначала заявил, что копать в экспедиции не будет. Я это Серёге передала. Он ответил: » Ну как это не работать? Зачем тогда в лагере жить? Иди вон рядом на Томь, да лови там. И ехать далеко никуда не надо. Нет, работать надо». Я вспомнила свой экспедишный опыт 10-летней давности и согласилась. Действительно, не дело, жить в лагере, общаться с людьми и не работать. Нехорошо как-то. «Придётся работать. Иначе никак» - твёрдо заявила мужу. Тот, вздохнув, согласился: «Ну, если уж совсем никак…» Забегая вперёд, скажу, что копал он будь здоров, и на раскопе пахал куда больше меня.
Экспедиция ожидалась недалеко от деревни Фирсово. Это под Барнаулом, столицей Алтайского края, соседом нашим. К великому сожалению, сезон был коротким – месяц: 15 июня заезд, 15 июля выезд. Мы же при всех стараниях попадали туда только 6 июля. 10 дней – для экспедиции мало. Потому что только на адаптацию неделя уходит, а тут уже и отчаливать пора. Самое нормальное – недельки 3. Но чего уж теперь, лучше так, чем совсем никак.
От Кемерово до Барнаула добирались 8 часов на автобусе. В 7 утра, вволю поплутав по незнакомому городу, сели в пригородную маршрутку. Серёга ждал нас на свёртке трассы. Хорошо, что встретил, а то: «Там от основной дороги ветка такая, и ЛЭП рядом проходит, вот по ней и идите». А свёртков-то тьма!
От трассы до лагеря по грунтовой дороге недалеко, пешком минут 15. Сам лагерь стоит в лесу, на берегу старицы Оби* . Что есть старица? Не знаю как где, но здесь это обрубок неширокой, метров 10, но очень глубокой речки. В 1990-х годах её измерили, в одном месте было 8 метров, а в самом глубоком, Чёртовом омуте -12.

Археологический лагерь состоял из двух лагерей: взрослого и детского. Мы жили во взрослом. Дети тут же, рядом. Идёшь по тропинке, и палатки взрослого лагеря сменяются палатками детского. Детей человек 30, им от 14 до 17 лет. Детки, конечно относительные, но ведь не взрослые! У них большое костровище, лавки, столы «паровозиком», всё под тентом.
У нас, взрослых – свой небольшой костёрик, на котором мы кипятим воду и иногда готовим. 4 лёгких общепитовских столика и куча стульев. Мы тоже под тентом. Против костра – крутой спуск к воде, к этой самой старице по имени Змейка.
    Потом, в последний день сезона, я с Анькой- студенткой перемерила глубину старицы. Самое глубокое место оказалось там, где дети купались – около 7 метров, а где мы - 3-4, и в Чёртовом омуте тоже. Как, однако, дно заилилось за 10 лет.
Состав взрослой части археологической экспедиции текуч, потому что люди приезжают, кто когда может (как и мы), и уезжают также. Есть и постоянная команда на весь сезон.
Это: руководитель Александр Сергеевич Федорук (Саша), кандидат исторических наук, то есть, на нашем жаргоне, просто кин. У него красная, хронически обгоревшая кожа и застенчивая улыбка. Его молодая,  серьёзная не по годам жена Оля, главный археолог-рисовальщик. Они поженились за 3 дня до начала экспедиции, и сейчас у них медовый месяц. Антон - аспирант, высокий полноватый археолог в выцветшей панаме, работает в комитете защиты памятников. Студенты истфака Аня и Олег; они похожи, как брат с сестрой, но не родственники… Аня – аппетитная блондинка с шикарным загаром, Олег, её парень - спокойный, молчаливый со спортивной фигурой. Люди приезжали и отбывали восвояси, а эти пятеро были всегда.
С палаткой и спальниками всё решилось удивительно удачно. Ещё в городе Серёга Ковалевский говорил, что мол, работать будете, вам палатку дадут, спальник там… Вообще-то туристское снаряжение у нас и так было, однако…
В лагере оказалось несколько пустовавших палаток, и одну предложили нам. Большая, 3-хместная, с «прихожей», с москитной сеткой, фирмы «Скаут». Прелесть, что за палатка! Наша-то малюсенькая, без наворотов 2-хместка, на ночёвку- две только и годится, не на длительное проживание. Внутри «Скаута» обнаружились штук 6 бесхозных спальников. Добротных таких, с капюшоном. Так что наши мешки мы в головы положили. Пенки только свои на днище постелили, а сверху, как покрывалом, казёнными спальниками укрывались.
Кстати, туристическая пенка или, другими словами, коврик, здесь, в Алтайском крае, носит гордое непонятное имя «каремат». Руководительницы детей, старые туристки, говорят, это слово новое, раньше такого не было. Поди, опять тлетворное влияние англицизмов.
Когда мы прибыли, естественно, спросили про «удобства». Их не было. То есть каждый облегчался, где хотел, благо в лесу. При этом походы за дровами превращались в ходьбу по минным полям – того и гляди наступишь в коричневое смердящее. А что сделаешь? 3 недели 40-45 человек гадили!

Выручил Иван. Он не археолог, гость, как и мы. На раскопе почти не бывал, потому что копали, по его мнению, неправильно (его отец – известный алтайский археолог), а всё больше в лагере сидел, но не бездельничал. Выкопал яму, обтянул 4 жерди старой палаткой – вот и туалет готов.
Ещё Ваня следил за костром и замечательно играл на гитаре. По вечерам, после ужина с неизбежными возлияниями мы зажигали керосиновую лампу и… Ваня пел. Просто божественно. Такого сочетания виртуозной игры, сильного голоса, великолепного слуха и того, что называется «душа» мне слышать не доводилось. Репертуар его был самый разнообразный, от романсов до рока. Должно быть, его точила какая-то неудовлетворённость или даже трагедия. Однажды он спел подряд 3 песни, сочащиеся такой болью и разочарованием! Мне стало страшно, как же так можно жить? Но в экспедиции не принято принародно грузить людей своими личными проблемами… Как-то он рассказал, что развёлся, что женщины, мол, чего-то ждут от мужчины, пытаясь их переделать, но ведь это неправильно. Я сказала, что это глупости, никто ничего никому не должен, и уж если ты любишь человека, то любишь его, и если даже переделаешь (что глупо и чревато), то это будет совсем другой человек. Ваня посмотрел на меня с признательностью и пожал руку. Он уехал дня через 4, и долго ещё народ не отваживался взять в руки гитару. Стыдно как-то играть после такого мастера.

Наш взрослый лагерь кормили дети. Потому что начальник экспедиции Александр Сергеевич Федорук отдал большую часть денег в детский лагерь, с тем, чтобы они готовили и на взрослых. Дети, значит, приготовят еду, и часть в котелке нам несут. Неудобно всем. То мало нальют, то вовсе всё схарчат: забудут про нас. И заново костёр разводи - для взрослых готовить нужно. Не говорю про стабильно жидкий суп, где картошку ещё до нас повыловили.
 Вообще-то, если честно, кормили вполне прилично, разнообразно. На завтрак – непременная каша, на обед – первое и второе, да с морковочкой, с зеленью. На третье бывал чай, компот или кисель. Я в своей жизни 5 раз в археологических экспедициях была, есть с чем сравнить. Частенько такое бывало, что в разгар лета мы питались исключительно консервами, и даже картошка становилась дефицитом. А уж лук-чеснок -огурцы - морковка вовсе казались пищей богов. И это на природе, часто рядом с деревней, где любой селянин с дорогой душой за копейки продаст плоды своего труда голодным горожанам. Всё зависит от руководителя. Если он захочет свою команду кормить хорошо, это вполне реально и совсем недорого. Ну а если не хочет…
Руководительницы хотели и могли, и опыта им было не занимать. Их было трое, все – старые походницы, педагоги дополнительного образования. Тамара Петровна и Татьяна Михайловна – дамы пенсионного возраста, лет 10 возили детей на раскопки. Одна работала с археологом Шамшиным, другая – с Шульгой. Что из этого вытекает? А то, что пожилые дамы с большим опытом полевых работ (но, увы, не археологи!) с трудом ладили с 28-летним Федоруком. Александр Сергеевич, к тому же, вообще впервые стал начальником экспедиции. Понятно, в таких условиях трения неизбежны. Они и были. Меня это удивляло: понятно, что у тётенек свои претензии, но Саша-то вроде человек миролюбивый и не конфликтный, чего он-то на них взъелся? Те вроде к нему с дорогой душой, хоть и с фигой в кармане… Не знаю, какие-то там подводные течения, видимо.

