Охота на медведя

Я вышел из усадьбы, и с отвращением втянул в себя воздух. Было душно, влажно, жарко и очень болело горло. Вот так. Всё сразу. Оно и не мудрено: с такой жары в погреба заберёшься, кваску потянешь – вот и хвороба.  Спасибо бабе Марье, прийти не поленилась, отвару наварила. А то ведь и слечь можно. На неделю. А куда валяться? Хозяйство–то, вон какое! А ещё расширяться надо, новый овин с коровником заложили, пруд почистили... Работы, вобщем, навалом. А вот как выйдешь подышать, так дышать-то и нечем. Ладно. Это знак, верно, такой. Чтоб не расслаблялся. Чтоб  к делам вернулся. Но как раз этого я и не смог…
Скрипя всеми движущимися частями, из-за забора появилась  повозка, на которой, за спиною у бородатого возницы, расположились две дамы с молодым человеком. Одна из них была ещё совсем ребёнок, лет 16-ти, с пухлыми губами, свежим личиком и стреляющими во все стороны карими глазами, а вот вторая – постарше – представляла собой совершенно иной тип женщин. Эдакая амазонка, с плотно сжатыми тонкими губами, орлиным носом и пристальным холодным взглядом голубых глаз. Даже совершенно обыденная соломенная шляпа, надетая на пышную причёску, не делала её вид более мирным. Так могла бы выглядеть пушка, если бы ей на лафет во время боя упал цветок.
На обеих девушках были пышные платья, украшенные на городской манер всякими там оборочками и рюшками. Сразу бросалось в глаза, что путь был проделан не малый - изначально яркие краски нарядов успели уже основательно потускнеть. Из-под запыленной тесьмы подолов выглядывали спортивные штаны, заправленные в альпийские горные ботинки с шипами. Молодой человек, одетый в теннисные шорты и майку с буквами D&G, выглядел и вовсе вызывающе. Тонкая ткань майки не скрывала, а, наоборот, только подчёркивала его развитую, мощную мускулатуру, придавая ей дополнительный объём.
Повозка остановилась у калитки, и я поспешил помочь девушкам выбраться. Однако парень опередил меня. Ловко спрыгнув на землю, он обхватил за талию ту, что помладше, и перенёс её на землю так легко, будто она весила не больше фунта. Девушку эта процедура настолько развеселила, что она залилась тем заразительно-беззаботным  смехом, который получается лишь в молодости, и далеко не у всех. Но стоило молодому человеку потянуться за другой, как стало понятным, что здесь его помощь не требуется. Самостоятельно спустившаяся с повозки девушка обозначила это неким неуловимым жестом, вызывающим смутные ассоциации с проведёнными в элитном лицее  годами и последующим оттачиванием в высшем обществе приобретённых ранее  манер.
Важно проследовав в дом, она, походя, подала мне руку, которую я и поцеловал, склонившись в самом церемонном поклоне, на который был способен. Таким образом, у меня создалась возможность как следует рассмотреть тыльную сторону её ладони. Не вызывало сомнений, что хозяйка этой руки тщательно следит за собой, а также знает толк в бриллиантах. Об этом свидетельствовало изумительной красоты кольцо, блеснувшее на тонком наманикюреном пальчике. Несколько портило эту холёную кисть лишь небольшая наколка между указательным и средним - синей тушью исполненный якорёк. Почувствовав, что я чуть задержал её руку в своих, она резко выдернула её, и просто прошила меня взглядом. Я невольно вздрогнул и выпрямился. Кем бы она ни была, здесь она находилась на моей территории, и нечего так себя вести, будто…
Звёзды над головой висели совсем низко. И даже не смотря на то, что голова прямо-таки раскалывалась от боли, я не мог не отметить, как красиво переливались залитые лунным светом луга. Высокая трава мерно колыхалась, шелестя как морской прибой, ласкающий кромку берега. Альбатрос, философски вглядывающийся в тёмную даль, напоминал ночного портье, охраняющего вход в гостиницу, которой здесь никогда не было.
