Я тебя наверное всё-таки забуду

- А знаешь, я тебя, наверное, всё-таки забуду. Да – забуду.
- А говорят, первая любовь – не забывается.
- Вот именно поэтому я и забуду тебя. Забуду. И только иногда, по ночам, я проснусь вдруг в холодном поту, бледнее ядовито подглядывающего за мною в окно сквозь тучи огрызка луны, с бешеными глазами, буду быстро всасывать воздух пересохшими губами оттого - что мне вдруг приснишься ты. Такая вот, какая ты сейчас. Я хватаю телефонную трубку, судорожно вспоминаю твой номер, набираю какие-то цифры, но ты давно уже сменила номер, ты больше не живешь в той квартире, может, даже в Москве. Но я еще не знаю этого. Мне отвечает какой-то тупой мужской сонный голос – Алё? Я спрашиваю тебя, он зачем-то интересуется фамилией. Но ты и фамилию, скорее всего, уже сменила – замуж вышла, или так, что-то в голову ударило, или псевдоним носишь… Но я называю, называю ту, прежнюю твою фамилию, девичью. Он говорит, что такие тут не живут. Мы с ним почему-то долго, невыносимо долго молчим вместе. Потом он спрашивает: «Ну чё, мужик, всё?» А я хочу сказать ему, что да, все – а не могу, какие-то костлявые колючки сдавливают горло, я молчу. Он тоже. Наконец он бурчит что-то – наверное, желает мне спокойной ночи, москвич, - и кладет трубку. Я очертя голову перебираю перед глазами сумбурные потоки цифр, складываю их в комбинации – психопатически вспоминаю телефоны твоих самых близких подруг, родителей, бабушки и дедушки… Звоню – родители уже спят, они не подойдут к телефону, они не слышат или не хотят. У бабушки с дедушкой все время занята восьмерка. Подругам, подругам… Не знают, не помнят, спят, не понимают. Наконец, твоя самая лучшая подруга дает мне твой новый телефон. Ты уже живешь в центре Москвы, одна или с кем-то – я не спрашиваю, я просто благодарю, поспешно жму на кнопку, затем 8, 495, номер. Жду. Трубка ехидно и длинно пищит, потом автоответчик представляется телефонным секретарем, предлагает оставить сообщение, обещает позвонить, потом я слышу голос: «Да?» Да – да! Да! Ты всегда вот так отвечала по телефону, не «алло», не «слушаю», а – «да?». Спрашивала, утверждала, всё вместе. Я узнаю и твой голос, меня распирает закричать в трубку: «Алло! Это я! Привет!» У меня от счастья перехватывает дыхание, хочется смеяться, хохотать, как ненормальному, как бешеному, даже глаза заслезились. Но ведь я тебе не говорю ничего конкретного, ты кладешь трубку. Я опять, снова, еще раз набираю твой номер. Все еще слезы и смех, и глубокое-частое-громкое дыхание, и ледяные губы, и пальцы попадают мимо кнопок. «Да?» - опять, снова, еще спрашиваешь-утверждаешь-восклицаешь ты. На этот раз я владею собой, я беру себя в руки, «Здравствуйте», - и почему-то прошу позвать тебя к телефону. «Я слушаю», - ответишь ты, и мое сердце забьется еще сильнее. «Привет!», - скажу я. «Привет», - ответишь ты и, наверное, включишь телевизор, отключишь у него звук, сядешь на диван, будешь есть крупный зеленый
виноград. «Как твои дела?» – спрошу я.  «Нормально», - ответишь ты. «Ты меня узнала?» – «Нет». Нет, конечно, нет, всё-таки прошло время. Я представлюсь, буду объяснять, кто я такой... «А-а, - протянешь ты, - здравствуй,  рада слышать, - наверное, из вежливости, а может, правда рада будешь, кто знает. – Ты откуда?» – «Отсюда»,- глупо отвечу я. «Я понимаю, - в своей обычной манере прокомментируешь ты. – Ты в Москве?» – «Да нет, нет». - «Как ты узнал мой номер?»  