Хроника безумной войны-6

ХРОНИКА БЕЗУМНОЙ ВОЙНЫ
(Продолжение первой книги)

7 сентября

Подтверждение нашей догадки о том, что Лермонтов предполагал возможность Зла переходить в Добро, а следовательно и Добра в Зло, мы находим в нескольких отрывках романа. Причем, автор говорит об этой идее, как и предупреждал в предисловии, настолько скрыто, касательно, что мимо этих мест можно пройти, не обратив на них внимания. И приемы применяются разные. В одном случае это строчки из авторского повествования (глава “Бэла”); в другом – размышления Печорина (глава “Княжна Мэри”); в третьем – рассказ Печорина о том, как он пытался догнать уезжающую Веру  (эта же глава).
Зло уступает место Добру1,

1 Теперь бы я говорил о трех разновидностях, Зла, придерживаясь Богословской догматики . О  Зле сатанинском, которое произошло по вине ангелов, отошедших  от Бога, то есть от Добра, и которое соединению с Добром не поддается. О Зле природном, возникшем из-за первородного греха человеческого и которое попускается Богом для наказания нас, грешных; это Зло также с Добром не соединяется. И о Зле человеческом, происходящем от самовольного отхода человеком от Божественного Добра; вот оно-то и имеет диалектическое свойство превращаться в Добро путем отхода человеческой души от грехов, то есть от Зла, и деятельного устремления к Богу, то есть к Добру. Причем, вытеснение Зла происходит при непосредственной помощи Всесильного. Понятно, что переход здесь чисто условный, метафизический, осуществляющийся в душе  благодаря вытеснению греховных побуждений и замещению их побуждениями добрыми. Лермонтов анализирует взаимоотношения Добра и Зла в душе человека.

когда человек остается один на один с Природой (и это верно; я сам это испытал не раз). Автор кавказских заметок пишет: “...какое-то отрадное чувство распространилось по всем жилам, и мне было как-то весело, что я так высоко над миром: чувство детское, не спорю, но, удаляясь от условий общества и приближаясь к природе, мы невольно становимся детьми; всё приобретенное отпадает от души, и она делается вновь такою, какой была некогда и, верно, будет когда-нибудь опять...”

До приобретенного Зла душа была чиста и непорочна, была наполнена Любовью и Добром. Как общество напитывает человека Злом, Лермонтов нам расскажет впоследствии устами Печорина. Но, по мнению автора, Зло не вечно, оно способно переходить в Добро, если есть для этого условия. Самое простое из них – сближение с Природой, приближение к вселенской первооснове.

В приведенном отрывке есть и определенный  теософский смысл: душа человеческая бессмертна; при зарождении Вселенной она чиста чистотою ее Создателя; земная жизнь загрязняет ее Злом; но, пройдя через земное Зло путем множества возрождений, человеческая душа вновь станет “такою, какой была некогда и, верно, будет когда-нибудь опять”.

Это “когда-нибудь опять” будет в дальние эпохи существования Вселенной (по нашей теории, тогдашней теории ВЗОРа, когда материя начнет истончаться и уступать место духовному, то есть на второй фазе Гигантского Цикла Развития). Иными словами, изначальное Добро, все более материализуясь, превращается в Зло (наше время – как бы дно погружения во Зло), а при дематериализации Зло вновь начинает превращаться в Добро.

Таково длинноволновое колебание Космической Эволюции. Но мы-то знаем, что волны имеют свойство распадаться на всё более и более мелкие. Стало быть, превращение Добра в Зло и наоборот возможно в любой замкнутый цикл развития, то есть каждый такой цикл и есть названное нами превращение. А если перевести это на язык обществоведения, то мы получим весьма прелюбопытный результат: форации – это не что иное, как смена Добра и Зла, переход их друг в друга в глобальном масштабе2.

2 Сейчас я бы сказал по-другому. Смены состояний только создают предпосылки замены Добра Злом и наоборот, а что из этого выйдет, полностью зависит от наделенных свободной волею людей, от состояния их веры в Бога и исполнения Божественных заповедей. Точно можно сказать лишь одно: ближе люди к Богу – меньше в них и, следовательно, в жизни Зла, дальше от Всевышенего –  Зла несравненно больше.

Как это бывает в жизни, мы узнали по событиям нашей “эпохи гнусности”. Всё, что было Добром до 17-го года, “социализм” назвал Злом (веру в Бога, терпение, рыночные отношения, библейскую идею любви к ближним и врагам и т. п.). Сейчас идет процесс перехода “нового Добра” в “старое Зло”, то есть постепенно меняются ценности и ориентиры, рождается новое сознание, которое перечеркивает “социа-листическое Добро”...