  Связующим звеном нашего лагеря и детского была Марина, Марина Николаевна. Дама 35-40 лет, с великолепной спортивной фигурой и ласковыми весёлыми глазами. Марина Николаевна (а потом и просто Марина) заведовала у детей продуктами, и только под её бдительным надзором суп наш ощутимо густел. Она всегда была в хорошем настроении и всегда с готовностью шла навстречу просьбам. И частенько зависала под вечер в нашей тёплой компании.
Благодаря Марине мы были в курсе, чем живут дети. Один мальчик приехал с резаной раной, и она у него никак не заживает. Как родители отпустили? Правильно, дети-то деревенские. Из Ребрихи, или Поспелихи, это райцентры такие, а всё одно деревня, там проще ко всему относятся. Надо ребятам устроить вечер вопросов и ответов археологу, Саша, поговорите с ними! Им ведь нужно знать, что они копают! Понятно, Саша, что ты рассказал пацанам, которые на одном квадрате с тобой работали, кого и чего. Но другие-то не знают! Они копают, а им ведь интересно, и время какое, и байки даже археологические всякие.

  И тут я сделаю отступление. Обычно пишут » небольшое отступление». Не знаю, уж как получится. Ну-с…
Состав археологической экспедиции делится чётко на две категории: археологи и все остальные. Археологи делают самую квалифицированную и тонкую работу: зачищают могилу, зарисовывают археологические объекты, фиксируют находки, шифруют их, и т.п. Впрочем, при нужде привлекаются более-менее знающие или просто добросовестные помощники. Но рулят, естественно, спецы. Остальные же (дети, студенты, гости) – грубая физическая сила. Потому что добраться до памятника (0,5- 3м от поверхности) можно только лопатой, а земля убирается сотнями кубометров! Ну и в чём у простого работника-на-лопате, подростка, то бишь, интерес? Кроме, разумеется, страшно романтичного житья в палатке и без родителей?

Пояснение, вытекающее из предыдущего. Археологи в основном раскапывают либо поселения, либо могильники.
  Копать поселения для простого рабочего гораздо интереснее. Находки попадаются постоянно, как то: кусочки керамики** , мелкие косточки, волокна древесины и следы органики. Народ, разбившись по квадратам, копает, периодически выкрикивая: »Сергей Алексеич, керамика (бронза, дерево)!» Подходит археолог и фиксирует на плане находку.
Попадаются в основном обломки или сломанное что, потому как древние люди, они практичные: годные вещи использовали. Однако, всё равно интересно, ведь кусочки истории в руках держишь!
И совсем другое дело – раскопки могильников; как здесь, под Фирсово. Это тупая, почти огородная работа. Снял слой почвы – убрал, ещё на штык – убрал и так далее. Ого, контуры могилки! Приходят археологи и начинают вскрывать. А тебя, простого рабочего - на другой квадрат. Скучно. Получается, что день-деньской машешь бездумно лопатой, а самым интересным другие занимаются. Но ведь без простого работника тоже никак не обойтись! Он имеет право знать, что он делает, кого откапывает. И святая обязанность археолога рассказать, что это за могилка, какого времени(3 тысячи лет, ух ты!), что это за штуки в головах лежат (из них ели настоящие древние люди), и почему вот эти зелёные штуковины, едва отрыв, закрывают полиэтиленом от солнца. Заинтересовать, одним словом. Зачем? Да затем, чтобы эти дети приехали в экспедицию ещё раз и ещё. А опытных работников много не бывает, не смотри, что несовершеннолетние. Да и, возможно, смена растёт, будущие историки. Да и, в конце концов, детям полезно отдохнуть от дома и получить новые впечатления.
А Саша, по-моему, контактов с детьми побаивался, и соответствующего опыта не было, и бабушек- руководительниц не долюбливал. Потому так всю дорогу и было: мы отдельно, дети отдельно. Вообще-то такое положение дел у археологов не характерно.

  Рабочий день в лагере начинается рано, часов в 8. Александр Сергеич ходит по лагерю и кричит: »Подъём! На раскоп!» Как бы ни было вчера ночью хорошо у костра, вставать надо. В детском лагере стучат по миске. Народ вылезает из палаток, зевая и потирая слегка опухшие лица. Умываться – на речке. Лопаты взяли и вперёд. Обычно инструменты держат в лагере, но иногда уставшие работники прячут их в кустах возле раскопа. Лопаты – совковые и штыковки, используются для разного вида работ. Матёрые археологи предпочитают пользоваться своими.
Как-то Саша попросил пацана передать лопату, которая у другого квадрата лежала, хотя совсем рядом, руку протяни – другая, такая же. Спрашивают: а чем тебе ближняя не угодила? Отвечает: а у неё профиль другой. Представляете, за 10 метров свой инструмент опознал!
До раскопа 5 минут хода по грунтовке. Город рядом, ночью поезда слышны. Посему места эти обсижены отдыхающими и отходами их жизнедеятельности, как-то: бутылками, бумажками и пр. Зла не хватает! Вот и любуемся по дороге. Раскоп – на небольшой горке. Здесь когда-то текла Обь, а мы копошимся на древнем берегу. Вообще-то такое случается часто: предки наши предпочитали быть поближе к воде.
  Рядом с раскопом – заросшие кучи земли, остатки прежних экспедиций. В этом месте начали копать ещё в 1980-е годы. Потом были конфликты с местными, фирсовскими мужиками. Обычное дело, между прочим. Для деревенских археологическая экспедиция – бесплатная развлекаловка. Как напьются, идут; кто с девчонками знакомиться (как же, новенькие, городские!), кто подраться: надо ведь показать, кто здесь хозяин! Практически везде так. Бывали случаи, когда археологи и с ружьём в экспедицию отбывали, ведь деревенские мужики только силу понимают. Здесь наши не выдюжили. И раскопки лет на 10-15 прекратились. Этот сезон - первый. А вообще всё началось с ЛЭП (линия электропередач). Когда её тянули, грунт бурили, естественно. Ну и натолкнулись на захоронение, археологов вызвали. Так и пошло. Кстати, могильники, что мы копали, в какой-то мере редкость, потому что они грунтовые, чаще встречаются курганные.
Что есть раскоп? На земле размечаются ориентированные на север-юг квадраты, сторона квадрата у нас была где-то метра 3-3,30. Друг от друга они отделяются бровкой - полоской нетронутого грунта сантиметров 30. Ходить по бровке надо осторожно, может обрушиться, и под ноги смотреть – на неё укладывают случайные находки. Всего за сезон у нас было раскопано штук 10 квадратов.
  Самое трудное – снять дёрн. Земля здесь хорошая, степная, корни посплетались в войлок, надо резать их на кусочки и выбрасывать или на носилках уносить. Хотя здесь носилки использовались редко, в основном, когда до могилы дело дошло.
    Дети работали с 8 до 12, в 13 ч. – обед, а взрослые (читай археологи и их гости) – как получится. Могил в этом сезоне обнаружили много, каждый день как минимум одну вскрывали, однажды было аж 3. А если до костяка добрались, то его надо дочистить, зарисовать и убрать. Конечно, можно бы на каком-то этапе прерваться на еду и придти потом, но… Город рядом, деревенские опять же, бывали случаи, когда объект разоряли. Посему народ на могиле торчал до победного. Бывало, приходили и в 13, и в 14, а дети всё уже слопали.
 А есть в экспедиции хочется страшно. Тяжёлая работа, свежий воздух. Мы видели, как девочки работали ложками, они не ели, они жрали. Про мальчиков и говорить нечего. Я лично почему-то голод в экспедиции вообще терпеть не могла. Желудок не кричит – орёт, подай топлива! Кстати, несмотря на совсем недиетические правила питания (море хлеба, жирная пища, ужин, бывало, в 22 ч.), народ худел. Антон 7 кг сбросил.
Вечером выход на работу в 17 часов и до 19. Это у детей так, они по закону больше 6 часов работать не должны. Взрослые, опять же, по обстоятельствам. Ужин – в 20 ч, а народ с раскопа приходил и в 20, и в 21ч.
 Ужин плавно переходил в застолье. Гости прибывали почитай, каждый день. А что, город рядом, сел и приехал на выходные. Кого только к нам не заносило! От птиц высокого полёта, вроде Владимира Семибратова, директора института гуманитарных исследований, до простого продавца Андрея Киселёва. К археологам на огонёк заглядывают не только археологи. В наше время полно людей, закончивших истфак, но историками так и не ставших – кушать –то хочется, а в педагогику не тянет, а наука у нас сами знаете как оплачивается. Так что посиделки до утра бывали.

