Два года в Стране Дураков или Twenty Steps in Rock

ВЯЧЕСЛАВ РЕШЕТНЯК

ДВА ГОДА В СТРАНЕ ДУРАКОВ
или
«Twenty Steps in Rock»
(Незаконченная повесть)




От автора

     Мои мысли, ещё не облечённые в слова, зябнут и смущаются своей наготы, и я не знаю с чего начать свой рассказ о том, что со мной случилось в девятнадцать лет, осенью 1973 года. Поэтому начну с самого начала. Ничто так не лакирует прошлое, как ностальгия. Но не стоит рассказывать о себе ни хорошего, ни плохого: в первом случае не поверят, а во втором – приукрасят. Я расскажу чистую правду. Я расскажу о том, как я попал в армию, куда я попал, и с кем мне довелось там встретиться. Каждый человек встречает на своем пути того, кого должен встретить. А ещё, как каждый из нас смог приспособиться к этому сюрпризу фортуны, потому, что иной раз попадается такой подарок судьбы, упаковка которого перевязана не красивой шёлковой ленточкой, а плотно обмотана колючей проволокой.      
     В последнее время мне всегда приходили в голову мысли, которыми было трудно воспользоваться. Я часто раскаивался в том, что говорил, и редко сожалел о том, о чём молчал, но, видно пришло время, и теперь я хочу рассказать ещё и о том, как музыка, которую мы слушали и играли тогда, влияла на всё: даже на наше понимание мира. И в армии тоже! Но не стоит, на мой взгляд, по большому счету, принимать это как постулат. Это всего лишь музыка. Мик Джеггер и вся его балдёжная компания давным-давно спели как-то: «…I know, it’s only Rock`n`Roll, but I like it...» Вот и мы всю жизнь просто like it, и больше ничего.
     Музыка, которая по коммерческим причинам сейчас мало кому интересна, и, в некоторой степени не востребована так, как раньше, до сих пор жива, и прежний мир, с его наивными идеями хиппи, и ожиданием чуда торжества власти цветов и любви, всё ещё жив внутри нас. «…Когда власть любви преодолеет любовь к власти, на земле познают мир…» – сказал на третий «день любви и мира», Джими Хендрикс миллиону счастливых людей со сцены Вудстока.  «…Занимайтесь любовью, а не войной…» – звучало во всех уголках планеты от сырых каналов Амстердама до знойных пляжей Гоа. Тысячи зажженных спичек вспыхивали в переполненных залах при первых аккордах «Лестницы в Небо», которую подарили каждому из нас четверо парней из группы со странным названием «Led Zeppelin» . Мы порами впитывали атмосферу только что появившегося хард-рока, переписывая на магнитофоны чудом попавшийся нам в руки двойной виниловый шедевр  японского тура «Deep Purple» : первый в истории живой, а не студийный лонгплэй. Мы ласково звали Гиллана Ваней , а Джеггера – Мишей , как будто речь шла о наших друзьях – своих в доску, чуваках с соседней улицы. И мы узнавали друг друга по походке издалека, по едва заметной, но понятной только нам мелочи.
     По ночам мы крутили ручки радиоприемников, и как будто с другой планеты, до нас доносились перегруженные риффы электрогитар: мы записывали их на магнитофоны (те из нас, у кого они были тогда, потому, что магнитофон в то время был не у каждого), и мы балдели от всего этого, так, что дым стоял коромыслом. Это было больше чем музыка. Это был образ жизни. Hippie style of life. И этот образ жизни накладывал свой отпечаток на всё. Даже в армии сделанные нами некоторые глупости зачастую несли в себе хипповый оттенок. Наверное, мы сберегли эту способность делать глупости смолоду, ибо молодость особо привлекательна своими ошибками. Более того – ничто так не омолаживает душу, как возвращение к ошибкам молодости.
     Распад «The Beatles» воспринимался нами как вселенская катастрофа, а смерть Джими Хендрикса, Дженис Джоплин и Джима Моррисона  – как личная трагедия. А позже, когда какой-то спятивший с ума придурок, начитавшись Селинджера,  застрелил гуру целого поколения Джона Леннона, мы пили с горя в грязной забегаловке водку, разбавленную слезами.
     Течение времени илом проходящих лет заносит большинство, казалось бы, значительных событий. Значительных для того времени. Но, если бы человек не обладал способностью кое-что забывать, его бы никогда не покидала печаль. Совсем наоборот бывает с событиями незначительными, по твоему мнению на тот период времени. Но некоторые из них оставляют в твоей памяти заметный след. Потому, что о них мы вспоминаем с улыбкой. Ведь жизнь - это не те дни, которые прошли, а те, которые запомнились.
     Боюсь, что в некоторых случаях от человеческой натуры, за которой мне довелось наблюдать всё это время, хорошего ждать не приходится. В потёмках чужой души без фонарика ничего разглядеть не получится. И в таких случаях, хорошо бы называть некоторые вещи своими именами, но кто же тогда опубликует такую нецензурщину? Хотя, бытует мнение, что первый человек, который бросил ругательство вместо камня, был творцом цивилизации.
     Поэтому, если у меня вдруг возникнет необходимость назвать что-то или кого-то своим именем, просьба – простить великодушно, уважаемый Читатель.
     И еще: людям бывалым, которые в курсе, покажется странным, что я позволил себе делать сноски в некоторых местах. Объяснять им кем был Джими Хендрикс, и кто такой Мик Джеггер, по меньшей мере, не корректно. Но, я надеюсь, что моя писанина заинтересует и молодых людей, а большинство из них в лучшем случае слышали только о Битлз. И это сделано именно для них.
     Я не хочу уподобиться старому брюзге, который, глядя из затянутого паутиной лет подслеповатого оконца своей заплесневевшей жизни, на чем свет стоит, ругает молодежь. Мы таких встречали во времена нашей молодости на каждом шагу. Это закон жизни, и это было всегда. Но мне, лично, наша молодежь очень нравится. Мне нравится её открытость, мне нравится её целеустремленность, мне нравится её  способность впитывать в себя как губка всё новое. И это бесконечно радует.  И я часто вспоминаю, как однажды, на свадьбе сына моего друга эти молодые, красивые, самодостаточные люди пели вместе со мной под гитару «Yellow Submarine» . Они знают это! И я хочу, чтобы они знали больше.
Дай Бог Вам счастья, мои дорогие. Rock`n`Roll Forever!

 Вячеслав Решетняк (Jerry Griller)


Посвящается
моим братьям по рок-н-роллу
далеким и близким.



«A rolling stone gathers no moss»
«Катящийся камень мхом не обрастает».
(Английская пословица)
 


     Мы свободны, утомлены, но свободны, потому что теперь вдохновенно и спокойно смотрим на окружающий мир. Мы свободны, хотя у нас и осталось лишь одно крыло, и наши мысли уже не так быстры, а в сердцах один только песок.
     Миром правят другие идеи, и всё постепенно утопает в безразличии, а посреди достигнутой свободы, мы вдруг ощущаем, что этот мир каким-то зловещим образом оставил нас в покое, и нам больше дела нет до остальных людей, а иногда, даже до нас самих, и порой, мы медленно задыхаемся во все более разреженном воздухе одиночества и изоляции. Оказалось, что быть одному и быть независимым – это уже не наше желание, не наша цель, а наш жребий, наша участь, наша судьба… Одиночество – это независимость, его мы хотели и его добились за долгие годы…
     Всё что осталось в прошлом, больше не имеет смысла. Всё пролетело в одно мгновение и следа не осталось. Лишь несколько шрамов от того, на что когда-то смотрели свысока, что испортили. Одиночество это не тогда, когда ты один в пустом доме, а тогда, когда среди шумных людей, в весёлой компании, понимаешь что эти люди для тебя чужие. Одиночество это когда ты понимаешь, что ни один человек на свете не узнает, всего того, что ты хотел бы сказать, но не скажешь, потому что ты сам не хочешь этого…
     Одиночество это когда ты говоришь с человеком, и замечаешь, что он не слышит тебя, что он сам пытается тебе что-то сказать, но и ты его не слышишь. Тебе не интересны его проблемы, а ему твои. Люди часто остаются одинокими потому, что строят стены вместо мостов. Но…Одинокий путник всегда идет дальше других!
     Поэтому мне так хочется – и я знаю, почему – сбежать на поезде от лжи, сбежать на первом попавшемся поезде от «друзей», врагов, не нужных писем в почтовом ящике, квитанций, и телефонов.… И не нужно долго размышлять, достаточно только выйти из дому, и сесть в поезд, всё равно какой, не заботясь о багаже и билете, сжимая в сердце маленький камешек надежды, смотреть, как всё остаётся позади... и вспоминать о следах, затёртых временем. Наверное,  выглянув в распахнутое окно вагона, я не смогу скрыть своих слёз, прикрывшись ладонью.… Это непросто, зато они быстрее высохнут. И я знаю, что не буду прятать под подушку свои сны – пусть себе плывут, но схороню глубоко в душе ключи от счастья, понимая, что больше у меня ничего нет, кроме этого маленького золотого ларчика с воспоминаниями, помещенного под колючий камешек у сердца.
     Все эти воспоминания всё время были где-то рядом. Но до некоторых пор никто из них так и не вошел ко мне. Они в нерешительности топтались у моей двери и уходили куда-то, больше не  постучав. Они приходили неслышно. Уходили почти бесшумно, и скользили прочь к выходу, точно тени облаков, пока не попались в этот заветный ларец у сердца.
     Скажи мне, мой друг, тебе ведь часто, очень часто надоедала твоя жизнь, и ты стремился уйти отсюда, не так ли? Ты мечтал о том, чтобы покинуть это время, этот мир, эту действительность и войти в другую, более соответствующую тебе действительность, в мир без времени? В завтра, которое осталось во вчерашнем дне.. За все прожитые годы ты научился многому, но не научился одному: быть довольным собой и своей жизнью? Тогда я понимаю тебя. Тогда тебе – Сюда. Все мы  чувствуем, где таится  другой мир и что мир, который мы ищем, есть мир нашей собственной души. Мы несем  его в  себе и, кроме нас, о нем никто не знает. Когда-то он был немыслимо чист, а сейчас выцвел и полинял, когда-то в нём звучала громкая музыка, а теперь лишь звуки расстроенных струн, и лишь в собственном нашем сердце живет та, другая действительность, по которой мы тоскуем. Но, благодаря воспоминаниям, мы сможем раскрасить этот мир прежними красками, наполнить его пронзительными звуками, и счастьем, постараемся сделать зримым наш собственный мир. А этот мир, за окном, должен погибнуть, но только без нас…
     Все люди стремятся к счастью - из этого правила нет исключений: способы у всех разные, но цель одна… Счастье - побудительный мотив любых поступков любого человека, даже того, кто собирается повеситься.
     Память никуда не пропадает - просто иногда забываешь, где она лежит. Она подобна населенному нечистой силой дому, в стенах которого постоянно раздается эхо от невидимых шагов. В разбитых окнах мелькают тени умерших, а рядом с ними – печальные призраки нашего былого «Я»… Но, воспоминания – это единственный рай, из которого нас не могут изгнать…

WALK IN MY SHADOW

     Если бы меня спросили, хотел бы я вернуться в прошлое, я ответил бы, что мне хватило и того, что я уже однажды там побывал. Но у меня остались о нем совсем неплохие воспоминания. Ведь и у самой заурядной на первый взгляд жизни должны быть свои светлые часы и свои цветы счастья среди безмолвия, песка и камней. Я родом из Советского Союза, и мне, как и большинству моих сверстников, особо выбирать было нечего. За нас решали другие. Что нам петь, как танцевать, во что одеваться. И как нам жить, в конце концов. Мне это очень не нравилось, потому, что это не есть правильно. Ограничение свободы выбора не есть правильно. Существовавшая в стране система была очень проста: никогда ничего прямо не дозволять, и никогда ничего прямо не запрещать.   Но на деле иногда выходило совсем наоборот. В общем, жить в такой стране было хреново, но больше было негде. Это была закрытая территория, причем, закрытая изнутри.
     Хорошо это было, или плохо, сказать однозначно никак нельзя. Плохо было то, что отсутствовал выбор, а хорошо – что мы тогда были молоды. Но молодым хочется всего и сразу, а получается - ничего и постепенно. Я совсем не против коммунизма, - это просто очередная утопия, в которую верили наши родители, но я против того, что тогда построили, и назвали это «социализмом». И я обеими руками за тот коммунизм, о котором говорил Иисус Христос, как не странно это звучит, но именно об этом его учение. А еще, на мой взгляд, Иисус был первым хиппи на Земле.
    
