Песнь оленя

   «А как ты в Канаду-то попал?» - спросил меня один старинный знакомый, отыскавшийся по интернету. Чтобы не ввязываться в скучнейшие, и к тому же малопонятные жителю бывшего Советского Союза объяснения, я уже хотел было отшутиться чем-нибудь дежурным, вроде еврейской жены, как средства передвижения по миру, но неожиданно этот вопрос показался мне интереснее и глубже, чем представился вначале. А действительно, как всё началось, и, главное, когда?
     Ну только не в 1991 году. Тогда в Израиле вопрос: куда, даже не возник. В Канаду и никуда больше! Туда, за океан, где шумит Ниагарский водопад, где по улицам бродят пушистые еноты, а рыжие в пятнышках олени едят с руки, где добрые тёти прямо в аэропорту раздают всем желающим паспорта с канадским гражданством, а весёлые дяди гоняются за прилетевшими и предлагают, нет, умоляют выйти на работу когда угодно и на каких угодно условиях... Нет, тогда Канада уже жила внутри меня и отъезд из Израиля был лишь естественным завершающим шагом к ней.
     Ну так когда же? Давно пришёл к выводу, что жизнь наша; настоящая и прошлая, наполнена знаками и приметами будущего. Все события увязаны и сплетены в сложный узор название которому жизнь, а настоящее и прошлое лишь открывшаяся нам часть этого узора. И тянуться ниточки в будущее от узелков завязанных в прошлом. Только не умеем мы продолжить, прочитать этот  узор, скрыт от нас день завтрашний , хотя казалось бы, как просто; вот он узелок, вот она ниточка тянется, пройдись по ней, загляни, но нельзя, потому что закон такой! Разве мог я знать тогда в далёком 1986 году, гуляя с красивой девушкой по арбатским переулкам и забредая, чтобы вдоволь нацеловаться, в наш любимый, как нам тогда казалось Булгаковский, дворик в Староконюшенном переулке. Разве мог я знать, что флаг с красным кленовым листом, так хорошо видимый нам со старой скамейки сидя на которой мы взахлёб целовались, является флагом страны гражданином которой я стану через полтора десятка лет. Да мне такое и в голову прийти не могло! А если бы кто и сказал мне такое, то я бы рассмеялся ему прямо в лицо. Где ты девушка! Ау-у! А флаг - на письменном столе в стаканчике для карандашей, маленький такой! Так вот он узелок от которого ниточка в Канаду тянется, так вот где Канада началась! Так, да не так! От этого узелка ниточка снова в прошлое уходит.
    






       В год 1981. В западную Украину. В воинскую часть стоящуюю среди карпатских гор. Много чуднОго и странного мог бы рассказать я о жизни советского солдата, но один эпизод запомнился мне какой-то особенной памятью, словно он в особой ячейке лежит.
      К моему армейскому другу Пете со смешной фамилией Молоко приехала  мама и я, как лучший Петин друг был приглашён на пиршество. Вкус домашней копчёной колбасы изготовленной Петиной мамой до сих пор является лучшим украшением моих сновидений. Но не колбаса, ни пирожки, ни жаренная индюшка, а две цветные фотографии до сих пор вижу я. Вот красивая смеющаяся женщина прислонилась к новенькой красной машине, а за ней вдали огромная телевизионная башня, напоминающая останкинскую. На другой она же улыбаясь смотрит, как широкая река срывается в бездну полную водяной пыли. «Цэ моя сэстра яка живе в Торонто.» - объясняет Петина мама. «Цэ биля Ниагарьского водоспаду. Вона старише за мэнэ на дэсять рокив.» И я всё не могу поверить, что этой молодой женщине уже пятьдесят. «В 43 роци нимци вывэзли ii в нэмэтчину...» - и Петина мама рассказывает, как её сестра после войны попала в Канаду. «Нэщодавно я одэржила вид нэiи листа з фотокарткою. Вона кличэ нас в гости...» Я прошу у неё карточки и внимательно разглядываю башню, машину, водопад и это так далеко и несбыточно, что даже желания не возникает самому попасть туда.  Картинки из фантастического романа о жизни в другой галактике. Однако в памяти эпизод этот отдельно хранится. Так может отсюда Канада начинается? Может и отсюда, а может и раньше, потому что фотографии Ниагарского водопада я уже видел.
       В день моего десятилетия друг отца подарил мне книгу. «Держи подарок!» - сказал он и как взрослому пожимая руку заговорщически подмигнул, - «Про индейцев!» «Спа-а-а-сибо!» - я даже заикаться стал от волнения. Ещё бы! Какой десятилетний мальчишка в те годы не бредил индейцами. Фенимор Купер и Майн Рид были давно прочитаны и отброшены. А Чингачгук-большой змей и Винету-вождь апачей, Зоркий сокол и Быстроногий олень, Оцеола и Текумзе ловко расправлялись с бледнолицыми негодяями на киноэкранах страны. Киностудия «DEFA» без выходных трудилась в болгарских горах штампуя соцблокбастеры о торжестве справедливости на американском диком западе. Справедливость имела лицо югославского культуриста Гойко Митича. Все мальчишки хотели быть Гойко Митичем. И в самый пик этого детского помешательства - роскошная книга в красном переплёте с профилем гордого индейца с орлиными перьями на голове. Книга называлась «В краю непуганых птиц и зверей.» Однако счастье было не долгим. Очень скоро выяснилось, что папин друг в книгу не заглядывал и купил её за эффектную обложку.