Утром встанешь - гора грязной посуды, пустые бутылки, окурки кругом. Ольга Львовна ругается. Ольга Львовна, в дальнейшем просто Оля - реставратор Сибирского отделения Академии наук из Новосибирска. Хрупкая улыбчивая блондинка с тихим голосом и длинной низкой пёстрых мелких бус на груди.  И вот Оля тихим голосом начинает ругаться. Это и понятно. Её рабочее место: стол, а он завален грязной посудой.
Кстати, здесь у всех голоса тихие. Вообще-то в экспедиции, оторванные от привычных проблем и забот, люди успокаиваются. Не сразу, не сразу. Помню, приехала я лет 10 назад в экспедицию. Смотрю кругом - все какие-то тормозные: плавные движения, негромкие голоса. А ты же только что из города, тебе по инерции ещё куда-то бежать надо, чего-то делать. А тут народ вялый, будто спит. Проходит неделя, приезжают новички из города. Чего-то прыгают, суетятся, кричат, дёргаются. И глядишь ты на них – чего им надо-то, куда торопятся?
В этой экспедиции все говорили тихо; может, это барнаульская особенность? Потому что, мне кажется, только мы с мужем нормально и разговаривали. К остальным надо было прислушиваться.
  Утром я раскачивалась долго. Пока протрёшь заплывшие глазёнки, пока попинаешь мужа, чтобы костёрик замострячил, пока кофе попьёшь (не менее двух кружек) – времени много уйдёт. Наш гостевой статус с неопределёнными обязанностями позволял немножко пофилонить. Придёшь после всего на раскоп: а там лопаты разобраны, и свои работники без дела сидят. Вернусь в лагерь, да помогаю Оле. Сюда она приехала по приглашению подружки –археолога, которая набирала себе материал на диссертацию. Помочь с находками, потусоваться, в конце концов. Я стала её добровольной помощницей – вместе отмывали после ночных посиделок посуду, чистили керамику. А её поднабралось достаточно: могильники ведь копаем.  Наши предки с умершим клали то, что ему на том свете пригодится: посуду с едой, оружие, инструменты.
В головах – непременный горшок. Большой или маленький, у кого как. Бывало, что и 4 сосуда попадалось – в двойном погребении. Самые большие горшки, навскидку – литров 6 вмещают. Бывали гладкие, без рисунка, но чаще с орнаментом. Зигзагообразным или ёлочкой. Видно, что чертили не палочкой, а специальной гребёнкой из кости. Такие штампы из кости в погребениях находили. Сосуды ставили в могилу целыми, но они редко такими сохранялись, разве что самые маленькие. Бывало, что вытащат практически целую посуду, пара трещинок – ерунда. Но потом, на солнышке, едва заметные трещины стремительно расползаются. Потому что на воздухе нагрев неравномерный: внутри ещё сыровато от земли, а снаружи уже сухо. Нужно брать горшок очень осторожно, выковырять аккуратно земельку, и зубной щёткой почистить. Особенно важно отчистить края разломов – потом по ним будут склеивать. Ольга Львовна рассказывала, что соединять обломки нужно обязательно рыбьим клеем, он водорастворим. А всякими ПВА и резиновыми – ни в коем случае. Дело в том, что, бывает, кусочки не все хорошо сохранились, но потом находят нужный. И тогда можно растворить клей и вставить недостающую часть.
Ольга начала свою реставраторскую деятельность лет в 14, когда разбила бабушкин старинный бокал. Он был из красного стекла и очень красивый. Она, чтобы скрыть свою оплошку, аккуратно его склеила. Так Оля впервые ощутила радость от того, что вернула вещь, старинную вещь, к жизни. Она считает, что с этого и началась для неё её работа.
В экспедиции я в первый раз увидела реставратора и его труд. На самом деле редкость – такой человек на раскопе. Хотя вроде бы, что может быть естественнее – одни добывают, другие сохраняют, все одним делом заняты. Нетушки. Ольга жаловалась, сколько раз она предлагала археологам ввести в штат реставратора, ведь находки мало выкопать, правильно сохранить нужно! Археологи же чистят, как знают, но ведь они не могут знать всех тонкостей реставрации!
Впервые я наблюдала, как обрабатывают бронзовые и железные предметы. Спиртиком, ничем иным, банальным спиртиком. Он вроде бы не даёт дальше предмету окисляться.
Между прочим, в Новосибирске в Академии наук есть такой прибор, который на основе спектрального анализа определяет состав сплавов. К примеру, в бронзе - процентное соотношение меди и олова, и других примесей. Обычно, чтобы получить бронзу, древние соединяли медь и олово, или свинец, иногда мышьяк, серу.
  Бронза сохраняется неплохо. Окисляется и приобретает нежно-зелёный цвет, а окислы предохраняют от дальнейшего разрушения. Вскроешь могилку – опа, зелёные бронзяшки-бусинки рассыпаны. Ещё до нашего прибытия под Фирсово нашли бронзовый ножик с дыркой в рукоятке. А при нас отрыли ножичек железный. Он лежал (вот странно!) под левой рукой женщины. Сохранность – отвратительная, сплошная ржавчина. Парадокс, однако: железный век  был позже бронзового, и предмет пролежал, соответственно меньше на 400-600 лет, однако сохранился куда хуже. Ольга Львовна вытаскивала нож с величайшей осторожностью, с грунтовым основанием, на котором он лежал, и кисточкой тихонько убирала землю. Ножик всё равно распался на две части.
А однажды она доверила мне мыть раковинки улиток. Обыкновенные такие, мелкие, мельче, чем в старице. Спрашиваю, откуда такие? Отвечает, в женском погребении вокруг головы насыпаны были. Маленькие, полупрозрачные раковинки. Красиво и грустно. Кто-то ведь захотел украсить последнее ложе любимой. Кого? Дочери, жены, невесты? Бог весть.
Специальные инструменты для реставрации у Ольги Львовны появились не так давно. Раньше закупала всякие щипчики и пр. в «Медтехнике», в отделе для стоматологов. И, вот неожиданность! В радиомагазине однажды попались очень подходящие отвёрточки. Как всегда у нас – голь на выдумки хитра… Зубная щётка и вовсе вещь универсальная: щетинкой чистишь, кончиком ручки земельку выковыриваешь.
  То, что Ольга Львовна не просто, а ведущий реставратор Академии наук, выяснилось  в последний день, как ей уезжать. Казалось бы, не рядовой работник, зарплата должна быть хорошая. Нет, отвечает, 10 тысяч получаю. У Ольги две дочери – одна школьница, а вторую дёрнул чёрт, как маму, пойти в науку. И зарплата у неё – 5-6 тысяч. Слёзы! Как так можно жить?! Ольга говорит, в 90-е, когда совсем плохо было, она мало ела и много курила.
У меня такие люди вызывают смешанное чувство удивления, уважения и недоумения. Ведь даже когда была полная задница в нашей стране, в чистом виде биологическое выживание, Ольга Львовна не изменила своей профессии. Сколько учёных стали челночниками, за прилавок встали, рабочими заделались? Можно её, конечно, осудить, что это ты, мол, держишься за реставрацию? Детей-то кормить надо?! Всё это так... Но если бы не такие как Ольга, наша и так хлипенькая, кинутая властью наука пала бы ниже плинтуса. Итак, по разговорам археологов, мы от зарубежных коллег отстаём на…. А если без старых кадров, без базы? Только рукой махнуть.
Муж мой спросил, может, калымы какие появляются? Изредка, говорит. Новосибирск – город молодой, жители – по большей части недавние мигранты. Какие тут старинные традиции и фамильные ценности?
Русские в Сибири появились в 17 веке, икон более раннего времени и то практически нет. В основном век 19, реже 18, а это не слишком ценно. Ольга рассказывала, как москвичи, подсобрав по Подмосковью старинные образа, привозили их в Новосибирск в одну конторку, а там их реставрировали по 500 рублей штука. Качественно или нет, вопрос другой. Но до неё, специалиста, не доходили. Потому что она ценит свой труд, используя недешёвые материалы, и, стало быть, берёт дороже.
  Последний день перед отбытием Ольги Львовны мы сидели за столом и любовались закатом. Солнышко приходило в лагерь вечером, и розово- сиреневые облака ложились на воду старицы. На её дальнем берегу серебристая роскошная ива, подсвеченная вечерним светилом, делалась ещё светлее и прекраснее. Наш мир маленький, не исключая нашу Сибирь. А Кузбасс и Алтайский край вовсе соседи. Ольга Львовна училась в Кемеровском универе и хорошо знала моего научного руководителя, Александра Николаевича Садового, выдающуюся во всех смыслах личность. Всё-таки как приятно поговорить о знакомых людях!
Заквакали лягушки, или заорали? Факт в том, что очень похоже на утиное кряканье. Ольга уезжает, мне будет её не хватать. Но зато нам здесь быть ещё целых пять дней!