***

     В ту осень меня отчислили из института. Мысль о неизбежности отчисления,  точнее,  ощущение  этой  неизбежности, возникла, возможно, прежде всего, как  нечто уравновешивающее реальную  основу  моей  жизни,  в период учебы  не проявившуюся   в наклонность к упорядоченности,  устроенности, и некоторой  степени   усредненности. Студенты - это люди, балансирующие между армией и высшим образованием, и я был частью толпы студентов, но, всё же ощущал себя посторонним, так как  не желал в мире призраков соответствовать норме. И я сам тогда испоганил свою жизнь. Но тут уж, ничего не попишешь. Остановиться было никак не возможно. Сам не знаю почему, всё так произошло. Произошло и всё тут. Мы всегда стремимся к запретному и желаем недозволенного. Вот я и выступил на комсомольском собрании, заявив кураторше, похожей на жабу, что пугать чуть что студентов армией в данном случае, по меньшей мере, не корректно, а по большому счету - не соответствует генеральной линии партии, и Конституции, ибо служба в Советской Армии – есть почетная обязанность каждого гражданина., а не лямка арестанта. Разницу чувствуете? И не следует путать армию с тюрьмой. Вот так прямо и ляпнул. Молодой и наглый правдоискатель. Но плохо, когда тебя не понимают, еще хуже, когда понимают неверно.
     Что было потом – не трудно догадаться. Смазку получает то колесо, которое скрипит больше всех. В общем, сразу нашелся повод в виде академической задолженности, и меня, в итоге выперли. В советской системе такое практиковалось. У каждого студента была своя «Ахиллесова пята». Если он каким-то боком становился неугодным системе, включался  определенный механизм, и человек оказывался за бортом. Но если хочешь избежать проблем - ничего не делай, ничего не говори, но тогда и будь никем. Поэтому место, в которое я попал после исключения (я имею ввиду армию, а точнее – ту воинскую часть, где судьба отмерила мне два года изгнания) изобиловало такими типами вроде меня. Бывшими студентами, потерпевшими кораблекрушение. Кого-то выперли за язык, кого-то за успеваемость, кого-то за фарцовку, кого-то за драку, и т.д. Был даже один юноша, который спасся в армии от срока за распространение порнографии. Я не о том, о чем вы подумали - журнал «Playboy» который сейчас продается на каждом углу, в СССР считался порнографическим! В общем, у каждого была своя история, как говорится, никто не знает, у кого какой ботинок жмет; знает лишь тот, кто его носит.
      До этого рокового дня, я понемногу начал осознавать, что все эти убогие попытки скрыться от судьбы, имея в активе отсрочку от армии благодаря учебе в институте, не особо меня привлекавшем, как на самом деле оказалось, ни к чему путному, в конце концов, не приведут, а лишь оттянут срок моей неизбежной встречи с кирзовыми сапогами. Пребывать  в  этом  обреченно-подвешенном  состоянии  было   неуютно. Я жил в призрачном мире лекций и зачетов, а душа моя хотела рок-н- ролла и свободы. Путь к свободе лежал через армию. И я  упорно шел к ней сквозь гул и крики.
     Основная проблема большинства людей заключается в том, что они постоянно попадают в капканы тривиальной повседневности. В душном мире их личных мелочных забот и амбиций, они всё время забывают о громадном великолепном мире, раскинувшемся вокруг них, а поскольку человек имеет потребность в реализации его скрытой энергии, эта забывчивость толкает его в ещё более глубокое состояние депрессии и скуки, состояние, не стоящее никаких усилий. Вспомнить о том, что рядом с тобой существует нечто для тебя важное, о чем ты постепенно стал забывать, и сделать первый шаг, чтобы вновь обрести это – задачка не из легких. Поэтому, чтобы взять, надо что-то отдать, и чтобы найти, надо что-то потерять.
     Учеба в институте отняла у меня на время рок-н-ролл. Приехав в Ригу, я думал, что попаду в свою струю. Вышло совсем наоборот: то, что казалось издалека таким заманчивым «кусочком Запада», на самом деле оказалось обыкновенным совком с западным уклоном. Моя группа осталась далеко-далеко, а на гитаре я играл один, в укромном уголке на кухне в общаге, потому, что замены моим кентам, которые понимали меня с полувздоха, так и не нашлось. Зато на кухне была хорошая акустика. В общем – тоска. В Риге вообще не было тогда, на мой взгляд, ничего стоящего. Возможно, я ходил не по тем улицам, был не в тех местах, но мне не попалось тогда на пути ни одного стоящего лабуха. Я слушал группу, играющую в институтском клубе на танцах, и понимал, что всё это фуфло, что они выдавали, не стоит и мизинца нашего соло-гитариста Витальки. Я сидел в каком-нибудь кабаке, слушал ритм-секцию местного оркестра, и вспоминал летний джем со «Скифами», у которых бас и барабаны работали как нитка с иголкой. И только однажды, в Юрмале, в кабаке «Joma», я спустил по пятерке всю свою стипендию, одной девушке-солистке, которая девять раз спела на заказ «She`s the Lady» Тома Джонса. Вот где я башлял! Знаете, как её звали? Вы не поверите: Лайма Вайкуле!
     Разочарование - это самая ходовая монета, которой реальность расплачивается с нашим воображением за очередную мечту, но самое ценное, чему научила меня жизнь: ни о чем не сожалеть. Более того – я никак не могу себе теперь представить, каким бы я был, не пройдя через всё то, что ждало меня в армии после отчисления из института, ведь чтобы стать мужчинами, мальчишки должны странствовать, всегда, всю жизнь странствовать, искать друзей, расшвыривать врагов. Тогда любой человек непременно достигает того, чего велит ему искать настоящий порыв его естества. Вот так и я, в конце концов, достиг своей цели: постепенно я становился все независимее, никто мне ничего не мог уже приказать, ни к кому я не должен был приспосабливаться, и как мне себя вести, в конечном счете, определял только я сам. В итоге случилось так, что я забил на всё, и ушел в армию. Иногда многое находишь, когда уже терять нечего, и когда жизнь возьмет тебя за горло, обязательно появится второе дыхание. В общем, всё шло так, как и должно было быть. И стало понятно: не можешь изменить ситуацию, измени отношение к ней.
     В армии была возможна настоящая мужская дружба. Она не строилась на какой-либо корысти. Просто дружба ради дружбы. Человеку свойственно ошибаться, и он пользуется этим свойством часто и с удовольствием, но только с годами понимаешь, насколько правильными были некоторые ошибки молодости. Раз было, как было, значит, иначе быть не могло. Жизнь удалась - это когда того, что хочется вспомнить, намного больше того, чего хочется забыть. А корить себя за прошлые ошибки полезно так же, как пилить опилки. На мой взгляд, смысл жизни и состоит в том, чтобы накапливать приятные воспоминания. Смысл жизни, как и смысл анекдота - если не видишь в них юмора, то воспринимаешь их как сплошное недоразумение. А в мои годы людям вообще свойственно  задумываться  об этом самом смысле жизни.

***

     И так, мы росли и жили в то «доброе старое время», о котором так часто теперь  слышит нынешнее поколение. Еще в военкомате, всем мальчишкам из нашего класса задавали один и тот же вопрос: «В каких войсках хочешь служить?». Ответить надо было обязательно. Кто-то хотел на границу, кто-то в десантуру, большинство не хотело никуда… мне было абсолютно по фигу, так, как я тоже принадлежал к большинству, но я возьми да и ляпни: «В радиотехнических». Что это такое, и с чем его едят, я не имел ни малейшего представления. Но от самого названия за версту веяло интеллектом, и оно, на мой взгляд, не предполагало рытьё окопов от забора до обеда.  А вообще-то, ввиду своей хиппово-пацифистской расхлябанности, я относился ко всему этому весьма наплевательски.
     Я тогда уже играл на ритм-гитаре в рок-группе, и довольно прилично, как мне говорили, да и на самом деле, группа была, на мой взгляд, замечательная. Американцы тогда воевали во Вьетнаме, а хиппи, протестовали против этой войны. Мы тоже были вроде как хиппи – положение обязывало, знаете ли: отращивали длинные хайры, бренчали на гитарах, и пели те же песни что пели хиппи. Пели по-английски. Это была скорее игра, чем серьезное, последовательное увлечение хипповыми идеями. Но мы до одурения любили ритм-энд-блюз. Мы не знали ни травы, ни ЛСД (и слава Богу!), но мы употребляли портвейн, и знали о свободной любви. Затертые джинсы «Levi`s», песни Битлз и «Куринная лапка» пацифика, - это совсем близко к мэйнстриму. Это был наш способ получения счастья. 
     Тогда, я почему-то был на все сто уверен, что никогда в Советскую Армию не попаду, так, как имел определенные планы на будущее в виде института с военной кафедрой, и знакомого хирурга-травмотолога, обещавшего на худой конец замастырить мне шрам на голове, позволяющий в случае чего, закосить на травматическую болезнь головного мозга. Каково же было моё удивление, когда я, спустя энное количество лет, всё же попал туда, куда по моей  дури записал меня военкоматский писарь! Любопытная деталь: военкомат, где мне выдали приписное свидетельство, и военкомат, откуда меня призвали, находились на расстоянии пяти тысяч километров друг от друга! А я не только не уверен, но, почти наверняка знаю, что такого в армии быть не может. Ну не может система учитывать желание какого-то винтика, и даже не винтика, на данный момент, а всего лишь эскиза этого винтика, в руках в меру опытного токаря-винтореза. Вот поэтому, с определенной степенью уверенности, я могу утверждать, что это было не что иное, как знак Судьбы. Наверняка – это должно было случиться. Зачем? Сие знать нам не дано. Вероятно, имея каждый винтик в системе на своем месте – закручивать гайки совсем не составляет труда. А поддерживать систему в работоспособном состоянии, это вам не шубу в трусы заправлять, уж точно!
     У каждой тайны есть свой срок годности. Срок годности моей тайны истек с концом годности Советского Союза. Давно нет той страны, где мы жили, и той армии, в которой мы служили. Многие из нас теперь живут в разных странах, и нас разделяют тысячи километров, моря и океаны, границы и таможни. У нас уже нет общего «вероятного противника», по крайней мере, в том виде, в каком он нам тогда преподносился. Американская армия воюет теперь против другого врага, а мы стоим в стороне, и наблюдаем, чем всё это закончится. И это правильно…
     Существование войск особого назначения в Советской Армии для США и НАТО тайной не являлось. Каждая уважающая себя армия обязана заниматься разведкой. Войска ОСНАЗ занимались радиоразведкой, - а попросту – обыкновенным шпионажем в эфире.  Слово шпионаж, в данном случае, для некоторых людей, возможно, будет не совсем уместным на первый взгляд, но, я, лично – так не считаю. Английское слово «Spy» не несет негативной информации, у них – что шпион, что «разведчик» - один хрен. У нас, же почему-то если наш – то обязательно «разведчик», а если их – то обязательно «шпион». Но на самом-то деле хрен редьки не слаще. Не правда ли? Поэтому, если кто-нибудь мне скажет, что когда-то я был шпионом, я не обижусь, ей Богу!
     Странно, но служба в армии не была для меня очень обременительной, как я ошибочно до этого предполагал на гражданке. Иногда мне было даже интересно. Не то чтобы жизнь в казарме была для меня приятным времяпровождением. Я просто пытался найти хорошее в том, что нельзя назвать хорошим, и от этого чувствовал себя более или менее комфортно.
     Я не испытывал никакого эстетического удовольствия от порядка, царившего вокруг, но постепенно, по мере течения времени стал понимать, что положительные эмоции возникают если на всё положить, и поэтому старался так и жить, как только это понял.
     С юных лет я уяснил себе, что самый лучший способ добиться от девушки взаимности - полное равнодушие к ней. Когда я понял, что это применимо и к армии, всё встало на свои места. К тому же, я так же уяснил для себя и некоторые другие полезные вещи: не делай никогда того, чего не знаешь, но научись всему, что следует знать. Тогда-то ты и станешь делать то, что хочешь, а не то, что хотят от тебя другие.
     Давно известно, что в жизни всегда есть место празднику. Нужно только уметь в это место попасть. Если же, место это отделено от тебя армейским забором и КПП, возможна имитация при помощи положительных эмоций, и вышеназванного способа их получения. Самая трудная вещь в жизни - понять, какой мост следует перейти, а какой сжечь. Я это понял, и сделал свой выбор, и, надо заметить, не жалею об этом. А выбор был в том, что я не стал сопротивляться судьбе, не бегал по комитетам комсомола в институте (хотя и имел на это полное право), не стал напрягаться, в плане сопротивления моему отчислению из знаменитого Рижского ВУЗа. Здесь был свой выход. И я его искал, я целиком сосредоточился на том, как пробиться сквозь тоску. Не потерять дороги. Не сбиться с пути. Это было важнее всего. Жизнь надо мешать чаще, чтобы она не закисала. Здесь дело не в дороге, которую мы выбираем. То, что внутри нас заставляет нас выбирать дорогу. Зачастую ты долго бьешься головой об стену, когда мог бы спокойно выйти через дверь. Поиски выхода снятся нам до тех пор, пока мы не находим его физически. И я его нашел. Не жалуйтесь, что ваши мечты не сбылись; заслуживает жалости лишь тот, кто никогда не мечтал. Ведь как только исчезает мечта, то это значит, что ее место занимает реальность. Прошли те времена, когда мне ничего не стоило прошататься всю ночь напролет под звездами. Этот мир теперь был закрыт  для меня. Ведущая  в  него  дверца по известным причинам захлопнулась на два долгих года.

***

     Время гасит страсти, останавливает занятия, заглушает всякие стремления и отдает вас в жертву страшному врагу, который зовется покоем, но настоящее имя которого - скука. Скука, быть может, порождает больше игроков, чем желание выигрыша, больше пьяниц, чем жажда и похмельный синдром, и вызывает больше самоубийств, чем отчаяние. Такова жизнь, и от этого не скроешься — даже на краю света. Мир не меняется ни к худшему, ни к лучшему. Просто Земля продолжает вращаться, и все идет своим чередом.
     Приходит время, и мы расходимся в разные стороны, чтобы дальше идти каждый своей дорогой. Наступит завтра, и мы, в тысячах километров друг от друга, будем продолжать бесцельную борьбу со скукой, которая у каждого тоже своя. Словно играя в жмурки, мы гоняемся за удовольствием, а когда, поймавши его, мы снимаем повязку с глаз, оно никогда не бывает таким, каким мы его представляли. Никогда не путайте удовольствие со счастьем – это разные вещи, между прочим.
     Счастлив ли был я? Если вы спросите меня об этом, то мне ничего не останется, как ответить: да, наверное. В конце концов, мечта - она ведь так и выглядит. Хотелось бы мне вернуться назад?.. Нет, наверное, прошлое есть прошлое, и мне достаточно того, что в нем я уже был. Мне бы здесь и сейчас побыстрее во всем разобраться, потому, что  завтрашний день может оказаться таким, каким его и не ждали.
     Но я вдруг вернулся к началу… к тому неповторимому дню, когда впервые заметил, что весь огромный мир вращается вокруг меня, точно вокруг оси. Как бы это объяснить попроще? Короче, когда ты в лесу, ты становишься частью леса. Весь, без остатка. Попал под дождь — ты часть дождя. Приходит утро, и ты уже — часть утра… Говорят, звёзды, которые гаснут, светят нам ещё тысячи лет... Вот так я мирно сидел в купе вагона мчавшего меня из Риги в Лиепаю, окруженный такими же как я стриженными «под ноль» рекрутами, ошарашенный прошлым, озаренный слабым светом успевшей уже погибнуть звезды. Словно беседуя с тенью давно ушедших дней, с теплым дождем, и с запахом свежескошенного сена. 
     Так мы оказываемся по ту сторону времени,  пытаясь поймать тот миг неописуемого покоя, и радости, словно утерянную кем-то вещь, заблудившуюся в пространстве. Прислушиваясь к тому, как течет время, мы не отпускаем от себя всё это, пока не приходит утро — утро понедельника… Налитое тяжестью время накатывает на тебя, как старый запутанный сон. А ты идешь и идешь — будто продираешься сквозь него. Но даже если это так, ты обязан идти туда. Потому что не можешь не идти. Идти сквозь летний дождь, стараясь не наступать на лужи, потому что в них качается небо.… Но время… совсем как костюм с чужого плеча… я никак не могу к нему приспособиться…
     Но, возможно, я, все-же приспособлюсь к новым условиям с такой же легкостью, как обычно,  радуясь  всему,  что хоть как-то избавит от трудностей и горечи разбитых надежд.

