Чеширский Кот, глава 10 - slash, R

Глава 10. Солнце.

– Для тех, кто ещё помнит о нас, кто не забыл даже спустя столько лет. Для тех, кто любит и ненавидит, кто верит в наше возвращение. Для них для всех мы…

Щелчок пульта, тяжкий вздох, и на макушку опускается тяжёлая ладонь, ворошит лениво заметно отросшие за всё это время волосы. Вздрагиваю, отворачиваюсь от погасшего экрана и щурюсь недовольно на раздражителя. Ему ещё хватает наглости ухмыляться! Совсем страх потерял. Ему двадцать два, а мне шестнадцать. Но дело совсем не в возрасте. После всего произошедшего, после нашего сближения, его поведение стало неуловимо меняться, словно Ёж забыл… практически всё забыл. Нашу первую встречу, все эти бесконечные ссоры и остальные проявления моего «когтистого» характера, цвет крови, наличие у его Шира дельфиньего хвоста… Даниэль как-то неуловимо, незаметно закрыл глаза на тот факт, что я – русал. Он воспринимает меня как обычного человека, и иногда мне кажется, что любовь наша вянет, теряет взаимность. И из-за этого во мне что-то ломается, рассыпается в мельчайшую пыль. Интересно, как долго я продержусь?..

Сколько времени пройдёт прежде, чем Чеширский Кот встанет во весь рост, выпустив бритвенно-острые когти и отрастив длинную чёлку, скрывающую золото диких глаз? И миру останется лишь содрогаться от вида злой, не обещающей ничего хорошего, «улыбки»?

Хоть бы эти мгновения НИКОГДА не наступали…

***

– К нам идёт чеширский кот, зла желает его рот, зла желает и крови, если видишь, то – беги! – тихо бормочу себе под нос, пересчитывая пыльные безделушки, отысканные на задворках бельевого шкафа. Они лежали в накрепко обмотанной липкой лентой коробке, запрятанной глубокооо внизу, под несколькими слоями одежды. Шкаф, разумеется, принадлежал Даниэлю, но, право, это такие мелочи… – Раз, два, три, четыре, пять! Кто идёт со мной гулять? Кто не примется визжать, наступив на чью-то прядь? – на потрёпанном боку старой коробки корявыми символами была выведена некая надпись, расшифровать которую смог бы любой местный. Но я что, дурак, собственноручно найденное сокровище показывать кому-либо?! – Хм… Похожа на кота. Или кошку, – миниатюрная фигурка была тёмно-фиолетового цвета, а пустующие глазницы, верно, некогда блестели утерянными камушками. Откладываю статуэтку в сторону – надо будет потом починить. – Над водой бушует ветер, ветер скорых перемен… Как там дальше-то было?.. Блин, забыл! Лааадно, а это что? – тёмно-коричневый цилиндрик с золотыми блёсточками внутри, довольно тяжёлый для такой простой игрушки. Отставляем в сторону для подробного а-на-ли-за, как говорит Йирой. – Я не слаб и я не плачу! Просто кто-то отдал сдачу! Просто враг сильней меня… – только что отложенный в сторону цилиндрик внезапно почернел, упал на бок и покатился ко мне,  так и распространяя ауру смерти для любого, кто ещё хоть раз коснётся его. – Даниэль, спаси меняяя!!!

Пулей вылетев из спальни, не забыв прихватить по дороге кошачью фигурку, рванул к выходу из квартиры. Именно там, как подсказывали инстинкты, и находился мой любимый. Который, судя по всему, собрался выкинуть мусор. А тут я… на полной скорости… сбил с ног… В общем, приоритеты в мгновение ока поменялись – карамельно-карие глаза обещали мучительную смерть.

– Ааа… ха-ха-ха! – почесав затылок, нервно рассмеялся и поспешно слез с человека. Ёжик моим махинациям спуска не дал, крепко схватив за растянутый ворот футболки, притягивая к себе. – Да я там, ну… В общем, сам себя испугал, не волнуйся! Забыл, что в этом мире больше никто магией не владеет, вот и… – очередной нервный смешок. – Эм… Даниэль? Может, отпустишь меня? Пожалуйста?