А в первый день, утром 6 июля, едва разместившись в палатке и наспех выпив чаю, мы двинулись на раскоп. Как свежеприбывшим, нам разрешили отдохнуть, но куда там! Интересно же! Я так давно в экспедиции не была!
  Как раз начали открывать могилку железного века. Неглубокая, 1,20-1,50м. На спине лежит женщина, взрослая, крупная. Я потом измерила её бедренную кость – ого, 40 см! У себя смерила – 43 см, это вместе с кожей и мышцами! Значит, дама была как минимум не ниже меня, а я -  1, 72 м ростом! Под левой рукой женщины – проржавевший до трухи нож. С чего решили, что это женщина? Конечно, только антрополог может точно определить. Археологи ориентируются по сопутствующим останкам вещам. В данном случае имелись - рассыпавшиеся бусы, из так называемой пасты***  густо-коричневого цвета. Бусы нанизывались на кожаный шнурок, но он, понятно, сохраниться не мог никак. А ещё были бронзовые серьги – простая, в два витка спиралька. Дырка в ухе, должно быть, здоровая была, потому что дужка серьги 4-5 мм. Под правой рукой – глиняное пряслице**** . Точно женщина, мужики-то не пряли! Пряслице -плоский круглый «блин» с дыркой посередине. Для красоты - узор из пересекающихся треугольников. Естественно, орнамент каждый народ делал свой. Именно орнамент – определитель времени, визитка археологической культуры. В головах – горшок из обожжённой глины. В нём явно была пища, но осталась какая-то буроватая пыль, органика***** , одним словом. Мне понравилась каменная курильница – изящная круглая чашка с высокими краями. Между ног женщины лежала косточка домашнего животного, наверное, свиньи. Зачем? А кто его знает….
  Меня удивил цвет костей – красновато- коричневый. Сколько помню, у нас, в Кузбассе кости того же времени – гораздо светлее, коричневато- жёлтые. Потом, кого бы здесь я ни спрашивала, все недоумённо пожимали плечами, мол, самый нормальный цвет. Видимо, особенность почвы.
Отрытая при нас могила – редкость в какой- то мере. Ведь подобных за этот сезон вскрыли всего 2. Датируются они ранним железным веком. Бронзы в них тоже хватает – ею продолжали пользоваться и после открытия железа. Это - староалейская археологическая культура, 6-4 века до нашей эры.
Староалейцы были пришлым населением, родственным легендарным скифам, и обычно они насыпали курганы над погребением, но не здесь. По языку, считают учёные, – иранцы арийской ветви индоевропейской семьи. То есть староалейцы говорили на языке, от которого потом пошли таджикский, иранский, осетинский. По антропологическому типу – европеоиды. Монголоидное население на Алтай пришло гораздо позже. Староалейцы были полуосёдлые скотоводы и немного земледельцы. Жили они в больших, на несколько семей полуземлянках.

А в соседнем квадрате расчищали другой костяк. Андроновская культура - развитый бронзовый век, 15-12 вв. до н.э., европеоиды. Этих-то захоронений здесь и было полно. Почитай, 30 погребений за сезон. Причём, заметьте, совсем рядом со староалейцами, буквально вперемешку! Получается, что люди раннего железа хоронили своих на кладбище предшественников!
Такое, по моему небольшому археологическому опыту, встречается довольно часто. Почему? Может, потому что во все времена люди под последнее пристанище искали одни и те же места: тихие, в стороне от селений, на невысоком холме. А может, людская память хранила смутные предания, что вот здесь когда-то было кладбище. Кто знает…
Могильник андроновцев не слишком и отличается от староалейского. Глубина такая же, такая же деревянная обкладка. Погребали тогда не в гробу, но ставили по периметру ямы раму из жердей или досок. Остатки дерева хоть плохо, но сохраняются. На раму опиралось перекрытие из плашек. Потом, когда она сгнивала, дерево рассыпалось по могиле. Андроновцы, как и староалейцы, хоронили головой на юго-запад. Но вот клали их по-другому: на левом или правом боку, руки сложены под щекой (помните, как в детском саду спать заставляли?), согнутые ноги подтянуты к груди. Такое положение называется «поза эмбриона», а археологи прозвали их «скорченниками». В головах – неизменный сосуд с пищей.
Андроновская культура была распространена очень широко – от Каспийского моря до Хакассии включительно. Андроновцы стали первыми наездниками в этом регионе и первыми металлургами, плавившими бронзу. Одомашнили скот – корову, козу, свинью, жили в полуземлянках большими семьями. Было и мотыжное земледелие. Считается, что по языку они тоже были иранцы, как и скифоиды – староалейцы, но вряд ли являлись прямыми родственниками. Сие – большой вопрос и простор гипотезам.