***

     Тёмное ноябрьское утро за окном не предвещало ничего хорошего. Промозглый ветер с Балтики гнал на старинный латышский городок темные, и мрачные как мои мысли снежные тучи. Я лежал в полудреме под солдатским синим одеялом внизу двухъярусной койки. Резкий, непривычный запах линолеума, натертого с вечера половой мастикой, пополам с сапожным гуталиновым кремом будил неприятные новые ожидания.
- Эй, парень, ты не спишь? – кто-то в темноте тронул меня справа за плечо…
- Нет, жду новых впечатлений – буркнул я шепотом
- Впечатления, я тебе скажу, братан, нам сейчас обеспечат по полной программе: слышишь, сержанты уже встали и сапогами скрипят? Про первый подъем в армии слышал что-нибудь?
- Поподробнее, пожалуйста, с этого места…
- Подробнее тебе ефрейтор объяснять будет, а я посоветую надеть под одеялом штаны: окажешься в строю в первых рядах – проблем не будет; опоздаешь – сон-тренаж  минимум на полчаса.
- Что за фигня? – прошипел я, ощутив неприятный холодок под ложечкой
- Раз десять ложиться и вставать заставят… с секундомером…у меня опыт есть – полгода в мореходке…
- Спасибо, чувак, учтем – и я  осторожно полез за штанами, лежащими на тумбочке…
     И вот, мы лежим с моим соседом, ждем подъема. Мы в штанах. Ждем команды. Надо мной, на втором ярусе храпит какой-то бедолага, досматривая последние секунды цветной сон, залетевший к нему из прошлой гражданской жизни. «Да, парень, ты уже попал…причем, крепко, если верить моему новому соседу - только успел я подумать, как, вдруг пронзительно разбивая вдребезги тишину хмурого утра, затрещал металлом жестяной звонок, по очереди заполыхали лампы дневного света под потолком, и зычно заорал простуженным голосом дежурный сержант:
- Подъем, восьмая рота, форма одежды номер три, приготовиться к построению!!!
- Подъем!!! – орет кто-то из дальнего угла, и стадо слонов в этом углу прыгает на пол с верхних ярусов…
- Подъем, мля!!! -  орут из другого угла, и стадо, сталкиваясь лбами, впрыгивает в сапоги.
- Подъем!!! Подъем!!! Подъем!!! – добрая сотня сапог, как копыта диких мустангов наполняют казарму суетой, сопением и топотом.
     Мы с моим новым знакомцем, уже в строю, но половина новобранцев опаздывает, ввиду внезапности, новизны, и остроты текущего момента. Самые нерасторопные и застенчивые приходят последними –  застенчивого человека везде затолкают – и в строю, и в метро, и на рынке, и в Царствии Небесном. Мир стремительно упрощался, теряя всю свою индивидуальную сторону. Когда рядом с вами у десяти человек такие же сапоги - это не мода. Это - армия.
     По ошибке, мы просчитались: в армии нет первых и нет последних, все должны быть в строю на месте, и вовремя, если этого не наблюдается, всем – опять отбой… Сон-тренаж, одним словом –  всё по-новой, бляха-муха…
- Ну, что, братан, впечатляет? – спрашивает через полчаса мой сосед
- Всё гораздо хуже, чем хотелось бы, но гораздо лучше, чем могло бы быть – кисло отвечаю я, перематывая портянки.
- Вот и я о том же! – хитро улыбаясь, прищурился он.
- Олег – протягивает он мне руку -  я из Калининграда.
- Что, ж, рад познакомится, Славян – из Риги. Я призывался из Риги, а вообще-то я из далека, и если я скажу тебе, откуда, ты это вряд ли себе представишь. Короче – я из Середины Мира.
- Угу. А я с Края Земли. Мы, кстати, сейчас там и находимся, только чуть правее.
- Ты не поверишь, но я только недавно это заметил, - я уже оттаиваю
- Славян, это ты на вокзале на гитаре лабал? Джими Хендрикса?
- Yes! Hear my train a comin`
- Чувак! Мы попали куда надо!
-???
- Бля, клянусь! Скоро сам всё узнаешь!
     Это был Олег Лапшин. «Солдат Лапшин» - легенда лиепайского ОСНАЗа. Всегда, во все времена в любой армии были такие люди. Если их нет – беда. И они должны быть, хотя бы потому, что Господь, или Судьба, видя все наши проблемы, посылает их нам, по видимому, в качестве своеобразного подарка, и компенсации за неудобства. Если их нет, их следовало бы выдумать. Достаточно только вспомнить Василия Теркина, или Солдата Швейка. С такими людьми всегда легко. С такими весело. С такими – хоть в огонь, хоть в воду. Олег был таким. Но он не был приспособлен к армейской дисциплине в некоторых пределах. И это его не напрягало. Наоборот – он находил особые прелести в мелких нарушениях  армейского режима, и, таким образом, оставался самим собой. Он был простым гражданским раздолбаем. Но раздолбаем с огромным знаком плюс. Раздолбаем с большой буквы. Впоследствии, он чудом избежал дисбата, но еще долгие годы в части им пугали непокорных служивых. В назидание потомству, за независимость, и за это самое раздолбайство, его отпустили на дембель 31 декабря без пяти двенадцать ночи. Это был мой самый лучший армейский друг, и самый верный друг по жизни.

COMMUNICATION BREAKDOWN

     Что имел ввиду мой новый знакомый, вскоре стало ясно. Судьба приготовила нам приятный сюрприз. Еще одну компенсацию за неудобства. В любом случае судьба всегда оставляет дверцу для выхода. То, что представляется нам тяжкими испытаниями, иногда на самом деле - скрытое благо. Мы попали туда, куда, наверное, мечтал бы попасть каждый прихипованный индивидуум. Здесь была возможность постоянно слушать музыку. Весь эфир был у тебя в руках. Или в ушах, как Вам будет угодно. Это, безусловно, считалось нарушением, и каралось со всей строгостью, но, как говорят в Одессе «Если нельзя, то немножко можно». До этого еще надо было дослужить, но это был  какой-никакой, но всё же стимул. Для меня, по крайней мере. А еще была возможность выучить английский язык. По настоящему въехать, и не в то, и не так, как учат в школе или в институте, а в то, как говорят американцы. Со всякими такими штучками, со сленгом, и тому подобными фишками. Когда я об этом узнал, то выбросил из головы всю дурь, и решил, что этим-то я и займусь. Основательно, серьезно, и со всей ответственностью. Знать язык - все равно, что владеть оружием.
     То, о чем я пытаюсь здесь рассказать, на самом деле тайной не является, мы не давали никаких подписок о неразглашении, мы не знали никаких государственных секретов. А любая уважающая себя армия имеет радиоразведку. И ни для кого это не секрет. А радиоперехват, в условиях боевых действий – очень важная штука. И если ты понимаешь, о чем идет речь в эфире, и мгновенно среагируешь, так, как надо, то это спасет многие жизни. Возможно – миллионы. И это не пафос – это реалии ядерной войны. Но если кто-то где-то проспит или просрёт команду «Огонь!» с борта ударного авианосца «Саратога», то, извините, батенька – ****ец городу Днепропетровску, родине горячо любимого Леонида Ильича Брежнева.
     Но была одна проблема. Надо было попасть туда, где всё это могло осуществиться на сто процентов. В подразделение, готовящее специалистов микрофонного перехвата. Суть такого перехвата, вкратце, это наблюдение за определенной радиосетью противника. В общем, сидишь, слушаешь переговоры, и пишешь всё на магнитофон. Надо понимать и знать кого ты слушаешь, и о чем речь идет. Начиналось всё с учебной роты.
     Дело в том, что в учебке было несколько взводов, которые необходимо было заполнить рекрутами. Это и перехват радиограмм на ключе, и телетайп, дальняя локаторная радиоразведка, рота связи, шофера (ну, это мне не грозило – я тогда только на велосипеде умел ездить), отбирали всяких деятелей в хоз.роту (писари, сапожники, там, свинари, музыканты в духовой оркестр, и т.д.) – сюда сразу все хитрожопые кинулись, прямо конкурс как в МГУ и, наконец, микрофонный перехват. Каждый командир хотел себе отобрать лучших. Всех надо было наебать. Кроме микрофонщиков. Вот я теперь и вспоминаю, как сержант-ключевик выстукивал точки-тире карандашом  по столу, а я прикидывался шлангом, не имеющим чувства ритма. Любой музыкант со мной согласится, что специально слажать – практически невозможно. Если ты, конечно, музыкант хороший. Тем более слажать в данном случае человеку, игравшему на ритм-гитаре в рок-группе. С большим трудом, но мне удалось это сделать. Сержант недоумевал: «Ты ведь говорил, что на гитаре играешь – Да что там играю…два аккорда знаю на семиструнке». Я стучал не впопад, я синкопировал, повторяя за ним стук. Он меня забраковал. Так мне удалось дуркануть второй раз в жизни. Первый был в институте.
    Тоже забавная история. Когда мы поступили, и кое с кем познакомились, ребята со старших курсов меня предупредили, что на первом курсе группы по английскому языку будет две. Одна – нормальная, а вторая – «группа шлангов». Если попадешь во вторую – будешь отдыхать целый год. Преподаватели будут смотреть уровень школьной подготовки, и сортировать студентов кого куда. В «группе шлангов» начинали с алфавита. С нуля, и в течение 2-х семестров подтягивали до общего уровня (по-английски говорю со словарем, с людьми пока стесняюсь). Я постарался, и попал в шланги. Что я там плёл, как читал текст на собеседовании, уже не помню, но был зачислен в начинающие, после - дурковал целый курс, вначале, правда, чуть не выдав себя, начав по запарке бегло и с хорошим прононсом читать текст про мою семью. Пришлось оправдываться, что не спал всю ночь, готовился, и всё такое. Если бы меня из-за этой оплошности перевели в нормальную группу, пришлось бы пахать.
     Здесь была другая ситуация, и я блестяще с ней справился. Меня зачислили в микрофонщики. Правда дуркануть так мне подсказал Юра Тимофеев – наш зам.ком. взвода. А тот сержант еще долго «давил косяка» на меня, особенно после того, как через пару недель услышал в курилке моё исполнение Rolling Stones.  Замаячило будущее – в данном случае это было место, куда удобнее всего складывать свои мечты. Свобода не в том, чтобы делать то, что хочешь, а в том, чтобы не делать того, чего не желаешь. И если ты всегда будешь делать только то, что ты делал всегда, ты будешь иметь то, что ты имеешь теперь.
     Я не хочу рассказывать о том, сколько пришлось пахать, чтобы из тебя получилось то, что получилось, я не хочу вспоминать о том, сколько раз меня «заложили», об этом еще будет время вспомнить, я не хочу вспоминать о том, сколько гектаров полов мне пришлось вымыть – каждый вымыл столько, сколько ему было положено.Я вспомню лишь то, как мне удалось добиться того, о чем я и не мечтал на гражданке, и тех, кто волею случая оказался рядом, и помог мне вольно, или невольно, стать тем, кем я стал спустя год. А стал я специалистом первого класса. Из всех армейских цацек я признавал лишь один значок – единицу на синем щите. Только его я носил, и только его я надел на дембель. Я заслужил это потом и кровью. Кто знает, тот поймёт.