Ты  будешь говорить со мной так, будто мы звоним друг другу каждый день или, по крайней мере, каждую неделю. Я отвечу, что номер дала подруга, ты похвалишь подругу, спросишь, как поживаю. «Да ничего, - скажу, - живу. У меня все нормально. Все никак, только, в Москву не выберусь. А на даче инжир поспел», - зачем-то похвалюсь я. «М-м. Ну выберешься – привози», - усмехнешься ты. «А ты как?» – «Отлично». – «Говорят, переехала?» – «Да. Теперь живу в центре. Одна. Исполнилась давняя мечта». – «В центре шумно, наверное?» По сравнению с твоим, мой голос – это голос до умопомрачения волнующегося школьника. «Да нет, нормально. Зато метро рядом, и вообще, центр есть центр. Сейчас в одной газете печатаюсь. Так их редакция прямо у меня под боком. Я им туда главки ношу, они мне за это еще деньги  платят. Наняла себе машинистку мужского пола. Он мне под диктовку печатает. Удобно...» – «Замужем?» – всё-таки не удержусь я, и сердце тут же накажет меня, укорит, пустив по всем венам-артериям-капиллярчикам холод. «Да нет, зачем. Мне и так хорошо. Муж – он только мешает». – «Да», - и зачем-то начну вдруг спешно и коряво снова представляться тебе, описывать, объяснять, кто я, напоминать, что между нами и когда было, что-то буду рассказывать. А ты будешь слушать, размазывая пальцами по тарелке оставшуюся от винограда воду вокруг скелета грозди и щелкая немые телеканалы, не глядя на экран. «А я звонила тебе пару раз, - вдруг скажешь ты. – Но все время дома никого не было. Я подумала – наверное, в отпуске. Решила позвонить где-нибудь через месяц. А потом, знаешь, как-то закрутилась, чем-то увлеклась, не до этого стало. Все откладывала, потом так и не позвонила. Ну, ты молодец, что вспомнил, позвонил. Поболтали. Ты звони иногда». – «Ты извини, что так поздно, я …» – «У нас в Москве никогда не поздно и никогда не рано – всегда вовремя. Нормально».
         Мы будем о чем-то еще разговаривать… Ну вот и все. Больше ничего.

         Хотя на самом деле все будет не так. Я не позвоню тебе, потому что у меня нет телефона твоей подруги, которая может дать мне твой новый номер. Скорее всего, у меня, наверное, вообще нет телефона. Или есть. Я спокойно проснусь утром. Справа от меня будет мирно спать жена. Я почему-то сильно и сиюминутно возненавижу её, еще любимую с вечера. Я встану, надену халат, пойду в ванную, сглатывая внезапную горечь (может, вечером объелся грейпфрутов, хотя мы их никогда не покупаем – не любим). Я буду умываться, чистить зубы, приму душ, пойду на кухню варить пресловутый кофе, выпью один глоток, оденусь, затяну тугой галстук, еще раз приглажу волосы (я уже навел марафет в ванной после душа), разбужу жену и пойду на работу. Я с силой захочу забыть тебя и не смогу. Уже нет фотографий, писем (потерялись с этими переездами, или я сделал с ними что-то... не знаю). А я все помню. Помню и помню. А потом еще окажется, что я надел почему-то (вот странно, никогда не надевал, а тут вдруг) не тот, как обычно, а свой старый костюм, заброшенный в шкафу, теща все собирается взять его на барахолку. Он приличный, просто я его уже не ношу. И окажется, что там, во внутреннем кармане, фотография. Мы с тобой.
       Но знаешь, я, тебя, наверное, всё-таки забуду. Да. Только когда луна перестанет заглядывать язвительно ко мне в окна. Но однажды ночью я проснусь от… оттого, что из открытой форточки дует неприятный-холодный-сырой-пасмурный-дождливый ветер. Я встану, чтобы закрыть форточку. Но встану неосторожно – телефонная трубка с тумбочки упадет на пол и ехидно и длинно запищит, как если бы я ждал ответа, набрав твой номер. Я положу трубку, закрою форточку, мне подмигнет луна… Но уже не усну. Могу лечь, сложив под голову руки, уперевшись глазами в потолок и твердить себе, что я тебя всё-таки забуду… Забуду, забуду, забуду… И чем больше я буду убеждать себя в этом, тем дольше буду вспоминать тебя. Но все же забуду. Когда мы с друзьями возьмем по бутылочке пива и будем говорить о делах и о тренажерном зале.
      А потом снова будет подмигивать и язвительно высовываться и подглядывать не белая, а желтеющая (стареющая, как и я) луна, ехидно и длинно пищать телефонная трубка, рядом спать жена, в форточку дуть холодный-сырой дождливый ветер, и я буду твердить себе, что когда-нибудь я тебя, наверное, всё-таки забуду…