Отгадайте, что приходит на ум обывателю при словах «археологическая экспедиция»? Правильно, золото. В прошлом веке, бывало, идём мы с подругой по кузбасской деревушке. Народ в курсе – археологи идут, мы, значит. Выходят из калитки, здороваются, обязательно вопрошают: «Ну что, много золота нарыли?» Мы же бодренько втолковываем, что ценность археологических находок вовсе не в благородном металле, дыхание истории не имеет ценности, и т.д. и пр., а всё-таки, спрашивают? Да нету у нас никакого золота, признаёмся мы. Это я к тому, что в Кузбассе золотые находки – редкость.
В Алтайском крае - обыденность. Под Фирсово мы много золота нарыли. Есть, есть в этом что-то романтическое, с конкистадорским душком – чистишь костяк, а под черепом золотинка блеснёт. Ого, шарик, а ещё трубочка - пронизка с весёлыми зелёными пятнами – детали украшения. Поглядишь внимательней, а золотые изделия на поверку выходят не совсем золотыми: старую добрую бронзу завернули в золотую фольгу – вот драгоценность и готова. Археологи говорят, в других местах Алтая они находили предметы из чистого, литого золота.
Украшения древние женщины (как и всякие другие) очень любили. Я сейчас про золотые расскажу, тем более, они и сохранились лучше. В двух разных могилах попались практически одинаковые серьги – кольца (сейчас такие называют «конго»). Причём одна пара принадлежала мужчине. Такое, говорят, частенько встречается – и брутальным древним мужикам нравилось украшать себя. Кольцо массивное, и дужка толстая, миллиметра 3-4. Ох, и оттягивали же мочку, должно быть!
Другое украшение – составное, сложное. На нитку нанизывались мелкие детали : колечки, спиральки, пронизки- трубочки. Такие мини-бусы крепятся в верхней части уха и по ушной раковине спускаются к мочке, где тоже крепятся. Красотища, должно быть, была. Обработка деталей тонкая, точная, линии мягкие. Даже не верится, что такой красоте 3 тысячи с гаком лет.
  Я кисточкой расчищала кости ног и наткнулась на откатившуюся золотую бусинку. Их было несколько, рассыпавшихся возле щиколотки. Когда-то это был ножной браслет.

Золото во все времена притягивало к себе людей. Любое золото, даже могильное. Скифы часто использовали его для своих поделок, а ещё над погребением они частенько насыпали курганы. Поэтому обнаружить древние некрополи несложно. Когда русские пришли в Сибирь, они это дело быстро прочухали. И началась охота за могильным древним золотом. Были в 17-19 веках такие люди, их называли «бугровщики», которые зарабатывали на жизнь «чисткой» древних захоронений. Кроме того, грабителей хватало во все времена, и в более древние тоже. Сейчас неограбленный курган с золотыми изделиями встретишь нечасто.

Раскопали мы как-то могилку, а она грабленая. Кости в кучу, ни бронзы, ни золота, даже горшок в головах унесли. Кто сделал? Может, современники умершего польстились, а скорее потомки здесь были. Потому что обнаружились осколки керамики развитого железного века. Возможно, лет через 500 пришли и выкопали. То ли специально искали, то ли ненароком наткнулись, сейчас уже бесполезно гадать.
Попадались нам и пустые могилы. Совсем пустые, но с горшками и вещами, потребными на том свете. Они называются «кенотаф». Штука, известная ещё по Гомеру. Когда человек умирал в чужом краю, или же пропадал без вести, но были все основания считать его мёртвым, рыли ему символическую могилу.
Как-то сидели вечером, обсуждали кенотаф. Антон говорил, что в горах наткнулись на погребение, в котором у человека не было кистей и стоп. Скорее всего, говорит, сгинул в горах, а нашли через долгое время, когда мелкие животные кости обгрызли.

Вечерне-ночные посиделки с чаем-водочкой – отраднейшее время в экспедиции. Собираются люди, объединённые одной темой, занятые (по крайней мере, сейчас) одним делом, и… Разговоры, песни, байки, случаи в экспедиции. Тяжёлые, нагрузные темы не поощряются, что бы там в душе ни было. Правда, без разговоров о судьбах России, как водится, не обходится – это ж наша национальная развлекаловка!
Мы-то здесь впервые, да ещё из другого региона. Интересно народ послушать, сравнить. Наша Кемеровская область самая маленькая по Сибири, зато промышленная – дальше некуда, и сравнительно с другими сибирскими густонаселённая.
Проклятие нашей области - наши богатейшие недра. Сельское хозяйство в полном дерьме, лёгкая и прочие промышленности тоже, но зато шахты, зато металлургия! А уголь – это деньги. Большие, ОЧЕНЬ большие деньги. Не для шахтёров, разумеется, хотя на некоторых шахтах они получают неплохо, тысяч по 30-50 рублей. Беда в том, что наверху решили - развитие региона - в развитии шахт, сырьевой отрасли. Конечно, мощные денежные реки оставляют брызги: у нас лучшие по Сибири дороги, чистая, ухоженная столица Кузбасса – Кемерово ( в европейской России города куда грязнее и запущенней). НО… На шахте главное – прибыль. Чем больше добыча угля – тем выше зарплата шахтёра и доход владельца. Тем чаще пренебрегают техникой безопасности, будь она хоть наипоследнейшего поколения. Результат – аварии на шахтах и гибель рабочих. Год назад взорвалась новейшая, оснащённая по последнему слову техники шахта в Междуреченске. Около 100 шахтёров и спасателей погибли. И редкий год без жертв обходится. И это ведь молодые, здоровые мужики, не наркоманы, не алкоголики! Подружка из Новокузнецка (где шахта на шахте и шахтой погоняет) рассказывала про папу - шахтёра. Однажды отец заболел и на работу не вышел. А всю бригаду его в тот день завалило. Всех здоровых сибирских мужиков, которые приходили в гости, выпивали, приносили подарки ребятишкам. Вот так…
  Можно ли так издеваться над народом? С жертвами, с потерями копаем свои недра, которые отнюдь не бездонны! Не лучше ли развивать другое производство, сельское хозяйство, хотя бы? Ненавижу шахты.
Зато благодаря им в соседних областях нас, кузбассовцев, считают богатыми. Регион да, регион богатый. И рулит нашей областью уже лет 15 непотопляемый дядька, казахско-башкирский батыр православного вероисповедания Амангельды Молдыгазыевич Тулеев (упрощённый вариант – Аман Гумирович). Держит всех в кулаке, как при советской власти,( то бишь, как всегда в России и было) и никакой демократии. На высоких постах – всё его ставленники, никто против пикнуть не смеет. СМИ демонстрируют только то, что губернатор одобрит. Какая, к чёрту, демократия? Он у нас и царь, и бог. Может и высшего чина отколошматить за плохую работу, может квартиру многодетным подарить. Я многих знаю, кому реально помогли после обращения к Тулееву. Так что царь у нас добрый, пряники частенько раздаёт.
Наверное, в нашей стране только так и можно … У нас так исторически сложилось, что всегда была сильна центральная власть. В Алтайском крае по-другому.
Мы рассказывали про обстановку у нас, барнаульцы недоверчиво спрашивали: да неужели вот так жёстко? Ага, жёстко, строем ходим. Нет, коррупция и тому подобное – разумеется, как без неё? Но уж если попадётся чиновник на взятке, губернатор гром и молнии мечет, головы только так летят.
И ведь что интересно, послушали нас, послушали, и говорят: «Да, серьёзный у вас товарищ. А наш Карлин вообще никакой. У вас лучше». И вы считаете, эта страна готова к демократии?!
Разговорами «за политику» особенно Папин увлекался. Папин Дмитрий Валентинович – представительный мужчина лет под сорок, кин, доцент, декан отделения дистанционного обучения. Он деньги на   раскопочный сезон выбивал.
Эта экспедиция оказалась в странной ситуации: открытый лист (разрешение на раскопки) получил Саша Федорук. Причём из-за бюрократических заморочек ему пришлось с работы в университете уйти в отпуск без содержания, только чтобы копать поехать. Слов нет, археолог не может официально копать! Это же его работа! Ну вот, а финансирование – в руках Папина. То есть, по сути, он – второй начальник (или первый, как посмотреть). Однако он приезжал при нас раза 3, и каждый раз вечером нас ждала грандиозная попойка и разговоры о судьбах мира и России в частности.
Дмитрий Валентинович (я таки не отваживалась называть его по имени, уж больно начальственный вид) – колоритнейшая личность. Хитёр, образован, умён, аки змий. У моего мужа, Жени, он вызывал неподдельное восхищение и приязнь, родственную душу, можно сказать, нашёл.
 Сошлись они на том, что мол, нечего кого-то обвинять в отсутствии демократии на сегодняшний день. Каждый народ заслуживает своё правительство, и они, Женя с Димой, вместе со всеми виноваты, что в 90-е годы демократия у нас провалилась. Ещё говорили том, что науке просто необходима популяризация, а её нет! И о многом – многом другом… Оба ведь образованные, эрудированные, память прекрасная, взгляд на факты и события широкий.
Как-то Папин вечером за столом устроил «избиение младенцев». Чёрт меня дёрнул спросить про национальную принадлежность андроновцев. Чёткого ответа здесь нет и быть не может, в лучшем случае – гипотезы. Но я думала, вдруг какие-нибудь новейшие исследования? Ответить просто Папин не мог никак, посему задался рассуждениями на тему индоиранцев, затем легко перескочил на восток, и началось… Как, вы не знаете точно, кто такие джунгары? А кто правил в Китае в 18 веке? Вы, историки, не знаете про династию Мин? И куда девались джунгары? Я с грехом пополам могла на кое-какие вопросы ответить, благо диплом по близкой теме писала, за что удостоилась высочайшей похвалы и укоризненного: «Вот видите, человек сто лет историей не занимался, а может ответить, а вы, историки называется!». Народ вежливо улыбался и похмыкивал в сторонку. С Дмитрием спорить тяжело, он сразу требует отчёта, откуда такие сведения, кто писал об этом, и чуть ли не постранично. Народу проще согласиться, что ну да, они ничего не знают, они невежды, чем выдерживать такой напор.
Папин энциклопедически образован: с цитирования древней истории востока по Гумилёву (читать которого невозможно) легко перескочил в Европу эпохи крестовых походов, от них – к этногенезу венгров. Умён, собака. Но мужик мой образован не менее, только в других областях. Схлестнутся на взаимно близких темах, и понеслось до полуночи. Просыпаюсь, а из соседней папинской палатки: «Да, надо, надо региональные связи развивать».