***

     Я сижу на смене и слушаю Радио Люксембург . В левом наушнике у меня всегда музон. В правом – сеть Трайком. За год проведенный на боевом дежурстве я уже настолько привык и прислушался к ультракоротковолновому шуму в правом наушнике, что всегда безошибочно могу по изменению модуляции этого шипения понять какой канал на спутнике включился. Их двенадцать. Основных – шесть. Я по голосу узнаю каждого оператора – они ведь тоже одни и те же. Особенно мне нравится тембр главного диспетчера сети, и я представляю себе такого здорового чернокожего мачо типа Хоулин Вульфа. Такой весь из себя Хуччи-Куччи. Вырви Глаз. Интересно, он на гитаре играет? Ему блюз петь надо, а он тут всякой ерундой занимается. Все у него спрашивают разрешения на связь. Он включается, часто делает замечания, чтобы не засоряли эфир анекдотами, и тому подобной ересью. Его слушаются, дисциплина, мать их ети. Они не знают, что их давно уже слушают. Дурилки картонные.
     Сегодня активность низкая – так, мелочи – в основном проверки связи, за исключением разговора двух болтунов о поездке в Гамбург за удовольствиями и за триппером. Гонорея, в данном случае – это их проблема, а вот Гамбург – это уже интересно будет нашим аналитикам – пусть разберутся, почему радист подразделения «зеленых беретов» знает о проблемах радиста аэродрома. Где-то они пересекались недавно, и знакомы – точно. Что ни говори, а сталинский плакат «Болтун – находка для шпиона», до сих пор актуален. Даже если ты ****ишь через спутник, висящий над Азорскими островами.
     Всё. Я переключаю второй наушник на музон. Ничего не пропущу, у меня все включения отображаются несущими на осциллографе. Передают «Angie» Роллингов. До сих пор в «горячей десятке». Классная вещица. Есть такая маза, что Джаггер эту песню посвятил жене Дэвида Боуи. Энджи Боуи. Мне недавно телетайпщики прессу приносили, так там это было. Кто его знает, может и правда, что Мишаня с ней переспал. Он ведь по своему рангу обязан трахать всё что шевелится.  Вообще, телетайпщики часто к нам обращаются, и просят перевести что-нибудь интересное, они помимо военных частот всю мировую прессу перехватывают, а, как известно из мнения профессионалов, половина секретной информации добывается из открытых источников. Вот недавно умерла наша мадам Фурцева. Министр культуры. Чувиха не пустила к нам Битлов, за что была предана анафеме всем хипповым сообществом. И мне телетайпщики принесли шесть радиограмм с «Ассошиэйтед пресс» по этому поводу (наши молчали как рыбы). Я не успел и половины прочитать (дежурный был мудаковатый, отобрал), но я прочел, что эта особа летала делать прическу и маникюр в Париж перед ХХII съездом КПСС!  На самолете Хрущёва! На Руси это называется «из грязи – в князи» бывшая ткачиха управляла культурой всей страны. Сколько их там таких – ткачиха, повариха, сватья баба Бабариха, но в Париж хоцца. Со свиным рылом в калашный ряд.
     За моей спиной пост Олега Лапшина. Мой кореш дрыхнет. Наушники на макушке. Он ничего не проспит, не волнуйтесь. За это время мы научились так чутко спать, что мгновенно открываем глаза при малейшем шорохе. Такая релаксация позволяет нам днем, во время положенного отдыха в части, чувствовать себя прекрасно, и комфортно. И не спать тогда, когда есть возможность заняться более интересными вещами. Например, поговорить с чувихами из Дома ребенка, окна которого в аккурат напротив окон канцелярии нашей роты, а ещё бухануть с кочегаром, или свалить за забор к этим чувихам. Но, об этом позже.
     Спать на смене могут только старики. Это – привилегия, заработанная бессонными ночами и беспробудной пахотой в прошлом. Солдаты в зал перехвата заходят со стуком. Без стука заходят только офицеры и проверяющие. Это – неформальное правило, негласный закон. Неуставные отношения, как сейчас говорят. Горе тому салаге, который войдет без стука – «заплыв» на полы обеспечен минимум на пару дней. Если стук в дверь, то можно спать, если дверь скрипнула, и слышно как открылась – подъем (ее специально мажут чтобы скрипела). В зале-то тихо, все в наушниках сидят, и бывает, слышно даже как муха летает. Вообще сон – это святое. Каждый час приближает тебя к дембелю. И мы спим при любой появившейся возможности. Умеем махом отключаться. И так же врубаться. Голова и тело становятся своеобразным аккумулятором, накапливающим потенциал для возможного непредвиденного бодрствования. И убивается два зайца сразу – и отдохнул, и время прошло. До дембеля на пару часов ближе. Это наработано в те времена и работает до сих пор. Я, например, при авиаперелетах моментально вырубаюсь, как только застегну ремень безопасности. Самолет еще стоит, а я уже сплю. Прямо как Штирлиц под Берлином. 
     У Олега вообще сеть незамысловатая. Это ядерные склады НАТО, и степень серьезности перехвата зависит от степени активности станций, как правило – проверок связи. А, зашевелились, бродяги, значит что-то серьезное. Основные станции вообще включены постоянно, и на Рождество мы даже слушаем как они бухают. Тоже живые люди. Можно понять. Сеть имеет символическое название – «Cemetery», то есть «Кладбище». Но сейчас там так же тихо как на погосте.
     Кстати, о Рождестве. По-моему в этот день всех этих буржуев можно брать голыми руками – все пьют, по телетайпу посылают друг другу ёлочки из букв, в общем, веселятся на всю катушку. Так Израиль однажды арабов разбомбил. В час намаза. Поэтому миф об особом русском рас****яйстве – всего лишь миф, выдуманный нами самими: везде всё одинаково. Везде живые люди. И они тоже иногда кладут на своего Дядю Сэма большой с прибором. 
     После учебки нас раскидало кого куда: меня отправили в батальон перехвата, на самый трудный пост, где, как уже сообщалось, мне пришлось попахать как Папе Карло, а Олега направили на периферию (у нас три роты по всей Прибалтике имелись). Он напросился в Калининградскую область. Ближе к дому. Не выдержал бедолага, уехал в самоход, залетел, со всеми вытекающими отсюда последствиями, и, через полгода прибыл к нам в батальон. Здесь, не зная, куда это чадо приткнуть, произвели его в сержанты, но и это недолго продолжалось, ибо гормоны играли, жопа просила приключений, и как-то в гарнизонном карауле весь наряд под его чутким руководством, так нажрался халявного молдавского портвейна (только представьте себе: полтора рубля трехлитровая банка!), что заблевал всю караулку! Жареный Петух - наш любимый психотерапевт и самый крутой учитель жизни. Был скандал. Перед строем, чуть ли не с барабанным боем, ему срезали лычки, и на погонах осталась лишь чистая солдатская слеза. Он не особо расстроился - хватит жить как попало - будем жить как придётся. Если в голове ветер, это не значит, что она пуста. Тем более - радость приносит не столько сама белая полоса, сколько момент перехода с чёрной. Он жил эмоциями, его внутренний голос часто подсказывал ему как всё устроить. И тогда в нем внезапно  загоралось дикое желание сильных чувств, и сногсшибательных ощущений. Вообще, в театре жизни внутренний голос выступает в роли суфлёра. Но не надо забывать, что иногда он может перепутать страницы.
     На «Люксембурге» Стоунз закончили. И мне надоело слушать всякую белиберду, типа «Mud» и «Bay City Rollers» (интересно, кто-нибудь помнит сейчас этих уродов?) Эти вертуны нагадили поверх рок-музыки не меньше, чем наши «ласковые маи». И тогда они из «Top Ten» не вылазили. А еще сладкоголосый Тэрри Джэкс, и иже с ним. Мы присутствовали при коммерциализации и соответственно – начале деградации некоторых направлений. Именно тогда собственно рок-н-ролл начал разделяться на рок и попсу. Это было начало конца. Слава Богу, не для всех.
     Я снял наушники, и стрельнул сигарету у Генки Сорокина, пост которого находится рядом с моим. Знаете, что он курит? Филипп Моррис Мультифильтр. Пачка пластмассовая, непромокаемая. Фирма. Генка недавно из отпуска прибыл. А живет он в Клайпеде, а это – сто километров от Лиепаи. Прыг на тачку – и через час дома. Он вообще, часто домой ездит. Нашел общий язык с ротным – то на пару дней, то на недельку летает домой. Привезет ему какую-нибудь «мурзилку» , или пойла фирменного, и, глядишь – опять парадку гладит. Отец его в торговом порту работает, и дома у него этого добра достаточно. Нас он тоже не забывает. Но, об этом – позже.
     Я и для Олега стрельнул Натовского табачку . Бужу его. Закуриваем.
- Вот, ефрейтор Сухость презентовал, - выпускаю я струйку вирджинского дымка в сторону Генки. «Сухость» – это Генкина кличка, которую ему метко приклеил Олег за его поджарость арабского скакуна.
- А нет ли у него дрожжиков? Хорошие дрожжики были, помню. – Генка смотрит на Олега взглядом подстреленной лани, и украдкой показывает кукиш. Пару недель назад  предки привезли ему трехлитровую банку пивных дрожжей. Для чего в армии дрожжи спросите Вы, и я отвечу: в приморском, сыром климате, и при армейском  питании, не вполне сбалансированном в плане витаминов, у некоторых людей вскакивают прыщи. Часто, это даже не прыщи, а фурункулы, типа «сучье вымя». Вот у него и соскочил такой подарок. В этом случае помогают пивные дрожжи – по столовой ложке перед приемом пищи. Для очистки крови. Всё было согласованно с командованием, и с санчастью, как доктор прописал, банка стояла у него в тумбочке,…но…мы её вечером всю выпили. Генка, правда, только стакан заглотил, остальное – мы с Олегом. Больше он такие вещи в тумбочке не оставлял. Надо сказать, стакан таких дрожжей по крепости равен стакану хорошего портвейна. Больше добавить нечего.
     Генка у нас ефрейтор , а в натуре - генералиссимус . Постараюсь объяснить почему. В армии существует правило (опять же неформальное) – если получил лычку, то есть очередное воинское звание – получи 25 «банок». По жопе пряжкой. Бьют старики. Мы ему били не больно. Но часто. Приезжаем на смену: «Гена, тебе ефрейтора дали, загибайся, положено». Делать нечего – положено, так положено. Получил. Не в обиду. Приезжает Гена назад – погоны чистые. «Ну, не знаем, брат, может в штабе что-то напутали…» Через пару дней история повторяется.  И так – периодически. Но однажды он приехал с лычками. Наконец-то! «Э, старик, да ты никак ефрейтор?» . Долго мы с Олегом его ловили. Поймали. Набили. Он немного обиделся, но потом простил. Глупости всё это. Обыкновенный балдёж. До генералиссимуса он, возможно, и не дотянул, но по количеству принятых процедур до полковника добрался точно.
- Ну, что, брат, у тебя всё готово? – спрашиваю я Олега, имея ввиду эскизы к нашему будущему альбому. Дело в том, что мы с ним решили альбом записать. Настоящий рок-н-ролльный альбом! На армейских магнитофонах. Песни у меня уже есть.
- Да, вот, посмотри – намедни «муза» приходила, принесла на хвосте – говорит Олег и протягивает небольшой лист ватмана.
На одной стороне – чёрный силуэт лохматого чувака, играющего на электрогитаре как на скрипке смычком, гитара прикована к руке цепью. Рваные клеша, сапоги с пряжками. А на второй – было что-то….В нижнем правом углу – паук с человеческими глазами на спине плел ажурную паутину из которой вырисовывались два мужских лица с печатью порока или старости, повидавшие видно на своем веку. Похожие на вставших из гроба покойников. Слева, перед лицом одного в больших очках без стёкол сидела маленькая фигурка красавицы неописуемой… сидела фигурка на электрогитаре. Правая грудь красавицы разбивала вдребезги левую линзу очков, а из правого глаза очкарика катилась слеза . Всё – зыбко, воздушно, звезды и цветы в волосах чуваков, какие-то ажурные линии, а внизу – гроб с написью на торце по-английски «Исчадие Ада».
- Да, влияние Элиса Купера  чувствуется – говорю я, - мы пару недель назад слушали на одной клеевой радиостанции его новый альбом «Добро пожаловать в мой кошмар»
- Я бы гроб все-таки убрал…
- Да, ладно, пусть будет – говорит он – это все наши траблы  там лежат.
- Ну, давай завтра и начнем. Завтра дублеров пришлют, свалим к Витиньшу.    
Мы уже придумали название: «Twenty Steps in Rock». Почему так, спросите Вы. Да потому, что от нашего зала, по коридору приемного центра до каморки радиомастеров, где мы его собрались писать – ровно двадцать шагов. 

«TWENTY STEPS IN ROCK»

     Как записывают альбомы? По разному. Боб Дилан, например, пришел в студию, и просто напел все свои песни под гитару, подыгрывая на губной гармошке в местах проигрыша. За одну сессию. Этот первый альбом сделал ему имя и разошелся тиражом в несколько миллионов. Владимир Семенович Высоцкий бухая с друзьями, пел свои песни, а друзья просто включали бытовой магнитофон, а потом это слушал весь мир. Не думаю, чтобы по количеству поклонников (к которым я отношу и себя) Дилан опередил Высоцкого. Pink Floyd писали свой «Dark Side of the Moon» целый год, и получился шедевр, который вряд ли кто-нибудь когда-нибудь повторит. Они использовали последние достижения того времени в области звукозаписи и моделирования звука. Я одинаково люблю и Дилана, и Высоцкого и Пинк Флойд. Поэтому можно сказать, что все они, такие разные, что-то такое затронули во мне, что это что-то, может иногда пробежать мурашками по спине. Поэтому, я считаю, что, начиная писать альбом, ты можешь и не иметь такие сказочные возможности, какие были у Пинк Флойд, а, так же, не важно кто тебя будет писать – Алан Парсонс на Abbey Road,  или  твой кореш в радиомастерской, важно чтобы у тебя по спине пробежали мурашки, когда ты прослушаешь очередной, записанный трек. И, самое главное – никогда не думай о коммерческой составляющей. Не думай о том, когда, как, и за сколько ты сможешь всё это продать. Плыви по течению, слушай своё сердце, лови от этого кайф, жди появления мурашек на загривке, и тогда всё получится. Посмотри, на блеск в глазах твоих друзей, которым ты дашь это послушать, и не обращай больше внимания ни на чьи «критические» замечания по этому поводу. Помни, что все эти умники, все эти критики – это неудачники, которые не добились успеха в своей области. Будь то литература, кино, или музыка. Поэтому многие из них не смогли бы жить, если бы ими не двигали зависть и злоба. Если хочешь критиковать – сделай что-нибудь подобное, тогда возможно, мы еще с тобой и поговорим. Но, если бы каждый критик честно стал писать о себе – это была бы жалобная книга. Будь готов к этому и помни: сто друзей - свидетельство добродушия, а сто врагов - свидетельство успеха. Постарайся не очень серьезно относитья к созданию своего шедевра. Не мечтай о величии и грандиозности. На самом деле начало всех великих действий и мыслей ничтожно. Великие деяния часто рождаются на уличном перекрестке или у входа в ресторан.
     Дальше. Приступая к записи, определись с формой. Это может быть и винегрет из  чередующихся сильных и не очень (по твоему мнению) песен. Как на альбомах Shocking Blue, например. Но это может быть и концептуальный альбом, объединенный одной идеей. Как «Сержант Пеппер» у The Beatles, или альбомы The Alan Parson`s Project. И первое, и второе одинаково клёво. В обоих случаях может получиться то, что тебе нужно. И здесь – всё зависит от тебя. Тебе решать, что и как делать. Талантливо сделанная вещь, как правило, приходит откуда-то сверху, ибо, талант -  это способность делать то, чему нас никто не учил. По возможности, постарайся до минимума свести своё общение с гениями (если такие будут присутствовать) в результате всё может съехать к чертовой матери - в практической жизни от гения проку не больше, чем от телескопа в театре. Не бойся потратить лишнее время на поиски вдохновения - время, затраченное на поиски вдохновения, - прелюдия шедевра. А когда всё закончится, и твоё деяние увидит свет, будь готов ко многому, чего будет сказано по поводу и без. Будь выше всего этого. Восточная мудрость гласит: Если драгоценный камень попадает в грязь, он остается драгоценностью. Если пыль поднимается к небу, она остается пылью.

***
    
Главная несуразность этой жизни заключается в том, что выбирать приходится из того, что дают, а не из того, о чём мечтается. В то время мы мечтали о хорошем звуке, о приличной аппаратуре, о клеевых инструментах, для воплощения своих идей, которые копошились в голове как пчёлы в растревоженном улее. Первая половина 70-х годов – это завершение эры хиппи, и появление жесткого, перегруженного звучания с легкой руки почившего в бозе Хендрикса. Распались Битлз, их место оставалось свободным, Rolling Stones были в изгнании, Jethro Tull продолжали чудить, а набравшие обороты Led Zeppelin и Deep Purple выдавали жесткий, тяжелый хард-рок, на фоне которого появились персонажи типа Элиса Купера и Black Sabbath. О группе Queen почти ничего еще не было известно, лишь десятое место в рейтинге «многообещающих групп». По стадионам гремели Grand Funk, и всевозможные Nazareth, а появившиеся синтезаторы расширяли возможности выражения психоделических идей, и здорово повлияли на музыку Pink Floyd и Manfred Mann. И это нас цепляло. Эти мухи были у нас в голове, и их надо было как-то выпустить на свободу. У меня было двадцать четыре наброска - песни на английском языке, и всё это требовало воплощения на плёнке.
     Сделать это на режимном, секретном объекте Советской армии – задачка не из лёгких, и не то чтобы не выполнимая, но, на первый взгляд утопическая и невозможная. Но мы не могли всё держать в себе. Занятие ерундой на боевом дежурстве развивает смекалку, слух, бдительность и боковое зрение, а обладание чувством юмора позволяет легче пережить отсутствие всего остального. Как говорится: не ждите чуда - чудите сами! И мы стали чудить. Это был еще один способ получения счастья. Счастье - это когда прошлое не печалит, настоящее не напрягает, а будущее не бесит. Люди ищут счастья, как пьяный - свой дом. Не могут найти, но точно знают, что оно есть.
     Всё писалось с наложением. На армейские магнитофоны М-64. Это такой металлический агрегат с двумя головками, и пультом управления с микрофоном. Рабочие скорости – 19 и 9. Всё путём. Лента заряжалась через серьезный лентопротяжный механизм с плавными и надежными тормозами. Они были рассчитаны на круглосуточную работу в условиях боевого дежурства. У меня на посту таких было два. В радиомастерской – несколько. Наличие двух головок предполагало моделирование реверберации, и в некоторых треках у нас было приличное эхо. Писать на армейскую пленку (6-го типа, кто помнит, тот поймет) – не имело смысла, поэтому в магазине в городе было приобретено несколько бобин с пленкой тип 10 (на лавсановой, не рвущейся основе). Ну, попробуй, объясни молодым, в чем тут дело! Они-то и катушечного магнитофона никогда не видели, не говоря уж о магнитофонной ленте 6-го типа, которую при обрыве клеили уксусом!
     Теперь, собственно, об инструментах. Ну, гитара – это понятно. А барабаны? Олег лупил по дерматиновому мешку, набитому простынями. Получался такой хлесткий, плотный звук. Бывший радиомастер Володька, по кличке Штэйн, уходя на дембель, оставил мне некоторое своё хозяйство, а именно: несколько самодельных гитарных примочек. Он всё пытался сделать такой же сустэйн как у Сантаны, и ему это удалось. Приблизительно, но похоже. Одна гитара была акустическая, а электро мы взяли на время в клубе. Что-то типа «Урала» (старики помнят, а молодым объяснять не к чему: уёбище, в общем). Но в некоторых местах, со штэйновскими причиндалами, она удачно вписывалась в общую картину мира.
     Новое звучание невозможно без синтезатора. Тогда они только появились, и не предполагалось, что в итоге всё это сведется к обыкновенному копированию уже известных в природе инструментов. А тогда – это было свежо, ново, ярко и необычно. Послушайте, как завывает Муг  в сюите Эмерсона  «Tarkus», или у Uriah Heep в «Дне рождения волшебника»  и вы поймёте, в чем дело,…но… если мы до сих пор ещё не в сказке, значит с нами не тот волшебник.
     Синтезаторов тогда в СССР не было. Они вообще были даже на Западе в страшном дефиците, но мы нашли оригинальный выход. Есть такой приемник: Р-250 (коротковолновики знают) а в нем есть такая штучка: называется гетеродин. Используется для подстройки частоты в телеграфном режиме. Если его включить через линию – будет звук. Крутишь ручку – высота звука плавно меняется. Диапазон - четыре октавы! То, что нужно. Ну чем не Муг? А если включить, допустим, три? И настроить каждый под определенный тон? Правильно – будет аккорд. Дальше – дело техники, рук и ушей. Слушай, и крути ручки, меняй аккорды, добавляй-убавляй громкость, и так далее. По-русски это называется: «Голь на выдумки хитра».
     Отсутствие микшера не особо напрягало – использовался дистанционный пульт от магнитофона, где имелся рычажок переключения, включавший два этих агрегата сразу. Приходилось писать сразу почти начисто – основной трек писался по-высоцко-дилановски: вся песня, а затем, в реальном времени добавлялись и смешивались остальные фишки – перегруженные гитарные риффы, соло, перкуссия (звон бокалов, и всё такое прочее, а как же без кира?) вода из чайника в таз (ненастье), и ручная пила (а неплохо звучит, попробуйте на досуге). Немного психоделии не помешает. Такое время было. Мурашки бегали. Готовая песня переписывалась с мастер-тэйпа на отдельную бобину, и начинали писать следующую. Когда альбом был готов, художественные эскизы к нему были перефотографированы в штабе, и наклеены на коробку с лентой. Это был кайф. Иногда бывает так, что счастье сваливается так неожиданно, что не успеваешь отскочить в сторону.