– Обувайся, – целует в лоб, ввергая меня в пучину шока. Э? Не понял, наказания не будет? – Сходим в магазин.

– Не обманываешь? – недоверчиво пялюсь исподлобья. Пожимает плечами, затягивает ремешки на босоножках и, подхватив один из пакетов, выходит. Я, сунув ноги в шлёпанцы, хватаю оставшийся и выбегаю следом. – Даниэээль! Возьмём тот медовый тортик из кондитерской за углом? Пожааалуйста?

***

– Эй!

– Да?..

– Давай придумаем слово!

– Слово?..

– Ага! Наше собственное слово, которое только мы и сможем понять! – Даниэль надевает свои солнцезащитные очки на меня и качает головой. Прохожие оборачиваются, глазея на нас, точнее, на НЕГО. Нестерпимо хочется выпустить когти и вонзить их во всех этих… человечишек. За то, что завладели ЕГО вниманием. Хочется рвать и метать. Но вместо этого… – И не смотри так! Разве это не здорово иметь что-то, не доступное другим? – молчит, только взгляд какой-то странный. Задираю очки, но солнце слепит, и я водружаю их обратно. – Это… как её… – щёлкаю пальцами, пытаясь вспомнить нужное выражение. – А! Одна из форм власти, вот!

– Это – ребячество, – и уходит в овощной отдел.

У меня руки в кулаки сжимаются. Такая мелочь, а он… Вот оно – его отношение. В таких простых вещах Ёж видит лишь детскость и безалаберность, когда же дело касается моего тела непосредственно… О, ну конечно, вечерний Шир и дневной – это два разных существа! Да и какое значение имеют его мимолётные желания? Ха, смех да и только! Пусть я совершеннолетний, пусть я постепенно взрослею, пусть незаметно очеловечиваюсь, пусть! Но по меркам своего народа, я ещё такой ребёнок… Так почему же ты не замечаешь этого, Даниэль, морской мой Ёжик? Почему закрываешь  глаза на подобные вещи? Зачем, Даниэль? Я не понимаю…

– Мальчик? Ты плачешь? – тонкий девчачий голосок, чужая рука протягивающая чистый платочек. Шмыгаю, раз, другой… Затем, зло срываю очки и отбрасываю их куда-то. Передо мной девочка лет десяти, смотрит встревоженно. А чуть поодаль стоит женщина, видимо её мать, держа за ручку корзину на колёсиках, полную продуктов. – На. Только не плачь, ладно?

– Хо-хорошо… – принимаю платок, пытаюсь утереть им слёзы, но они всё текут и текут… Девочка неожиданно оказывается очень близко и крепко обнимает меня. Утыкаюсь ей в плечо, обхватив в ответ. Не знаю, сколько проходит времени, но я успокаиваюсь и неохотно выпутываюсь из объятий. Неловко взъерошиваю волосы  и бурчу в сторону. – Спасибо.

– Ага! – девчонка улыбается широко и протягивает раскрытую ладонь. – Тина!

– Чеширский Кот! – улыбаюсь так же солнечно, принимая рукопожатие. – Это твоя мама?

– Где? А, да! Мааам, – тянет меня к своей матери, охотно бегу следом, – смотри, я встретила настоящего чеширского кота! Правда, здорово? Мам?

– Да-да, Тина, ты молодец, – женщина кивает, явно не слушая свою дочь, выдирает её из моей хватки и тянет к кассам. – Пошли, дядя Леон нас уже заждался.

– Пока, котик! – машет рукой на прощание случайная знакомая.

Стою, смотрю им вслед. Она приняла меня за…? А, не важно, впрочем! Перевожу взгляд на собственную левую ладонь, всё ещё хранящую тепло девчачьей ладошки. Несколько раз сжимаю и разжимаю её. Как же давно меня не держали за руку вот так – без какого-либо умысла, без всякого подтекста. Улыбаюсь сам себе. Приятно освежить воспоминания.