  Всех их, таких разных – Папина, Александра Сергеевича, Олю, Антона и многочисленных гостей объединяет один человек – алтайский археолог Шамшин Александр Борисович. Все они – его ученики и последователи, шамшинистами себя называют.
У шамшинистов своя, особенная репутация. В их экспедиции тепло принимают гостей и много потребляют горячительного, а ещё – весело. Вот Серёга Ковалевский и повадился к ним ездить – душой отдохнуть.
  Должно быть, Александр Борисович - выдающаяся личность, раз до сих пор его далеко неюные ученики чувствуют себя семьёй. Про то, что с ним сейчас, за столом как-то не говорили. Но я однажды спросила у Саши наедине. Он ответил, что Шамшин болен, у него рак мозга, и в археологии, естественно, не работает. Грустная тема, её публично не поднимали, да и что тут скажешь?
Зато побасёнок выдано про любимого учителя – море. Например, сериал «Про яйца». Рассказывала её Оля, Сашина жена на пару с гостившей Оксаной.
История первая. Поехали они на раскопки. А это от населённых мест далеко. Как водится, на грузовухе двинулись. В кузове – молодёжь, в кабине -3 места. Сели: по краям шофёр и руководитель, а между ними Александр Борисыч посадил красивую девушку. А он купил 90 яиц в ячейках. Руки у начальника оказались чем-то заняты, и Шамшин дал спутнице ячейки подержать, и она их на ноги положила. Девушка же по лету была обряжена в коротенькие, едва прикрывающие попу шортики. Едут они, едут, вдруг машина резко останавливается, распахивается дверца, из неё вываливается водитель, падает на землю и ржёт. С другой стороны – дверь тоже открывается, падает Шамшин и тоже ржёт. В чём дело? Когда смогли внятно объяснить, выяснилось. Дорога тряская, грунтовка же, всё ходуном ходит, и девушка, не выдержав, говорит Шамшину: «Александр Борисыч, мне ваши яйца все ноги стёрли».

Вторая серия. Собирались археологи на разведку сходить, шурф разбить. Попросили дежурную Олю сварить яйца. Она сварила. Подходит к палатке, где старшие сидят и выпивают, как водится. Стучится и заявляет :» Александр Борисыч, я ваши яйца принесла». Хохот громовой.

И ещё. Последние дни на раскопе. Рацион однообразный, тушёнка и каша за месяц достали. Начинают девчонки мечтать, что они съедят дома, какие рецепты опробуют. А что-то ведь можно и здесь придумать. Ой, блинчики можно постряпать. Так, мука есть, соль, сода там, а, ещё же яйца нужны! Надо руководство спросить, может, завалялись где. Подходит Шамшин к раскопу, Вера его увидела, и метров за 10 (уж сильно блинчиков захотелось) кричит: «Александр Борисович! У вас яйцо есть?!» Так вся экспедиция и прошла под знаком яиц.

У нас тоже веселья было немало. Особенно когда приезжал Авраменко. Высокий, обманчиво спокойный, с вечной лёгкой полуулыбкой. Володя Авраменко типок ещё тот. Историк-ренегат. И в аспирантуре учился, и начальником экспедиции был, но… Ушёл в бизнес. По натуре – авантюрист, искатель приключений.
Справляли мы как-то его день рождения. Перед этим эпохальным событием народ закатывал глаза и вздыхал: Вовка- человек широкий и непредсказуемый. Чего будет, чего будет… Вышло вобщем-то нормально. Гостей, правда, понаехало, последний в 3 часа ночи прибыл. Мы-то с мужем долго за столом не сидели, это уж потом нам рассказали, чего было. А ночью гости пожелали осмотреть раскоп. Ножками-то неохота, завалились в машину. Саша, посчитав, что он трезвее, выгнал Вовку и сам сел за руль. Как раз отрыли самую глубокое погребение -2,4 метра. Что любопытно, на дне – серо-зеленоватый песок. То ли так могилку обработали, то ли мы дорылись до древнего русла Оби. Глянули погребение, а там – мышь. Анька заканючила: Антон, спаси мышку. Антон прыгнул, вытащил. И тут ещё одна хвостатая в ту же яму  упала. Так он в могилу и прыгал, а его на руках вытаскивали. Обратно ехали почему-то с незакрытым багажником. Саша всё оглядывался, не понимая, что там такое хлябает? А это Антон со своей девушкой в багаже ехали, а крышка им по головам стучала. Такое выдумать, а?
На следующий день, потирая больную голову, у костра материализовался Вовка Авраменко. И вопросил: где ключи от машины и документы на неё? Ключи на стол выложил Саша. Неужели не помнишь, как я у тебя их отобрал, чтоб ты пьяный не ездил? Не-а. Документы…. Перетрясли все карманы, поставили на ноги всех похмельных – нету. Совместными усилиями вспомнили, что Вовкин друг вчера грозился забрать документы, чтобы он пьяный не ездил. А сам друг в город умотал. Позвонили – и, правда, забрал. Много матов. Что теперь сделаешь? Надо продолжать праздник. Нет, это каким надо быть человеком, чтобы двое разных людей отбирали возможность езды?
Как-то сидели у костерка, Вовка в гостях. Долго засиделись, темень вокруг. Авраменко встал и куда-то ушёл. Появляется через полчаса: а я девчонкам цветы привёз. Съездил куда-то, ничего никому не сказал, привёз полевых цветов. Такой он, Вовка.
Работал директором магазина у нас в Кемерово. Говорит, что это у вас за люди такие? Какие, говорим? Да пришли два хмыря и талдычат, мол, не заплатишь, пожалеешь. Странно, говорим, а разве у вас не так?
  На юбилее, когда ему пожелали осуществить свои планы, он вполне серьёзно сказал: да я не доживу. Потом как-то обронил: вы голосовали? Нет? Ну конечно, много вас таких, аполитичных. А я ваши голоса продавал. Авантюрист, одним словом.