JAIL HOUSE ROCK

     В наш век социальных сетей, и тотальной компьютерной грамотности, найти любого человека в мире - как два пальца обо…, пардон, как два байта переслать. И вот, как-то мне на мою страничку в Интернете приходит сообщение из Риги: «Привет, Славян, я – Мандарин, последний, которого ты отдублировал на 605-м. Помнишь меня? Как сам? Я помню как ты, и Лапшин сидели на «Губе», как ходили по плацу строевой, и пели «Yellow Submarine». Да, были времена, черт возьми! Здоровья тебе и успехов! Rock`n`Roll forever!!! » Вот такое письмо.
     Оговорюсь сразу: «отдублировать», это не то, что в меру своей испорченности могут надумать некоторые особи якобы мужского пола, коих в Латвии, в условиях современной толерантности – пруд пруди. Отдублировать – значит обучить и подготовить дублёра, сиречь – свою замену. А 605-й… как бы проще это объяснить, чтобы не выдать тайны… собственно, какая теперь это тайна, так… секрет Полишинеля. В общем, это был мой пост радиоперехвата первой экспериментальной спутниковой оперативной сети США «Triple Communication» - переговоры открытым текстом. Триада; армия, авиация, и флот. Все авианосцы, штаб-квартира «зеленых беретов» в Форт-Брэгг, Комитет начальников штабов, и прочая, прочая, прочая… выходил на связь даже самолет президента. Не хухры-мухры на самом деле.
     Но разговор пойдет совсем не о том. Это мало кому будет интересно, кроме, разве что потихоньку сходящих с ума престарелых шпионов на пенсии по ту и другую сторону давно не существующего «Железного занавеса». Да Бог с ними. Вы думаете Там не знали что их слушают? Прекрасно знали, авторитетно заявляю. И зубами скрипели, наверняка. Если бы они знали на чем их слушают, то директору ЦРУ, в пору было бы застрелиться, вместе с Генри Киссинджером , самолет которого выходил у меня на связь каждую неделю! Хай, Генри, как там Бильдербергский клуб? Как «Мировое правительство»? Когда вы, наконец, все подохните? Сказать тебе позывной твоего самолета? О кей – Tricom 1b. То-то же. Знаешь на чем тебя засекали? Наши радиомастера во главе со взводным, загомырили такую ультракоротковолновую муйню, что и японцам не снилась. Знаешь из чего? Из приемников, что свободно продавались в магазинах наглядных пособий. А вам слабо?   Это я о нашей русской смекалке, которая, к примеру, поллитровой бутылкой «коктейля Молотова» дотла сжигала немецкие танки под Москвой. Минимум капитальных вложений, с максимумом положительного результата.
     Ну, вот, понапишешь опять никому не интересной ерунды, а о главном забудешь…
И так, я хочу рассказать о «Губе».
     Гауптвахта, или по простому – «губа» бывает двух типов: гарнизонная, а в Лиепае она существовала еще с царских времен (куда - упаси Господь попасть) и местная, полковая, что была у нас. Куда – как на курорт (но только для «стариков», остальным – упаси Боже). Существует старая солдатская поговорка: тот не был солдатом, кто не побывал на «губе», и моё мнение – такое же. За всю службу мне было объявлено 36 суток ареста, а отсидел я в общей сложности от силы пару недель. Меня через пару-тройку дней, особым приказом по части выдёргивали с кичи прямо на смену, с последующей отсидкой. Ввиду нехватки нужных специалистов на боевом дежурстве.
     Хочу заметить сразу: я никогда не сидел за пьянку, или самоволку, хотя, было и такое, но меня всегда определяли на нары за моё поведение. Зачастую оно выражалось в «неповиновении» начальству. И вот почему: вся специфика моей службы заключалась в том, что мне постоянно приходилось контачить с офицерами, но не со всеми, а с определенным кругом, а именно – с разведчиками и аналитиками, а это – белая кость. Интеллектуально и  морально они были выше всей остальной серой массы в хромовых сапогах. Представьте себе человека знающего шесть языков, имеющего секретное прошлое, да еще по дружески к тебе относящегося, и вам сразу всё станет ясно. Представьте себе офицера, рассказывающего солдатам про дипломатический этикет, и о порядке сервировки столов на приемах в посольствах, и вы поймете, почему нас люто ненавидела вся остальная «чумазая» масса зампотехов, завгаров, и остальных армейских фрайеров. Мы были близки к тайне, мы были близки к людям, в кастовом отношении стоящих выше тех, кто нас мог запросто упрятать на «губу». Поэтому, главным образом - противоречия между кастами были для наших недругов дополнительным стимулом, и дополнительным поводом для нашего заключения. В этом всё дело. Как это меня напрягало! В итоге всё и трансформировалось в перманентное посещение гауптвахты.
      В юности мечтаешь о шапке-невидимке для того, чтобы незаметно проникнуть в женскую баню, в зрелом возрасте - в банк, а в старости - в рай. В армии неплохо было бы иметь такую шапку хотя бы для того, чтобы не стоять в очереди за увольнительной в город, или дать хорошего пинка кое-кому из начальства.

***
 
     Место полковой гауптвахты располагалось в караульном помещении в здании КПП. Собственно это была отдельная камера в караулке с массивной, оббитой железом дверью, запираемой снаружи на засов, и решетчатым оконцем вверху. В зависимости от количества арестантов (максимум – четверо), в ночное время в помещение вносилось определенное количество топчанов-кушеток, на которых арестанты спали. После подъема (на час раньше чем в части, то есть в пять часов утра), топчаны выносились в караулку, а арестантам выдавились табуреты. Невеселая жизнь, на первый взгляд, правда? Но… если ты «старик», то есть срок твоей службы более полутора лет из двух возможных, здесь ты – очень уважаемая персона. Ви-Ай-Пи. Среди солдат, разумеется. Вся фишка в том, что начальник караула – это сержант-срочник, как правило, из «стариков», то есть твой брат… И упаси Боже ему в чем-то нарушить негласный закон полковой гауптвахты, соблюдаемый годами, и неукоснительно исполняемый из поколения в поколение. По этому негласному закону, арестант из стариков имеет право спать сколько влезет, иметь дополнительную пайку (кухня тоже в курсе!), и вообще – отдыхать по полной от трудов праведных. Почему такое возможно? Да потому, что в караулке нет офицеров, она надежно закрыта изнутри, а проверяющие дежурные, допускаются в помещение по паролю. А за то время, пока начальник караула соизволит впустить их, арестант успеет занять свое законное место в камере. И всё шито-крыто. Такие дела. Молодежь знает правила, старики - исключения. Не будь исключений, правила были бы невыносимы, но в каждом положении отыщется что-нибудь утешительное, если хорошо поискать.
     Принимая во внимание вышесказанное, может создаться впечатление, что в армии я был неисправимым раздолбаем, и неким армейским диссидентом. Но, это не совсем так. С самого начала, получив повестку из военкомата с указанием срока и места явки на «действительную военную службу», я, испытал в некотором роде известное облегчение. Я принял всё как должное, и не стал сопротивляться судьбе. Я знал что это – не смертельно.  Наше поколение не знало войны. Война воспринималась нами как что-то далекое, мифическое, варварское, никогда больше невозможное. А ядерное противостояние двух систем – всего лишь борьбой идеологий. Мы были уверены, что не начнем первыми, а у них на это не хватит духу. Мы догадывались, что и там, живут такие же люди, и никто из них не хочет умереть. Я шел служить с охотой, потому что знал: в армии меня будут кормить три раза в день, что студенту не всегда удавалось, более того – я был уверен, что здесь у меня появятся новые друзья, что в последствии, к моей великой радости, неизбежно случилось. Ибо нет занятия более интересного, чем ожидание ярких событий в скучной и однообразной жизни, и когда встречается желаемое с действительным, то эмоциям нет предела.
     С самых первых дней моего пребывания в армии, я решил, что буду служить по-честному, не буду искать легких путей, и постараюсь всё делать так, чтобы потом ни за что не было стыдно. Имея за плечами некоторый опыт рок-музыканта, я, всё же,  категорически решил для себя, что в данной ситуации, ни о какой музыке, и упаси Боже –самодеятельности, не может быть и речи. Я твердо решил, что пришел не в театр, а в армию, и буду делать то, что положено солдату, а не лабуху. Надо заметить, что в некотором смысле, мне это удалось. Гипотетически, я конечно, не отрицаю, что снова мог бы продать душу дьяволу, будь в армейском клубе Стратокастер  включенный в ламповый Фендер , но в то время это было из области фантастики даже на гражданке, поэтому в этом плане, мне ничего не грозило, а остальное зависело только от меня самого.
     Когда всё начинаешь с нуля, то главное - это не перепутать направление и не оказаться в области отрицательных величин. Кто неправильно застегнул первую пуговицу, уже не застегнется как следует. А выходило так, что мне приходилось всё начинать с нуля. Дело это не простое, на самом деле, так, как мне было несравненно труднее, чем, например, вчерашнему выпускнику средней школы, так, как я уже успел год поработать, год отучиться в ВУЗе, жил вдалеке от родного дома, имел собственные принципы и взгляды на жизнь, и авторитет совсем в другой системе координат. Всё это следовало обнулить. Но, если разобраться, у нуля есть одно неоспоримое достоинство - это отсутствие углов, и самое важное в начале движения – это покатиться в нужную сторону. Так я начал движение в нужном, как мне тогда казалось, направлении.
     После того, как мы приняли присягу, началась настоящая учеба по овладению военной специальностью, и здесь, я добился определенных успехов. Меня заметили, и назначили командиром отделения. Пока – только исполняющим обязанности, но в перспективе я должен был остаться сержантом в учебке.
     Но «Сержанта Пеппера»  из меня не вышло, ибо обещание - дальний родственник обычного кукиша. Если бы случилось так, как мне обещали, всё бы пошло по-другому: было бы легче, безусловно, но не было бы всего того, о чем я пытаюсь рассказать. А как так случилось, что меня там не оставили, а кинули в самое, я бы сказал, «пекло», (возможно, это и сильно сказано, но в начале было по-настоящему не очень-то сладко)? Всё очень просто. Меня тупо заложили. Была ли это спланированная акция, высокопоставленных родственничков , пытавшихся потеплее устроить своих никчемных чад, утверждать не могу, но основания такие есть, уж больно всё быстро, внезапно, и гладко произошло. Как мне после стало известно, пришел один маменькин сынок к командиру, и пожаловался, что мы с сержантами один раз пили портвейн. Это был повод. За это он получил теплое место санинструктора, а дружок его, сынок полковника – мою будущую должность в учебной роте. Их можно, в некотором смысле, понять – им бы туго пришлось в боевом подразделении. Ввиду их инфантильности. Но я никогда не пойму предателей, ведь я их считал своими друзьями… Что тут поделать: многие человеческие особи не смогли бы жить, если бы ими не двигали зависть и злоба, а зависть штука в некоторой степени демоническая: зависть еще непримиримее, чем ненависть. Не ищите здесь подлецов. Подлости, как правило, совершают хорошие люди. И нам иногда приходится платить пошлину судьбе, чтобы идти своим путем. Одно только радовало: если мы окружены крысами, значит, наш корабль пока не идет ко дну.    
     Когда человек не знает, к какой пристани он держит путь, для него ни один ветер не будет попутным. Но мне почему-то всегда надо было идти против ветра – тогда пусть кто-нибудь попробует тебе плюнуть в спину! И в сложившейся ситуации, я принял всё как должное. Винить кого-либо за это, не имело смысла - зачастую, ища виноватых, достаточно взглянуть в зеркало. А еще – достаточно понять: когда гусеница превращается в бабочку - это явление природы, а когда наоборот - это жизненные обстоятельства. А ещё некоторые умники предполагают, что благодаря теории относительности из ничего можно сделать всё. И в этом что-то есть…
    