      Книга и впрямь была про индейцев, но не про тех экранных, а про других настоящих. Автор, сам индеец из труднопроизносимого племени живущего на территории Канады, скучно рассказывал о том, как же тяжело живётся потомкам Чингачгука. Оказалось, что индейцы не скачут на лошадях за паровозом и не стреляют горящими стрелами в окна вагонов, а тихо спиваются в резервациях. Впрочем всё это я прочитал значительно позже. А тогда, меня заинтересовали только фотографии, коих в книге было много. Там были индейцы совсем не похожие на Гойко Митича, были фотографии канадских посёлков и городов, был там и Ниагарский водопад, и в изобилии - непуганные птицы и звери. И среди них загадочный скунс и почему-то очень захотелось узнать, как же пахнет эта американская вонючка. В конце книги читателям интересующимся индейской темой, рекомендовалось спрашивать в книжных магазинах и библиотеках новую книгу про индейцев под названием «Песнь оленя.» Прозрачно намекалось, что уж она то не обманет, что в ней будут и снятые скальпы, и стрельба и погони, много трупов бледнолицих и торжество краснокожих. Это вдохновило меня на поход в библиотеку.
       Хотя мне и нравилось читать, но посещать это заведение я не любил. И на то была причина. Переступая библиотечный порог я начинал ощущать робость близкую к страху. Это вероятно было от того, что работающие в библиотеке женщины совершенно не соответствовали укоренившемуся стереотипу укутаных в шали старых дев с потухшими грустными глазами, ожидающих среди книжной пыли книжных же принцев. Случайно или нет, но в библиотеке нашего небольшого городка работала свора старых партийных ссук разжалованных на склоне лет в библиотекарши за неизвестные простым смертным грехи. Глядя на этих фурий, невозможно было себе даже представить, что это были за пригрешения! Но в десять лет не задумываешся об этом и мне просто было неприятно и страшно.
       Покопавшись на книжных полках и не найдя «Песнь оленя» я рискнул обратиться к Витольде Борисовне, с первых шагов следившей за мной из-за библиотечной стойки. Витольда была заведующей и представляла собой квинтэссенцию работающих в библиотеке дам. Худая и плоская, круглый год одетая в тёмно синию юбку и белую блузку к которой лепился ярко красный бант заменяющий отсутствующую грудь, она напоминала усохшую индюшку не годную даже в суп. Когда-то чёрные, а теперь густо прихваченные сединой волосы собраны были на затылке в тугой пучёк из которого виден был край коричневой гребёнки. Из вечно нахмуренного лица с разросшимися бровями выпирал неправильной формы нос за который цеплялись, однако, изящные очки в золотой оправе. Плотно сжатые губы больше походили на сфинктер слегка подкрашенный розовой помадой. В разговоре сфинктер лишь слегка подрагивал и никогда не открывался полность даже когда Витольда смеялась.




        «И что же ты там ищешь?» - брезгливо рассматривая меня сквозь толстые линзы, произнесла заведующая, когда я подошёл к стойке. «Про индейцев небось? Ветер у вас в голове!» - не дождавшись ответа добавила она. «Вот я в твои годы...» - и я стал терпеливо ждать когда Витольда закончит нудный экскурс в своё пионерское детство и красный галстук мутировавший в красный бант печально вздрагивал на её отсутствующей груди.
      «Песнь оленя!» - запинаясь наконец произнёс я. Витольда вздрогнула. «Что? Что ты хочешь почитать?» - наклоняясь ко мне повторила вопрос глуховатая баба.  «У Вас есть «Песнь оленя.»» - почти прокричал я. Лицо Витольды просияло! Сфинктер раздвинулся и превратился в две розовые полоски за которыми показался рот полный золотых зубов. «Ну конечно!» - восторженно пропела она своим тягучим, как звук баяна, голосом. «Конечно!» - повторила она, - «Жди тут! Я сейчас!» Через минуту она вернулась, нежно держа в руках большую, красную, роскошно оформленную книгу. «Держи! И береги, смотри!» - Витольда любовно погладила ладонью обложку, протягивая мне тяжёлый том. Я предчуствуя недоброе взял книгу и взглянул на название. «Песнь о ЛЕНИНЕ!» - золотые тиснёные буквы сияли, как Витольдины фиксы. Комок подступил к горлу, из глаз готовы были брызнуть слёзы. Я оторвал взгляд от книги и посмотрел на Витольду. За толстыми линзами очков блестнула слеза. «Молодец!» - отворачиваясь, и доставая платок, сказала она. «Иди читай и береги...»
      Дома обе книги какое-то время стояли рядом. Иногда я открывал книгу про индейцев и рассматривал чёрно-белые фотографии людей в мокасинах, ниагарский водопад, оленей и медведей. Другую книгу я так ни разу и не открыл, а через две недели вернул её в библиотеку.


P. S. Витольды Борисовны наверное уже нет в живых, но мне кажется именно от неё начался отсчёт моей жизни в Канаде. Благодаря её глухоте и слепоте я имею возможность любоваться и Ниагарским водопадом и наблюдать на своём дворе непуганых птиц и зверей. Благодаря ей я знаю,как пахнет скунс. Спасибо Вам Витольда Борисовна!