Шумят тополя у лимана Гл 12

     Выехав из усадьбы на развилку дорог, Николай направил лошадей в сторону Бриньковской. Дорога завиляла вдоль берега, повторяя контур реки. Слева от дороги до самой балки тянулись ровными рядами шпалеры виноградника, а справа грустно шумели сплошные камыши. За ними переливалась серебром гладь древней речки Бейсуг. Шум камышей то нарастал, то замирал, казалось, что кто-то очень большой тяжело вздыхает. Не смотря, на казавшуюся безмятежность, и  река, и камыши были полны тайной жизнью. Внезапно обок дороги сорвался чирок и лихо просвистел в сторону реки. В тот же миг из камышей с шумом снялся табунок лысок. Чиркая кончиками крыльев, поверхность воды, они полетели так низко, что, казалось, будто они не летят, а бегут наперегонки. Не один раз уже пуганные они отлетели немного к середине реки, опустились на воду и стали медленно возвращаться обратно.    
     Кони шли неторопливо – медленным шагом. Сидящие на линейке ехали молча, лишь Николай изредка понукал лошадей. Искоса поглядывая на связанного Степана, он злорадствовал про себя: «Допрыгался байстрюк…». Но внутренний голос возражал ему: «Да никакой он не байстрюк…, а злишься ты на него за то, что весной на сборах Степан обошёл тебя на скачках на целую лошадь, а ты приплёлся у него на хвосте…»
– «Да если б у меня был хорошиловский Сокол…»