Ноябрь-1

НОЯБРЬ
(Из книги "Времена года")

Русский путь

Анне Максимовне,
Нине, Альбине
и Сергею Дерюшевым,
друзьям нашего семейства

Это я – вояка, герой Стохода,
Богатырь Мазурских болот, понуро
Ковыляющий в сапогах корявых,
В налезающей на затылок шапке...
Эдуард БАГРИЦКИЙ.
«Февраль»

Директор Царскосельского лицея,
Блистательный сановник Энгельгардт
Сказал о Пушкине, что он имеет
Пустое сердце, без любви и Бога,
И, может быть, оно настолько пусто,
Что никогда на свете не бывало
У юношей ещё таких сердец.
И, кажется, имелся у него
И повод для сужденья –
эпиграммы,
Которыми поэт жестоко сыпал
Налево и направо; про монаха
Фривольная поэма под Вольтера;
Стихи о неприличных тайных встречах
С пригожими служанками; пирушки
В лицейских кельях;
и стихи о них.
И мало, очень мало сочинений
О Боге, о России, о победах
В великих битвах, – словно кто об этом
Писать поэта силой заставлял...
И вот уж приговор ему суровый,
Что он пошляк, безбожник, вольтерьянец
И гиблый отрок мрачного безверья.

«Безверие» – он так и назовёт
Бессмертное своё стихотворенье.
Он так обворожительно признает,
Что сам в себе безумно с юных лет
Он погасил свет веры несравненной
И сам себя оставил без опоры,
Поскольку за могилой атеиста
Нет ничего – одно небытие.
И потому отпадший отрок веры
Достоин не язвительных упрёков,
А доброго людского сожаленья.
Но, показав, какие муки ждут
Его в безверной жизни, где нет места
Ни Богу, ни духовному бессмертью, –
Он ярко и заманчиво покажет
Толпу людей, в храм Господа входящих,
И торжество старинных алтарей,
И голос пастыря, и сладость пенья
Хоров церковных, и блаженство веры –
Знать Бога и Небесный Дом Его,
Всегда открытый и всегда доступный
Для тех, кто гонит от себя безверье.

Но если эту вечную полярность
Так ощутимо осознал художник,
Кто может дать гарантию того,
Что из полярности одной в другую
Поэт не перейдёт?
А я замечу,
И каждый, – даже если не поэт,
Но если убедится,
что безверье
Несёт с собой безумное страданье
И смысла жизни разрешить не может,
Как это делает святая вера
Во Вседержителя, Его Творенье,
Бессмертие души и Дом Небесный,
Который люди Царствием зовут...

Вот как забавно вышло! – в девять лет
Мне во дворе соседи подарили
Огромную растрёпанную книгу,
Без корочек, начала и конца,
Но толстая шкатулка-середина
Стихи и прозу Пушкина хранила,
И это всё читал я день за днём.
И, Боже мой! – такого потрясенья
От чтения стихов не знал я больше.
И я купил блокнот и карандаш,
И что-то в рифму сочинять пытался,
А после всё в редакцию отнёс
(И духу ведь на дерзкий шаг хватило!),
А там возьми да вскоре напечатай
Пять-шесть стихов.
И всю мою судьбу
Решила та злосчастная подборка!..

Я спал и видел, как застылый мир
Стихи мои теплынью растопляли,
Как всё вокруг в весенний рост пускалось
И пышно, как черёмуха, цвело.
Пусть буду я не Пушкин, чуть поменьше,
Но тоже обязательно пророком,
Чтобы глаголом жечь сердца людей...
Меня тогда не трогало устройство
Земли и мира. Было мне довольно:
Мир был един, а в мире – я, поэт.
Я с этим миром должен был сразиться,
И в этом предназначенном сраженьи
Я должен буду победить. Бесспорно!
Ведь Пушкин победил, хоть и погиб...
Я молод был.
Я верил только в силы,
Подаренные Матушкой Природой.
Мне Бог в те дни не нужен был совсем.
Меня устраивала Бесконечность
Материи, Вселенной и Энергий,
Которые за вечность сотворили
Весь этот мир и, наконец, меня...

Поверишь ли, читатель мой любезный,
С какою силой, юности подвластной,
Я за дела пророческие взялся,
Какое наступленье развернул!
Уже в издательстве (тогда Хакасском)
Мои стихи готовились к печати.
В редакции газеты «Власть труда»,
Куда был принят сразу после школы,
Мне славный ответсек Иван Степаныч
Антицерковный поручил отдел,
Ну, не отдел, а, скажем, подготовку
Разоблачительных материалов, –
И я писал поэму вдохновенно,
Подобную «Монаху», только, правда,
Ее героем сделалась старушка,
Которая в свои паучьи сети
Ловила девушек, убитых горем...

Но я не только с церковью боролся,
За сквериком вознёсшейся скалой
И очень нагло двери открывавшей
Перед обманутой убогой массой
Старушек и несчастных молодух.
Я всей предполагавшеюся силой
Таланта, что не меньше был звучаньем
Способностей поэта-лицеиста,
Ударил по сибирскому мещанству,
Да так, что только брызги полетели,
И можно было смело полагать,
Что наши минусинские мещане
Стихи мои смиренно прочитают
И жизнь свою
вконец переиначат,
И ради человечности и правды
Служение счастливое начнут.
Но вот беда!
Родные минусинцы
Какими-то упорными, тупыми
И злыми оказались, шут возьми!
Они стихам моим не поддавались,
Мещанству своему не изменяли,
А те, кто в храм обмануто ходили,
Так и ходили, глупые, туда...
И книжка первая стихов не вышла –
Издательство Хакасское закрыли,
Наверно, посчитали, что хакасы
И без стихов прекрасно проживут.
Да и моя заветная поэма
Под пушкинского едкого «Монаха»
На третьей вдруг закончилась главе –
Я больше ничего не мог придумать:
С людьми, кто верил в Бога, не общался,
Обманной Библии в глаза не видел
И в церковь никогда не заходил.

(Продолжение следует)