Я с трудом поднялся на ноги, и, пошатываясь, побрёл к морю. Песок заскрипел под подошвами сапог, а одинокая птица с явной неохотой оторвалась от своих абстрактных мыслей, переведя взгляд на меня. Впрочем, это я с человеческой точки зрения рассудил. У птиц ведь глаза расположены по бокам головы, и то, что она направила на меня свой клюв, свидетельствовало как раз о том, что сейчас она уставилась одним глазом на море, а другим – на берег, умудряясь как-то совмещать эти две картинки в одну. Значит, стоило мне подняться, как она отвернулась. Видимо птицы, как и люди, поначалу делают вид, что полностью игнорируют то, чем интересуются. А они интересуются…
Мною интересуются птицы…
Зайдя в фосфорящуюся воду, я наклонился, смочил пальцы рук и провёл ими по вспотевшему лбу. Дышать стало легче. Тогда я вернулся  на берег и рывком снял с себя всю одежду. Кинул на песок. Потом обернулся, и осторожно зашёл в озеро полностью.
Пресноводные растения, в условиях проточной воды превращающиеся в жалких, стелящихся по дну карликов, развились тут в настоящих исполинов, достигая самой поверхности. Вяло передвигающиеся по этому подводному лесу рыбы, походили на уставших от прогулки горожан, впервые выбравшихся на природу. Они осторожно лавировали между «деревьями», лениво учитывая своими движениями и проходящего меня. А я их едва различал, но, кажется, это всё были карпы. Наверное, какой-то специальный пруд. Впрочем, по мере того, чем дальше и глубже я заходил, рыб становилось всё меньше. А потом они пропали и вовсе. Я же в это время удивлялся тому, насколько комфортно мне было находиться здесь, среди таинственно мерцающей глубины. Чуть оскальзываясь на илистом дне, я неуклонно продвигался вперёд, в темноту, и, достигнув полного отсутствия даже растительной жизни, впервые обеспокоился тем, насколько далеко зашёл. Доли секунды поспорив с собой, я пришёл к выводу, что возвращаться уже поздно. И последовал за своими инстинктами, безошибочно подсказывавшими мне верный путь.
Постепенно вода снова наполнилась призрачным сиянием, и, среди этого зыбкого, белёсого тумана, я скорее почувствовал, нежели по-настоящему услыхал запах свободы. Однако туннель, по которому я шёл, казалось, не хотел отпускать меня. Его поросшие мхом стены понемногу сближались, делая моё продвижение всё более затруднительным. А ещё меня исподволь тревожил неприятный вопрос: не окажется ли выходное отверстие, если оно вообще есть, слишком уж мало. Последние метры пути я проделал фактически боком, повторяя телом все неровности почти сомкнувшегося лаза, и извиваясь при этом, подобно какой-то рептилии. К счастью, опасения мои оказались верны лишь отчасти: узкая каменная кишка закончилась небольшим полузавалом, преодолев который, я, наконец, с натугой протиснулся наружу.
Я стоял на небольшом выступе, представляющем собой прекрасную смотровую площадку. Ночное небо уже начало светлеть и внизу, в предутренней дымке, довольно ясно угадывалась раскинувшаяся подо мной лесная чащоба, пробуждающаяся от недолгого летнего сна.  Однако я не сумел как следует насладиться открывшимся видом дикой природы. Налетевший ветерок пробрал меня до костей, и я моментально осознал, как нелепо выгляжу: один, совершенно голый, отчётливо сознающий, что на сей раз могу заболеть по-настоящему…
Для того, что бы чуть-чуть согреться, я немного попрыгал, растёрся руками, а потом начал осторожно спускаться вниз. Мелкая каменная крошка осыпалась под ногами, и мне стоило немалого труда удержаться на ногах. Я то и дело оскальзывался, и к тому моменту, когда оказался у подножия горы, заработал несколько довольно болезненных царапин.  Задрав голову, я представил себе проделанный мною только что путь, и оценил полученные повреждения как незначительные. Теперь следовало определить направление, и выбраться из этой глухомани к людям.
Решение пришло само. Вдалеке протрубил охотничий горн, и я устремился на звук. Опасаясь потерять направление, я бежал напрямик через кусты и дремучие завалы, но лес не хотел мне зла. Ветки не хлестали, а лишь касались меня, очень осторожно, чтобы не поранить. А я сломя голову несся вперёд, до краёв переполненный восторгом, и казалось, что ещё немного, и я взлечу вверх как птица, а там, в небе, мне не нужны уже будут ни люди, ни одежда. Скорость всё возрастала, я выкладывался на полную, но не чувствовал ни капли усталости. Я уже преодолел большую часть разделяющего нас с охотниками расстояния, однако дыхание моё оставалось лёгким и размеренным.