– Шир, – раздаётся из-за спины недовольный голос. Запрокидываю голову. Даниэль. Его левое веко дёргается в раздражении. Так, и кто успел вывести моего Ёжика из себя?! Нет, не то чтобы это меня волновало… просто, отыгрываться-то будут на моей невинной тушке! – Заводишь новые знакомства?

– А? – смаргиваю. Опускаю голову, смотрю туда, куда ушли Тина с матерью. – Ааа… – понятливо киваю. Разворачиваюсь всем корпусом к Ежу, хмуро вопрошаю. – Какие-то проблемы?

Если он посмеет сказать «да», я ему… Но Даниэль ничего такого не говорит, лишь хмыкает понимающе и быстро нагибается, касаясь губами моего лба. В общественном месте! На глазах у сотни людей! У него что, вообще шарики за ролики заехали?! Отскакиваю назад словно ошпаренный, вылупившись на него и прижимая ладонь к «пострадавшему» месту. А он лишь усмехается! Усмехается он! Но, блин, как же завораживающе усмехается-то…

Морских ежей в задницы всех, кто сейчас так же откровенно пялится на него, да поглубже! Моё это, МОЁ!!!

Надо будет вытатуировать где-нибудь на заметном месте: «Личная собственность Чеширского Кота»! На лбу, например… Или на запястьях! Обоих! Будут как наручники!

Последняя мысль и последовавшая за ней пошлая картинка вызвали у моего тела до жути бурную реакцию, включая плотоядное облизывание. О боги, я ОПЯТЬ его хочууу!!!

– Домой? – протягивает ладонь.

– А-ага! – принимаю, невольно вздрагивая от жара ЕГО тела. Мы уже в очереди на кассу, когда я, занавесив глаза и скулы чёлкой, сглатываю. – И побыстрее, л-ладно?

Крепкое пожатие воспринимается как согласие.

***

Тот вечер начался и закончился пошлостью. Хотя, почему же одной? Их было много… очень. Проснулся я посреди ночи. От голода. Встать не получилось – этот маньяк не желал выпускать меня из своих объятий даже во сне. Пришлось будить. Реакция была не такая бурная, как в прошлый раз, но от поцелуев откреститься не удалось. В процессе выцеловывания на моём вымотанном теле очередной дорожки вниииз возмущенно зарычал желудок. Ежу наконец-таки пришлось оторваться. Я был рад, а уж когда Даниэль неохотно вылез из кровати и потянул меня на кухню, дабы сотворить нечто съедобное… В общем, в этот раз поцелуи посыпались с моих уст. Правда, все они были мимолётными и очень быстро закончились. Снова возбудившемуся Ежу пришлось довольствоваться выражением счастья на моём лице.

Еда получилась выше всяких ожиданий. Правда, после неё мне пришлось спешно покинуть кухню. Естественно, убежищем маленького беззащитного русала стали полюбившиеся ещё в первые дни моего пребывания здесь розовые кусты.

Sorry, Ёжик. Напряжение будешь снимать в одиночестве. Я спать хочу.

***

Нам сегодня привезли морозилку – огрооомный ящик кремового цвета. Даниэль сказал, что это взамен старой, которая сломалась, и многозначительно посмотрел на меня. Носильщики засмеялись, а я не сдержался (впрочем, когда это я сам себя сдерживал?) и ударил его по коленке. Он зарычал и хотел схватить меня за шиворот, но я уже был на морозилке и оттуда показывал непристойности собственными пальцами. Ёж покраснел, но, как мне кажется, скорее от гнева, чем от смущения. Расписался в какой-то тетрадке, протянул пару бумажек (местной валюты, как мне потом объяснили) и потребовал перенести камеру (что за «ка-ме-ра» такая…) на кухню. Мужчины возмутились моим присутствием на этой самой «камере» и потребовали от Даниэля согнать меня, на что он ответил ТАКИМ взглядом, что даже Я вздрогнул. Что уж говорить про каких-то жалких представителей человеческой расы, лишённых магии и не верящих в неё. Мне кажется, этот мир лишился её именно из-за неверия. Интересно, каким он был до потери?