Лермонтов гениальным прозрением проник в тайну закономерного преобразования общества, догадался о механизме Эволюции, и мысли свои – очень тонко, ажурно – обозначил в своем романе. Но сказать о том, что Добро переходит в Зло и наооборот для Лермонтова было бы слишком просто. Он пытается понять, когда, при каких обстоятельствах подобные переходы случаются.

“Зло порождает Зло”, – отмечает в своем журнале Печорин. Напрашивается и другой вывод: Добро порождает Добро. А чем движется Добро? Конечно же, Любовью. Но как от Зла, Вражды, Обозленности перейти к Любви? Лермонтов отвечает на этот непростой впрс устами своего героя:

“...возбуждать к себе чувство любви, преданности и страха – не есть ли первый признак и величайшее торжество власти? Быть для кого-нибудь причиною страданий и радостей, не имея на то никакого положительного права, – не самая ли это сладкая пища для нашей гордости? А что такое счастье? Насыщенная гордость. Если б я почитал себя лучше, могущественнее всех на свете, я был бы счастлив; если б все меня любили, я в себе нашел бы бесконечные источники любви...”

Вот он путь от Зла к Добру – через удовлетворение своих эгоистических стремлений – к счастью, а от него – через всеобщее признание и любовь – к Любви ко всем и, стало быть, к Добру.

Да, этот путь обязательно лежит через Любовь. Это Лермонтов еще раз подчеркивает эпизодом, когда Печорин попытался догнать Веру, поняв, что навсегда теряет любимого (уже любимого!) человека. Печорин признается: “При возможности потерять ее навсегда Вера стала для меня дороже всего на свете – дороже жизни, чести, счастья!”

“Потеряв ее навеки”, Печорин “упал на мокрую траву и как ребенок заплакал”. Это были слезы раскаяния, очищения, слезы возрождения. “...я думал, грудь моя разорвется; вся моя твердость, всё мое хладнокровие – исчезли как дым. Душа обессилела, рассудок замолк, и если б в эту минуту кто-нибудь меня увидел, он бы с презрением отвернулся...”

Кто знает, не стало ли это толчком для духовного перерождения “злого Печорина” – ведь мы ничего не знаем о герое романа после того, как он уехал в Персию. Но знаем  о том, что Печорин (и здесь Белинский опять-таки оказался неправ) “догадывался” о вероятных и чаще всего случающихся  изменениях человеческой психики с возрастом – об изме-нении в сторону Божественного Правосудия, Духовного Начала, Добра. Человек перегорает в страстях, зле, волнениях, вражде, обманах, в гневе, – успокаивается, взрослеет. Бурный ручей превращается в полноволную речку.:

“Но это спокойствие часто признак великой, хотя скрытой силы; полнота и глубина чувств и мыслей не допускает бешеных порывов: душа, страдая и наслаждаясь, дает во всем себе строгий отчет и убеждается в том, что так должно; она знает, что без гроз постоянный зной солнца ее иссушит; она проникается своей собственной жизнью (нарастание духовности! – Б. Е.), – лелеет и наказывает себя, как любимого ребенка. Только в этом высшем состоянии самопознания человек может оценить правосудие божие...”

Мы не знаем, до какой степени “высшего состояния самопознания” дошел Печорин в дни путешесвия по Персии, но смеем предположить, что такая попытка, по крайне мере, была им предпринята. Слезы раскаяния даром человеку не даются...

8 сентября

Я сделал предположение о дальнейших изменениях характера Печорина, о его духовном очищении, исходя из общих закономерностей. Однако человек предполагает, а Бог располагает. Будем исходить из того, что есть в романе. А что в нем есть, если задаться вопросом: зачем автор выставил напоказ душу и деяния опутанного Злом Печорина? С какой целью?

В предисловии к журналу Печорина читаем: “История души человеческой, хотя бы самой мелкой души, едва ли не любопытнее и не полезнее истории целого народа...” Безусловно, и любопытнее и полезнее, поскольку, как мы знаем, состояние души человеческой отражает состояние того общества, в котором человек живет. Можно сказать и  так: состояние общества такое, каково состояние души состав-ляющих его людей.

Показав душу Печорина, Лермонтов показал русское общество 30-х годов XIX века – со всеми его болезнями и недостатками, происшедшими в результате кризиса, наступившей после восстания декабристов жесткой реакции. Больная, эгоистически озлобленная душа Печорина – боль-ное, эгоистически озлобленное общество печоринской Рос-сии. И уже по этой причине современники героя должны были “найти оправдания поступкам, в которых до сей поры обвиняли человека...”

Лермонтов нарисовал “портрет, составленный из пороков всего... поколения, в полном их развитии”. Тут важны слова “в полном их развитии”. То есть автор попытался (и, как мы убедились, цели своей добился) выявить причины зарождения этих пороков, обнажил их корни. Чтобы искоренить пороки, надо искоренить причины, их породившие. И, думается, Лермонтов несколько лукавит, да и не лукавить в условиях реакции было нельзя, когда пишет в предисловии к роману: “Будет и того, что болезнь указана, а как ее излечить – это уж бог знает!”

