Киноплёнка

Настойчивый дождь неистово колошматил по желтой, словно лимон, автомобильной крыше. Погода отчаянно прикидывалась лондонской и этот фокус отчасти у неё получался. Щербатый водила, скрупулёзно пересчитав оговоренные триста пятьдесят, деловито цыкнул и повёл плечом. Не с первого раза мотор завёлся, и «бомбила» быстро исчез, растворившись в пёстром транспортном потоке…
Дырявый кроссовок с прилипшей к нему лесной грязью и хвоей про-чувствовал попавшуюся тут же лужу во всей её полноте. Белая, в грязных подтёках и кое-где рваная футболка уже успела прилипнуть к телу, когда по пешеходному переходу, по-муравьиному суетливо, забегали люди детьми, вещами, зонтами и без оных. Каждый ковыляющий шаг по зебре резко (но с густым продолжением) отзывался в голове непонятной тянущей вчерашней болью. Не было никаких мыслей, мало-мальски определённых, лишь серая масса ненормального сознания, которая грозилась вылиться в окружающий мир, свернуться калачиком и мурчать где-нибудь на помойке…
Этому потоку на огромной скорости перерезала горло красная иномарка, пролетевшая в полуметре, наплевав на запрещающий знак светофора и элементарное благоразумие. В затылке что-то кольнуло и отчётливо щёлкнуло. Вокруг метались и причитали, охали испуганные люди, а внутри сходящей с ума головы медленно закрутилась киноплёнка, воспроизводящая произошедшие только что секунды: ярко-красный автомобиль, просвистев переход, въехал в безбрежную мутную лужу со звучным ударом и окатил круглый плафон уличного светильника на чугунной решётке, ограждавшей проезжую часть от тротуара, и унёсся вдаль, оставив после себя массовый испуг и ступор. Прихотливо осевшая грязь сделала плафон похожим на Гитлера…
Пальцы усердно тёрли виски, но назойливая боль ни в какую не желала уходить. Рябины, костлявые и уродливые, объединялись с погрустневшими, но не потерявшими в статности, высокими тополями, и эта вакханалия кружилась и изгибалась под воздействием ни черта не различающего взгляда…
В широких, защитного цвета штанах зажужжал телефон. Рука по инерции нырнула в карман, но внутри него что-то распрямилось и вклинилось между тонким ремешком часов и запястьем. Рефлекс выдернул попавшую впросак конечность. «Что-то», а именно – выкидной нож с псевдодеревянной ручкой, было испачкано чем-то коричнево-бурым у самого основания лезвия. Ураганом вернувшаяся в голову боль разжала пальцы, и нож печально клакнул и разлёгся на бордюрном камне так аккуратно, как будто там и лежал всегда. Телефон по-прежнему вибрировал. Рука вторично отправилась в карман, осторожно, чтобы не наткнуться на возможные сюрпризы, и извлечённая трубка исторгла смех, который продолжился монологом: «Вот и ты! Думал, что уже не ответишь. Мы-то считали, что у тебя духу не хватит, но были чертовски неправы. Тебе просто нужно было расслабиться и взять себя в руки. Теперь слушай сюда. Сегодня, в то же время, в том же месте. Никаких от-казов. Никаких опозданий. Правила ты знаешь. И не пытайся скрыться – мы знаем, как тебя найти. Да, и не забудь забрать сумочку. В ней для тебя сюрприз» - зловещий смех повторился, затем его прервали гудки…
Реальность заартачилась, заизвивалась и воспалённый мозг превратился в адский кинотеатр ещё раз…
Стул накрыт красной тканью. Под ней движется нечто, издаёт сдавленные стоны. Широкая, словно сковорода, ладонь чугуном надавившая на плечо. Снова этот выкидной нож. Освещенный полукруг. Камера. Люди. Какие-то аппараты. Зачем? И голос! Знакомый уже, сильный, властный голос, выделяющийся из ропота остальных голосов, доносящихся из-за спины, как красное на чёрном. Он говорит: «Просто сделай это»…
Дождь усиливался.