Я соскочил с насиженного места и прислонился к Даниэлю, скрестив руки на груди. Носильщики были счастливы. Они поспешили с кряхтением перетащить морозилку куда было сказано, а я спокойно наблюдал за ними. Конечно, «поспешили» – это громко сказано. На самом деле скорость у них была… ну, как у русалки на суше, русалки с хвостом, конечно же. Не спеша, Ёжик обнял меня и сильнее вжал в себя. Он горячий. На самом деле, он ВСЕГДА горячий, а уж когда заболеет… Полтора месяца назад он слёг с… не помню, как оно называлось, но температура у него поднялась знатно. Я поначалу перепугался, запаниковал, не зная, что делать, а потом… положил на его лоб ладонь, проверяя эту самую температуру, и тут уж её отдёрнул. Крик тогда удержал чудом. Лоб у любимого был раскалённым, опасно раскалённым, ещё не огонь, конечно же, но всё равно. В принципе, именно это сравнение и подавило мою панику. Я смотался в ванную, набрал там в тазик ледяной воды, притащил его в спальню. Брать одежду Ёжика было боязно, поэтому порвал собственную майку. На компресс. И лечил. Ледяной водой – сбивая температуру, и магией – восстанавливая… всё восстанавливая, на что только сил хватало. Даниэль выздоровел, зато я потом двое суток с кровати не вставал – отсыпался.

И вот сейчас я думаю: если этот мир лишился магии, то как он вообще до сих пор не вымер? Задавать такие вопросы некому, потому что не дурак. Нет, правда, они же обидятся! И Даниэль, и Рия, и Йирой… А Лис с Котом вообще не разговаривают, может мне бы и удалось понять их в своей истинной форме, но… Что-то мне подсказывает, что не стоит.

– О чём задумался, засранец? – куда-то мне в макушку выдохнул Ёжик.

– От засранца слышу, – отзываюсь недовольно, а сам отчего-то рад: слышать этот голос, чувствовать ровное дыхание, мерное движение грудной клетки, жар этого тела, который уже не отталкивает как раньше. – Мне кажется, это не очеловечивание – то, что со мной происходит. По-моему, это сами боги благоволят нашему союзу, а новообретённая восприимчивость к твоему теплу – их Дар. Ну, чтобы мы могли быть вместе. Мой народ ведь не переносит… как бы это сказать? Не «солнечного тепла», потому что солнце как-никак прогревает Мелководье и те уровни, что до Глубины, а… хм… – неожиданно для самого себя я покраснел и выдавил через силу, – ж-жара человеческого т-тела. Вернее, не человеческого, а любого, чья температура выше нашей.

– Не ожидал, что в этой пустой головке водятся такие умные мысли, – после недолгого молчания, за время которого носильщики успели вытащить морозилку из ящика, установить её на специально освобождённое место, проверить работоспособность, раскланяться и уйти. Скорость их несколько увеличилась. Под конец. Когда они увидели, как я прибуксировал Ёжика на кухню, и каким собственническим жестом он притянул меня обратно в объятия. – Не моя вина, что твои речи производят именно такое впечатление, – это уже в ответ на моё явное недовольство предыдущей фразой. И за ухо куснул, успокаивая. А потом лизнул. А потооом… – Как насчет опробовать новую морозилку?

– Иди-ка ты со своей задумчивостью и экспериментами куда подальше! – с трудом вырвавшись из этих загребущих ручек, тяжело дыша и застёгивая молнию и пуговицу на шортах. Застёгивались они с трудом. Член рвался на свободу, любимый холодный душ сейчас представлялся самым ужасным орудием пыток… В итоге, я неохотно вернулся к ухмыляющемуся Ежу и задумчиво провёл пальцем по вздыбленной ширинке. От неожиданности Ёжик подавился вдохом. Вскинул на него невинные глазки, улыбнулся довольно и сказал, как отрезал. – Морозилку трогать не будем, на ней, конечно классно, но я хочу на стиралке!