Тем не менее, несмотря на стремительность моего продвижения, я никак не мог согреться. Более того, мне становилось всё холоднее! Не в силах объяснить сей феномен, я просто всё сильнее стискивал челюсти и старался не размахивать руками. Для верности я даже обнял себя за плечи. По-моему, именно так изображались на средневековых гравюрах провинившиеся перед небесами души, гонимые ледяными искупительными ветрами. Но даже эта нелепая ассоциация не поколебала моего неистового восторга.
Мы выбежали на поляну одновременно: я и медведь. Судя по кровоточившему боку, именно он являлся главным кандидатом на роль охотничьего трофея. Громадный, обезумевший от боли зверь, несущийся прямо на меня... Я мельком снова посетовал на своё неумение передвигаться по воздуху – можно не в самом небе, можно ниже, но только не по земле! – и прыгнул в сторону. Медведь тоже. Я отпрыгнул обратно - медведь за мной. Мы вели себя как два прохожих, что не могут разойтись на площади. А разойтись мне, признаться, очень хотелось. И как можно скорее!
В этот самый момент, за его спиной вдруг послышалось радостное собачье тявканье, и на поляну ворвалась целая свора борзых. Вероятно, охотники преследовали его по пятам. Медведь затравленно оглянулся, ощерился, и вновь повернулся ко мне. Наши взгляды на секунду встретились. Практически невозможно передать, что я успел прочитать в его глазах за это время. Боль, злость, отчаяние, и полное осознание того, что жить ему осталось считанные мгновения. И вместе с тем – какая-то покорность и прощение. Прощения меня – досадной помехи, стоявшей ему жизни.
Эта немая сцена ещё продолжалась, когда из нависших над поляной деревьев раздались несколько выстрелов, слившихся в один залп. Медведь взревел, взвился в воздух, и всей своей массой обрушился на меня. К тому времени, как тело моё коснулось земли, несчастное животное, привалившее меня сверху, было уже мёртво. И я искренне переживал по этому поводу.  Обречённая, загнанная в угол жертва не только не напала на меня, но и прикрыла собой от пуль. Пусть даже в её честь выпущенных. А теперь лежала на мне, защищая от холодного ветра и боязливо подходящих охотников.
С некоторой натугой повернув голову, я кинул взгляд на приближающихся людей. И почему-то не удивился, узнав в них моих давешних знакомых, приехавших днём в усадьбу. Соломенная шляпа на голове у голубоглазой амазонки уступила место мотоциклетному шлему, а мускулистый парень был затянут в шёлковый камзол. Лицо его, обрамлённое красивым, до плеч, париком, казалось мне бледным пятном плесени на фоне дорогих блестящих обоев. И лишь третья их компаньонка по-прежнему вызывала во мне симпатию. Глядя на меня широко распахнутыми глазами, она тронула за плечо молодого человека, и произнесла: «Ну что же вы стоите, Вольдемар? Сию же минуту помогите ему!».
Вольдемар с удивлением посмотрел на неё, потом на меня, а затем перевёл взгляд вдаль, куда-то мне за спину, откуда доносился всё нарастающий звон. Я покрутил головой и почувствовал, как из мрачной норы, в которую вели две параллельные чугунные полосы, дохнуло застоявшимся воздухом, и где-то там, в глубине, появился быстро приближающийся глаз локомотива, несущегося прямо на меня.
Вот тут паника охватила меня по-настоящему. Приваленный мохнатой тушей, я был просто не в состоянии куда-либо бежать. Хотя прилагал к этому неимоверные усилия. А звон всё нарастал, нарастал…


- Нет, это просто невозможно. Я ж тебе специально чай с малиной дала, чтоб ты пропотел. Но это вовсе не означало, что тебе нужно раскрываться. Ты аж посинел весь, пока я тебя снова не накрыла.
- М-М-Маша, не рычи на меня, - попросил я. – Я уже здоровый!
- Да кто на тебя рычит? – возмутилась жена. - Совсем озверел уже! Я за ним ухаживаю, переживаю, а он…
Кажется, она всерьёз собралась обижаться.
- М-М-Маша, - попробовал я ещё раз, на сей раз просительно. Она молчала. – Слушай, - обнял я её, - а давай купим другой будильник?