1989 г. Пинок от Флойда

1989 г. Пинок от Флойда

Интересно, что на протяжении последних сорока с лишним лет, наша страна являлась пристанищем для всех вышедших из моды артистов, спавших с голоса певцов и прочей нечисти, которая всегда получала здесь, пусть не очень сытный, но «здоровый» прокорм.

Гигантская в нашем народе живет «геронтофилия».

Мы, еще не будучи школьниками, всегда смеялись над Клавдией Шульженко, когда она своим старческих голосом пыталась просипеть в телевизоре «Синий платочек». Наши родители тоже хохотали над ней, проклиная брежневский маразм и советскую власть, которая вместо Битлов и еще модных в то время Бич Бойз, заводит в праздник по ящику (так тогда именовали телевизор) эту партийную тягомотину. А Шульженке было тогда только 60 лет. Но вот наступил 2011 год и, глядя на телевизионную программу, я с ужасом узнаю знакомые имена – Пугачева, Ротару, Серов, Леонтьев, Кобзон, Газманов, Лещенко – сплошные старики (от 60 и старше), которым должно быть уготовлено почетное мест в зале, но не сцене.

Россия всегда отличалась от Европы своим… нет не скажу – консерватизмом, поскольку консерватизм – это, когда ты на место старого шкафа ставишь абсолютно новый, но похожий на старый, и по форме, и по размерам. А в России наблюдается какая-то дикая, непонятная любовь, даже не любовь, а скорее преклонение перед всем отмершим, забытым и никчемным. Когда вся Европа строилась из кирпича, Россия рубила города из дерева… они сгорали дотла, вместе с жителями, с имуществом, с ценностями… Но, несмотря на это, их снова отстраивали из дерева… они снова горели и порочный круг замыкался (хотя некоторые медработники считают, что именно это спасало страну от эпидемий, ведь сгорали, и люди, и одежда, и крысы, и чума, и холера – огонь очищал все). Когда в Европе появился бетон, Россия стала воспевать кирпич. Кирпичный дом стал символом уюта и удобства… кирпичный! – звучит как похвала. Пройдет еще полсотни лет, появятся дома из пластика или еще из чего-то, – вот  тогда в Россия будет расхваливать бетон.

Европейцы говорят, что Россия отсталая страна. Нет не отсталая, просто в российском менталитете главенствует некрофилия – преклонение перед всякой мертвечиной. Может этому виной православная вера, главным фетишом которой является распятый мертвец. Так и покатилось – начали поклонятся одному покойнику, потом – всем умершим родственникам, а потом и всему мертвому на свете. Недаром только в России смогли сделать из человека чучело и выставлять его на всеобщее обозрение с целью поклонения и преклонения.

Но вернемся к эстраде. Мало было у нас своих стариков, мы еще тащили и тащим до сих пор со всех концов света «импортных» старперов. На моей памяти, начиная с визита сошедшей с французской сцены сорокалетней Миррей Матье в 1986 году, замельтешили  турне «отставных» актеров, актрис и коллективов, которые может быть когда-то и представляли из себя что-то значительное и монументальное, но к моменту визита в нашу страну были уже «побиты молью и пересыпаны нафталином».

Вот в 1989 году пришла очередь группы Пинк Флойд. Рок к тому моменту уже был забыт окончательно и бесповоротно, прошли времена и регги, и брейка, и диско. На группу надвигалось полное и окончательное забвение и надо было перед этим собрать последний «урожай капусты». Вот они и ринулись в Красную (тогда еще) Москву, решив, что мы, после железного занавеса и тяжкого бремени советской культуры, щедро заплатим за любое импортное старье. Что, в общем-то и получилось.

Билеты на это мероприятие было не достать. Все, кто любил и не любил рок, рванули в «Олимпийский». Я понимаю этих людей. После стольких лет советского эстрадного уныния, после застегнутых на все пуговицы, как на военном параде, костюмов Лещенко и Кобзона, после деревенских кос Валентины Толкуновой,  настоящее яркое шоу – грех было не посмотреть.

Но, как говорится «дураку – и орден дурацкий». Не всем это шоу принесло радость.