  За 3 дня до окончания экспедиции приехала Светлана Семёновна – антрополог, редкая по нашим местам птичка. Худенькая маленькая блондинка лет 50, с высоким резковатым голосом и манерой говорить, как на лекции - сухо, книжно, без эмоций. Мне она сначала не понравилась, особенно голос. Как-то привыкли мы к непринуждённому  стилю общения.
Светлана Семёновна не пила спиртное и не курила, а кушала очень мало. Мой муж однажды говорит возбуждённо: представляешь, Светлана Семёновна 2 кружки кофе подряд выпила!
 Сдержанная, с отстранённой нездешней улыбкой, она жила по каким-то своим правилам. Носила туда – сюда кости, мыла их, сушила на солнышке. Идёшь ополоснуться в Чёртов омут, а на бережку череп зубы скалит, и кости вперемешку. Непривычному человеку, наверное, не по себе становится.
Светлана Семёновна жила своей работой и участия в общей лагерной жизни не принимала. Спать ложилась с заходом солнца, за столом сидела тихо, как мышка. Но на вопросы отвечала охотно и понятно. Я как-то приноровилась к её голосу и манере общения и невольно отметила несомненные положительные качества нашего антрополога. Человек красиво, профессионально делал своё дело, ни во что не вмешиваясь и никого не осуждая, легонько улыбался напористости молодых археологов и вставлял чуть иронические замечания.
  Светлана Семёновна закончила биологический факультет университета в Москве, получила специализацию антрополога. Специальность редкая для Сибири. В 90-х годах, по слухам, в Сибири был только один антрополог в Новосибирске, и всё. Сейчас, слава богу, больше. Есть в Новосибирске, есть и в Барнауле – она, Светлана Семёновна.
Антропология как термин в России и за границей имеет разное значение. Там антрополог – понятие широкое, это и антрополог-расовед, и этнограф, изучающий обычаи разных народов, и этнический психолог.
 У нас антрополог занимается только строением физического тела человека. Это наука – на стыке нескольких дисциплин: медицины (анатомия и патологическая анатомия), археологии, расоведения, органической химии и много чего ещё.
  Заметив мой интерес, Светлана Семёновна стала меня подзывать, чтобы показать какую-нибудь мулечку. Например, грыжу Шморля. Я про неё только слышала, но видеть в натуре, ясное дело, не доводилось. Знаю, что грыжа Шморля – не классическая грыжа диска с ущемлением нервных окончаний, дикими болями, иногда вялыми параличами. Грыжа Шморля развивается в подростковом возрасте, когда скелет интенсивно растёт, а кость ещё рыхловата. И межпозвоночный диск при нагрузке давит на тело позвонка. И получается на позвонке ямка. У наших ископаемых андроновцев и староалейцев грыжи Шморля имелись практически у всех. О чём это говорит? Что нагрузки предков были серьёзные, много приходилось носить тяжестей.
Знаете ли вы, как смотрятся костные разрастания на позвоночнике (остеофиты)? Которые при остеохондрозе – обычное дело? Я тоже раньше не знала. Выглядят они безобразно. Как тесто лезет из кастрюли, так и костные наплывы за пределы позвонков. Рыхлые, пузырчатые. И ведь это нормальные остеохондрозные проявления! Как подумаешь, что такое у большинства из нас, перешедших 30-летний рубеж…
Старики, кстати, Светлана Семёновна говорит, среди погребённых встречаются редко – жизнь была нелёгкой. Точный их возраст определить трудно. Потому, что старость, по сути – разбалансировка жизненных процессов. И зубы могут быть хорошими, а всё остальное не очень. Так что в отчётах антропологи пишут: старше 55 лет. А сколько точно – 60 или 80, сказать трудно.
  Как-то при мне Светлана Семёновна определила возраст женщины с золотыми украшениями -23-26 лет. Довольно точно, и вот почему. На гребне подвздошной кости с внутренней стороны еле заметная бороздка. Здесь была хрящевая ткань, которая начала замещаться костной. Процесс завершается к 25-26 годам, а здесь уже начался, да кончиться не успел. А ещё эта женщина рожала – еле заметная складка на кости показывает, как раздвигался лобковый симфиз.
  Здорово было бы, конечно, определять причину смерти. Но увы…  Говорят, встречали наконечники стрел, застрявшие в костях. Но не у нас.
 Да, о стрелах. Однажды на раскопе совершенно случайно наткнулись на костяные наконечники стрел более позднего времени. Они не в могиле лежали, в стороне, может, потерял кто? Саша сказал, что они использовались при охоте на животных. Потому что дичь защищаться не умеет. Для охоты на человека использовали наконечники металлические – из бронзы или железа в зависимости от эпохи.
Андроновцы - народ драчливый. Антрополог показала мне череп, в нём на носовой кости – заросшая трещинка. Часто, говорит, такое у них встречается. 
  У 2-3-х фирсовских андроновцев обнаружилась любопытная особенность – круглая дырочка в грудине. Такая аномалия встречается редко, а тут аж несколько раз. Всё потому, что люди в древние времена жили относительно изолированно. Роднились с одними и теми же родственными группами, глобализации-то ещё не придумали. И, естественно, многие часто были в своей локальной популяции слегка роднёй. Кстати, сейчас благодаря современным технологиям можно по останкам определять степень родства. Здорово, правда? Сделаешь анализ и пожалуйста: это брат с сестрой, это отец с сыном. Здорово, да только до нас такие крутости не дошли. У нас наука дай бог, чтоб ноги вовсе не протянула.
Вот говорят: зубной камень, зубной камень, стоматологи им постоянно стращают. А вы его видали? Страшненько выглядит. Коренной зуб как в плотной прямоугольной коробочке. Вправо-влево разрастаться дёсны не дают. Зубной камень появляется при мясо-молочной диете. Как у наших степняков- андроновцев. Они же скотоводы в основном, потребляли все продукты животноводства, каша на столе – редкий гость. Зато дырок в зубах нету.
Кстати, зубки у всех и без Блендамеда прекрасные, у кого постарше – сточенные сильно, но, ни дырочки. Светлана Семёновна говорит, что у земледельческих народов с зубами противоположная история. Никакого тебе зубного камня, зато дупла налицо, то есть во рту. А ещё, где-то в Москве есть аппаратура, которая может, проанализировав состав зубного камня, расписать, что человек при жизни ел. Вплоть до вида злака. Но опять не у нас, не у нас…
  К слову, о зубах. Произошёл на раскопе такой случай, который иначе как мистическим не назовёшь. Дети, отработав своё, ушли на обед. Остались только археологи и остальные (мы с мужем и Оксана, приезжая археологиня) докапывать и убирать погребение. Всё зарисовали, зафотографировали, измерили. Убираем кости. И вдруг обнаруживается, что на нижней челюсти с одной стороны два ряда коренных зубов. Другая сторона нормальная. Дивимся, передаём челюсть друг другу, Антон предполагает, что это мол, невыпавшие молочные зубы. Да какое там! Человек взрослый, зубы коренные в 2 ряда. Пожали плечами, порешили, что вот приедет Светлана Семёновна, разъяснит. Собрали находки, и домой в лагерь. Из деревни Ковалевский вернулся. Чего новенького, говорит? А мы тут челюсть невиданную нашли. Саша полез в мешок, высыпал всё – нету! На раскопе всё перерыли – как сквозь землю. И ведь не сфотографировал никто! Переглядываемся друг с другом, что же это было – массовая галлюцинация? Загадка… Люди, от археологии далёкие, скажут: утащил кто-то из своих. Очень маловероятно это. Они ведь профессионалы, им выгодней на всеобщее обозрение диковину представить, чем в загашнике дома любоваться. Кроме того, есть среди археологов поверье, что нельзя дома держать вещи из могил, а уж тем более человечьи кости.