***

     После этого происшествия, резко изменившего мою, казалось бы, уже определившуюся жизнь, всё пошло совсем в другую сторону: меня отправили в боевое подразделение: батальон перехвата, и я стал пахать по восемнадцать часов  в сутки. Продолжалось это около полугода, а затем, всё начало выправляться, потому, что я врубился в то, чем мы занимались. По-настоящему врубился. Врубился основательно. В общем, иногда даже думать стал по-английски . Мне стала нравиться такая жизнь, стало даже интересно, Но инцидент этот так и сидел занозой в моем сердце: мне было обидно, что по большому счету, я пострадал ни за что, но более всего обиднее было то, что предали меня вроде как бы свои. Но, в конце концов, я понял: могло быть и хуже: твой враг мог быть твоим другом. А нити судьбы плетутся неизвестностью и неизбежностью.
     Учтя этот опыт, я сделал для себя соответствующий вывод, и теперь знал точно: никогда я не буду командиром, никогда, ни при каких обстоятельствах им не стану, всячески буду избегать лычек , вплоть до «губы», потому, что это я сам так решил. С меня – хватит. Нельзя быть для всех пушистым - растащат на воротники. И это было принципиально.
     Для некоторых людей, любая ерунда становится важной и значительной, если тебе дают ее возглавить. Для меня это стало не актуальным, с тех пор, как меня заложили. И я понял: если можешь быть орлом, не стремись стать первым среди ворон. В нашей действительности одни собирают вершки, а другие - корешки. И ещё неизвестно, кому из них лучше. Поэтому надо следовать своей дорогой, и пусть потом о тебе говорят что угодно. У меня своё понятие чести. Но существует, так же, понятие чести среди карманных воров и понятие чести среди шлюх. И здесь всё дело в том, что в каждом случае применяются различные мерки.
     Мне не стыдно за всё это время: ровно полтора года я был примерным солдатом, я беспрекословно выполнял всё то, что мне было положено выполнять, да и оставшиеся полгода тоже, но… с небольшой корректировкой на «старость».
     Меня уважали и сослуживцы, и в некоторой степени командование, я побывал в отпуске, и имел первый класс в своей специальности. А первый класс зарабатывается потом и кровью, это не очередная лычка, его не получишь за то, что кого-то когда-то заложил . Я всю службу почти безвылазно просидел на «смене», то есть на боевом дежурстве, и здесь меня не в чем упрекнуть. Но, когда подошел срок, и я стал «стариком», пришло время немного расслабиться. Я считал, что имею на это полное право. И это на самом деле так и было. Мне показалось, что постоянно следовать всем правилам - значит лишить себя всех удовольствий.
     В нашей части не было дедовщины. Драки были возможны, и они были! Но.. только среди тех, с кем ты призывался в одно время. То есть, с одного набора. Сказки, скажете Вы, ничего подобного – отвечу я. Даже в мыслях не было допустить того, что старший по званию может ударить младшего. Тем более, чтобы старики били молодых. Мне до сих пор это представляется с трудом. У нас, как-то было всё построено на уважении. И каждый знал своё место. Но некоторые традиции, не нами, кстати, придуманные, всё-же имели место быть. Это были вполне безобидные явления, но и с ними, наш Батя  вдруг решил бороться. А зря… Общая ошибка большинства таких начальников в том, что они думают, что закручивают гайку, а на самом деле - сжимают пружину.
     Вот поэтому-то, в основном, меня на нары определяли именно за соблюдение этих пресловутых стариковских традиций, но это не было осознанным бунтом, это было лишь проявлением анархистской лихости. Утрированно: если пьянку или самоход расценивать, например, как уголовное преступление (это, конечно же, только сравнение, и, возможно, не совсем удачное), то в данном случае – это будет как бы политическая статья. Вот так, в общем, обстояло дело.

***

     Прапорщик Коля Дундуков ведет меня в сторону КПП. Только что Батя впиндюрил мне пятнадцать суток ареста (для начала, как он выразился). За что? Да не за хрен собачий. Послал я кое-куда одного капитана. Такова жизнь: только стоит узнать кого-нибудь поближе, как сразу хочется послать его подальше. И одно дело, если вы далеко пошли, и совсем другое, если вас далеко послали.
     Я, человек не конфликтный, и общаясь с некоторыми интересными людьми, я смог научиться своеобразной дипломатии. В моём понимании – дипломат, в некоторых случаях - это человек, который может послать вас на хрен таким образом, что вы с предвкушением будете ждать путешествия. В данном случае это не могло сработать: если человек, лишен чувства юмора, значит, было за что. В общем -  кто в армии служил, тот в цирке не смеется. А русскому человеку всегда есть, чем в таких случаях крыть. Русский язык необычайно богат и примечателен главным образом тонкостью оттенков.
     В России две беды - дураки и дороги. Когда дураки начинают ездить по дорогам, понятно, почему беда не приходит одна. Природа никогда не ошибается; и если она порождает дурака, значит, она этого хочет. Дураков на свете мало, но в армии они расставлены так грамотно, что встречаются на каждом шагу. Наверное, каждый человек имеет право быть дураком. Против этого ничего сказать нельзя, но и правом этим надо пользоваться с некоторой умеренностью.
     Правило номер один: никогда не спорьте с дураком — люди могут не заметить между вами разницы. А если вы спорите с дураком, значит дураков уже двое.
     Правило номер два: вы должны знать, что некоторые люди произошли от обезьяны гораздо позже других, поэтому быстрее всего принимают решения люди, не привыкшие думать.
     Правило номер три: дурак, совершенствуясь, становится круглым, поэтому встречаются люди, похожие на нули: им всегда необходимо, чтобы впереди них шли цифры.
     И, наконец, правило номер четыре: нельзя так отупеть, чтобы ко всему этому привыкнуть, ибо счастье дурака в том, что сам он не понимает, кто он. Человек, настойчиво повторяющий, что он не дурак, обычно имеет какие-то сомнения по этому вопросу. Вот и у Коли эти сомнения прямо на лице написаны. У меня таких сомнений нет – в Колином случае природа не ошиблась, мало того: она еще и наградила его соответствующей фамилией.
Дверь караулки открывает сержант Витас.
- ???
- Вот, принимай арестованного, распишись вот здесь…
Витас ставит закорючку в графе «принял», и отдает Коле бумаженцию удостоверяющую что я теперь зэк. Осторожно….двери закрываются. Добро пожаловать в «Дом Восходящего Солнца» !
- Ну, что, Славян, опять впух? – смеется Витас
- От сумы и от тюрьмы, братан, зарекаться не надо, особенно нам. – строителям светлого будущего. Иди чайник ставь, да пошли какого-нибудь салагу к хлеборезу за маслом.
- Да, уж… - задумчиво кивает Витас поглаживая прыщ на подбородке - светлое будущее не за горами. Оно вообще непонятно где.
- Да успокойся, ты - раз мы идём к светлому будущему - значит, не от хорошей жизни.
     Через полчаса, напившись чаю с бутербродами, я отправляюсь наверх – в комнату отдыхающей смены караула, и с полчаса «давлю харю», пока молодые занимаются влажной уборкой в моей камере. Положено. А кому всё положено, тот на всех клал.… Но сон это единственное к чему старослужащий солдат относится весьма добросовестно.
     Распорядок дня «губаря» не блещет разнообразием: шесть часов строевой подготовки, плюс «изучение устава». Ну, устав за полтора года почти наизусть сможет и дебил освоить, поэтому здесь бояться нечего – у нас, например, уже после «учебки» он от зубов отскакивал, а вот со строевой подготовкой дело обстоит иначе. Ходить одному (именно – одному!) по плацу в самом центре части не то что стрёмно, но… не совсем правильно, так сказать, не совсем «по понятиям», (имеются в виду понятия несколько иные, а не те, о которых Вы подумали) и на этот случай есть одна штука. Называется она «Deep Purple»: пальцы на ногах мажутся пурпурной краской от грибка (под названием «Purple Haze» ), вызывается фельдшер, и он выписывает тебе освобождение от строевой. Так начинается курорт. Пайку тебе носят двойную, и даже тройную – одна котлета кладется, например, в борщ с мясом, другая – закапывается в гарнир (каша или картошка) а третья – находится сверху! Возможны и иные варианты, взависимости от меню. Само собой, всего этого тебе не сожрать, поэтому высшим проявлением стариковского благородства является пожертвование лишнего молодой поросли, что находится рядом: в данном случае – салагам из караула.

***

     День прошел, как вообще-то и проходят такие дни,… он медленно убивал меня своим монотонным бездействием, и тихо губил своим примитивным и робким способом жить. В жизни каждого человека должна быть своя минута славы и желательно, чтобы она не заканчивалась минутой молчания. У каждого есть в жизни шанс выиграть миллион, но не каждый купит лотерейный билет в этот день. Жизнь — хитрая штука. Когда у тебя на руках хорошие карты, она решает сыграть в шахматы. Так что чаще всего не мы идём по жизни, а она по нам.
      Солнце клонилось к закату, и подошло время вечерней прогулки.
      По уставу, арестованного вечером должны выводить на прогулку. А для нас устав – закон, поэтому я выхожу на волю в сопровождении солдата с автоматом. Если достаточно долго тренироваться, можно научиться маяться дурью с очень большой выдумкой, и если вас наказали ни за что - радуйтесь: вы ни в чём не виноваты!
- Ты, юноша, смотри, чтобы я не убежал. Смотри в оба. За мной – командую я, и мы двигаем копытами: непонятно куда…непонятно кто кого ведет…
Я направляюсь к пищеблоку, к тому месту, где зияет деревянная амбразура для приемки хлеба. Такая штука покатая внутрь, ну Вы это видели в советских булочных. В окне сверху этого ящика вижу знакомые родные рожи: Олег Лапшин бухает с хлеборезом. Не могу пройти мимо безобразия. Так и хочется принять участие!
- Пить будешь? – орут они из окошка
- Конечно, если уж тебя довели до греха, то грех им не воспользоваться, а вы, военный – оборачиваюсь я к конвоиру – меня охраняйте, то есть стойте на стрёме, и Родина вас не забудет! 
В амбразуре появляется рука со стаканом на три четверти налитым водкой, и вторя – с бутербродом с колбасой.
- Моя любимая – «докторская» - говорит Олег, - не побрезгуйте, дяденька
- Колбаса «докторская», водка – «любительская», как хорошо, что не наоборот – отвечаю я махнув залпом сто семьдесят грамм – глоток свободы можно не закусывать, вы молодому лучше отрежьте, пусть закусит за моё здоровье.
- Как там на киче? – интересуется Олег
- Да всё так же, скучно. Один припухаю.
- Сегодня жди, буду. Делаем Герай, и товарищей в беде не бросим , ибо скука - единственный грех, которому нет прощения.
     И он сдержал слово. Специально ушел в самоволку. С одной целью – непременно залететь. Его доставили в мою компанию под утро – крепко пьяного и замудоханного лиепайскими ****ями до полусмерти.
- Кто входит в дом счастья через дверь удовольствий, тот обыкновенно выходит через дверь страданий…- проорал он плюхаясь на нары. - Вот мы и дома! 
«I'м gоing bаск tо Nеw Оrlеаns
 То wеаr thаt bаll аnd сhаin!!!»
     Первейший признак независимости - это отсутствие желания кому-нибудь гадить, поэтому он пытался в своём весёлом состоянии описывать интимные подробности своей самовольной отлучки наряду, выловившему его за забором, и доставившему его в цугундер. Иногда надо рассмешить людей, чтобы отвлечь их от намерения вас повесить.

***

     И вот, нас уже двое в нашей темнице. Человек устроен так, что в него вложено много зажигательного материала. Что сотворил, оценят в раю, что натворил, напомнят в аду. В раю, конечно, климат получше, зато в аду гораздо более приятное общество, и стоит только обзавестись определенными привычками, как дни потекут совсем гладко.
- Рассказывай всё по порядку – говорю я Олегу, - как всё вышло?
- Ну, в общем, дело было так – говорит он, еле сдерживая икоту – прислала мне «жена» посылочку, мы её с хлеборезом оприходовали, ну тебе тоже наливали, и решил я её ночью за это отблагодарить. Кроме водяры, я вчера еще пил такой дорогой коньяк, что с утра просто жалко идти в туалет.
     Надо сразу пояснить, что «жена», это не то, что Вы подумали, это просто его подружка из Дома ребенка, что находился в аккурат напротив нашей казармы. Была она лет на десять его старше, и взависимости от ситуации он её звал или «жена», или «весна». Она была влюблена в него той последней любовью бывалой потаскухи, что приходит в её возрасте последний раз. В сопроводительных записках к неизменным посылкам с водкой и докторской колбасой, которые она оставляла в укромном местечке у забора, она романтично называла его «Маленький принц». Вот так. Ни много и не мало – «Le Petit prince» . И Маленький принц всё это отрабатывал натурой. Убивал двух зайцев сразу: тут тебе и любовь, и выпивка, и нос в табаке. В общем, не плохо устроился.
- Когда ушел, предупредил дневальных, чтобы маяк подали, в случае проверки. – продолжал он, - они и подавали, но, я блин, так увлекся, что мне всё по фигу вдруг стало…да, всё же, пить надо с бабами, чтобы потом к ним не бегать. Но если стараться обходить все неприятности, то можно пройти мимо всех удовольствий.
- А я вот, намедни прочитал слово либидо наоборот. Долго думал, – вставляю я.
- Да и я о том же, - соглашается он, - но мы устроились на улице, в песочнице под грибком, и весь  этот оральный рок-н-ролл был как на ладони у всей казармы. Мне уже и газеты зажигали, мол, всё, быстрее назад, тебя дурака уже ищут, но я же не кролик, в самом деле… В общем, стыдно за вчерашнее, но только не помню перед кем...
- Не всем, кто нашёл своё место в жизни, дают на нём долго посидеть, - сочувствую я – красиво жить не запретишь, но помешать могут…
- Не стоит слёзы лить напрасно... Пошло всё нахрен - ЖИЗНЬ ПРЕКРАСНА!!! – вдруг заорал он, и запустил сапогом в таракана, выползшего из щели в полу, - мы ребята удалые, ищем щели половые!
Попал. Кирзовый сапог сохраняет убойную силу на всем протяжении своего полета.
- Анекдот новый:  - «Тук-тук! –  Кто там? –  Откройте, милиция! – А нахрена вы там закрылись?»
Вот так мы и коротаем время. Мир не меняется ни к худшему, ни к лучшему. Просто Земля продолжает вращаться, и все идет своим чередом.