К тому же сломал-таки её на днях. К счастью Ёжик не в курсе, а после всего можно будет свалить поломку на чересчур активных топов: мол, не я первый полез.

***

– Не надо плакать от страха и трястись, словно, всё вокруг рушится.
Я верю в светлое будущее, так поверь же и ты.
Ты не один в этой местности, среди серой горечи.
Всё хорошо. Солнце всё ещё над нами…
Над нами это яркое жёлтое солнце! Над нами! Над нами! Над нами!

Смотрю в зеркало внимательно, прищурившись.
Там неясные тени ходят, скалятся.
Мне не страшно совершенно, веришь? Напрасно.
Сам себе доверять перестал сотни лет назад. Потерялся, забылся, пропал…

Согреваю в крепких объятиях твои слабо-сильные руки.
Я смеюсь – не плачу, не трясусь катастрофы в преддверии.
Дорожишь ли моими стараниями? Предаюсь постоянно сомнениям.
Я люблю тебя, веришь? Смотришь на солнце молча. Мимо! Не на меня! Мимо!

Грохочет гром, бушует за окном гроза. Пишу эти глупые строки, а Ёжика рядом нет. Он на работе. И некому посмеяться над моей словесной неуклюжестью. Да, я уже успел соскучиться! Хотя и прошло-то всего ничего: пять часов с его ухода. Грустно как-то и, не знаю, холодно? Передёргиваю плечами, соскакивая с подоконника и кидаясь в спальню. Странно, но под дождь лезть не хочется совершенно. Я не очеловечиваюсь, просто теперь мне необходимо его присутствие рядом. А Даниэль так не может: у него работа, деньги на жизнь зарабатывать надо, да и не испытывает он такой ужасной нехватки тепла как я. Человек всё-таки. У них, людей, температура тела совершенно не зависит от присутствия или отсутствия постоянного партнёра. Везёт им – независимые существа.

Зарываюсь поглубже в одеяло, сворачиваясь в клубочек. Не проходит и пары минут, как в моё «гнёздышко» пробираются два меховых комочка и, старательно мурлыча, устраиваются рядом, прижимаясь крепко-крепко. Бурчу что-то благодарное и закрываю глаза. Холодно…

***

– Я закрою окно, ладно?

Зачем спрашиваешь? Всё равно ты здесь хозяин. Отворачиваюсь, крепче обхватывая колени. Мы с Даниэлем поссорились. Вернее, это я на него обиделся. В который раз уже, но теперь всё серьёзно. Он… он привёл в дом женщину и был с ней не просто любезен, а потакал ей и выставил меня в сад. Да, снаружи веял приятный сырой ветерок и накрапывал лёгкий дождик, но это не оправдание его поведению! Ну, вот. Я опять забылся. Он – хозяин этого дома и может не только делать что хочет, но и приводить кого угодно. Не спрашивая моего мнения. Я здесь вообще нежеланный гость, лишний и чужой. Как же неуютно…

Вздыхает тихо, затворяя окно, и усаживается в своё любимое кресло, принимаясь за чтение каких-то бумаг. Длинные пряди чёлки заправлены за левое ухо, а короткие косо свешиваются на лоб, прикрывая брови и щекоча кончиками ресницы. Губы придерживают очередную белую палочку, время от времени перекатывая её из одного уголка рта в другой. Задумчивый. Спокойный. Равнодушный ли? Кто знает. Интересно, кто та женщина? С работы? Или подруга? А может… любовница? Резко мотаю головой, сильно зажмурившись. Нет-нет, это не моё дело. Да даже если предположения верны, то что? Даниэль – человек, а я – русал. И наше влечение в корне не верно. К тому же, что для него шестнадцатилетний ребёнок? Игрушка, забава, не более.