В то время я работал на кафедре дорожных машин МАДИ. В нашем устоявшемся коллективе, каждый год появлялись какие-то непонятные личности в призывном возрасте. Не попав в институт, они «работали» у нас, чтобы на следующий год поступить в институт. Я думаю работа у нас «зачитывалась» при зачислении. Но были и такие, которые уже отучидлись в институте и пристраивались к нам, в ожидании какого-нибудь «теплого» местечка. Ведь по тогдашним законам не работать было нельзя, тунеядство было уголовно наказуемым деянием. Поэтому, что же было делать человеку, ожидая, когда его предшественника устранят либо физически, либо морально? Вот они и «трудились» в таких предприятиях как наше МАДИ. Через полгода – год они обычно исчезали навсегда.

Таким «работником» у нас был и Олег Блинов – паренек из «интеллигентской» семьи, который, как часто бывает у подобных «детей», не вышел ни умом, ни физической силою. Отец его, если не ошибаюсь, работал на ТВ, по-моему монтажером или оператором, а кем работала мать я не знаю. Близость к артистической «богеме» дала ему возможность приобрести билеты на «Пинк Флойд». Но на концерт он пошел, как я понимаю один или с, такими же как он, безголовыми друзьями. Не было с ним рядом никого, кому он был бы дорог, кто любил бы его, того, кто смог бы подумать за него и предотвратить надвигающуюся беду.

И получилось так – поскольку его отец был «невелик» местом, то и билеты достал соответствующие – на самые худшие места. Утереться бы Олегу этим и попытаться, напрягши все свое молодое зрение, разглядеть «пинков» на сцене и послушать громко звучащую фонограмму. Так нет – захотелось ему, как Икару, воспарить над толпой и перебраться на лучшие места через заграждения, установленные между трибунами. Видимо, по скудоумию, не читал он красивой греческой легенды, поэтому и сорвался вниз с пятнадцатиметровой высоты, прямо к ногам, стоящих у выхода с трибуны, охранников.

Три дня он находился без сознания, потом пришел в себя. К удивлению врачей у него не было серьезных внутренних повреждений. Упал он плашмя, как куль с дерьмом, поэтому сила удара равномерно распределилась по поверхности тела. Но, лечащий врач подчеркнул, что при черепно-мозговой травме, очень часто состояние больного в первую неделю стабилизируется и даже улучшается, после чего он умирает.

Блинову повезло – он не умер и достаточно быстро выздоровел, но, выписывающий его врач, мне, как старшему сотруднику, сказал, что мы должны быть с ним достаточно внимательны – возможны изменения психики, поведения и прочее. Возможно – необратимые.

Я, по собственной неопытности, пропустил умные слова меж ушей и едва не сорвался, когда Олег, рассказывая о своем падении, стал уверять нас, что после падения, менты били его ногами и особенно по лицу. Я пытался его разубедить в этом, уверял его, что это – бред его фантазии, но он твердо стоял на своем – менты его били! И в тот момент, когда мое возмущение могло перейти в рукоприкладство, слова врача: «изменения психики» вдруг всплыли в моей памяти.

Я стушевался, как-то замял разговор, перешел на другую тему, но понял – «чокнутые» не по мне и стал избегать общения с Олегом. Работавшая у нас Юля Васильева много беседовала с ним и отметила, что он стал очень странным. А я уже и не сомневался…

Потом он уволился от нас и след его затерялся…

Прошло много лет. Мы с другом сидели на даче, не помню как у нас зашел разговор о том, как врут свидетели, сами не подозревая о своем вранье. От классических случаях, когда в свете молнии любая машина кажется серебристой, разговор пошел далее… и тут я вспомнил Олега с его выдуманным избиением.

Объяснимо,– ответил мне мой друг,– а что он еще должен был подумать, когда грохнувшись с такой высоты он испытывал неистерпимую боль, находясь в почти отключенном сознании. Что он мог видеть в темноте лежа на полу – ботинки перед своим лицом, вполне вероятно, что потом, когда его выносили из зала, увидел и милицейскую форму… Подсознание зафиксировало – ботинок – боль – форма. Вот и разгадка его бреда…

Ведь как мы отличаем бред от действительности – по разумности – бред – это то, чего на самом деле никак не может быть. Даже, если я сейчас увижу Афганистан, то понимаю – так не бывает – вот была дача и вот – поле боя. Я не начну палить по сторонам. Но он, со своим хилым разумом и непомерно раздутым самомнением, никак не может признаться самому себе, что упал по собственной дурости, что он – кретин, и пытается найти виновника всех своих бед. Если его не вылечат, то он вероятнее всего потеряет грань между реальностью и вымыслом и кончит свои дни в психушке…

Услышал я это и задумался – как сложилась его судьба?