***
     Подслеповатая лампочка под потолком камеры горит тускло, а за окном уже забрезжил рассвет. По техническим причинам свет в конце тоннеля временно отключен. Скоро подъем. Подъем на губе на час раньше, чем во всей части. Ну, что ж – кто рано встает, тому, как говорится, Бог даёт. Сейчас припрётся этот шакал – помощник дежурного, и заставит вынести топчаны в караулку. И нам ничего не останется делать, как идти досыпать в комнату отдыхающей смены. Эх, ма...служба, мать её… Пом.деж. - сволочь, к тому же еще и порядочная, но всё в этом мире относительно: тот, кто держит цепь, не свободнее того, кто ее носит.
     Я умываюсь и смотрю на себя в зеркало. Если тебе когда-нибудь захочется найти такого человека, который сможет одолеть любую, даже самую тяжелую неприятность и сделать тебя счастливым, когда этого не может больше никто, ты просто посмотри в зеркало и скажи: «Привет!» Чувак в зеркале смотрит на меня и хитро подмигивает. Зеркала – это двери в параллельный мир, где всё, возможно, по-другому, но зеркало было холодным, как то холодное тихое пространство, где вращаются затухающие на рассвете звезды. Невозможно дать всем всё, ибо всех много, а всего мало.
     С лязгом открывается оббитая железом дверь, и на пороге появляется эта сволочь в портупее. Он вводит в камеру здорового солдатика. По заправке видно – из учебной роты. Солдатик ничем не приметен, только рожа кирпича просит. Жизненная несправедливость – рожи всегда выразительнее, чем лица. Или мне это только кажется?
- Вот вам еще один сиделец – говорит держиморда в хромовых сапогах – из учебки, служить не хочет. Ротный ему трое суток похлопотал. Вы уж тут его немного поучите уму-разуму…- сказал он и отвалил.
     Я смотрю на Олега, и понимаю, что у него на уме. Да за кого он нас тут держит? Мы ему что «суки лагерные», как любит выражаться наш старшина Камбала? Да с чего это он взял, что мы паренька прессовать начнем? Оно нам надо? Хрен вы угадали, товарищ лейтенант. А паренек уже готов ко всему. Набычился, смотрит исподлобья…
- Ну, давай знакомиться, военный – говорит Олег – откуда сам, какого роду-племени, и чего это тебя на губу к старикам из батальона кинули, рассказывай.
     Солдатик, видя такое, прямо скажем,  не плохое отношение, пообмяк немного, и, попыхтев малость, собирая в своей дебиловатой головёнке остаток не выбитых муштрой и ефрейторами из учебки мыслишек, сказал, что сам из Калининградской области, детдомовский, в учебке – во взводе шоферов, а попал, из-за того, что служить не хочет. Только и всего. Не буду, говорит, хоть что делайте, а служить не буду. Мне пох…Вот так. Стало понятно, что всё у него происходит вопреки здравому смыслу, который не особо-то и препятствует. А на губу попасть в таком юном возрасте – последняя инстанция перед дисбатом.
- Как зовут-то тебя, служба? – спрашиваю я понимая, что в споре с круглым дураком и зацепиться-то не за что.
- Зовут Иваном.
- Будешь Джонни. Дурак вы, сударь. Попадете в дисбат на пару лет, а потом остальное дослуживать придется. Или я не прав, Олег?
- А сколько отслужил-то? Еще и полгода не скоро, а нам осенью домой. Вот и думай, мил-человек, сколько тебе кирзу таскать придется. Года четыре без малого.- говорит мой товарищ.- Врубаешься? А это уже не пох…
     Мы ему популярно стали объяснять, что ему можно, чего нельзя, что кому положено, а что нет, и что будет можно потом, когда он станет таким же как мы. А это произойдет неизбежно! Тогда-то всё и станет пох… а сейчас – еще рано. От этого еще никто не умер, все прошли через это, зато после – всё придет само собой. Врубился. Слава Богу.
- Ты строевую нашу песню знаешь? – спрашиваю я, не надеясь получить утвердительный ответ.- скоро нам всем на плац, а без нашей строевой песни, нам, микрофонщикам, никак нельзя.
- А я шофер.
- А нам пох…учи слова – и Олег диктует ему слова Yellow Submarine.
     Опять открылась дверь, и караульные внесли бачки с завтраком. Губа губой, а завтрак – по расписанию (но чуть позже, чем у всех). Кухня в курсе, что на киче два старика, и, соответственно пайка нам «хозяйская». Сегодня на завтрак рыба. Треска жаренная. Один кусок наверху, другой (дополнительный) в картошке спрятан. Как положено. Масла – по две пайки на рыло, хлеба и сахару тоже. Джонни вытаращил глаза, и очень удивился, когда мы его заставили весь доп. паёк наш сожрать одному.
- А как же вы? Вам ведь положено…
- А нам пох…даже пайка, жри давай, пойми – это нам всё пох…а не тебе…
Очень это его удивило и обрадовало. Ведь для салаги что главное? Пайка и сон. Пайку мы ему организовали, а вот со сном будет напряг. Не положено ему. Мало служит, как в армии говорят. В обед были котлеты. Он сожрал четыре. Всего нам на двоих принесли шесть. Последнюю он не хотел доедать, но мы ему внятно объяснили, что если не нравится стариковская пайка, ему придется много работать, а так – лишь влажную уборку в камере сделать, и всё. Врубался он на удивление быстро.
     После завтрака нас выгоняют на строевую. Всё это происходит на плацу, напротив КПП, чтобы видела вся часть. Такая воспитательная мера.
     Почему старики медленно ходят? Они ходят медленно не потому, что у них болят ноги, а потому, что им спешить некуда. Наш Джонни – всегда впереди, а мы с Олегом сзади, затылок в затылок. Ему поставлена очередная боевая задача – топать за троих, и он с ней успешно справляется. Если он не достаточно громко ставит ногу, ему напоминают об этом тычком в поясницу. Он опять врубается. Даже когда беда приходит одна, то она не приходит в одиночку, а на пару с предчувствием больших неприятностей. Ведь ничто так не бодрит с утра, как незамеченный дверной косяк.
     Немного размявшись, после очередного перерыва мы запеваем свою строевую песню. Вернее, запевает кто-нибудь один, а уж припев подхватывают все остальные. Джонни припев выучить успел. «We all live in the Yellow Submarine, Yellow Submarine, Yellow Submarine!!!», и так далее. Ничего особенного. Просто Битлз. Мы вообще такие мероприятия уважаем, и когда не на губе или на смене, даже ходим на вечернюю прогулку вместе с ротой (хотя, старикам можно в этом мероприятии, предусмотренном режимом дня и не участвовать, но мы принципиально выходим). Здесь мы поем «Space Truckun`»  когда сержанты командуют чеканить шаг. Кто врубается, попробуйте себе представить марширующую роту, и плетущихся сзади двух охламонов с приспущенными ремнями орущих в такт: «Come on!!! Come on!!! Come on!!! Let`s go space truckin`!!! » - это мы с Олегом на вечернюю прогулку вышли.
     Вот и подошло время обеда, и нас загоняют назад в караулку. Джонни будет мыть пол в камере, а мы сыграем в шахматишки. У нас здесь свои правила – пешка может рубить назад, а ферзь может еще и конем ходить. Забавные правила. Так партия кончается быстрее. Дни проведенные на киче отразятся в нашем дембельском дневнике (об этом позже) как время в изгнании. Завтра всё повторится по новой, а еще через день наш Джонни выйдет на свободу настоящим солдатом, со стоптанными до дыр сапогами. Пообщавшись с умудренными опытом бывалыми людьми он поймет, что лучше – особо не залупаться, но иногда, все-же будет посылать очень далеко некоторых младших командиров в учебной роте: «А пошел ты нах…салага, я на губе со стариками из батальона лямку тянул…» ротный подумает, подумает, да и повесит ему лычку , от греха подальше, и он успокоится. И опять всем всё станет пох…особенно ему, он ведь много наших котлет и масла сожрал, как-никак.

***
     Целый день мы припухаем с Олегом вдвоём. Вызвали сан. инструктора, и он констатировал у нас наличие грибка на ногах. Благодаря фокусу с пурпурной краской, нас освободили от строевой, и теперь появилась еще одна проблема – как быстрее скоротать время.
     Открывается дверь, и в камеру вводят Кума. Кум – это наш сослуживец, солдатик из нашей роты. Зовут его Игнас. А точнее – Игнас Игно. Игнат Игнатыч, короче будет по-русски. Простой рыжий паренек нормального телосложения с белесыми как у теленка ресницами. Кум – литовец. А литовец долго запрягает, пока не решит вовсе никуда не ехать. Но Кум поехал. Вернее – пошел в самоволку. Его, естественно поймали, и определили на губу. Ага…скажете Вы, за водкой бегал. Ничего подобного. Кум бегал в гастроном за колбасой.
     У Ярослава Гашека, в его бессмертном романе о солдате Швейке есть такой персонаж – Балоун. Обжора, каких свет не видел. Кум – это наш Балоун. Он всегда что-нибудь жуёт. Сколько мы его знаем. А знаем мы его уже полтора года. В учебке на учениях наш взвод выступал в роли регулировщиков, а после прибытия на позицию, заступал в наряд по кухне. Кум всегда просился помощником повара. Надо сказать, должность эта не из лёгких. Желающих – всегда мало. Надо мыть котлы полевых кухонь, и всё такое. Хлопотно, грязно, но…сытно. Для Кума близость к остаткам обеда (а они всегда предусматриваются по уставу) была равносильна близости к Богу. Остается каша – можешь съесть, а еще на учениях полагается доп. паек, а это – сыр, тушёнка и колбаса. Ну, как тут откажешься, когда такое счастье привалило? Кум жрал весь день. К вечеру ему стало плохо. Увезли в санчасть. Промывали желудок. Еще немного – и был бы завороток кишок. Кирдык, по-татарски. Еще немного, и он бы «крякнул».
     Этот печальный опыт никак не повлиял на его дальнейшую жизнь – он всегда что-нибудь жевал, а под матрасом у него всегда были спрятаны сухари. Есть люди, в которых живет бог, есть люди, в которых живет дьявол, а есть люди, в которых живут глисты. Глистов у него не было. Проверяли. Результат – отрицательный. Куда всё это ему лезло, ума не приложу: на вид – обыкновенный солдат среднего роста, среднего веса , среднего ума. Медлительный и меланхоличный. Но, как говорится: «сколько съели мы за раз – знает только унитаз». Загадка природы, одним словом.
- О, здравствуйте, кумэ! – от смеха у Олега даже подобие тика началось -  не стоит гоняться за счастьем: оно всегда находится в тебе самом, а хронического, вечного счастья также нет, как и нетающего льда!
- В нем никакого счастья нет. В нем даже глистов не нашли – говорю я в такт Олегу – просто задача сделать человека счастливым не входила в план сотворения мира.
     Он не въезжает, о чем это мы. Он лишь тупо улыбается, похлопывая коровьими ресницами. Я не припомню ни одного самовольщика, который бы так глупо спалился. Не за пьянку, не за ****ство, а за такую ерунду. По-русски будет – «не за понюшку табаку». Главное – ему никто не поверил. Потому, что поверить в это трудно. Поверили только мы. Мы-то знали что это за тип.
- А вот скажите, уважаемый – продолжает Олег – вдруг завтра война, и мы все в плен попадем, а жрать там нечего, как тогда?
- А никак. Сдаст всех за гамбургские сосиски – я уже не могу сдержать слезы от смеха, - с дижонской горчицей.
- Я вот, например, очень докторскую колбасу люблю – продолжает Олег гастрономическую экзекуцию – не краковскую копченую, не сервелат финский, а простую докторскую, которую Сталин любил, но не знаю, мог бы я Родину за это продать. Трудно ответить.
- За тарелку свежего борща продавали – продолжаю я – Кум, ты знаешь, что такое борщ настоящий, не тот, от которого тебя в лазарет отвезли в учебке, а настоящий, наваристый на мозговой косточке? Сначала надо сварить бульон: как закипит – убавь огонь, чтобы бульон был прозрачным, не помутнел, и вари до тех пор, пока мясо от костей не будет легко отделяться. Затем добавь свежие овощи – капусту и морковь порезанные соломкой. Свеклу клади позже, чтобы цвет суп не потерял. Свежие помидоры поджарь отдельно, на сковороде вместе с салом и с луком, а в конце добавь чесночка зубчик для запаха. И всё это в кастрюлю, после того, как сварится картофель. Дальше зелень – петрушка, укроп, перец, соль – всё на глазок, всё по вкусу. Пусть всё прокипит. Через пять минут всё будет готово. Пусть настоится полчаса. Оно того стоит. А дальше – по тарелчкам: в каждой – по паре кусков мяса. А на столе графинчик запотевший. Грех по соточке не принять под такой борщец? А, братва? – на Кума было уже больно смотреть, он уже вошел в образ.
- На закуску – сало с прослойками, с чесночком, и с перчиком – добивал его Олег.
- А может селедочки, свежезасоленной, атлантической? Кусочками порезанной в колечках лука, под горчичным соусом? – подхватываю я – с молодой картошечкой?
- Непгеменно, батенька, непгеменно – с ленинской картавинкой отзывается Олег.
- А гуся в яблоках не слабо? У батьки на хуторе жирные гуси? – вкрадчиво спрашиваю я Кума.
- Да батька его до сих пор шмайсер  в бункере чистит. – заключает Олег.
- Да, воевал с красными за избушку лесника. Пока не пришел лесник и не разогнал всех нахуй.
     Кум не обижается. Он добродушный парень, как большинство литовских обжор и российских алкоголиков. Я с ним изучаю разговорный литовский язык, и он меня за это очень уважает. Я, шутя, сказал как-то, что язык потенциального врага нужно знать. Бля, как в воду глядел. Расслабляться и смотреть всё время только в одну сторону опасно - можно потерять контакт с миром. Мир всё-таки имеет как минимум четыре стороны.
     Ну вот, похоже сегодня на губе «день открытых дверей» - опять открылась дверь, и в камеру вошел Толян Шеховцов. Тоже без ремня, тоже арестант, и тоже из нашей роты! Нет, ротного нашего точно в Тикси сошлют. Четверо человек – и все из одной роты – это уже перебор!
- Эй, служба!!! – орет Олег сержанту из караула – ты там дежурному скажи, чтобы никого больше не садил, а то у нас вся плацкарта занята! Куда мы их девать-то будем? К нему домой ночевать отправим! Впрочем, я бы и сам на ночь пошел, пока он караулы проверяет.
     Толяна я знаю с первого дня службы, даже еще раньше, на пару часов. Он был из того же института что и я, только с экономического факультета. Родом из славного казахского стольного града Алма-Ата. Мы с ним вместе в военкомат шли. Утром, перед тем, как пойти сдаваться в военкомат, я пошел по общаге прощаться со всеми своими кентами, и в комнате у своего магаданского кореша с пятого курса Кактуса, обнаружил Толяна. У него тоже была повестка туда же, куда и у меня. А Кактус намедни бухал в общаге у экономистов, и приволок его по пьянке к себе. С вещичками. Выходи строиться, короче. Помню, как в автобусе здорово давил сушняк, и мы купили на остановке бутылку шампанского, которую тут же оприходовали из горла. Помню, как потом весело позвякивала пустая тара, перекатываясь по проходу, под жалобные вздохи остальных призывников. Сушняк-то после вчерашнего давил каждого, это уж точно.
     Толян – борец за идею. Правдоискатель-декабрист с анархическим уклоном. Он завязал роман по переписке с одной особой отбывающей наказание в женской тюрьме, что находится напротив нашей части. Кстати, Дом ребенка – это тоже их епархия. За порочную связь с осужденными (между прочим, - чисто платоническую) его и определили на кичу. Для начала, чтобы одумался. Он не одумался, и позже его загнали далеко от Лиепаи – не то в Вентспилские болота, не то на эстонский остров Сааремаа – там тоже стояли наши батальоны, а поблизости баб не было. Даже зэчек. Как говорится: если жизнь тебе ничего не дала, значит, твоя очередь ещё не подошла... Либо ты встал не в ту очередь. Справедливость - это когда всем достается поровну, а тебе - чуть больше.
     Что ни говори, но даже железная логика со временем ржавеет. Наверное, в логике командования присутствовала абстрактная мысль о возможности перехода платонических отношений в физическую близость «несчастных влюбленных» разделенных армейским забором – раз, и колючей проволокой женской тюрьмы – два. Пойди тут разберись, что особисту с замполитом с похмелья в башку втемяшится! Ромео и Джульетта, Тристан и Изольда, Иван да Марья, и остальная классическая ****обратия, с бодуна выглядели совершенно аморально и гнусно, поэтому лучше сделать один раз вовремя, чем два раза правильно. Но хотел бы я видеть, как Толян в самоволку в тюрьму ходит! Как в песне поется: «Спрячь за высоким забором девчонку…». Хотя…, подозрения наших блюстителей нравов, возможно, и не были беспочвенными – Толян здорово на цыгана смахивал. Но больше - на басмача. Олег его и звал «Медео-Оглы». Но пока он здесь, и полон оптимизма и задора. Он вообще ничего противозаконного не сделал – и его, как укравшего дырку от бублика следовало бы посадить в камеру без стен.