На глазах невольно выступают слёзы. Глупый, глупый Шир, на что ты надеешься? На чудо? Ха! Чудес не бывает, по крайней мере, не в этом мире. Ты уже спел и произведение первое сочинил, достиг совершеннолетия, теперь можно и Домой вернуться. Там тебя Кийл ждёт, влюблённый старший братец. И там нет этих жестоких людей. Нет, их представители, конечно, имеются, но они не обладают подобной хладнокровностью. Поёживаюсь, вспомнив слова Ли о Еже. Типичный человек этого мира. К которому меня тянет. Блин.

Та женщина крепко спит на диване, укрытая запасным одеялом. Даниэль сидит напротив и внимательно изучает документы. Чувствую себя невыносимо лишним. Медленно поднимаюсь на ноги и иду к двери в сад. Лучше там, чем здесь. В этом уютном, но не принадлежащем мне мирке. Уже поворачивая ручку, не выдерживаю и таки оглядываюсь, тут же замирая, словно испуганная рифовая рыбка. Даниэль оторвался от бумаг и внимательно смотрит на меня. Вздрагиваю, отпускаю ручку и полностью оборачиваюсь, прислоняясь спиной к двери. Эти холодные карамельные глаза не отпускают, не прося, требуя чего-то.

– Шир, – хватает всего одного слова и колени подгибаются. Безвольно соскальзываю вниз. Он встаёт с кресла, откладывая бумаги на подлокотник и, подойдя, присаживается на корточки. – Ну что с тобой такое?

Отмахиваюсь от ласкового прикосновения. Врать не буду: в его нежности невыносимо нуждаюсь, но подачки? Увольте! Смотрит. Пристально. Холодно. И пальцами вновь тянется. Противоречивый. Перехватываю его кисть, сжимаю несильно и отвожу в сторону. Нет, Даниэль, нет. И отвечать на вопрос не буду, уж больно очевиден этот ответ. А по ту сторону двери шумит усилившийся дождь, шелестят листвой деревья и кусты, прижимается к земле трава. Когда обрушившейся скалой громыхает в небе, женщина дёргается и просыпается, распахивая карие глаза, недоуменно пялится на нас, вернее, на спину Ежа. И это её недоумение, медленно перетекающее в торжествующую насмешку, говорит о многом, а в первую очередь – что между ними ничего нет. Значит, не играл? И это просто-напросто мои домыслы?..

– Даниэээль, – поддаюсь вперёд, обхватывая свободной рукой за шею, – дай мне мороженое, а? Ну, пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста! Я за это все обиды прощу! Всего одно ведёрко, а? И больше никаких глупых игнорирований! Честно-честно! Хочешь, на крови поклянусь? Она у меня голу… мммффф… – эффективно оборвав меня на полуслове, он напоследок провёл горячим языком по моим губам и чмокнул в лоб. Женщина на заднем плане пораженно замерла, её лицо исказило омерзение. Облизав губы, улыбнулся Даниэлю и добавил. – Это значит «да»? Кстати, та, которую ты столь доброжелательно приютил на одну ночь, похоже собирается настучать на нас. Надо её удалить, как думаешь?.. – женщина дёргается, явно собираясь что-то сказать. Ну, да кто интересуется её мнением? – Ты – хозяин этого дома и только тебе решать, кого впускать сюда, но, просто на всякий случай, имей в виду, что мне не нравятся подобные… личности, – и без перехода. – Так, что там насчет мороженого?

***

За хамство по отношению к взрослым людям меня наказали, заперев в саду и отказавшись впускать обратно в течение трёх суток. Не то, чтобы я был против… Просто не приятно как-то. Осторожно потерев ноющую ссадину на коленке, хмуро глянул на совершенно чужеродный в этом месте  металлический прут с голубыми брызгами на одном конце. Блин, видели бы Кийл или Рия моё «ранение» их бы этот… как его там... а, Кон-дра-тий тюкнул, вот. Сомневаюсь, правда, что реакция Ежа в этом случае отличилась бы хладнокровным спокойствием. Ну, вот, опять о нём думаю. Эх…