Бог знает, безусловно, но как мы сейчас убедимся, кое-что важное знает и автор “Героя нашего времени”. Болезнь, Зло распространились в обществе только потому, что им почти никто не противодействовал, с ними почти никто никаким образом не боролся. Современники Лермонтова и Печорина – желчные бездельники, эгоисты, никак не связанные с полезной деятельностью – духовной и материальной. Они ее бегут, как черт ладана.

В стихах, написанных где-то в это время, Лермонтов затронутую выше проблему выразил так:

И ненавидим мы, и любим мы случайно,
Ничем не жертвуя ни злобе, ни любви,
И царствует в душе какой-то холод тойный,
Когда огонь кипит в крови!..

Примерно эти же мысли воплощены в романе. И ни где-нибудь, а именно в завершающей, итоговой, самой важной главе “Фаталист”, о которой так вскользь и пренебрежительно отозвался Белинский (явно не захотев осмыслить ее истинного значения). Вот это место о неспособности героя к активному сопротивлению Злу:

“В первой молодости моей я был мечтателем; я любил ласкать попеременно то мрачные, то радужные образы, которые рисовало мне боспокойное и жадное воображение. Но что от этого мне осталось? одна усталость, как после ночной битвы с привидением, и смутное воспоминание, исполненное сожалений. В этой напрасной борьбе я истощил и жар души, и постоянство воли, необходимое для действительной жизни; я вступил в эту жизнь, пережив ее уже мысленно, и мне стало скучно и гадко, как тому, кто читает дурное подражание давно ему известной книги...”

Еще более определеннее, еще более философски, с выходами на космические обобщения, – мысли о неспособности противостоять Злу звучат в другом отрывке; он настолько важен в понимании идейного замысла романа, что я его приведу целиком:

“...и мне стало смешно, когда я вспомнил, что были некогда люди премудрые, думавшие, что светила небесные принимают участие в наших ничтожных спорах за клочок земли или за какие-нибудь вымышленные права!.. И что ж? эти лампады, зажженные, по их мнению, только для того, чтоб освещать их битвы и торжества, горят с прежним блеском, а их страсти и надежды давно угасли весте с ними, как огонек, зажженный на краю леса беспечным странником! Но зато какую силу воли придавала им уверенность, что целое небо (читай: Вселенная!) – Б. Е.) с своими бесчисленными жителями на них смотрит с участием, хотя немым, но неизменным!.. (Подмечено главное: сил для борьбы придавала вера в Небесные Силы, в Божественную предопределенность, в Законы Космического Развития. И вот, увы, этой веры не стало... – Б. Е.) А мы, их жалкие потомки, скитающиеся по земле без убеждений и гордости, без наслаждения и страха, кроме той невольной боязни, сжимающей сердце при мысли о неизбежном конце (вот начало идеи Достоевского о человеческом бессмертии! – Б. Е.), мы не способны более к великим жертвам ни для блага человечества (читай: России. – Б. Е.), ни даже для собственного нашего счастья, потому что знаем его невозможность и равнодушно переходим от сомнения к сомнению, как наши предки бросались от одного заблуждения к другому, не имея, как они, ни надежды, на даже того неопределенного, хотя и истинного наслаждения, которое встречает душа во всякой борьбе с людьми или с судьбою...”

Итак, теряя веру во Вселенский Разум, в Бога,  в бессмертие, мы отдаляемся от Добра, перестаем бороться со Злом, и сами становимся орудиями этого Зла, как стал таким орудием Печорин. Значит, чтобы излечить свою болезнь, русскому обществу необходимо вновь обрести “способность к великим жертвам для блага человечества”, способность бороться со Злом и побеждать его.

Но каким образом бороться? Какими средствами? Бунтами? Восстаниями? Реформами? – Удивительное дело! В романе “Герой нашего времени”есть ответы и на эти запрещенные в те времена вопросы. И приходится дивиться тому, что цензура не обратила внимание на такой оборот лермонтовской мысли: “...современная образованность изобрела орудие более острое, почти невидимое и тем не менее смертельное, которое, под одеждою лести, наносит неотразимый и верный удар”; кроме того, приходится изумляться тому, что Лермонтов с таким виртуозным мастерством этим орудием воспользовался. Понятно, речь идет о намеке, причем, под одеждой лести. Не сможет ли это стать для нас наводкой на загадочный текст в в романе?

Но кому же в “Герое нашего времени” расточается лесть? Ведь, кажется нет здесь ни одного действующего лица, к которому бы тот же Печорин обращался не со словами желчи или в, лучшем случае, сочувствия, а со словом лести? Ведь, кажется... Хотя – стоп! Есть, кажется, такое место в книге и такой персонаж...

(Продолжение следует)