CATFISH BLUES

     Его звали Камбала. Старшина нашей боевой 6-й роты прапорщик Маркод Ян Альбертович. Такой крупный латышский мужчина килограммов 150 весу, и метров двух росту.
     Если всерьез принимать теорию Ломброзо, можно было по одному его лицу предположить, что перед вами прирожденный преступник. С таким портретом впору было брать кистень, да на большую дорогу, а он, по необъяснимым стечениям обстоятельств, и фатальному капризу судьбы, был послан нам в качестве отца-радетеля. Худшая шутка, которую судьба может сыграть с  человеком, это поставить его в зависимость от дурака, и если человек - гондон, то и отношения с ним будут натянутые.
     Сказать о нем «дурак» – будет не совсем политкорректно. Скорее, назовем его «человек с гуманитарным складом ума». Как сказал когда-то старина Хаббард, каждый из нас бывает дураком, по крайней мере, пять минут в день; мудрость заключается в том, чтобы не превысить лимит. Лимит Яна Альбертовича просто зашкаливал все разумные пределы. Он был безлимитным дураком. Но у него было одно неоспоримое достоинство – он, как никто другой, умел делать мелкие дела и мелкие пакости с важным видом.
     Хотите верьте, хотите нет, но даже самый круглый дурак есть конечный результат миллионов лет эволюции. Скажем спасибо дуракам: в сравнении с ними многие считают себя умными, но чем больше дураков встречается на пути, тем очевиднее, что идешь проторённой дорогой.
     Ян Альбертович получил кличку «Камбала» из-за своего вертикального косоглазия. Было это давно – еще до «нашей эры», и кличка эта так органично вписалась и приклеилась к нему намертво, что представить его без нее было невозможно так же, как представить себе Ленина на субботнике без бревна. Взгляд его был пронзителен и демоничен. Когда он глядел на тебя, было непонятно – что же его интересовало в твоем внешнем виде – не подшитый подворотничок или неначищеные сапоги? Находиться под таким тяжелым взглядом было неуютно.
     В процессе прохождения  службы, и, соответственно -  «старения» личного состава, отношение Камбалы к определенному персонажу соответствующей возрастной категории как то: «молодой», «годок», и «старик», ввиду специфики неуставных отношений, и ввиду неизбежного течения времени, имели тенденцию положительного роста, отношение же, персонажа к нему навсегда оставалось в категории отрицательных величин. Объясняется всё это просто: несправедливые обиды недавнего прошлого, никогда не забываются, и остаются навсегда.
     Молодых он ненавидел лютой ненавистью, к годкам относился как к табуреткам, стариков побаивался – могли и сапогом запустить из своего угла. Мы, на закате своего срока относились к нему в основном, как к предмету мебели – ну бухтит там какая-то этажерка, ворует солдатские простыни, что-то тебе пытается втереть по поводу «воспитания» молодой поросли, имеет свои слабости, и не более того. Казенную мебель не выбирают. Приходится довольствоваться тем, что есть. Так что «старшина-отец солдатам», это не про него сказано.
     Но была у него одна страсть. Собаки. Он даже был председателем городского общества собаководов, и собаки его спали на солдатских простынях, так что не всё то золото, что воруют…ибо - кража - не пропажа, это просто перемещение материи от одного владельца к другому, и в данном случае, выходило, что он просто пользовался услугами  армии в своих, мелких целях.
     А еще он любил пожрать. Само-собой, для того, чтобы поддерживать в жизнеспособном состоянии такое большое тело, нужно было хорошо кушать. Но и здесь лимит Яна Альбертовича выходил за границы разумного – он был еще и безлимитным обжорой. Есть гипотеза, что в далекие времена динозавры вымерли в результате изменения климата – травоядным нечего стало жрать, соответственно – хищникам тоже. Ян Альбертович приспособился к новым условиям как неуловимый Лох-Нессский ящер – дополнительно к домашнему питанию пожирал солдатскую пайку три раза в день.- на завтрак, обед и ужин. Что это за новые условия, в которых оказался сей реликт, я попытаюсь пояснить.
     Не всё было так просто, как казалось на первый взгляд. Человек, как известно, выглядит дураком в двух случаях. Тогда, когда он действительно дурак, и тут комментировать нечего. И тогда, когда цели его неизвестны. Тот, кто не боится показаться дураком, одурачит кого угодно. Дело в том, что в своё время Ян Альбертович закончил Высшую Партийную Школу при ЦК КПСС , а человек с таким прошлым дураком никак не должен был выглядеть. Просто дураков туда не брали. Но, возможно, в данном случае, было исключение – скорее всего здесь сыграла свою роль его нордическая педантичность:  когда в голове мало мозгов, то там всегда порядок.
     Бывшим местом его службы была женская тюрьма, и имел он там большой чин. Но что там произошло, и почему его оттуда выперли, об этом история умалчивает. Вероятнее всего, залетел он либо за прелюбодеяние с зэчками, либо за банальное мародерство. Второе – вероятнее всего. Уж очень он любил копченую колбасу.
     Обострения в любви ко всякого рода деликатесам проявлялись у него перманентно, раз в неделю, в то время, когда он водил солдат на почту за посылками из дома. А посылки, надо заметить, были набиты всякой вкуснятиной. В Прибалтике умеют и любят готовить всякие такие штучки. Представьте себе посылочку с латышского хутора, где кроме домашней колбасы, ветчины и буженинки присутствовал и домашний сыр, и копченые свиные ребрышки… и салака копчёненькая, свеженькая… бляха-муха, я не могу об этом долго рассказывать, мне самому дурно становится.
     Так вот, Камбала очень любил такие походы на почту – никому не доверял, сам всё проделывал – от начала до конца. По должности ему положено было проверить каждую посылку на предмет вложения чего-нибудь недозволенного, ну алкоголя, например, или анаши…хотя, какая к чёрту анаша в Прибалтике? Из той конопли, что произрастает там, лишь веревки хорошие когда-то делали. Впору бы кое-кому повеситься. А уроженцев солнечной Средней Азии в нашей части не было никогда. И вот, когда очередная посылка откуда-нибудь из-под Шауляя была открыта, и предъявлена к осмотру, и начиналось, собственно, само представление. В этот момент глаза его приобретали цвет индикатора на усилителе УМ-50, и индикатор показывал захлёст. Такой перегруз эмоций с фид-бэком. Это было знаком того, что слюноотделение и желудочные соки начинали свои физиологические действия. Не предложить ему чего-нибудь попробовать было бы великой глупостью. И, разумеется, предлагали.
- Это что, сыр?...домашний?... - с понятным любопытством неисправимого чревоугодника спрашивал он, забывая в этот момент, что из-за любопытства  не одна девушка лишилась целомудрия.
- Ну, я попробую… подчеркивая ударением на второй слог, скорее утвердительно настаивал он, и быстро отрезал изрядный кусок
- А это сало? Корейка… - и не дождавшись положительного ответа, но получив молчаливое согласие предъявителя фанерного ящичка, начинал тут же жрать. Как говорится, не отходя от кассы.
     Вот так, ополовинив очередной посылочный ящик, он намазывал на казенный кусок хлеба чужой кусок масла. Это было что-то! Смотреть без слез радости на это со стороны было нельзя. 
- А это что такое?... а…, угорь копченый – продолжал он свой шмон, и добрый ломоть реликтовой рыбы три дня назад вышедшей из Резекненской коптильни  пропадал в недрах каптерки. И так – каждый раз.
     Вы помните, что такое армейская каптерка? Если Вы подзабыли малость, а кое-кто, возможно, и не знает об этом, я попробую описать сей райский уголок. Собственно, каптёрок у нас было две: «нижняя» - такой курок для всякого ворованного на гражданке барахла, ну, там, цемента, например, или досок, всевозможного металлического хлама, что имел несчастье плохо лежать на улице, либо на стройке, и «верхняя» - кладовка рядом с канцелярией роты. Это был личный кабинет и апартамент прапорщика Маркода.
     Что касается собственно, апартамента, то ничего примечательного на первый взгляд здесь не было: ряд вешалок под потолок с парадными мундирами для всей роты, отдельно – место для хэ-бэ, фуражек, ну, для сапог-ботинок, там, еще какие-то шкафы для простыней, и остального постельного шмотья. Но у окна стояло внушительных размеров деревянное кресло похожее как на трон норвежского конуга, так и на электрический стул, где и восседал этот любитель халявной буженины и домашнего сыра.    
     Как-то он, после очередного сбора дани, разоткровенничавшись, по секрету поведал нам – что всё это – чепуха, по сравнению с тем, что он сожрал в тюрьме. И, действительно, мне столько копченой колбасы не сожрать за всю мою жизнь! Но, я, кстати, к этому и не стремился никогда, ибо, как говорится – кесарю – кесарево.
     А вот, с «нижней» каптеркой дело обстояло несколько иначе. Это была секретная территория. И туда помещалось всё, что можно было упереть с гражданки. В этом смысле Камбалу можно было понять: ну где он еще украдет что-нибудь себе на старость? В отличие от остальных прапорщиков, которые, например, заведовали складом ГСМ, или еще лучше – продовольственным,  у него таких преференций не было. И в отличие от всей этой публики, часть из которой была похожа на пиратов готовящихся к пенсии, часть – на таких мужичков-боровичков, которые себе на уме, он выглядел большим и одиноким  сенбернаром в своре охотников за дармовщинкой.
     Разговаривая со всеми на равных, дураки часто не ошибаются. Дурак, который не находит себе места, очень опасен, ибо способен заразить этим чувством других дураков и возглавить шествие, а умный человек нередко попадал бы в затруднительное положение, не будь он окружен дураками. И Ян Альбертыч сколотил банду из каптёров и шоферни для ночных набегов по спящим улицам и стройкам. Тянули всё, что днем приметил левый, зоркий глаз Маркода – от кислородных баллонов, до насоса для откачки говна. Спрашивается: ну на хрена тебе этот насос был нужен? «Надо понимать - в хозяйстве пригодится» - следовал неизменный ответ. Вот так, - если кто-то сказал тебе: «Дурак!», - не спеши думать, что он умный, возможно, он просто представился. Всем известно: если человек - талант, то он талантлив во всём, с идиотами такая же ситуация, и нет ничего разносторонней, чем интересы дураков.
     Кличка «Камбала» была потомственной, как дворянское звание, замечу еще раз, что история умалчивает кто его так первый раз назвал, но не в этом суть: учитывая его мелкоуголовные наклонности, чревоугодие, и гангстерскую внешность, уже мы дали ему кличку Папа Фрэнк, и она ему очень нравилась. В самом деле – «Фрэнк» ведь лучше чем «Камбала», как Вы думаете? Но до Фрэнка Костелло  ему всё-же, было как до Луны пешком. Это уж, точно.
     Наверное, в какой-нибудь из параллельных реальностей, где когда-то так и не раздавили злополучную бабочку, Фрэнка не выперли из тюрьмы, он пошел в гору, расталкивая по пути локтями номенклатурных попутчиков, и стал таки, благодаря своему партийно-хозяйственному багажу ну хотя бы директором колбасного завода, или, на худой конец - гондонной фабрики, а после перестройки, наверняка бы нашел в своих корнях обиженных советской «оккупацией» родственников, и руководил бы местным филиалом латышского гитлеръюгенда, или как он там называется? Я бы с удовольствием побывал в этой реальности. Честное слово.

LIVING LOVING MAID

     Наша часть находится почти в центре старинного латышского городка Лиепая. На улице Дарзу. В переводе это означает «улица огородов», но огородами здесь давно не пахнет – рядом женская тюрьма, а прямо напротив нашей казармы – Дом ребенка. Когда-то здесь стоял драгунский полк армии его императорского величества самодержца Всея Руси, а в войну – дивизия СС. Так что место это символическое. Здесь всегда стояли солдаты. И всегда крутились бабы.
     Известно, что во всех войнах, во всех походах солдат всегда сопровождали маркитантки. Маркитанты— мелкие торговцы, сопровождавшие войска в походах в  в европейских армиях (особенно французской). Со времени появления регулярных массовых вооруженных сил и до организации системы регулярного снабжения армий (XVIII в.), они играли ключевую роль в бытовом обеспечении военнослужащих. Маркитантки являлись чем-то вроде подвижного обоза. К каждому батальону и к каждому эскадрону было приписано определенное число маркитанток, разделенных на два отряда - кантиньерки и вивандьерки.
     Весьма несправедливо было бы думать дурно об их нравственности, потому что, большей частью, это были жены солдат, служащих в том же полку.
Каждый солдат считал своей обязанностью оградить маркитанток от всякого рода опасностей и оскорблений, а они в ответ старались помогать солдатам во всех случаях.
     В нашей части ходила легенда о том, как  в былые времена бабы по утрам старикам даже постели заправляли! Но времена эти ушли, ушли на дембель и те солдаты, а бабы остались. Обслуживающий персонал Дома ребенка. Маркитантки ХХ века. Жрицы любви и Бахуса по совместительству. Я не буду описывать всех прелестей этого бытия, до меня о маркитантках писал Бертольд Брехт, а у него это лучше получается, но своя Мамаша Кураж у нас была, это такой собирательный образ из нескольких чувих из Дома ребенка. Они носили нам водку, сигареты, и т.д., приезжали к нам на позицию со своей палаткой. Отплатить им нам было не чем, кроме одного… ну, Вы поняли, о чем я. И мы старались изо всех сил! А в двадцать лет – это такой пустяк, о котором и говорить-то не стоит. В общем, все были довольны. Женская половина – особенно.

 Продолжение следует….