– Бежал по дому грустный ёж, в руках держал он острый нож… – утерев щекочущую струйку крови, как ни в чём не бывало, пошёл дальше, напевая приходящие на ум слова. – Давай же, ёж, скажи: «Ну, что ж!» и злобно ухмыльнись!.. Не, глупо как-то выходит. Тогда уж лучше «кровожадно», – на секунду задумавшись, подобрал с землю сухую ветку и тихо затянул грустным голосом. – Моя мечта, моя надежда, я так надеялся, но прежде с тобой нас разнесло… И в этом мире, над волнами, я впечатляюсь чудесами, забыв о смысле дома своего… Владыка мой, вершитель судеб, зачем послал туда, где люди? Где не тепло, а боль и холод дней? И пусть я верил простодушно, любил открыто и радушно, но знай же, Боже, ТАК – ещё больней. И скорбь моя, словами горя сложится в песню, что над морем родного мира пронесётся вновь. И Дикий Лис, мой брат любимый, поймёт, простит, что, вновь гонимый, познал неверную и глупую любовь… – буквально выдавив из себя последнее слово, покраснел чуть ли не до ключиц и помотал головой, выкидывая строчки из головы и обращая внимание на то, где именно нахожусь. На границе сада. Прямо напротив распахнутого настежь окна. Подобравшись к раскрытым створкам, опёрся руками о подоконник и робко поддался вперёд. – Эм… Даниэль?..

В гостиной темно и сухо, неприятными иголочками покалывает теплота. Честно говоря, я не совсем разобрался, какая температура мне приятна, а какая – нет.  Я люблю дожди, прохладу, а в особенно душные дни – ванну, полную ледяной воды. Терпеть не могу огонь, палящие солнечные лучи и огромные пуховые одеяла. Однако, не смотря на всё вышеперечисленное, совсем не против понежиться в объятиях Даниэля. Непонятно всё как-то.

На неуверенный зов никто не откликнулся, поэтому пришлось вспомнить о такой своей черте, как убийственная наглость и перебираться на ту сторону подоконника. Кровь на коленке уже свернулась и теперь загадочно посверкивала синим в лучах полуденного солнца. Переминаюсь с ноги на ногу, нерешительно поглядывая в сторону кухни. Оттуда раздаются аппетитнейшие ароматы и странно-знакомые переливы музыки. В конце концов, ведомый ими, проследовал в мир завтраков-обедов-ужинов. И застыл на пороге.

Сквозь небольшое окошко в комнату попадали косые лучи солнца, жёлтые и тёплые, высвечивавшие мириады крохотных пылинок. На плите стояла глубокая сковородка с омлетом, а на соседней конфорке – пустая турка, медно-коричневая с изящной деревянной ручкой. На столе в расслабленной позе сидел Даниэль, неторопливо потягивая кофе из ярко-бирюзовой кружки, МОЕЙ кружки. А рядом с ним, в лужице солнца, свернулись два контрастных меховых клубочка, сонных и уютных.

Мне показалось, что я нашёл свой новый Дом.

А потом Даниэль заметил моё присутствие, окинул ничего не выражающим взглядом, от которого глубоко внутри что-то кольнуло болезненно, и замер. Смотрел он на мою разбитую коленку. И выражение его глаз менялось с просто непередаваемой скоростью. Отставив чашку в сторону, Ёжик соскользнул со стола и приблизился. Опустился на корточки, зачем-то провёл кончиками пальцев по запёкшейся крови и резко вскинул голову. Взгляд у него при этом был… непередаваемый.

– Вернулся, значит? – голос спокойный, родной, обволакивает…

– Ага, – взъерошил растерянно тёмно-фиолетовые пряди, кладя другую руку ему на макушку. Зачем-то. – А завтрак… – быстрый взгляд в сторону сковородки. – Можно?

Но он молчит, только притягивает ближе и утыкается в меня носом. Перебираю его волосы, мягкие, тёмно-каштановые, красивые. Фиг с ним, с завтраком, никуда он от нас не сбежит! Не в этой жизни.