Приехала Светлана Семёновна. Рассказали ей про челюсть. Да, говорит, очень редко, но встречается такая аномалия строения. Вот в одной экспедиции тоже на такое наткнулись. И тоже, тут Светлана Семёновна тонко улыбается, находка загадочно исчезла.

  Часто, когда с посторонними заходит разговор за археологию, всплывает вопрос: этично ли раскапывать чужие могилы? Трудно на него ответить однозначно. Дмитрий Валентинович, например, говорит: » Да мы ведь им другую жизнь даём! И как бы мы о них узнали, если бы не раскапывали? Письменности 3-4 тысячи лет назад здесь не было в помине. Что китайцы соизволили отметить про дикие племена, то и есть только».
  Антон рассказал такой сюжет. Копают они недалеко от города. Подъезжает машина, выходит такой бычара, с золотой цепью. Поглядел и вещает: «Слышь, а того, нехорошо могилы копать, не по - божески». Антон ему: «Слышь, а ты вот всегда честно поступаешь, по - божески? Никого не обманываешь, не пьёшь, взяток не даёшь?» Тот на него как на ненормального посмотрел. Кто разберёт, что по-божески?

И наступил последний день. Накануне вечером было закрытие сезона, посвящение детей в археологи, огромный пионерский костёр, и непременные песни под гитару у огня. Дети почему-то всю дорогу очень любили 3 песни: «Я на тебе как на войне» Агаты Кристи, «Всё идёт по плану» Летова, и народный «Фантом». Каждый вечер горланили. Как это странно…  Другая уже страна, и вроде другие идеалы и другие должны быть песни, а они всё равно поют эти…
Нас осталось 8 человек взрослых. Мы сидели и ждали машину. В костре ритуально сожгли мусор и грязные носки – это как монетку в море кинуть, пожелание вернуться. И каждый думал о своём… А я – о том, что идея экспедиции в другой области – это здорово. Тебя, как морковку из грядки, выдёргивают из привычного пространства, заставляя посмотреть на обычные вещи другими глазами. Мы лучше узнали Алтайский край. Соседи, разумеется, а всё же у них немного не так. Алтай живёт сельским хозяйством. Алтайское молоко, мука, сыр, помидоры, арбузы и прочее, прочее - всё к нам везут.  Репутация у алтайской продукции хорошая. Честно говорю, не зря! А какая здесь колбаса! Песня!
Люди вроде такие же, но… Они как-то сдержанней в словах и эмоциях. Первую неделю я чувствовала некий дискомфорт. Не могла понять, в чём дело? А всё потому, что барнаульцы как-то сдержанней нас. Ну что мата почти нет, понятно: учёные всё-таки. Могут, конечно, употребить неприличное слово в анекдоте, если без него не обойтись, или уж когда совсем кто или что выведет из себя. При этом вид слегка извиняющийся, а само нехорошее слово – тоном ниже. Даже подростки говорят почти без матерщины.
В нашей области мат у людей вылетает легко и непринуждённо, даже если человек его редко использует. Ну, нет у нас внутреннего стеснения при употреблении оного! А барнаульцы будто всё время помнят, что это неприлично. В городе Барнауле на улицах мы ни разу не услышали ненормативную лексику. Ладно, мат, бог с ним, это же хорошо, что его нет. Но ведь нет и присущей нам словесной экспрессии!
Мы чаще употребляем более сильные, а, значит, более грубые слова. В Кузбассе принято друг друга подкалывать, подсмеиваться над слабыми сторонами. Иногда смешно до колик, иногда заденет больно, всякое бывает. Когда же в экспедиции мы, 3 кузбассовца, привычно подшучивали друг над другом, то народ доброжелательно помалкивал, но чувствовалось некое недоумение такой формой общения.
  Порой, мы с мужем разговариваем, народ замирает. И смотрит, как на представление, думая, верно, что мы переругаемся, а мы просто именно так общаемся – эмоционально и с ехидинкой. Я думаю, всё это оттого, что наш угольно- шершавый регион, где шахтёры живут со смертью, дышащей в спину, порождает такую же грубоватую, слегка шальную атмосферу «эх-ма, всё равно пропадать»! И она действует на всех жителей. Грубые мы, да, грубые. Но эмоциональные!

А теперь - домой, в родные пенаты, к привычной воде и привычной жизни. Но как же будет не хватать леса, солнца, раскопа, чужих людей, за 10 дней ставших близкими!

Через 8 часов автобусной езды прибыли в южную столицу Кузбасса – Новокузнецк, мой родной город. Приехали в Абашево, кондовый рабочий район. На часах – 6 утра, но уже светло, лето. Через площадь двигается группка припоздавших ночных гуляк- 3 парня и девушка. Громко разговаривают, машут руками, помогая общению. «Еба-а-ть!»******  - отчётливо доносится до нас.
- Родина, - умиротворённо вздыхает Женька …


 * Археологи всегда разбивают лагерь недалеко от воды, чтобы и помыться, и постираться было где. После раскопа купаться обязательно надо, потому что ты весь потный и грязный.

 ** Керамика- так археологи называют все разновидности посуды из обожжённой глины. Гончарный круг в Сибири появился только с русскими, т.е. в 17 в, поэтому весь древний фаянс - чисто ручной работы.
 *** Паста – цветное, непрозрачное стекло.
 **** Пряслице- грузик в форме диска или невысокого цилиндра со сквозным отверстием по продольной оси, применявшийся для утяжеления ручного веретена и крепления пряжи на нём.

 ***** Органика – понятие всеобъемлющее. Это всё то, что существовало, но сгнило. Проще перечислить, что до нас доходит. От периода бронзы и раннего железа сохраняются: кость (человеческая, животная, изделия из неё), посуда из обожжённой глины, металлы: бронза, которая благодаря окислам меди хранит почти первозданную форму, а вот железо ржавится в хлам. Всё остальное: одежда, кожа, зёрна, растения и пр., сгнивает до конца, оставляя после себя кусочек окрашенного грунта и невнятное название «органика».

 ****** Для не знакомых с кузбасским менталитетом. Сей глагол не означает призыва к означенному действию. В данном случае говорящий выражает удивление, возмущение и т.п.